Geum.ru

Перстень с сапфиром (из серии «Похождения профессора Мюнстерлендера»)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   15
Глава 15

Первые три дня Нового года профессор из дома не выходил. Он много спал и много ел, чтобы восстановить силы, потраченные на непосильную работу. Но на четвёртый день пришлось идти в супермаркет, чтобы сделать запас продуктов для себя и для кошек. Положив в кошелёк значительную сумму, Вадим Ильич взял большую сумку на колесах и вышел из дома.

Накупив много продуктов, профессор вошёл в подъезд и направился к лифту, но из тёмного угла под лестницей на него надвинулась огромная фигура, от которой за версту несло чесноком и перегаром. Со словами: «Пойдём, гад, потолкуем», Гришка (Вадим Ильич сразу его узнал) схватил профессора за шиворот и бесцеремонно поволок на чёрную лестницу, которой никто не пользовался. Внутри у профессора всё похолодело и оборвалось. Он понял, что пришёл его последний час: подлая Матильда всё-таки пустила сожителя по его следу, и тот уверен в том, что Мюнстерлендер увёл у него из-под носа вонючую возлюбленную. Какая чудовищная ситуация! Просто театр абсурда, а на сцене, в роли мнимого любовника страшной, вонючей старухи выступает профессор, на которого из ревности напал соперник-бомж. Не выпуская из рук сумку и пакеты, профессор против воли шёл на лестницу, думая только о том, как бы выйти сухим из воды. О сопротивлении не могло быть и речи: он никогда не был качком и никогда не занимался спортом. Кабинетные учёные не являются крутыми ребятами, типа Брюса Уиллиса или Джеки Чана, которые, казалось, были сделаны из резины и виртуозно действовали всеми частями тела, легко размазывая своих киношных врагов по стенке. Горло от страха перехватили спазмы, и профессор прохрипел:

-Какого чёрта вам от меня надо? Вы что – обалдели? Отпустите меня немедленно, а то я на помощь позову.

-Ты что, падла, не понял, что я сейчас из тебя отбивную сделаю? От тебя мокрое место останется, гад ты этакий. Ты мне сейчас за всё заплатишь, сморчок вонючий. – Бомж скроил зверскую физиономию, поднёс к профессорскому лицу огромный кулак и нанёс несколько ударов.

-Минуточку, не надо меня бить, пожалуйста, вы и так мне всё лицо разбили, - жалобно попросил Вадим Ильич. – Мне кажется, что вы меня с кем-то спутали. Хоть объяснили бы, что я вам такого сделал. Мы же незнакомы, правда?

-Да пошёл ты, - ответил бомж и ещё раз ударил профессора по лицу. – Знакомы, незнакомы, - какая разница? Для первого раза с тебя хватит, фраер, а то боюсь озвереть и на фиг тебя убить, а мне «мокруха» пока не нужна. Даю тебе неделю сроку. Если за это время Мотька ко мне не вернётся, то ты так легко не отделаешься. Изуродую гада, пасть порву, моргалы выколю и яйца отрежу, полью кетчупом и съем, понял, грязный нигер? – после этих слов бомж открыл дверь в холл и изо всей силы пнул Вадима Ильича в нижний отдел спины. Выпустив из рук сумку и пакеты, профессор пролетел несколько метров и приземлился как раз около лифта, сильно ударившись головой о стену. Сознание его померкло, и он отключился.

Вскоре профессор пришёл в себя. Его тошнило, голова раскалывалась. Как назло, в подъезд никто из соседей не заходил, и помощи ждать ему было неоткуда. Вадим Ильич, огляделся, и, поняв, что его враг исчез, с трудом поднялся на ноги, подобрал с пола сумку и пакеты, а потом вызвал лифт.

Дойдя до квартиры из последних сил, профессор долго искал ключи. Для этого ему пришлось сесть на пол и выгрузить из сумки все покупки. Голова гудела, а один глаз заплыл и не видел, из носа и разбитой губы сочилась кровь. Наконец ключи были найдены, и входная дверь открыта. Вадим Ильич из последних сил втащил в дом сумку и пакеты, потом включил свет в коридоре и подошёл к зеркалу.

-Ой, какой ужас, - простонал он, увидев, что его правый глаз заплыл, бровь рассечена, а губа разбита. Всё лицо было в крови. – Надо срочно умыться, приложить к лицу кусок сырого мяса, чтобы уменьшить гематомы, а потом лечь на диван и засунуть в нос ватку, смоченную перекисью водорода. А вообще-то мне ещё повезло: лицо в порядок привести несложно. Хорошо, что Гришка не врезал мне по больной печени или почкам, а то бы мне и вообще пришёл конец. Не говорю уже о том, что находится ниже. Сколько он мне дал сроку? Неделю? А что я буду делать потом? Унижаться и объяснять бандиту, что и не думал уводить у него Матильду, и что она слиняла из города с другим бомжом, с его собратом по разуму? Не думаю, что он мне поверит. В любом случае он спросит, откуда у меня такая информация. А что я отвечу? Что видел Матильду около своего дома и имел с ней приватную беседу? Я бы на его месте однозначно не поверил. Ой, как болит голова, как болит сердце! Надо срочно принимать какие-то меры, но какие? Ума не приложу.

Тут зазвонил телефон, и профессор, подняв трубку, услышал отвратительный Гришкин голос:

-Слышь, придурок, ты меня хорошо понял? Передай Мотьке, чтобы возвращалась ко мне, а то вам не жить. Сначала обоих изуродую, отрублю ноги и руки, потом оболью бензином и живьём сожгу, б…

-А откуда вы мой телефон знаете? – спросил Мюнстерлендер плаксивым фальцетом, но бомж отвечать не стал, он прохрипел в трубку ещё несколько смачных матерных слов и отключился, оставив профессора на грани нервного срыва.

-Откуда же он мой адрес знает и телефон? – опять спросил у себя профессор, но тут зазвонил его мобильный. Взяв аппарат, Вадим Ильич опять услышал Гришку: «Понял, фраер, что ты у меня под колпаком? И не вздумайте с Мотькой сбежать: за твоим домом следят и мигом вас за задницу возьмут, б…

Гришка вошел в раж и продолжал материться, выстраивая из непечатных слов замысловатые пирамиды. На этот раз телефон отключил профессор, который уже не стал ничему удивляться. Скорее всего, его действительно «пасёт» частный детектив, который каким-то образом узнал все его координаты и дал бомжам. Недаром ему долгое время казалось, что за ним следят. Видимо, так оно и было. А остальное – дело техники: на каждом углу по вполне доступной цене можно купить любые базы данных, с адресами и телефонами. Только непонятно – зачем Матильда и Гришка к нему прицепились? А что, если они хотят завладеть его квартирой? Такое иногда случается, но всё равно странно: обычно квартиру по пьяной лавочке отбирают у алкоголиков или маразматических стариков, которые подписывают документы, не понимая, что они делают. После этого жулики выгоняют людей на улицу или вывозят за черту города и те становятся бомжами, а тут что?.. Совершенно непонятно.

-------

Приводить себя в божеский вид профессору пришлось довольно долго. Осторожно отмыв лицо, Вадим Ильич успешно остановил кровь, шедшую из носа, а потом приложил к гематомам кусок сырой говядины. После всех этих процедур стало немного легче, но левый глаз капитально заплыл и пока не открывался. Профессор подумал о том, что сегодня он впервые столкнулся с «соперником» лицом к лицу. Первый раунд этой «товарищеской» встречи закончился со счётом 1:0 и отнюдь не в его пользу. Вряд ли второй раунд будет удачнее, скорее всего, он закончится нокаутом или нокдауном, после которого профессора вынесут из подъезда вперёд ногами и в белых тапочках. Отведя душу и обругав мерзкого бомжа, а заодно и Матильду, по полной программе, Мюнстерлендер стал думать свою тяжкую думу о том, как бы ему спасти свою жизнь и на время уехать из дома. Сначала он хотел пойти в отделение полиции и написать на Гришку заявление, но потом раздумал: свидетелей при его избиении не было, поэтому доказать вину бомжа было нереально. Опять же – указывать причину, по которой профессор был избит, всерьёз никто бы не воспринял. В самом деле, какой мало-мальски нормальный человек сможет поверить в этот бред сивой кобылы в лунную ночь?

-Если на минутку представить себе, что я иду в полицию с заявлением, в котором описываю всё то, что со мной приключилось в последнее время, - рассуждал профессор, лёжа на диване и обращаясь к кошкам, – то, что я получу на выходе? Сочувственные взгляды наших славных полицейских, которые будут перемигиваться между собой, и говорить со мной, как с психически ненормальным? Что я могу им предъявить? Да ничего. Никаких доказательств у меня нет, хотя... надо сейчас проговорить всё то, что я хотел бы рассказать посторонним людям. Итак, в один прекрасный день ко мне в метро привязалась старая пьяная бомжиха, которая назвалась Матильдой и стала объясняться в любви, хотя мы с ней раньше никогда не были знакомы. После этого случая я стал её встречать более или менее часто в метро или около метро, а потом и рядом с собственным домом. Угощая меня вымышленными историями о своей жизни, бомжиха попросила денег на хлеб, а потом улучила момент и стибрила у меня бумажник, после чего скрылась. Так, что ещё? А, да, обязательно надо упомянуть её сожителя, которого зовут Гришкой, и который меня избил в подъезде. А почему избил – спросят у меня в полиции. Что я ему сделал? Какова мотивация? Сказать, что Матильда от него сбежала с любовником, а Гришке сообщила, что ушла ко мне? Нет, это полный бред. Разве мне кто-нибудь поверит? И всё-таки надо написать заявление и отдать в наше отделение, пока мои травмы налицо. Хуже от этого точно не будет. Вот это правильно. Беру лист бумаги и пишу. Сначала надо всё обдумать. Изложить проблему необходимо лаконично и убедительно, без лишних подробностей. О Матильде можно и вовсе не упоминать, просто написать, что сегодня на меня в моём собственном подъезде напал какой-то грязный, пьяный мужик, несколько раз ударил по лицу, выкрикивая бессвязные угрозы, а потом смылся. Надо его описать. Так, рост высокий, около двух метров, телосложение мощное, одет в грязную чёрную куртку и не менее грязные джинсы. У него длинные седые космы, борода и усы, под левым глазом «красуется» фингал.

Вадим Ильич ещё долго ломал себе голову над заявлением, писал и зачеркивал, потом опять писал и опять зачеркивал – до тех пор, пока текст не приобрел должный вид. Переписав заявление начисто, и положив его в папку, профессор оделся, прикрыл разбитое лицо шарфом и решительно направился в отделение, находящееся на соседней улице. Отдав заявление, в котором он указал свой адрес и телефоны, дежурному, Мюнстерлендер, с чистой совестью вернулся домой, разобрал продукты и стал готовить обед, время от времени прикладывая к ранам свинцовую примочку, купленную в аптеке. Вскоре раздался телефонный звонок. Это звонил участковый. Он сообщил, что прочитал заявление и принял его к сведению, но мужчину, который напал на профессора, он никогда в своём районе не видел. «Порасспрошу людей, может, кто его и знает, тогда вам и сообщу», - пообещал он и посоветовал Вадиму Ильичу быть впредь осторожнее и одному в подъезд не заходить. – «Поезжайте в травмпункт и возьмите справку», - на прощание посоветовал он.

Ехать в травмпункт Вадим Ильич поленился: тот находился далеко, и добираться до него было неудобно.

-Ни к чему это, - вслух сказал профессор, обращаясь, как всегда, к гипотетической аудитории. – Время потрачу много, а толку будет чуть, да и людей в транспорте пугать своим видом не хочется. Ой, опять голова закружилась, надо лечь и отдохнуть – всё-таки сегодня я пережил не лучшие минуты в своей жизни и перенервничал, никак я не ожидал такой агрессии в свой адрес. Мне казалось, что все Матильдины угрозы – это пустое, несерьёзное дело, а вот ведь как всё повернулось. Нет, надо определённо что-то делать. Понятно, что никакая полиция меня не спасёт: ведь не приставят же они ко мне телохранителя и за подъездом слежку не установят. Заявление я написал так, на всякий случай и прекрасно понимаю, что это самообман. И вообще, мне почему-то кажется, что я – пешка в чужой, неведомой мне игре...

Рассуждая в таком ключе, Мюнстерлендер разделся, лёг под одеяло, согрелся и, немного поворчав, уснул.


Глава 16

Ситуация, сложившаяся в последнее время профессора ужасала. Голова теперь была занята не работой и новым учебником, а одной только мыслью: куда бы сбежать, в какую норку спрятаться, чтобы Гришка его не нашёл. Снять квартиру в другом районе не представлялось возможным: Вадим Ильич не поленился обзвонить риэлторские агентства и понял, что это было очень дорогое удовольствие, которое пробило бы в его бюджете значительную брешь. А надо было ещё на что-то жить самому, платить за квартиру, кормить кошек и помогать сыну Андрюше. Ситуация была безвыходная и совершенно безнадёжная.

Гришка не стеснялся звонить профессору каждый день, напоминая, что счётчик включён, время идёт и что он с нетерпением ждёт возвращения Матильды, чтобы «начистить ей бессовестную морду».

-Готовься к смерти, гадюка подколодная, я тебя на куски разрежу, на шампур нанижу и на костре зажарю, - постоянно пугал он Вадима Ильича, обливая того словесными помоями самого низкого разбора и доводя впечатлительного джентльмена до сердечного приступа.

-Что я плохого сделал этой старухе Матильде, или как там её зовут на самом деле? – спрашивал сам у себя профессор. – Почему она так агрессивно против меня настроена? Почему она выбрала именно меня, а не кого-то другого? Какая подлость – натравить на меня этого отморозка, этого нелюдя Гришку. А ведь он на самом деле поверил, что я увёл у него возлюбленную. Нет, только вообразить себе – с одной стороны я, ещё не старый профессор, эстет, любитель молодых красивых девушек, а с другой – жуткая, пропитая и прокуренная бабка, которой на вид не меньше семидесяти лет. В каком воспалённом воображении могла возникнуть мысль, что я в неё влюбился и отбил у грязного бородатого бомжа, этого отморозка? Как в кошмарном сне, честное слово, – и хочется проснуться, а не получается.

Каждый вечер профессор сидел у телевизора, но не мог воспринимать информацию, которая проходила мимо его сознания. Очень не хотелось стать жертвой преступника, тем более, невинной жертвой, которая могла бы существенно пострадать, будучи совершенно не причём.

-Что же делать, мои усатые друзья? – спросил Вадим Ильич у своих кошек, которые с комфортом устроились около него: Мендельсон тесно прижался к боку Мюнстерлендера и мурлыкал, а Мендельсоня сладко дремала на коленях у хозяина, свернувшись клубочком. – Сколько у меня осталось времени? Четыре дня? А что делать потом, когда срок ультиматума истечёт? Куда уехать? К сестре, в родительскую квартиру? Нет, ей это не понравится: она привыкла жить одна, да и кошек на дух не выносит. Не выкину же я своих лапочек на помойку и не сдам в приют. Никогда этого не будет. Это совершенно исключено. Да-а-а, дела-а-а, - размышлял профессор, гладя кошечку по бархатной рыжей спинке. – Я вас никогда не брошу, мои любимые, уж лучше погибнуть, чем совершить бесчестный поступок…

Вдруг зазвонил телефон, Вадим Ильич вздрогнул и автоматически посмотрел на часы: было уже двадцать минут двенадцатого.

-Кто это так поздно звонит? И телефон какой-то незнакомый определился… алло, да это я, слушаю вас. Кто говорит? Кто-кто? Мишка Орловский? Не может такого быть. Откуда ты взялся, чувак? Откуда мой телефон узнал? От нашей общей знакомой? От Мариты Альпенгольд? Да ты что?! Сколько же лет мы с тобой не виделись? Да, точно, лет двадцать пять, не меньше. Как ты поживаешь? Отлично? Как я? Да тоже неплохо. Живу с двумя кошками в однокомнатной квартире, работаю на двух работах, чтобы хоть какие-то деньги заработать. Личной жизни нет никакой. Со второй женой я давно развёлся, а третьей пока не обзавёлся. У тебя ко мне важное дело? Надо встретиться и поговорить? Конечно, я не против. Когда и где? Завтра в два часа у тебя дома? А ты где живёшь? Около метро «Сокол»? В новостройке? Слушай, а ты неплохо устроился. Если бы я жил в твоём районе, то на дорогу у меня уходило бы намного меньше времени, чем сейчас. Диктуй свой адрес и телефон, я сейчас всё запишу и завтра обязательно буду у тебя. - После длительного разговора, повесив трубку, профессор продолжал удивляться, обращаясь к кошачьей аудитории:

-Чего только не бывает в жизни, друзья мои. Мы же с Мишкой в юности были лучшими друзьями. Учились на одном курсе в училище, а потом в консерватории. Он был очень талантливым скрипачом. Занимался по двенадцать часов в сутки, постоянно играл на конкурсах и брал призовые места. Как мы с ним отрывались – приятно вспомнить! В ресторанах кутили, с девчонками романы крутили. Всё ведь успевал, подлец, – и дело делал, и от радостей земных не отказывался. Да, как же давно это было, страшно сказать… в прошлой жизни. Потом я уехал по распределению в город Горький, а Мишка остался в Москве, поступил в аспирантуру и продолжал играть на конкурсах и ездить по гастролям. С тех пор наши пути разошлись, и мы больше не встречались. Ну ладно, друзья мои, пора и спать ложиться, а то завтра мне надо привести в порядок своё лицо, чтобы Мишку не шокировать, и собираться в гости.


-------


На следующий день Вадим Ильич поехал в гости. Он купил в магазине бутылку хорошего, дорогого армянского коньяка в красочной коробке и, сверяясь с адресом, записанным на бумажке, быстро нашёл многоэтажный дом около метро «Сокол». Войдя в роскошный вестибюль и пройдя мимо консьержа, профессор в огромном зеркальном лифте поднялся на двадцать первый этаж. Мюнстерлендер не был завистливым человеком, но, быстро примерив на себя ситуацию и немного помечтав о том, что тоже мог бы жить в таком комфортабельном доме и в таком престижном районе, затаил в душе некоторую обиду на жизнь, которая щедрой рукой одним дает все блага, а другим ничего, кроме пинков и плевков.

-Не ту я профессию выбрал, - ворчал профессор, подходя к квартире старого друга. – Надо было тоже скрипачом стать, мне ведь тоже пророчили хорошее творческое будущее.

Орловский быстро открыл дверь, обнял Мюнстерлендера, облобызал и пригласил его войти. Профессор зашёл в просторный холл, и друзья некоторое время молча стояли и изучали друг друга.

-А ты совсем не изменился, - сказал ему Вадим Ильич. – Все такой же кудрявый и весёлый баловень судьбы, только седина на висках появилась, но тебе это очень идёт.

-Спасибо, друг, за добрые слова. Ты тоже недурственно выглядишь: и шевелюру роскошную сохранил, и морщин на лице почти нет. А почему в тёмных очках ходишь? А почему губа разбита? Ученики, что ли, тебя так разукрасили за двойки? Не хочешь об этом говорить? Ну, тогда извини, не буду приставать к тебе с расспросами. Так что, будем считать, Вадик, что ты тоже принадлежишь к любимцам Фортуны. Что смеёшься? Чем тебя мои слова развеселили? Нет, подумай, ну на самом деле, многие наши бывшие однокурсники превратились в больных стариков и старух, а некоторые и вовсе умерли. Сняли их высшие силы с дистанции, понимаешь? А нас пока терпят – значит, мы ещё в тираж не вышли и на что-то способны. Значит, мы ещё можем пожить в этом лучшем из миров и честно делать своё дело. Ну ладно, хватит философии, вешай куртку, старик, и проходи в гостиную. Ботинки можешь не снимать.

-Вот, Мишка, держи коньяк, отметим нашу встречу.

-Отлично, Вадик, спасибо. Садись за стол, выпьем, закусим и поговорим. У меня к тебе есть серьёзное деловое предложение. Очень надеюсь на то, что ты согласишься.

-А в чём дело? – спросил профессор.

-В своё время всё узнаешь, а пока давай, садись за стол и поешь – ты ведь с дороги, голодный, наверное. Бери рыбки, колбаски, курочки, салатиков. Я всё это дело купил в кулинарии, ибо сам готовить не умею. Сам понимаешь, старик, когда всё время разъезжаешь по миру и питаешься в ресторанах, то нет необходимости самому заниматься приготовлением пищи.

-А твои жёны? А слышал, что ты неоднократно был женат…

-Да, ты же знаешь, что я всегда был слаб на баб, - перебил его Орловский. – Это правда. Очень часто загораюсь, когда вижу красивую молодую женщину и незамедлительно тащу её в ЗАГС, чтобы не сбежала, а потом страсть проходит, и я с ужасом понимаю, что это совсем не то, что мне нужно. Естественно, развожусь, потом встречаю очередную красавицу, и история повторяется. Да ты ешь, ешь, не стесняйся. В общем, я был женат пять раз, а сейчас опять в разводе, и думаю жениться на своей ассистентке. Я ведь в Московской консерватории преподаю уже лет десять, там её и встретил, можно сказать, сам вырастил – с первого курса пестую. Ну очень красивая девушка восточного типа, а темпераментная, такие штуки в постели вытворяет, ты себе не представляешь...

-А дети у тебя есть? – спросил Вадим Ильич с набитым ртом, пережёвывая кусок осетрины.

-Есть дочка от первого брака и сын от четвёртого, но мои бывшие жены после развода со мной очень быстро выскочили замуж, причём, за богатых иностранцев, и детей с собой увезли. Одна бывшая мадам Орловская живёт в Израиле, а другая – в Америке, в Штатах. Про других давно ничего не знаю. Я когда бываю в загранке с концертами, то вижусь с детьми, но они от меня давно отвыкли и относятся довольно холодно. Мне это, честно говоря, по фигу, ибо я их тоже не особенно люблю. Видимо, я так устроен: не семейный я человек. Может, с Алёной у нас что-то получится, а то к старости к семейному очагу потянуло, хочется сидеть у камина в загородном доме, которого пока нет, но обязательно будет, и на детишек своих любоваться. Видишь, какой я стал сентиментальный – старею, видимо. А ты-то как?

-Я тоже был женат, но всего два раза. Первую мою жену Женьку ты должен помнить – она с нами на одном курсе училась. После окончания консерватории мы разбежались, я уехал по распределению в Горький, а она вышла замуж за аспиранта из Болгарии, уехала с ним в Софию и родила двух детей. Через два года я вернулся в Москву и устроился на работу в наше училище..., слушай, чувак, какая осетрина вкусная, свежачок, давно такой не ел. Я, пожалуй, ещё кусок возьму, можно? В общем, какое-то время я гулял как мартовский кот, таскался по бабам, а в тридцать пять женился во второй раз, на своей студентке Марине. Мы родили Андрюшку, а потом она мне изменила, и мы разошлись. С тех пор я кукую один. Недавно хотел жениться в третий раз, но не получилось, может, оно и к лучшему...

-А как у тебя с заработком? – спросил Михаил, подливая себе и гостю коньяка. – Я в курсе, что бюджетникам до сих пор платят копейки.

-Да, это верно, к сожалению, музыкальное образование в этой стране медленно, но верно приходит к своему логическому концу. Насколько я помню, в нашей среде ещё с советских времен всегда обсуждалась животрепещущая тема: зарплата дворников, уборщиц и водителей автобусов – с одной стороны, а с другой – зарплата квалифицированных преподавателей с высшим образованием и даже со степенью. Сам понимаешь, что сравнение всегда было не в нашу пользу, а сейчас – тем более. В школах и вузах федерального подчинения дорабатывают старички, которым деваться некуда, а молодёжь к нам и не заманишь. То есть она время от времени появляется, но надолго не задерживается. Мне один студент, выпускник консерватории недавно рассказывал, что из их выпуска ни один, НИ ОДИН человек не собирается преподавать. Все они смотрят на сторону: один в коммерческий банк по блату устроился, другой – в частную художественную галерею, третий ездит по новым русским и за большие бабки учит их бездарных детей на дому. То есть каждый устраивается, как может. Такая вот жизнь...

Вадим Ильич на некоторое время замолчал, набросившись на вкусные салатики и жареную курицу, а потом продолжил изливать душу:

-А я с недавнего времени стал в музыкальной школе подрабатывать, где наша Марита работает. На ту зарплату, которую мне платят в колледже можно только ноги протянуть, поэтому мне и пришлось обратиться к ней за помощью. Кроме того, наша шустрая подруга организовала на школьной базе платное отделение, и постоянно подбрасывает мне учеников. Конечно, платит она не так много, как хотелось бы, но на хлеб с маслом и красной икрой хватает, хотя на чёрную икру и осетрину уже нет.

-А где ты живёшь? – спросил погрустневший Орловский, с сочувствием глядя на старого друга и отпивая из рюмки коньяк.

-Я давно живу в Медведково, в небольшой однокомнатной квартирке, с двумя кошками. После развода со второй женой разменял большую трёхкомнатную квартиру на две: «двушку» и «однушку». В одной живёт мой пятнадцатилетний сын со своей матерью и её новым мужем, а во второй – я.

-Понятно, друг мой. В общем, я так понимаю, что живёшь ты трудно. Работаешь на износ, а толку от этого мало. Слушай, а ты ведь мог в Израиль уехать на ПМЖ. Что же не уехал? Из наших бывших однокурсников многие иммигрировали.

-Нет, это не для меня, совсем не для меня. Слушай, ты же знаешь, я только наполовину еврей, что мать у меня была русская женщина, с дворянскими корнями. Но не это главное: я не смог бы там устроиться по специальности. Кому нужны специалисты по современной музыке? То-то и оно. А работать дворником, посудомойкой или официантом я бы не смог: это не моё. Некоторые наши туда уехали, мыкались, переезжали из страны в страну, а потом обратно вернулись. Не смог бы я жить в чужой стране, с чужими традициями, да и языка не знаю. В общем, ещё раз повторяю: это не моё.

-Ясно, старик. Я тоже не мог бы постоянно жить в Израиле, хотя немного говорю на иврите. Там климат очень тяжёлый и менталитет совершенно другой – не каждый бывший русский может вписаться.

-Слушай, а ты давно живёшь в этом доме? Вроде, его не так давно выстроили, я помню, как он строился: когда из метро выходишь, его как на ладони видно.

-Месяца три назад въехал. Продал старую родительскую квартиру в Центре и купил эту, побольше. Тут ведь пять комнат и метраж очень большой, даже оранжерея есть: я люблю разные растения и привожу с гастролей ростки пальм, кактусов. Только ухаживать за ними не получается, одно время даже домработницу держал для этих целей, чтобы своевременно поливала и удобряла.

-А почему ты именно в этом районе купил квартиру?

-Понимаешь, тут мне очень удобно: рядом метро, и на концерты я еду не на своём «майбахе», а в подземке – из-за пробок. Сам понимаешь, что на концерт в зал Чайковского, Дом музыки или в Большой зал консерватории опаздывать нельзя. После концерта опять сажусь на метро и через полчаса я дома – очень удобно.

А какое у тебя ко мне дело? Ты хотел о чём-то поговорить?

-Давай попьём кофе на кухне, там и поговорим, хорошо? Ты сыт? Тогда бери бутылку коньяку и пошли. Я купил вкусных пирожных, чтобы подсластить монету и тебя подкупить – шучу. Надеюсь, что мы придём к соглашению, и ты не откажешься мне помочь.