Перстень с сапфиром (из серии «Похождения профессора Мюнстерлендера»)
| Вид материала | Документы |
- Вышлю почтой из Николаева в любой город Украины. Возможен обмен на диски, которых нет, 222.99kb.
- Должностная инструкция профессора кафедры фио, 79.26kb.
- Программа визитинг профессора программа лекции и семинарских занятии визитинг-профессора, 76.7kb.
- 5. Однокристальные микроконтроллеры серии pic:, 354.07kb.
- Проект сайтов " ", 728.45kb.
- Л. Я. Косалс д э. н., профессор кафедры экономической социологии, факультет социологии, 146.34kb.
- Информационная справка, 13.95kb.
- Текст написан под впечатлением от прохождения игр серии «S. T. A. L. K. E. R.» ивозникшего, 1284.53kb.
- Программа проведения мастер-класса визитинг-профессора, 61.04kb.
- И кибернетики факультет вычислительной математики и кибернетики, 138.38kb.
В конце июня Вадим Ильич пришёл в школу к десяти часам утра, на приёмные экзамены, чтобы пройти в этот день все круги ада, чего он никак не ожидал. В колледже этот процесс происходил совсем по-другому: студенты по очереди заходили в аудиторию, тянули билеты, готовились, а потом отвечали и получали оценки в экзаменационный лист и в зачётки. Профессор при этом сидел на месте, иногда вставал, чтобы поразмять затёкшие члены, а потом опять садился. Вместе с ним сидел ассистент (или чаще – ассистентка), с которым они на пару задавали дополнительные вопросы, когда в этом была необходимость. Конечно, это было утомительно, но не особенно. Во всяком случае, из колледжа Вадим Ильич выходил слегка уставшим.
В школе почему-то всё происходило по другому сценарию: внизу, в вестибюле собиралась огромная толпа, состоящая из абитуриентов разного возраста и их родителей. Пока толпа терпеливо ждала, теоретики поднимались на второй этаж, запирались в кабинете заведующего и обсуждали письменные материалы, которые заранее готовили дома. Они правили нотный материал, вносили в него изменения, а потом расходились по классам, чтобы продиктовать поступающим в разные классы диктанты. После того как письменные работы были написаны, педагоги делились на комиссии и опять расходились по классам, чтобы произвести устные опросы.
Мюнстерлендер попал в пару с Новицкой, что его не особенно обрадовало: Валентина во время опросов пронзала профессора страстными взглядами, глупо хихикала, демонстрируя крупные лошадиные зубы, и облизывала губы. Спрашивала она плохо, постоянно сбивалась, ошибалась и была необъективна в выставлении оценок, которые обсуждались по горячим следам – как только испытуемый выходил из класса. Сразу было видно, кого она частным образом готовила к экзаменам. Вадиму Ильичу вскоре стало противно, и он перестал спорить с Валентиной, поняв бесперспективность и утомительность этого занятия.
Невероятно устав от напряжённой работы, в середине дня профессор, запросив пощады, отлучился на двадцать минут в свой кабинет, чтобы немного отдышаться, выпить кофе и съесть пару бутербродов, прихваченных из дома. Его более выносливые коллеги пока перерыва не делали. Они продолжали свою работу, разбившись на пары. Новицкая продолжала опрашивать поступающих в полном одиночестве, на что получила разрешение от Огуревича.
Абитуриентов было очень много, и для того, чтобы всех их спросить понадобился целый день. Около девяти часов вечера, когда поток испытуемых иссяк, приёмная комиссия собралась в двадцать первом классе, чтобы подвести итоги этого кошмарного дня. Предстояло обсудить оценки, выставить их в ведомость и расписаться.
Вадим Ильич последним вошёл в «штаб-квартиру» и обнаружил, что столы сдвинуты на середину класса, покрыты пёстрой клеёнкой, а запасливые дамы-теоретики расставляют одноразовую посуду, закуски и бутылки со спиртным.
-Ну, наконец, все собрались, теперь можно и расслабиться, - сообщил присутствующим Михаил Борисович, оглядев воспалёнными глазами своё «стадо» и закрывая дверь на ключ: посторонним совершенно незачем знать, что педагоги после трудов праведных собираются выпить и закусить.
Вадим Ильич никогда раньше не принимал участия в школьных тусовках подобного рода и почувствовал себя в роли нахлебника очень неуютно. Его никто не предупредил о том, что намечается традиционный «корпоратив» и каждый должен внести свою лепту продуктами. Между тем, женщины закончили раскладывать по тарелочкам нарезки и хлеб. На столе торжественно возвышались бутылки с вином и водкой – непременным атрибутом празднеств, посвящённых окончанию учебного года и началу долгожданного отпуска. Поскольку сильный пол был представлен только стареньким заведующим и профессором, то ему и пришлось открывать винные бутылки. Изрядно попотев и набив мозоли допотопным штопором, извлечённым из запасников Огуревича, Вадим Ильич уселся за стол, присоединившись к своим коллегам дамского пола. Лишний раз возблагодарив судьбу за то, что страшное испытание закончилось, голодный Мюнстерлендер набросился на еду, набивая рот готовыми салатиками, кусками деликатесных копчёностей и маслинами.
-Сначала подкрепимся, а потом быстренько заполним ведомости, - распорядился Михаил Борисович, потирая руки и жадным взглядом обводя стол. – А налейте-ка мне водочки, Вадим Ильич, будьте так любезны, - попросил он.
Когда пластиковые стаканчики были наполнены алкоголем, педагоги чокнулись и выпили. Некоторое время за столом было тихо: еда исчезала с космической скоростью. Напитки тоже таяли, и большинство пустых бутылок уже перекочевало под стол. Наевшись, профессор решил выяснить важную и непонятную для себя деталь сегодняшнего экзамена:
-Михаил Борисович, я человек в школе новый и многих вещей не знаю, но никак не могу взять в толк – почему первый экзамен принимают теоретики? В любом музыкальном учебном заведении, насколько я знаю, абитуриенты сначала сдают специальность. Те, которые набрали достаточное количество баллов, сдают сольфеджио. Мы ведь сегодня себя почти угробили, провернув кучу лишней, никому не нужной работы. Какой в этом смысл? Вам не кажется, что так было бы разумнее?
-Ну-у-у-у, не ду-у-у-умаю, - вяло отозвался заведующий. – Не мы это придумали, уважаемый Вадим Ильич, не нам и отменять. А потом, понимаете, специалисты на своих экзаменах всегда смотрят наши оценки…
-А принимают тех, кого считают нужным, даже с нашими «бекарами», - бесцеремонно перебила начальство Шерудян. – Набирают своих, причём, за большие взятки. Да чихать они хотели на наши неуды, они им – до фонаря.
-Тем более всё это непонятно, - ответил профессор. – Зачем же выполнять каторжную и абсолютно никому ненужную работу, доводя себя до физического и нервного истощения? – Но этот глас вопиющего в пустыне повис в воздухе, никто на него отвечать не собирался, и Вадим Ильич понял, что здесь сокрыта некая тайна, известная всем присутствующим кроме него, разумеется. Молчание было прервано Подлецкой, которая произнесла очередной тост, косвенно ответив на вопрос профессора:
-За наши успехи и нашу безбедную жизнь, - после чего залпом опрокинула в себя содержимое стакана с сорокаградусной, крякнула, занюхала злой алкоголь кусочком чёрного хлеба и простонала: «Ох, зар-р-раза, до чего же хорошо пошва!»
На этот раз Мюнстерлендер удивляться не стал: он понял, что в семье директора очень сильные, многовековые традиции по злоупотреблению водкой. Видимо, его очередная, уже бывшая жена, какая-то там …дцатая по счёту, удачно вписалась в эту семью алкашей, раз так закладывает за воротник, не стесняясь коллег. Сам профессор водку не пил, коньяка на столе не было, и потому он потихоньку потягивал из стакана красное вино.
-Эх, жаль Анечки нет, - с сожалением произнёс Михаил Борисович и плотоядно облизнулся. – Какие она пирожки печёт – закачаешься! Должен вам сказать, друзья мои дорогие, что нашу Беспечную на днях выписали из больницы, но у неё страшная депрессия, и она всё время плачет. Я к ней вчера ездил домой, а заодно и зарплату отвёз. Выглядит она ужасно: очень похудела и подурнела. В общем, я её утешал, как мог, но в этом, к сожалению, не преуспел.
-Ничего, за лето оклемается у родителей в селе, а потом начнёт очередного женатика кадрить, - немедленно отреагировала Егоркина, ехидно улыбаясь. Её тут же поддержали остальные и начали с наслаждением перемывать отсутствующей Анне Владимировне косточки, вспоминая все её романы с отцами её же учеников. Было видно, что эти женщины с высшим образованием, с упоением говорящие окружающим о своей высокой духовности, ничем не отличаются от тривиальных деревенских бабок в платочках, сидящих на лавочках у подъездов каждого многоквартирного дома, лузгающих семечки и перемывающих кости соседям.
На деликатного и порядочного профессора это произвело гнетущее впечатление. Одно было хорошо: вонючая Егоркина села на другом конце стола. «Как мне повезло, что эта омерзительная скунсиха сидит далеко от меня и её помойные «ароматы» вдыхают другие, - подумал Вадим Ильич, с нескрываемым презрением глядя на вонючку. – Одна моя знакомая девушка таких нерях называет «скотобаза», и она абсолютно права».
Застолье продолжалось больше часа. После банкета пьяные в доску педагоги, заплетающимися языками наспех обсудили оценки. Михаил Борисович внёс результаты в ведомость, после чего каждый из присутствующих оставил на документе свой автограф. Разошлась тёплая компания около одиннадцати часов вечера. Шумной гурьбой педагоги, перебивая друг друга и глупо хихикая, загрузились в пустую маршрутку и поехали к метро.
Вадим Ильич совершенно размяк от еды и вина, он не чувствовал ни раздражения, ни усталости, но длительное общение с коллегами уважения к ним не прибавило. Наоборот, сегодня он увидел истинное лицо Подлецкой, Шерудян и Егоркиной: под действием алкоголя они проявили себя во всей своей красе. Только Огуревича можно было назвать единственным порядочным человеком в этой шобле. Да ему давно пора орден повесить на грудь за такую вредную работу и парное молоко выдавать каждый день. Одно было хорошо: начинался отпуск, а это означало полную свободу и возможность отдохнуть и от работы, и от неприятных личностей.
-------
Закончив свои дела в школе и колледже, профессор получил скромные отпускные и решил начать в квартире ремонт. Своё жилище Вадим Ильич содержал в образцовом порядке, но оно давно требовало обновления: потолки обсыпались, обои местами истрепались, а кое-где были порваны когтями двух представителей рода кошачьих – Мендельсона и Мендельсони. С малярным и штукатурным делом Мюнстерлендер был давно знаком, поскольку ремонт всегда делал сам – он мог и обои наклеить, и плитку положить, и потолок привести в порядок.
На дорогой ремонт денег не было, поэтому замену старых рам на стеклопакеты и замену старых батарей на стильные итальянские пришлось перенести на будущее. «Ничего, - думал профессор, - щели в рамах можно пока зашпаклевать, а батареи отмыть, покрасить и закрыть экранами. С этим заданием я справлюсь».
Приведя в порядок потолки в комнате, в коридоре и в санузле, оштукатурив и оклеив стены красивыми дорогими обоями, профессор поменял кафель на кухне и даже выкроил денег на ламинат, собственноручно настелив его на кухне и в коридоре. На новый кафель в ванную комнату денег не хватило, но Мюнстерлендера это не расстроило. Нельзя объять необъятное, - справедливо решил он. Санузлом можно заняться и следующим летом, когда заработаются деньги.
Отремонтированная квартира сверкала чистотой. Новый ремонт радовал глаз. Кошки во время ремонта постоянно болтались под ногами и с удовольствием валялись в самых грязных местах, после чего их со скандалом приходилось отмывать шампунем и сушить. Профессор после таких процедур зарабатывал многочисленные царапины на руках, но всё равно добивался своего.
Когда ремонт был сделан и квартира приведена в порядок, профессор решил уделить внимание своему здоровью и немного отдохнуть. Он стал каждое утро делать гимнастику, потом выходил на улицу и бегал по своему району, а в середине дня ходил на пруд, чтобы позагорать и искупаться. Хотя в этом водоёме купаться не рекомендовалось, но лето выдалось жаркое, и на запреты никто не обращал внимания. На берегу резвились дети и взрослые, в пруду помимо людей плавали собаки и дикие утки, местный клуб моржей тоже не отставал и собирался в полном составе.
Профессор загорел и посвежел, он с удовольствием отдыхал, прекрасно понимая, что лето заканчивается и скоро придётся выходить на работу. Одно его огорчало: невозможность приобщить к отдыху на природе своих кошек, которые яростно сопротивлялись, когда понимали, что их хотят вынести из дома.
-Ну и ладно, не очень-то и надо, - ворчал Вадим Ильич, замазывая йодом глубокие кровоточащие царапины. – Себе дороже: с вами связываться. Не понимаете своей пользы – вам же хуже.
Кот и кошка облюбовали себе местечко на застеклённой лоджии и с удовольствием грелись на солнышке. Профессор это заметил, убрал с лоджии кое-какой хлам, всё промыл и постелил в разных местах чистые одеяльца, чтобы его подопечные чувствовали себя ещё более комфортно.
Глава 10
Август подходил к концу, и назрела необходимость съездить в новую школу, чтобы засечь время на дорогу. Ещё до отпуска профессор, держа за пуговицу Придурова, выяснил и записал все маршрутные тонкости, касающиеся поездки на Живописный бульвар.
Вадим Ильич созвонился с Маритой Андреевной Альпенгольд, своей давней приятельницей и бывшей однокурсницей. Она на днях вернулась из Одессы, где отдыхала у знакомых. Вадим Ильич решил посетить новое место работы и заодно пообщаться с деловой дамой, которая с некоторых пор стала главой коммерческого отделения.
Напевая мотив старинного шлягера со словами: «А нам всё равно, а нам всё равно…» - для поднятия духа, Мюнстерлендер вышел из дома, засекая время. Сев у дома на маршрутку, он доехал до станции метро «Медведково» и с пересадками, без особых проблем добрался до Сокола. Настроение в дороге заметно испортилось: народу в подземке было очень много (особенно на пересадочных узлах), воздух стал ещё более спёртым, а приезжий люд раздражал своей тупостью и невоспитанностью. Это напрягало…
-Ай, как же всё это печально, ну и тип этот Подлецкий, чтоб ему… Этому имбецилу на дурика впарили бросовое здание на глухой окраине, а он и возражать не стал, мрак! – ворчал профессор в дороге. От станции метро Вадим Ильич ушёл не туда, потому что безответственные прохожие посылали его в противоположные стороны – кто во что горазд. Потом он всё же вышел на большую площадь, рядом с большим храмом, на которой находились многочисленные автобусные и троллейбусные маршруты. С третьей попытки профессор нашёл, наконец, остановку троллейбуса под номером 66, в котором, по его мнению, явно не хватало ещё одной шестёрки. К Живописному бульвару шёл только он один. Дождавшись маршрутки с аналогичным номером, Мюнстерлендер помчался в нужном направлении, попросив водителя притормозить у булочной, как ему посоветовал Придуров. Дорога заняла около десяти минут, ещё минут пять ушло на пешую дорогу до школы, ибо здание находилось в глубине застройки, во дворах. Итак, дорога на работу в один конец заняла чуть больше полутора часов.
«Учитывая тот факт, что я долго искал остановку, но зато почти сразу сел в маршрутку, на дорогу в оба конца будет уходить где-то часа три с копейками. Это обнадёживает – для Москвы это нормально. Всё равно выбора нет», - думал профессор, подходя к уже знакомому школьному зданию. Во дворе, на старом ободранном стуле сидела та самая древняя бабуля, которая в прошлый раз так подробно его проинструктировала о дороге на троллейбусную остановку.
Вахтёрша грелась на солнышке, тряслась всем телом и курила, выпуская изо рта сизый табачный дым, около неё крутился здоровенный двортерьер. Увидев незнакомца, барбос сорвался с места и со злобным лаем понёсся на всех парах к профессору.
-Дик, фу, подь сюды, гадёныш, фу, я сказала, ё.. твою мать! – прокуренным басом гаркнула на пса бабуля. Собака остановилась, нехотя развернулась и, виляя хвостом, вернулась к хозяйке.
Профессор, которому сначала стало не по себе, облегчённо вздохнул и подошёл к вахтерше.
-Добрый день, бабушка, мне бы надо в школу пройти, я тут преподаю, - просительным тоном произнёс деликатный Вадим Ильич, с опаской кося глазом на матёрую, агрессивную собаку.
-Да ты иди, иди, касатик. А я вона тута вашу школу стерегу вместе с Диком. Он пёс брехливый, но не кусачий. Ты его не боись. Меня Верой Михевной кличут, а тебя как, сынок? Хто ты будешь?
-А я Вадим Ильич. Помните, мы с вами здесь в июне встречались? Вы мне тогда очень помогли: объяснили, как надо идти к остановке, - деликатно сказал профессор, не вдаваясь в неприятные подробности.
-Ну да, я всё помню, Ильич. Ты не гляди, что я старая и больная, с головой-то у мене порядок. Я тута уже многих ваших видела: дилехтора, зама, Васильну и Андревну. Эта тута с утра до ночи сидить, не вылазить. Порядок в своих хоромах наводить, твою мать!
-Да, Вера Михеевна, всё правильно. Я как раз к ней и иду.
-Иди, иди, милок, а я тута ещё на солнушке посижу, а потом придёть моя сменщица Михална, и мы с Дикулей двинем домой. Пожрём овсянки и завалимся баиньки, а то чтой-то спать оченно хочется, наверно, опять атмосферное давление скакнуло, влажность изменилася, гравитация, твою мать, усилилася или магнитная буря разыгралася. А всё солнушко виновато, зараза, всё енти подлые промтумберанцы, которыми оно плюётся без передышки, всё зло от их, чтоб их на том свете черти с кашей стрескали, - и просвещённая в метеорологии бабуля громко зевнула, широко открыв рот, в котором сиротливо торчали гнилые останки верхнего левого клыка. Дик тут же, один в один повторил её действия, но от беззубой хозяйки его отличала устрашающего вида пасть, оснащённая полным боевым комплектом необычайно белых и острых зубов. После этого магического ритуала пёс свернулся калачиком у ног сторожихи и закрыл глаза. На Вадима Ильича тоже напала зевота (как известно, дело это очень заразительное), но он усилием воли подавил позыв и закрыл рот рукой – так, на всякий случай. В противном случае его действия выглядели бы как издевательство, и милейшая Вера Михеевна могла обидеться.
-------
Поднимаясь на пятый этаж, Вадим Ильич продолжал производить сложные арифметические вычисления. Конечно, на маршрутке ехать было быстро и удобно, но сколько же на это потребуется денег?! Какая часть зарплаты будет уходить, вернее, вылетать на дорогу? Эх, да что остаётся делать?! Придётся набрать больше учеников и часть бюджета выделять на неизбежные транспортные расходы.
Дверь в кабинет Мариты Андреевны была открыта настежь. Войдя, профессор обнаружил свою приятельницу и ещё одну незнакомую даму за разборкой всякой всячины из огромной горы, состоящей из картонных коробок.
-А, Вадик, привет, дорогой! Рада тебя видеть, - зачирикала Альпенгольд. – Кстати, познакомься с нашим новым завучем. Это Инна Васильевна Тишаева, моя институтская подруга.
Хотя дамы были одного возраста, но Тишаева выглядела намного моложе Мариты. Несмотря на большую, крепко сколоченную фигуру и очень простое, незначительное лицо, она тянула лет на сорок пять, не больше. Женщина была подтянута, со вкусом одета и умело пользовалась косметикой.
Наша серая кардинальша уже окружает себя своими людишками, - подумал Вадим Ильич, любезно улыбаясь дамам. – Хочет править со всеми удобствами за спиной этого мерзавца и пропойцы Подлецкого.
-Я о вас много слышала, профессор, - густым меццо-сопрано произнесла Инна Васильевна, с уважением глядя на Мюнстерлендера. – Вы у нас известный учёный, величина мирового масштаба. Специалистов современной музыки вашего класса можно по пальцам пересчитать.
-Спасибо за добрые слова, Инна Васильевна, - ответил профессор. – Но, к сожалению, такая «всемирная слава» денег не приносит. Вот и приходится искать заработок на стороне, чтобы с голоду не подохнуть. Вы же сами знаете, что такое бюджетная зарплата, даже у профессора она мизерная – под микроскопом не увидишь.
Тишаева сочувственно посмотрела на Мюнстерлендера, но промолчала.
-Вадя, ты ещё не знаешь, что Инна будет совмещать работу завуча с работой моего заместителя на коммерческом отделении. Мы сейчас как раз обсуждали, как эффективнее построить работу, чтобы вся система работала как часы, без сбоев. Кстати, по вопросам нагрузки и расписания смело обращайся к ней: она в теме.
Ясен пень, что ясен день, - подумал профессор. – От таких жирных кусманов не отказываются. Тишаева будет выполнять все Маритины поручения и служить громоотводом, чтобы отшивать недовольных. Хотя … вообще-то… если честно, то это не самый плохой вариант. Вроде, бабец она не вредная, с ней можно иметь дело.
Тем временем женщины продолжали разбирать коробки и распределять их содержимое по многочисленным шкафам, шкафчикам, столам, тумбочкам и стеллажам. Весь кабинет был забит разнокалиберной мебелью, привезённой из старого здания. Видимо, Альпенгольд воспользовалась случаем и притащила в свою норку всё, что плохо лежало, вернее, стояло.
Тишаева работала как заведённая, а Марита Андреевна была вынуждена постоянно подходить к телефону и отвечать на звонки. Положив трубку в очередной раз, она плотоядно улыбнулась, облизнула губы и довольно потёрла руки:
-В этом году, друзья мои, очень большой наплыв на коммерческое отделение, а всё потому, что летом я дала рекламу в Интернет – вот желающие и посыпались, как из рога изобилия. А сколько иностранцев жаждет здесь учиться! Это что-то невероятное! Вадик, Инна, готовьтесь вкалывать на полную катушку, вы же понимаете, что вам я в первую очередь буду направлять лучших учеников…, - но тут опять зазвонил телефон, и деловая дама стала разговаривать с очередным родителем. Мюнстерлендер, который чувствовал себя не в своей тарелке, находясь в роли стороннего наблюдателя, галантно предложил Тишаевой свою помощь.
Телефон звонил без конца, и Марита Андреевна охрипла, отвечая на бесконечные вопросы. Наконец ей это надоело, и она выдернула телефонный шнур из розетки, предложив всей честной компании отдохнуть и перекусить. Инна Васильевна взяла чайник и пошла в женский туалет, чтобы набрать воды, а профессор направил свои стопы, соответственно, в мужской туалет, чтобы прокашляться и отмыть чёрные от грязи руки. На этот раз в мыльнице лежал кусок туалетного мыла, а на крючке, около раковины висело чистое полотенце.
-Всё течёт, всё изменяется, - глубокомысленно изрёк Мюнстерлендер, цитируя древнего философа, неторопливо намыливая каждый палец и так же неторопливо подставляя руки под струю тёплой воды. Когда он вернулся, женщины уже разливали чай по кружкам и раскладывали по тарелкам колбасу, сыр и хлеб.
-Давай, Вадя, покушаем, а потом опять возьмёмся за дело, - сказала Альпергольд, с напряжением втискивая своё огромное бесформенное тело в продавленное кресло. Проголодавшиеся педагоги дружно накинулись на еду, опустошая тарелки. По ходу дела они перебрасывались фразами о том, как провели отпуск, о погоде, о новом здании, о длинной, неудобной дороге. Все серьёзные вопросы предполагалось обсудить после трапезы.
Наконец, насытившись, принялись за дело. Начали с распределения нагрузки. Себя, профессора и завуча Марита Андреевна загрузила по полной программе. Мюнстерлендер в очередной раз понял, как хорошо быть своим, приближённым к начальственной особе. Очень приблизительно посчитав про себя нагрузку, Вадим Ильич остался доволен. Кроме того, Альпенгольд обещала направлять к своим друзьям тех учеников, которые пожелают брать частные уроки. Что касается условий работы, то и здесь деловая дама оказалась на высоте: нашла профессору класс, достаточно уютный, с почти новым пианино марки «Шольце».
-Вадик, этот класс будет твоим, персональным, никто другой им пользоваться не сможет. Ключей всего два: у тебя и у нового коменданта. Ты в курсе, что Придуров и Синькина уволились? Теперь в комендантах у нас хорошая женщина, мама одной нашей коммерческой ученицы – Валя Андреева. Правда, хорошо? А то толку что от одного, что от другого было, как от козла молока, - сказала Марита Андреевна, вручая профессору ключ от класса. – Оцени и то обстоятельство, что окружать тебя будут кабинеты физики и математики, поэтому будет тихо. Ты ж понимаешь, что в этом бараке перегородки между классами сделаны из гипсокартона, и никакой звукоизоляции нет и в помине.
Приняв, как бесценный дар, ключ, профессор поспешил откланяться и спустился этажом ниже, чтобы изучить своё рабочее место на ближайшие годы.
Девяносто второй класс действительно был неплох: в небольшом, метров на пятнадцать, помещении стояло белое пианино, три новых стола, несколько стульев и шкаф. Это профессора обрадовало. Он по-хозяйски оглядывал свою вотчину и рассуждал вслух:
-Надо помыть окно, принести из дома старые тюлевые шторы, а пианино протереть полиролью. Завтра же приеду сюда утром и осуществлю всё задуманное, воплощу, так сказать, в реальность. Здесь должно быть уютно и опрятно – платники имеют право заниматься в комфортабельных условиях.
Потом профессора посетила ещё одна дельная мысль: сделать Марите хороший подарок. Она большая умница: и класс организовала, и нагрузку офигенную. Ох, после этого хочется жить и работать! И Вадим Ильич сладко потянулся, захрустев пятидесятилетними косточками.
Закрыв класс и спускаясь по лестнице, профессор, насвистывая весёленький мотивчик, чуть было не налетел на маленькую толстенькую старушку, которая поднималась по лестнице с ведром и шваброй. Пришлось притормозить, остановиться и познакомиться. Это оказалась сменщица Веры Михеевны Мария Михайловна. Она тут же сделала себе рекламу: сказала, что живёт в соседнем доме и всегда готова помыть окна в классе и делать влажную уборку за умеренную плату. Вадима Ильича это обрадовало, ему не хотелось заниматься чёрной работой, поэтому он с удовольствием согласился и договорился с предприимчивой бабулей встретиться завтра утром, чтобы привести класс в порядок. На том и расстались.
Профессор вышел из школы в самом лучезарном настроении, дошёл до остановки, находящейся в противоположной стороне от той, на которую его в своё время отправила Вера Михеевна. Это ему посоветовала Мария Михайловна. Почти сразу же подошла маршрутка, и Мюнстерлендер, не пожалев денег, тут же в неё загрузился. Через десять минут он уже спускался в метро на Октябрьском поле. Вроде бы, по всем признакам, новый учебный год обещал быть прибыльным.