Geum.ru

Перстень с сапфиром (из серии «Похождения профессора Мюнстерлендера»)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15
Глава 5

Профессор благополучно доехал до школы и вошёл в вестибюль.

-Слышь, Ильич, а туалеты-то сегодня работают, - радостно сообщила вахтёрша тетя Поля, сидящая за своим столом, на секунду отрываясь от очередной книжки карманного формата и вытирая глаза огромным мужским носовым платком. Все в школе знали, что тётя Поля обожает читать любовные романы и детективы, а потому тоннами приносили ей те малоформатные книжки в мягких обложках и пёстрых переплётах, которые уже были прочитаны домашними и предназначались на выброс. Для вахтёрши это было благом, поскольку она одновременно экономила деньги и получала удовольствие от чтения.

-Отличная новость, тётя Поля, хотя памперсы выбрасывать не будем – мало ли что будет завтра или послезавтра? Авось, ещё и пригодятся. Это ведь не первая и не последняя авария в нашем славном учебном заведении.

Тётя Поля нервно захихикала, закрывая рот кулачком, активно закивала головой, а потом опять углубилась в сюжетные перипетии, тут же захлюпав носом.

Марита Андреевна сидела в кабинете одна и заполняла ведомости на зарплату.

-Привет, Вадя, - поприветствовала она профессора. – Хорошо, что откликнулся на мою просьбу. У меня к тебе есть разговор. Во-первых, хочу тебя попросить взять девочку из Турции. Она приехала с мамой несколько дней назад и хочет учиться у нас, а потом поступать в консерваторию. Отец у неё крупный бизнесмен, и работает здесь в турецкой строительной фирме.

-А какого она возраста? Кто по специальности?

-Ей уже шестнадцать лет, она пианистка, но по-русски пока не говорит. Кстати, они просили через переводчика давать ей ещё и частные уроки. Ну что, возьмёшь?

-О чём речь, Мара. Спасибо тебе за заботу, а от работы я никогда не отказывался – ты это прекрасно знаешь.

-Так, это один вопрос, и мы его решили. Главное, что я хотела бы от тебя узнать: что это такое приключилось недавно с Новицкой? Говорят, что ты был непосредственным свидетелем скандала и всё знаешь, поэтому я хотела бы получить информацию из первых рук. Странное дело: вся школа гудит, слухи всякие ходят, причём, весьма противоречивые, а Тихонина и Подлецкий как воды в рот набрали. Ничего не смогла от них узнать, как ни старалась. Итак…

-Я с удовольствием тебя просвещу, поскольку действительно был в эпицентре скандала. Во время урока в коридоре раздался какой-то нечеловеческий крик, я, естественно, выбежал из класса и с ужасом увидел нашу Валентину, на голове которой сидела перевёрнутая мусорная корзина. Вся её одежда была усыпана объедками, я ужаснулся и принялся ей помогать. Неподалёку стояла группа мальчишек-старшеклассников и смеялась, показывая на Новицкую пальцами. Это они решили пошутить – так я сначала подумал, а потом, когда начал их стыдить, они сказали чудовищную вещь. Просто в голове не укладывается.

-Ну что, что, не тяни, говори.

-Если верить словам этих ребят, то Валентина вынуждала их на интимные контакты после уроков, за которые обещала ставить незаслуженные пятёрки. Сама понимаешь: кто же из бездельников от такой халявы откажется? Кстати, мальчишки двух зайцев хотели убивать: и сексуальный опыт получать с опытной партнёршей, и пятёрки, не прилагая к этому никаких усилий.

-Какая гадость, - отреагировала Альпенгольд и несколько раз, скривив лицо, с отвращением плюнула в сторону.

-Я так понял, что Новицкая ловила дурачков на удочку, а потом обманывала: то есть, использовала их по полной программе, а пятёрки после сексуального контакта не ставила. Это и послужило причиной такого жуткого скандала.

-А что ты ещё знаешь?

-Больше ничего. Когда я стал стыдить этих великовозрастных лбов, как раз подошла Тихонина и приказала всем участникам «шоу» немедленно идти в её кабинет, а остальным – вернуться в классы. А что, Новицкую пока не уволили? За такие штуки ведь можно и срок получить: в уголовном кодексе есть статья за совращение несовершеннолетних.

-Вот это и странно. Она как работала, так и работает. В общем, Вадик, ничего нового ты мне не сказал, это я всё и так узнала от учеников. Знаю ещё, что после разборки в кабинете завуча всю компанию повели к директору, где они провели не меньше двух часов, причём, разговор шёл в повышенных тонах – так мне заведующая канцелярией сказала. Мне кажется, что никто не будет раздувать это дело: наш Подлецкий не хочет скандалов, да ещё на сексуальной почве. У него самого рыльце в пушку: всё время заводит шашни со школьными педагогинями, а жене дома под горячую руку морду бьёт. Она, бедная, постоянно носит тёмные очки и запудривает лицо. Не понимает, глупая баба, что фингалы-то видно.

-Да ты что! – удивился Вадим Ильич. – Неужели в этой семье всё так запущено? Как же у Подлецкого рука на женщину поднимается?

-Спокойно поднимается, без проблем. Он ведь когда напьётся, то совершенно звереет и себя не помнит. Кроме того, он страшный бабник, никого не пропустит, и наличие жены для него не помеха.

-А зачем же тогда она с ним живёт, не разводится? Неужели приятно в синяках ходить и терпеть боль и унижение? Я уже не говорю о том, что их ребёнок всё это видит.

-Спроси чего полегче, дорогой друг. Почему во всём мире жена подвергается постоянному насилию? А в нашей стране со времён домостроя считается, что если муж жену не бьёт, то не любит. Это чудовищно, но факт. По этому принципу многие пары живут.

-Да, твоя правда. Конечно, это проблемы семьи Подлецких, которые к нам отношения не имеют. Но мы отвлеклись от темы. Как ты считаешь, ситуация с Новицкой разрешится и каким образом?

-Мне кажется, что всё спустят на тормозах. Мальчишек, которые спали с Валентиной, переведут к другому педагогу, и вся эта бадяга со временем забудется, а развратнице сделают устный выговор, посоветуют впредь быть осторожнее и искать приключений в другом месте.

-Думаешь, её не уволят за такие вещи?

-Бог с тобой, Вадик. Ты не знаешь, в каком мире живёшь. Новицкую в школу устроил один очень уважаемый профессор консерватории, который сам давно прославился бесконечными романами со студентками. Некоторые ненормальные от него и внебрачных детей рожают. Если ему это сходит с рук, то и ей сойдёт. Говорю ещё раз: ей наверняка объявят устный выговор, немного пожурят и отпустят с миром, а мальчишкам скажут, чтобы молчали, иначе из школы вылетят. Уверена, что всё так и будет.

-Ну, тебе виднее. Я ещё понимаю, что директор сам аморальный тип и для него такие ситуации не являются экстраординарными, а что скажет наша пуританка Тихонина? Она ведь всегда отличалась тем, что нетерпимо относилась к блудливым людям, в частности, к тем, которые находятся в её подчинении.

-Всё это так, да не так. Мы же слышали на педсовете, что Нина Михайловна в скором времени собирается уходить с работы. Ты в курсе, что не так давно она очень удачно вышла замуж за чиновника из аппарата президента? Естественно, нужды она ни в чём не испытывает, да и возраст уже пенсионный. Зачем же ей работать, напрягаться и нервы себе трепать? Ты ж понимаешь, что в школе всегда что-то происходит, и не всегда приятное, а разбираться и искать компромиссы приходится именно ей, поскольку на Подлецкого надежды нет.

-Понятно. Ты молодец, Мара, всегда в курсе событий и можешь трезво оценить любую ситуацию…

-И в школе проработала много лет, поэтому всех знаю как облупленных. С закрытыми глазами могу сказать, кто и как поступит в любой ситуации.

-Мерси за инфу, как говорят мои ученики, а теперь я, пожалуй, пойду, а то на урок опоздаю.

-Иди, Вадик, с богом. Ещё раз спасибо, что откликнулся на мою просьбу, а телефончик твой я дам переводчику. Он тебе вечерком позвонит, и вы договоритесь об уроках с его подопечной.

Вадим Ильич прижал руку к груди – в знак благодарности, и бодрым шагом направился в свой кабинет. По дороге он встретил Новицкую, которая, как ни в чём не бывало, поздоровалась, не забыв состроить глазки и улыбнуться. По ней не было заметно, что она чем-то расстроена.

«Да, я живу на свете полвека, а ещё наивен, как грудной младенец, - подумал Мюнстерлендер. – По моим понятиям Валентину должны были немедленно уволить с работы за аморалку и в наручниках отвезти в КПЗ. А получается так, что ей могут и премию выдать за разврат – шучу».

Вечером, по пути домой, профессор вспомнил, что у него назначено свидание с Матильдой, но на условленном месте её не было. Подождав бомжиху полчаса, чтобы потом не выслушивать замечания, Вадим Ильич пошёл к троллейбусной остановке и через пятнадцать минут и уже входил в свою квартиру.


-------


С некоторого времени у чувствительного профессора возникло странное чувство – стоило ему только выйти на улицу. Ему казалось, что за ним следят. Он постоянно ощущал на своей спине чьи-то глаза. Нервно оборачиваясь, Вадим Ильич ничего подозрительного не обнаруживал, но его это не успокаивало. Он считал, что профессиональный сыщик ведёт себя так, что обычный человек, далёкий от криминального мира, никогда его не увидит. Они ведь как хамелеоны, - говорил себе Мюнстерлендер. – Умеют перевоплощаться и сливаться с фоном. А что, если эта гадкая Матильда наняла за бутылку шпика из среды бомжей и решила меня выследить, а потом сделать какую-нибудь подлянку, в своём стиле? Кстати, она куда-то пропала. То проходу не давала, чуть ли не каждый день приставала, то, как в воду канула. Может, спилась и в больницу попала, кто знает? Если честно, то хотелось бы задать ей несколько вопросов по поводу её прошлого. Мне всё время кажется, что я когда-то её встречал. Чувство это смутное и ни на чём не основано, чистая интуиция. Хотелось бы с ней потолковать и спровоцировать на откровенный разговор. Разве не может быть такого, что она – одна из моих многочисленных девушек, так сказать, старая пассия, которая со временем опустилась и постарела до такой степени, что узнать её теперь совершенно невозможно?

Но Матильда так и не появилась. Вскоре профессор о ней забыл, тем более что время началось горячее: подготовка к экзаменационной сессии. Погода постепенно налаживалась, становилось всё теплее и теплее, пока солнце не стало печь по-летнему. Вадим Ильич обновил купленные зимой джинсы и голубую рубашку с короткими рукавами, а также бежевые летние ботинки из натуральной кожи. Заработок у него был вполне приличный, что позволило ему потихоньку пополнять свой гардероб.

Несмотря на ударный труд и усталость, в душе стало просыпаться давно утраченное романтическое настроение. Этому способствовало яркое солнце, пение птичек и распускающиеся почки на деревьях. Природа оживала, а вместе с ней оживал и профессор. Обилие на улицах города красивых девушек в коротких юбках или брюках с заниженной талией и оголённым пупком, заставляли Вадима Ильича оборачиваться и провожать долгим взглядом некоторых из девиц. Приятно было хотя бы издалека полюбоваться на стройные ножки и крепкие попки. Как ему опять хотелось любви, причём, взаимной! У профессора давно не было женщины, а ему очень хотелось женского внимания и ласки. Но где искать любовь? В школе это было невозможно, поскольку все педагоги женского пола были на редкость непривлекательны и никаких нежных чувств у Мюнстерлендера не вызывали. В колледже та же картина: женщин разного возраста много, даже слишком, но завязать нежные отношения с кем-то из них даже желания не возникало. Что оставалось делать? Сублимировать сексуальную энергию, переводить её в другое русло и работать в поте лица, зарабатывая деньги, чтобы летом сделать ремонт и обновить свой гардероб. Время неслось с невероятной скоростью, пролетел апрель и майские праздники, но в личной жизни профессора всё оставалось по-старому. Постепенно лирическое настроение выдохлось, уступив место усталости и апатии.


Глава 6

Май, наконец, подошёл к концу. Профессору некогда было и дух перевести: помимо школьных занятий и частников приходилось чаще обычного ездить в колледж, чтобы принимать зачёты и экзамены. К началу июня наступало относительное затишье, когда можно было немного расслабиться.

Вадим Ильич неожиданно для себя был приглашен на итоговое заседание теоретического отдела. Заведующий Михаил Борисович Огуревич – сухонький сгорбленный старичок, подошёл к нему в коридоре и, тяжело дыша, сказал:

-Приходите, профессор, на нашу очередную тусовку. Посидите с нами, присмотритесь к коллегам. А потом, знаете, у нас скоро приёмные экзамены, и каждый человек на вес золота. Вы ведь не отказались бы нам помочь? Ну и чудненько, ну и славненько.

Что было делать Вадиму Ильичу? Не спорить же с начальством и не объяснять, что он терпеть не может подобного рода сборищ, на которых кроме пустой болтовни ничего другого, к сожалению, не бывает. Но всё же пришлось согласиться, и в условленный день и час пунктуальный Мюнстерлендер постучался в двадцать первый класс, в котором в полном одиночестве, за письменным столом, среди груды тетрадок и книжек сидел заведующий. Нахмурив и без того морщинистый лоб, он что-то писал. На секунду оторвавшись от дел, Михаил Борисович приветливо сказал:

-Очень рад, любезный Вадим Ильич, что вы нашли возможность придти на наше совещание. Выбирайте любое удобное место и присаживайтесь. Сейчас подтянутся другие теоретики, и мы начнём.

«Да, голубчики, а дисциплинка-то у вас хромает на все четыре ноги, - подумал профессор и выбрал себе место за последней партой, которая была немного чище других. Остальные были изрисованы и изрезаны, кое-где наблюдались непристойные рисунки и матерные слова. Фантики от конфет и жевательной резинки, как и использованные стержни от шариковых и гелевых ручек, валялись по всему классу. Чистоплотному профессору стало противно, но вслух выражать своё раздражение он не стал: незачем устанавливать в этом свинарнике свои порядки. Давно известно, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. В своём кабинете Вадим Ильич постоянно требовал от учеников соблюдения элементарных правил гигиены: не оставлять после себя мусор и все «отходы производства» выбрасывать в пластиковый мешок, лежащий в мусорной корзине за дверью. В кабинете Мюнстерлендера всегда было чисто и опрятно. Ученики знали – не уберёшь за собой мусор, получишь при всей группе такой нагоняй, что мало не покажется, сгоришь от стыда.

В большинстве школьных помещений господствовал хаос: по грязному полу болтались пыльные ошмётки, солнце почти не пробивалось сквозь годами не мытые, мутные оконные стекла, мебель давно рассохлась и тоже заросла грязью. Уборщицы в классы не заглядывали, уделяя основное внимание кабинетам начальства, тем более что их никто не контролировал: завхоз Придуров на работе не появлялся неделями, а комендантша Синькина постоянно пьянствовала, а потом «задавала храпака» в закутке под лестницей, в котором хранился хозинвентарь. Жаловаться директору или завучу было бесполезно, поскольку они на претензии педагогов никак не реагировали и отсылали недовольных к завхозу и коменданту. В общем, эта классическая «сказка про белого бычка» всем надоела, и жалобы со временем прекратились.

Кое-кто из педагогов вооружался швабрами и тряпками, чтобы самостоятельно наводить порядок в своих классах, а те, которые были побогаче, нанимали школьных же уборщиц, которые за дополнительную плату наводили чистоту в их кабинетах. Профессор всё это давно понял и сделал правильный вывод: у нерях-педагогов дома наверняка такой же беспредел – по-другому и быть не может.

Вадим Ильич уселся за стол, осмотрелся и в восторг, естественно, не пришёл. Он углубился в свои мысли и продолжал размышлять о причине всеобщего засранства, поэтому не сразу заметил, как в класс, один за другим стали входить его коллеги по отделу. Они рассаживались парами, громко разговаривая и создавая довольно сильный шумовой фон. Они активно беседовали, пока, наконец, заведующий перестал писать, прокашлялся и громко отхлебнул чаю из термоса.

-Уважаемые коллеги, - возвестил он. – Пора начинать наше заседание. Сегодня на повестке дня: итоги учебного года, подготовка к приёмным экзаменам, распределение нагрузки на следующий учебный год и наше участие в переезде школы на Живописный бульвар…

-А почему Беспечной нет? Её наши проблемы не касаются? – бесцеремонно перебила Михаила Борисовича Зара Леоновна Шерудян – микроскопического роста старушка, похожая на гномика, с огромным носом, ярким, не по возрасту, макияжем и иссиня-чёрными крашеными волосами.

-Анна Владимировна отсутствует по уважительной причине, - ответил Огуревич. – Она лежит в больнице с сильной депрессией.

-Ещё лежит? Разве её не выписали? Все знают, что у неё был выкидыш, потому она и киснет. Никогда не догадаетесь, от кого она хотела родить! От Гоши, отца нашего Николки Лактионова, но заарканить его она не смогла – вот так-то! А то, что её выписали из больницы, я точно знаю, так что, давайте не будем на эту тему фантазировать, защищать Беспечную и наводить тень на плетень. Могла бы и явить народу свою драгоценную персону – не развалилась бы.

Педагоги зашумели: все стали обсуждать животрепещущую тему. Михаилу Борисовичу пришлось применить власть, и он раздражённо крикнул:

-Тихо, тихо, не надо так бурно на это реагировать и осуждать несчастную женщину, которая хотела создать семью и родить от любимого человека ребёнка…

-Ой, я вас умоляю, только не надо говорить глупости! - опять перебила заведующего Зара Леоновна. – От какого-такого любимого человека? Гоша настолько мерзок и гадок, что даже я, в свои семьдесят два года под него бы не легла, даже за миллион долларов. Все знают, что для Беспечной главным критерием является наличие толстого кошелька, а остальное так, мелочи. Кто, находясь в здравом уме и не имея своего интереса, мог бы польститься на плешивого, косого и хромого недоростка, который и моется-то по большим праздникам, а зубы и вообще никогда в жизни не чистил? А то, что ваша хвалёная Анна собиралась семью разрушить – это как называется? Что тут хорошего? Николку без отца хотела оставить?..

-Да, Зара, ты абсовютно права, - подключилась к разговору бывшая директорская жена Таисия Алексеевна. – Это что же повучается? Мы будем загибаться на экзаменах, в бибвиотеке корячиться и пывью дышать, а она будет дома, на постевьке оттягиваться? – как обычно, косноязычно, визгливым голосом базарной торговки крикнула она.

-Успокойтесь, Таисия Алексеевна, уважаемая, не надо так кричать, - попытался успокоить скандалистку Огуревич. – Вы зря беспокоитесь: нам Вадим Ильич поможет: и на экзаменах, и в библиотеке. Профессор готов нас выручить, так что, отсутствия Анны Владимировны вы даже не заметите, уверяю вас. А там и отпуск…

-Да, она, конечно, к родитевям в Хохвяндию рванёт, будет на травке вавяться, загорать и парное мовочко пить, а мы что? Будем за неё пахать и сеять? – никак не могла остановиться Подлецкая.

Присутствующие стали с нездоровым интересом оглядываться на профессора. Ему стало некомфортно, и он сначала попытался изобразить на лице улыбку, которая была на редкость вымученная, а потом опустил глаза и стал с преувеличенным вниманием разглядывать надпись на парте: «Артём дурак и дебил».

Тем временем это своеобразное шоу продолжалось. Михаилу Борисовичу никак не удавалось вернуть течение в нужное русло, поскольку к обсуждению интересной темы подключилась Мария Ивановна Егоркина:

-Да, не везёт нашей Анечке с мужиками. Только она нацелилась на очередного женатика, как опять облом: тот ей дулю с маком и показал, поматросил и бросил, - ехидно, с чувством глубокого удовлетворения добавила она. Шерудян и Подлецкая активно закивали головами и, видимо, собрались развить животрепещущую тему, но Огуревич воспользовался паузой и сурово сказал:

-Всё, хватит, обсуждать и осуждать личную жизнь Беспечной мы больше не будем. Не надо из заседания устраивать турецкий базар или коммунальную кухню. Мы же не хотим уподобиться бабушкам, которые сидят на скамейках около каждого подъезда и всем подряд кости перемывают от нечего делать?!

Егоркина зло сверкнула глазами, что-то буркнула, а потом замолчала. Закрыли рты и Подлецкая с Шерудян, переглянувшись и скорчив друг другу на редкость отвратительные рожи.

Началось темпераментное обсуждение итогов года. Было очень много итоговых двоек по гармонии, сольфеджио и музыкальной литературе, что теоретический отдел не украшало. Директор в учебный процесс не вникал, но многие пианисты и струнники были недовольны высокими программными требованиями и колоссальным объёмом изучаемого материала. Заведующий должен был постоянно отбиваться от специалистов и сглаживать конфликты между педагогами своего отдела и учениками, которых поддерживали их педагоги по специальности.

-Ну, не понимают они, чудаки, что наши предметы развивают детей, их способности и интеллект, позволяют воспитывать не тупых ремесленников, а полноценных музыкантов. Наверное, в своё время сами на двойки учились, - жаловался Огуревич коллегам.

Пока азартно обсуждалась скверная успеваемость, Мюнстерлендер заскучал. Его предмет был факультативным, и за него оценки не выставлялись. Профессор с тоской поглядывал на часы, с трудом подавлял зевоту и прикрывал рот, удивляясь тому обстоятельству, что люди совершенно не ценят времени. Вместо того чтобы быстро и чётко изложить суть проблемы и принять решение, они красочно, с массой ненужных подробностей рассказывают о «заслугах» самого двоечника, облив при этом грязью его самого, его родителей, не забыв и педагога по специальности.

«Не совещание, а какой-то шабаш. И бабы эти похожи на ведьм с Лысой горы, сплетницы и мерзавки. А мужики лучше? Этот, с позволения сказать, «профессор Пополь» и не менее странный, прыщавый Аршакян? Такие же бабы-сплетницы, только со щетиной на противных мордах…

Заседание растянулось на три часа. В конце концов, Михаил Борисович стал нервно поглядывать на часы. Очень быстро он протараторил о нагрузке на следующий год, а по вопросам упаковки и перевозки библиотеки всех адресовал к завхозу и коменданту. Вскоре все разошлись, и профессор поехал домой. По дороге он принял таблетку от головной боли и никак не мог понять – зачем его пригласили на это сборище больных на всю голову индивидов? Что полезного он почерпнул на шабаше престарелых ведьм, леших и разнополых кикимор? Неужели из-за этой ерунды надо было потерять столько времени?..