Перстень с сапфиром (из серии «Похождения профессора Мюнстерлендера»)

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 15

Глава 3

Через неделю профессор, как обычно, ехал утром на работу. У него возникло странное ощущение дежавю, когда он увидел в метро ту же парочку бомжей с большими бутылками водки: омерзительного бородатого старика и Матильду, бессовестным образом укравшую его бумажник. Как будто Вадим Ильич снимается в фильме, а ассистент режиссёра щелкает хлопушкой у его носа и говорит: «Дубль-два», после чего сцена в метро переснимается.

Ситуация и на самом деле повторилась: старуха опять выхватила профессора зорким взглядом из толпы и быстро пробилась к нему, бесцеремонно расталкивая пассажиров, заполнивших перрон.

-Мон шер ами, друг мой ненаглядный, как я рада тебя видеть. А что это ты морду воротишь? Неужели не рад меня видеть? Как это неинтеллигентно и некрасиво. Я от тебя такого пассажа не ожидала.

-А красиво красть бумажник? А красиво пользоваться тем, что сердобольный человек решил тебе помочь и дать денег на хлеб? Это как называется, а?

-Ну, как бы тебе сказать понятнее…, ты же понимаешь, что это произошло непроизвольно. Я и не хотела выхватывать из твоих рук кошелёк. Это как-то само по себе получилось, автоматически. Я не хотела, честно.

-Хватит заливать, - сорвался на крик профессор. – Дураков ищешь, которые развешивают уши и слушают твой бред? И где только твоя совесть находится, в каком месте, если не секрет?

Матильда улыбнулась, продемонстрировав окружающим беззубые распухшие серые дёсны, а потом сказала:

-Ты всё сказал, пончик? облегчил душу? Вот и хорошо. Поди, ждёшь, что я сейчас пущу слезу и немедленно верну тебе бумажник? Даже не надейся: мы с Гришаней в тот же день всё пропили. Пошли в ближайшую забегаловку, взяли пельменей, чебуреков, водочки, селёдочки, винегрета и нажрались от пуза. Потом поймали такси и поехали на Казанский вокзал. Там опять пожрали и выпили, да ещё народ знакомый угостили. Таким образом, от твоих капиталов ничего не осталось, пришлось даже шикарный бумажник из крокодиловой кожи толкнуть знакомому барыге, а денежки опять же пропить. А что с ними ещё делать? Не копить же на старость, в банке, под процентом, ха-ха-ха! Ведь жизнь она какая: сегодня мы живём и не тужим, а завтра коньки откинем. И зачем тогда нужны бабки? На том свете их нет. Там другая валюта ценится, понял, пончик? Ох, не могу на тебя спокойно смотреть, так бы и съела тебя, мой сладенький.

-Ну ладно, хватит чушь пороть! – не выдержал и закричал взбешённый профессор. – Заткни свою поганую пасть! Мне деньги не просто так достаются, а достаточно тяжело, а вы, маргиналы, об этом и понятия не имеете. У вас какие в жизни интересы? Украл – напился, потом опять украл и опять напился и так до бесконечности, а вернее до того момента, пока от цирроза печени не умрёте, или от туберкулёза, или в тюрьму не попадёте.

-Перестань вонять и учить меня жить. Знаешь, как в народе говорится: «Не учите меня жить, а помогите материально». А ты не дашь мне ещё денежек, дружок? Мы с Гришаней с утреца хорошо выпили, а на закусон бабла нема, - и бомжиха, хитро прищурясь, посмотрела в глаза профессору.

Такой пассаж бессовестной Матильды на некоторое время обескуражил Вадима Ильича. Он молча стоял и не знал, что ответить на такую наглую просьбу, потом решил вообще ничего не говорить. Просто повернулся и пошёл вперёд, воспользовавшись тем, что Матильда на мгновение отпустила его руку.

-Ну и ладно, придурок, жалко денег дать несчастной влюблённой женщине? Не бойся – я обойдусь. Свет не без добрых людей: мне на Казанском вокзале в день тысячи по две-три подают. Посчитай, мон шер ами, сколько в месяц получается, уж побольше твоей сраной зарплаты! - крикнула бомжиха вслед Мюнстерлендеру, потом вернулась к своему сожителю, который уже вылакал из бутылки всю горючую жидкость. Перемигнувшись, бомжи молча пошли к выходу из метро, поднялись на улицу и вскоре исчезли в одном из дворов.

-------

Настроение Вадима Ильича было безнадёжно испорчено. Мало того, что он лишился денег, так ещё вынужден постоянно отбиваться от ненормальной старухи, которая почему-то решила, что влюблена в него. Вероятно, они действительно были когда-то знакомы, или учились на одном курсе, или в одном учебном заведении? Такое может быть? Вполне, но никакой женщины по имени Матильда профессор не помнил. Даже если поверить в бредни этой на редкость мерзкой бабки, то она должна была в своё время получить музыкальное образование. Но с вокалистами Мюнстерлендер в консерватории не общался. Не факт ещё, что она училась именно в консерватории, а не в Гнесинке или в ГИТИСе, но тогда их жизненные пути точно не пересекались.

Не продвинувшись в своих размышлениях ни на пядь, Вадим Ильич на автопилоте доехал до «Арбатской» и вышел на улицу. Погода стала налаживаться: солнышко появлялось на небосклоне чаще, температура постепенно повышалась, и это не могло не радовать. На самом деле, почти полгода без солнечного света и тепла очень негативно сказывались на настроении и самочувствии. Профессор был человеком творческим и чувствительным, поэтому на погодные изменения реагировал очень болезненно. Конечно, весенние месяцы всегда наполнены напряжённой работой: подготовкой к экзаменам, а потом и самими экзаменами, но зато и отпуск у преподавателей традиционно большой – целиком июль и почти весь август.

-Да, для того, чтобы заслужить отдых летом, сначала надо основательно потрудиться, - прошептал профессор, входя в музыкальную школу имени «Пополя чувака» (именно этими таинственными словами «Пополь чувак» были исписаны все стены здания учебного заведения). – Ну, да всё как обычно, ничего нового.

-Вадим Ильич, подождите, - раздался за спиной Мюнстерлендера неприятный женский голос. – Мне надо срочно с вами поговорить. Очень серьёзное дело.

Профессор оглянулся и увидел молодую историчку Лену Фигач. Видимо, Лена решила, что может, как обычно, преследовать Вадима Ильича и просвещать его в области истории, хотя он её об этом никогда не просил.

-Знаете, я вчера целый день просидела в Ленинке, много интересных документов прочитала. Я ведь в университете специализировалась на эпохе Людовика Четырнадцатого, по ней и диплом защитила. Кстати, закончила я универ пять лет назад с красным дипломом и хотела поступить в аспирантуру, но не получилось: как всегда, блатняка набрали, а меня прокатили. Мне ведь давно пришла в голову удачная мысль: написать сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию о нравах и обычаях того времени. А ещё я мечтаю написать популярную книгу на эту тему, найти издателя, который сможет её раскрутить и сделать бестселлером. А если потом и сериал снимут для телевидения!.. Да я тогда сразу из школы уйду, да я тогда куплю загородный дом в Барвихе, дачу в Испании, иномарку, да я тогда...

Глаза исторички загорелись нездоровым огнём, и она бежала, как собачка, за профессором, который направился в раздевалку и постоянно морщился, ибо и сама Фигач, и её «исторические» измышления были ему глубоко противны.

-Куда же вы, профессор? – обиделась Лена. – Почему вы не хотите меня выслушать?

-Потому, что мне на урок бежать пора, - буркнул Мюнстерлендер. – Вы что, звонка не слышали? Знаете, я не привык опаздывать и вам не советую: это плохой пример для учеников. Они ведь как будут рассуждать: если педагог опаздывает, то почему мне нельзя? Это неизбежно приведёт к развалу дисциплины.

-Да ну вас к лешему, - не сдержалась историчка. – Я хотела вам много интересного рассказать, а вы нос от меня воротите.

-Знаете что, милая девушка? Рассказывайте подобный вздор наивным, непросвещённым молодым людям с городских окраин. Их вы вполне сможете поразить своими глубокими и весьма специфическими познаниями, а меня оставьте в покое. Я совершенно не интересуюсь изнанкой истории, меня не волнует, куда отправляли большую и малую нужду короли и придворные, как они ловили и убивали на себе блох и вшей и как лечили сифилис – вам это понятно? И как только вам не противно в этой куче дерьма копаться, как жуку-навознику? Более приятных тем не нашли?! Ничего не хочу больше слышать – вы меня поняли?

-Ну и ладно, - опять обиделась Фигач. – Не хотите просвещаться – не надо. Вы, музыканты, такие ограниченные людишки: сидите в своих норах и дальше носа ничего не видите. Да идите вы, знаете куда?..

-А вот хамить не надо, вам это не к лицу – вы же педагог, насколько я понимаю. Ведите себя вежливо и не грубите, а то к завучу отведу, чтобы вас там вздрючили как следует, - взвизгнул профессор, вешая куртку на вешалку и торопливо выходя из раздевалки, мимо притихшей исторички.

-Ильич, Ильич, притормози-ка, - услышал за спиной Вадим Ильич дребезжащий голос вахтёрши, восьмидесятилетней Пелагеи Егоровны Европкиной, или попросту, тёти Поли. – Слышь-ка, сегодня все туалеты закрыты из-за аварии: на третьем этаже канализационная труба лопнула. Говорят, что сегодня не смогут починить. Аварийка уже приезжала, всё осмотрела, туалеты позакрывала, а потом уехала. Вроде, теперь приедет после обеда, и будет работать до ночи. Я советую всем нашим бежать в торговый центр и запасаться памперсами.

-Да вы что! – остановился профессор. – Насчёт памперсов вы пошутили, конечно, я это понял и оценил юмор, или нет? На полном серьёзе? Честно? А что теперь же делать-то? Я, например, работаю до девяти часов вечера. Разве реально терпеть целый день? Куда деваться?

-Придётся делать то же, что люди делали при дворе короля-Солнце, то есть гадить по углам, - посоветовала Фигач, которая на урок не торопилась. – Ситуация заставляет – никуда не денешься.

-Что, снимешь штаны при всём честном народе и сядешь в коридоре по-маленькому или по-большому? А кто за тобой убирать будет? Где твоя совесть, Лена? – приняла тётя Поля за чистую монету совет исторички. – Представляешь себе, если все учителя и ученики примутся за это дело, то долго мы здеся не высидим – задохнёмся от вони. Я думаю, что надо слёзно проситься в ГИТИС, в ихние туалеты. Только не знаю, пустят ли они нас? Это вопрос…

-Для нас это не вопрос, - парировала Лена. – Я, например, страдаю от цистита, а потому найду укромный уголок, и буду там делать свои маленькие делишки, а может, и большие, если припечёт. Даже никого спрашивать не буду. В коридоре я, естественно, не сяду, но мне кажется, что на чердаке или в подвале можно найти подходящее местечко.

Тетя Поля, размахивая руками, вступила в ожесточённую дискуссию с наглой историчкой, а профессор воспользовался случаем и трусцой побежал на второй этаж, где находился его кабинет.

-------

Закрытые туалеты и невозможность отправлять естественную нужду, а также невозможность вымыть грязные руки, привели к тому, что школьная публика очень возбудилась. Вадим Ильич с трудом восстановил в классе дисциплину и начал рассказывать своим ученикам о гармонии композиторов-импрессионистов, но вскоре в коридоре раздались дикие вопли, которые всех переполошили. Профессор на всех парах вылетел в коридор, а за ним высыпали и все его подопечные.

Сцена, которую увидели зрители, была поистине чудовищна: около соседнего класса стояла молодая преподавательница сольфеджио Валя Новицкая, на голове которой «красовалось» мусорное ведро. Часть отбросов валялась на полу, а другая часть: шкурки от бананов, огрызки, объедки, конфетные фантики и смятые использованные пакетики от соков живописно расположились на одежде жертвы. Недалеко от Новицкой стояла группа мальчиков-старшеклассников и хихикала, показывая на Валентину пальцами.

Профессор тут же подскочил к Вале и помог ей избавиться от корзины, а потом стал сбрасывать мусор с её головы и одежды. «Ой, блин, а как же я руки вымою? - пронзила его мысль. – Туалеты-то закрыты». Тем временем Новицкая очнулась от шока и зашлась в истерике, размазывая по лицу слёзы, что прибавило веселья в рядах учеников. Ни один человек не проявил сочувствия к жертве террора.

-Кто это сделал? – грозным голосом спросил Мюнстерлендер. – Признавайтесь.

-Да мы из этого тайны и не делаем, - ответил очень красивый высокий парень лет шестнадцати, стоящий неподалёку. – Готовы ответить по всей строгости закона, как говорится. Пойдём к директору и завучу и всё расскажем про эту дешёвую шлюшку, которая за сексуальные услуги обещает ставить пятёрки, а потом обманывает. Мы этого так не оставим, понятно?

-Думаю, ребята, что всех вас отчислят из школы на такое безобразие.

-А я так не думаю, - ответил другой подросток, с презрением сплевывая в сторону Новицкой. – Это она пусть катится из школы ко всем чертям, а мы останемся. Научить ничему не может, только в ширинку всем заглядывает, дрянь. – После этого мальчик со смаком произнёс несколько нецензурных слов, чтобы усилить характеристику своего непутёвого педагога, которые вызвали одобрительный отклик у собравшейся толпы.

-Правильно, пусть катится колбаской по Малой Спасской, в нашей школе таким б... не место, - послышались комментарии.

-Что здесь происходит? – это подошла завуч Тихонина. – Почему все в коридоре, что за несанкционированный митинг? Вадим Ильич, объяснитесь: это вы устроили?

-Да что вы такое говорите? Я здесь совершенно ни причём, Нина Михайловна, - ответил профессор. – Просто мне пришлось выйти в коридор, когда я услышал около своего класса крики и увидел Валентину с корзиной на голове. Думаю, что вам надо поговорить с теми ребятами, которые сотворили это безобразие. Кстати, они и не думают скрываться. Понимаете, это такая щекотливая ситуация, не знаю, что и сказать…

-Новицкая и виновники безобразия – ко мне в кабинет, а остальные – в свои классы. Уроков никто не отменял, так что, идите и учитесь, всем понятно?

Возражать никто не стал. Основная масса учеников вернулась в классы, а Валентина и группа старшеклассников мужского пола пошла за Тихониной, чтобы ответить на все её вопросы.

-Какая гадость, - прошептал профессор, закрывая дверь в свой кабинет. – И руки запачкал отбросами, и отмыть их негде, и ситуация дикая, просто уму не постижимая. Как бы Новицкой срок не дали за растление несовершеннолетних. Хоть и дрянная она особа, липкая и противная, но всё равно жаль, если её посадят к уголовницам. Те её быстренько раком поставят.

Вадим Ильич вернулся к теме импрессионизма в музыке двадцатого века, но через некоторое время ему захотелось в туалет, хотя идти было решительно некуда. Немного подумав, он решил пока потерпеть и с напряжением довёл урок до конца. После звонка профессор торопливо выпроводил учеников из класса, закрыл дверь на ключ, потом достал из шкафа пустую стеклянную банку и совершил задуманное, ибо другого выхода не видел.

-Жуть какая-то, просто фильм ужасов по сюжету, написанному ненормальной Фигач, - сказал сам себе профессор. – Никогда бы не подумал, что со мной может произойти нечто подобное. Из положения я вышел, но куда девать содержимое банки? Из окна вылить кому-нибудь на голову? Вот это вопрос из вопросов. Как можно работать в таких нечеловеческих условиях? А если завтра будет то же самое, а если по-большому захочется? Надо бы дома касторки выпить или клизму на ночь поставить, чтобы кишечник прочистить и, таким образом, облегчить свою жизнь. Неужели маразматические изыскания Фигач могут найти своё воплощение в реальной жизни, да ещё в именитой школе? Уму непостижимо. Тётя Поля права: надо запасаться памперсами и влажными салфетками, чтобы грязные руки протирать. На обратном пути выброшу банку с мочой в мусорный контейнер, потом зайду в супермаркет и накуплю всего добра побольше, с запасом.

Глава 4

Закончив работу и приехав домой с покупками, совершенно измочаленный, профессор решил вымыть руки и умыться. В ванной комнате к нему опять привязалась «девушка Прасковья». На этот раз Вадим Ильич усилием воли сразу выкинул мотивчик из головы и стал прокручивать мелодию из первой части сороковой симфонии Моцарта. Приём вышибания клина клином на этот раз удался, чем привёл профессора в отличное расположение духа, поэтому из ванной он вышел чрезвычайно довольный. Классика в его голове победила попсу, и это радовало. Жаль, что в жизни всё наоборот, но тут уж ничего не поделаешь: се ля ви!

-Ой, хорошо-то как! – с чувством произнёс Мюнстерлендер, зевнул и сладко потянулся. Он поставил на плиту кастрюльку с водой и включил электричество, потом достал из морозилки пачку пельменей и стал ждать, когда закипит вода. После того как пельмешки сварились, они были выловлены шумовкой, выложены на большую тарелку и окроплены уксусом. С дымящейся тарелкой, от которой исходил аппетитный запах, профессор пошёл в комнату и включил телевизор.

По ТВ показывали клипы звёзд разной величины. После трио полуобнаженных тёток не первой молодости с наглыми лицами и чуть прикрытыми силиконовыми прелестями, которыми они трясли со страшной силой, на экране возникла жуткая физиономия, разрисованная чёрными иероглифами. Одежда у чудовища соответствовала гриму: куча разноцветного тряпья, ботинки на полуметровой платформе, а на голове – птичьи перья, разной величины и разных цветов. К какому полу принадлежало это «чудо в перьях» было непонятно, пока оно паясничало и гримасничало под мрачную музыку. Но вот ОНО открыло рот и стало ясно, что это женщина. Сиплым, прокуренным голосом «чудо» пело о вселенских катастрофах и других «жутких кошмарах». Фоном (для пущей убедительности) служили всполохи «адского» пламени и кривляющиеся «черти» на заднике декорации.

Вскоре этот бред закончился, но профессору, чей аппетит стал медленно, но верно пропадать, расхотелось смотреть и слушать столь откровенную чушь. Он стал переключать каналы, но и на остальных не было ничего такого, на чём можно было бы отдохнуть душой и спокойно поесть, не теряя при этом аппетита. На одном из метровых каналов известный сатирик таращил круглые глазки и нёс похабщину – на потребу низменным вкусам толпы; на другом – кого-то «убивали» с особой жестокостью; на третьем – бледный, как смерть, клыкастый вампир азартно высасывал кровь из беззащитной шеи жертвы; на четвёртом – переворачивался и взрывался автомобиль; на спортивном – били друг другу морды страшного вида боксёры-гоблины и так далее. На дециметровых каналах тоже не было ничего кроме пошлости, грубости, хамства и порнографии, а цифровое телевидение Вадим Ильич не подключил, поскольку не был фанатиком «ящика» и смотрел ТВ только вечерами, после работы. Пришлось ему вернуться на первый канал, по которому передавали попсу – всё равно бред, но хоть не такой вредный для пищеварения.

Всё, решено: с завтрашнего дня начинаю ужинать на кухне – под Баха, Моцарта и Шопена. Настрою радио на классику, и вперёд, - решил профессор. Вдоволь полюбовавшись на полураздетых и безголосых мальчиков и девочек, которые резво подпрыгивали в такт, а иногда и не в такт музыке, Вадим Ильич доел пельмени и пошёл на кухню, чтобы положить грязную посуду в мойку и поставить чайник.

Не успел профессор насыпать в чайник заварку, как зазвонил телефон. Сняв трубку, Мюнстерлендер услышал голос Лены Фигач:

-Вадим Ильич, это вы? А я уж устала ждать, когда вы трубку снимете. Вот, послушайте, что я хочу вам сказать...

Терпение Вадима Ильича лопнуло окончательно, и он с возмущением воскликнул:

-Лена, у вас совесть есть? В школе меня изводили своими историческими измышлениями и сейчас решили жизнь отравить? А я, между прочим, только что поужинал.

-Но профессор, послушайте...

-Ничего не хочу слушать, вы меня поняли? И очень вас прошу – перестаньте ко мне приставать. Я устал и хочу спать.

Вадим Ильич повесил трубку и стал вслух возмущаться:

-Ну и грымза, ну и шизоид. И чего она ко мне привязалась, эта ненормальная баба? Почему-то в последнее время я стал притягивать шизофреничек: Матильду, Фигач. Тут есть, о чём подумать.

Профессор быстро допил остывший чай, накормил голодных кошек, которые уже проснулись и просили еды, и направился в ванную.

-------

Следующий рабочий день прошёл на редкость продуктивно. Частные ученики радовали успехами, и везде профессора угощали чем-нибудь вкусненьким. У последнего ученика радушная бабушка усадила Вадима Ильича за стол и заставила съесть полный обед. Профессор хотел отказаться, но не смог – настолько всё было вкусно.

Пребывая в отличном настроении, Мюнстерлендер неторопливо прошёлся по магазинам, накупил всякой всячины и около десяти часов вечера, с тяжёлыми пакетами вернулся домой. Не успел он войти в дом и закрыть за собой входную дверь, как зазвонил телефон. Телефон звонил долго и настырно, пока профессор не снял трубку. Конечно, это опять была Фигач. Плаксивым голосом она стала выговаривать Вадиму Ильичу:

-Я целый день вам звоню, а вы трубку не берёте. И где только вас черти носят, спрашивается?

Вадима Ильича это взбесило, и он, не стесняясь в выражениях, ответил:

-Вы что себе позволяете? С какой это стати вы решили меня контролировать? Если вам не фиг делать, то я, аки волк с высунутым языком бегаю по ученикам, чтобы заработать на кусок хлеба.

Сбросив раздражение, профессор немного остыл и более миролюбиво спросил у притихшей Фигач:

-Так что у вас случилось? Пожар, наводнение или землетрясение?

-Ну, что-то вроде этого, - сквозь слёзы, шмыгая носом, ответила Лена. –

Профессор поёжился, ибо ему стало как-то неуютно, и ответил:

-У вас есть пять минут, не больше. Валяйте, рассказывайте. Что у вас там?

-Да понимаете, любезный Вадим Ильич, я такое откопала в одной книжке, такое...

-Да что «такое»? Пока я ничего не понимаю. Кстати, время идёт, и у вас осталось четыре минуты. Ближе к делу, милая дама.

-Да-да, я поняла, рассказываю, - затараторила Фигач. – Слушайте: после битвы при Кутра Генрих Четвёртый не пользуется своим военным преимуществом, а развлекается с графиней де Гиш, а потом, после понятного вам процесса показывает ей знамёна, захваченные у врага. И это ещё не все сенсации. Слушайте дальше: Во время осады Амьена наш король развратничает с госпожой де Бофор, несмотря на то, что кардинал Австрийский подступает к городу, чтобы помочь осаждённым. Вы это понимаете? А вот ещё факт из жизни нашего красавчика и гиганта секса Генриха...

Но профессор не стал ждать продолжения захватывающе интересной истории. Более того, он начал закипать от возмущения. Чаша его терпения переполнилась. Он тяжело вздохнул и сказал, с трудом сдерживая гнев:

-Знаете что, малоприятная во всех отношениях дама? А не пойти ли вам вместе с вашим Генрихом Четвёртым и с его бабами куда подальше? Шли бы вы всей честной компанией лесом или полем.

Вадим Ильич положил трубку, после чего отключил все телефоны в квартире. Если он кому-то нужен, то пусть этот кто-то звонит на мобильный. Главное, что хамка Фигач не знает его номера, а то не постеснялась бы доставать его и грузить своими проблемами по сотовой связи.

-------

Утром следующего дня профессору позвонила Марита Андреевна Альпенгольд – бывшая однокурсница по музыкальному училищу, а ныне – глава коммерческого отделения школы. Она попросила Вадима Ильича непременно зайти в её кабинет, поскольку есть серьёзный, нетелефонный разговор.

Профессор как раз готовился к выходу из дома и надевал ботинки и куртку. Около него, как всегда, крутились ласковые кошки – шестилетний красавец Мендельсон и четырёхмесячная Мендельсоня, пушистая рыжая красавица с палевым подшёрстком, которая жила в доме Мюнстерлендера с января нынешнего года. Кошки были накормлены и обласканы: Вадим Ильич был завзятым кошколюбом со стажем.

-Всё, дорогие мои, я убегаю, а вы ведите себя хорошо, - произнёс напутственное слово профессор, после чего послал животным воздушный поцелуй и вышел из дома.

-Мон шер, дорогой дружок, - услышал Вадим Ильич, когда вышел из маршрутки и направился к входу в метро. Он вздрогнул и прибавил шаг: ему не хотелось общаться к такой противной и приставучей, как банный лист, Матильдой.

-Куда же ты, пончик? – опять сказала бомжиха и схватила профессора за руку.

-Отстань, - прошипел Мюнстерлендер. – Сколько можно меня преследовать? Отвяжись, - и он постарался освободить руку, но ему это не удалось: у Матильды была мёртвая, бульдожья хватка. – Ну что тебе от меня надо? Достала уже!

-Что, что? Как это что? Ты маленький? До сих пор не понял? Мне нужна твоя любовь!

-Да, тьфу на тебя, нахалка. Ты ещё не поняла, что мы – не пара? У тебя есть Гришка, вот это твой уровень, а я люблю молоденьких девушек из хороших семей, но не вонючек с вокзала или из мусорного контейнера. Гусь свинье не товарищ, ясно?

-Это кто свинья? Я что ли? – обиделась Матильда.

-В данном случае неважно – кто гусь, а кто свинья. Важно то, что и гусь, и свинья не могут общаться на одном уровне: они относятся к разным классам животных, поэтому контакт между ними невозможен. Но что это я разоряюсь попусту? Разве ты поймёшь? У тебя есть хоть какое-то начальное образование?

-Куда уж нам со свиным рылом в калашный ряд? А образование у меня есть и очень даже высшее. Я ведь тебе про себя рассказывала.

-Слушай, Матильда, думаешь, я поверил хоть одному слову из твоего рассказа? Это же враньё чистой воды, хотя должен признать, что речь у тебя грамотная и, видимо, в далёком прошлом у тебя была другая жизнь, на более высоком уровне.

-Вот об этом я и хотела с тобой поговорить. Мне нужно излить тебе душу, мон шер. Надеюсь, что ты меня поймёшь.

-Сейчас не могу с тобой разговаривать: опаздываю на работу. Отпусти мою руку, я на самом деле спешу. Мне надо срочно бежать, а то не миновать беды. Давай договоримся так: сегодня вечером встретимся на этом месте и немного поговорим, поскольку у меня к тебе тоже есть несколько вопросов. Хорошо?

-Вот так-то лучше, друг мой. Вот это похоже на нормальный человеческий разговор. У меня появилась надежда, а это дорогого стоит. Ладно, иди уже, а вечером встречаемся на этом самом месте. Может, в кафе пригласишь? Нет? А если за мой счёт? Тоже нет? Какой же ты жестокий, мой друг. Ну ладно, на нет и суда нет, чао-какао, мон шер ами, до встречи.

Blog

Перстень с сапфиром (из серии «Похождения профессора Мюнстерлендера»)