Петр Иосифович Капица. Вморе погасли огни Воснове этой документальной повести лежат записи, которые вел Петр Капица, служивший на Балтийском флоте в пору блокады Ленинграда. Вкниге рассказ

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40

Удар из "котла"

24 декабря 1943 года. В ораниенбаумский порт переброшено около

тридцати тысяч бойцов, полсотни танков и более четырехсот пушек

разного калибра. На этом перевозки не кончились, наоборот - усилились.

Вначале ораниенбаумскому плацдарму отводилась незначительная роль,

но после того как морем удалось незаметно перебросить столько войск,

Ставка выбрала "пятачок" для мощного удара. Ведь из "котла" противник

не ждет наступления.

Морскому командованию приказано за две недели перебросить еще почти

столько же войск и вдвое больше техники.

28 декабря. Темнота занимает почти две трети суток. Быстроходные

тральщики могли бы дважды сходить из Ленинграда в Ораниенбаум, но

мешает непогода. Северные ветры поднимают высокую волну, затрудняют

буксировку барж, заливают мелкие суда.

30 декабря. Устье Невы и фарватеры покрыло льдом. Лед еще не

толстый, все же ломать его могут только приспособленные суда.

В Неве стоит ледокол "Ермак", но он для Маркизовой Лужи не годится,

так как имеет солидную осадку и может застрять в пути. Ведь караваны

ходят не по Морскому каналу, а северным фарватером.

Для борьбы со льдами приспособлены быстроходные тральщики, имеющие

довольно прочную обшивку. Правда, после походов во льдах некоторые из

них выходят из строя, но риск оправдан: победа стоит дороже.

Командиры быстроходных тральщиков в сутки спят по два-три часа, так

как все время находятся на мостике. Они проламывают путь во льдах и

тащат за собой по две баржи. За ними тянутся длинным караваном малые

суда. Пробитую дорогу надо быстрей проходить, через час или два она

застывает.

3 января 1944 года. Недавно в одну из холодных ночей в Лебяженскую

республику отправились полторы дюжины различных судов с войсками и

машинами. Сперва они продвигались по узкому проходу спокойно и прошли

довольно изрядное расстояние.

Неожиданно поднялся резкий ветер, погнавший из Невы с повышенной

скоростью ладожские воды. Залив вспучился. Началась подвижка льдов:

огромные поля напирали одно на другое, дыбились, с треском

разламывались...

Суда не успели уйти из опасной зоны. В трех милях от берега их

затерло в крошеве.

На помощь был послан еще один тральщик, на котором и я решил

сходить в море. Но наш тральщик не смог проломить дорогу в торосах,

хотя отчаянно трудился более двух часов. Мы застопорили машины, только

когда механик доложил о полученной пробоине. Была сыграна аварийная

тревога.

Время шло, близился рассвет, а караван безнадежно застрял посреди

залива. Взгромоздившиеся одна на другую льдины не пускали ни вперед,

ни назад.

В штабе флота забеспокоились: "Что делать? Если гитлеровские

наблюдатели заметят в заливе с войсками корабли, то заговорит

артиллерия".

По флоту объявили боевую тревогу. Всем дальнобойным батареям

приказали быть наготове и немедля подавлять противника, если он

вздумает стрелять по кораблям.

На аэродромах дежурные истребители и штурмовики готовы были

вылететь в любую минуту, а бомбардировщикам под крылья подвесили

бомбы.

Эти приготовления могли спасти затертый во льдах караван от гибели,

но скрытность все же нарушалась. Увидев войска я танки на палубах

барж, немцы, конечно, сообразили бы, для чего перебрасываются войска.

В штабе решили караван прикрыть дымовой завесой.

Ветер дул с берега. Чтобы корабли прикрыло завесой, дымовые шашки

следовало вынести далеко вперед. А как пройти с тяжелой ношей по

ледяному крошеву?

Нашлись добровольцы. С помощью досок и легких деревянных тралов

моряки преодолели разводья и перетащили по торосам все дымовые шашки,

какие нашлись на кораблях, ближе к береговому припаю. Установив их

так, чтобы дым гнало в сторону каравана, они оставили на льдине двух

человек с переносной рацией и вернулись на корабли.

Как только начало светать, на льду в двух местах заклубился белый

дым и высокой завесой наполз на нас и другие застрявшие суда каравана.

Дым был густым и едким. Радист нашего тральщика взмолился:

- "Льдина"!.. "Льдина"! Мохначев! Спасибо. Благодарим!

Перестарались... Просим полегче. Дышать нечем...

Так я узнал, что и на льду не обошлось без Мохначева. Чтобы спасти

корабли с войсками, он остался управлять дымовой завесой и

поддерживать связь по радио.

Немцы, конечно, вскоре заметили странный дым, поднимавшийся над

заливом. Не понимая, чем мы занимаемся на льду, они послали на

разведку самолет. Но его встретили два истребителя и заставили

убраться.

На всякий случай немецкие артиллеристы открыли пальбу по

задымленному участку залива. Хотя они стреляли беспредельно, все же

вызвали ярость авиации: на стреляющие батареи налетели морские

бомбардировщики и засыпали их бомбами. А дальнобойные пушки Кронштадта

завершили разрушительную работу: ни одна из обнаруживших себя батарей

больше стрелять не могла.

То же самое произошло и после обеда. Стоило подняться в воздух

самолетам, как их встречали на всех высотах истребители. А новые

батареи безнаказанно не могли дать и пяти залпов, их тотчас же

нащупывала наша артиллерия и подавляла более мощным огнем, а затем

прилетала штурмовая авиация.

Гитлеровцы, видимо, так и не поняли, что же мы с такой яростью

оберегали в заливе, потому что дым не рассеивался до сумерек.

Едва стало темнеть, на помощь пришли еще два тральщика. Они пробили

во льдах дорогу и помогли каравану добраться до Ораниенбаума.

Не знаю, куда сейчас деваются те войска, которые мы перевозим. Это

был уже не "котел", а скорей - мина, начиненная спрессованной

взрывчаткой.

15 января. Вчера в девять часов тридцать пять минут утра началась

артиллерийская подготовка из "котла" и с моря. Одновременно

загрохотали сотни орудий разных калибров. От могучего залпа дрогнул не

только морозный воздух, но и затряслась земля. Грохот стоял такой, что

рядом не слышно было крика, и все же можно было разобрать басы

двенадцатидюймовок "Марата" и близкое бабаханье тяжелых

железнодорожных батарей.

С лесного наблюдательного пункта видно было, как по всей полосе

вражеских укреплений взлетали вверх деревья, бревна блиндажей, камни,

столбы с колючей проволокой... На несколько километров в глубину снег

смешался с землей, и это черное месиво дымилось.

Немцы, конечно, не ждали удара из "котла". Ведь никогда еще в

истории войн осажденные не побеждали атакой. Только отчаянье может

толкнуть на безумный поступок. Но факт был фактом: стенки неожиданно

лопнувшего "котла" развалились и в образовавшуюся десятикилометровую

брешь хлынули танки, самоходки, лавина автоматчиков.

Жаль, что день был пасмурным, бомбардировщики и штурмовики не могли

помочь наступающим. Гитлеровцы быстро оправились и стали подтягивать

резервы для контратак. Они полагали, что силы блокадников скоро

иссякнут, поэтому яростно отбивались, забывая, что сами могут попасть

в "котел".

А сегодня с Пулковских высот в наступление перешли части 42-й

армии. Морская артиллерия участвует и в этой атаке.

С Невы бьют корабли в сторону Пулковских высот. Тяжелые снаряды

воющей лавиной проносились над домами. Ошеломленные жители

повыскакивали на улицы, не понимая, что происходит. За всю блокаду им

не довелось слышать такого грозного гула и грохота. Но видя, что

"входящие" снаряды не рвутся в городе, ленинградцы поняли: наступил

для оккупантов час расплаты.

На улицах полно возбужденных людей. Они машут руками, что-то

выкрикивают. Но в грохоте артиллерии их голосов не слышно.

20 января. Оккупанты, засевшие в Петергофе, так и не дождались

помощи. Из трех дивизий у них уцелело чуть больше тысячи человек. Я

видел, как по размолотой машинами дороге вели сдавшихся в плен

фашистов. Опасаясь мести, они брели понурясь, боясь смотреть в глаза.

В городе догорали разбитые во время боя дома, распространяя едкий

запах дыма, от которого першило в горле. Пожарища для нас стали не

новинкой: за войну нагляделись на них.

У Нижнего парка, в том месте, где прежде высился Большой

петергофский дворец, я увидел черные развалины: закопченные, с

огромными трещинами стены и зияющие пустотой дыры.

Мы подошли к обрыву и невольно отступили назад. Там, где когда-то

вырывалась из раздираемой бронзовым Самсоном пасти льва высоко вверх

самая мощная струя воды, сейчас виднелась огромная обледенелая яма.

Вокруг нее валялись обломки мрамора. Не было ни позолоченных наяд, ни

сирен, ни зеленых лягушек, ни тритонов...

Опасаясь нападений с моря, гитлеровцы заминировали Нижний парк,

пляжи и загородили проходы несколькими рядами колючей проволоки. Всюду

виднелись предостерегающие надписи на немецком языке: "Опасно. Мины!"

А любопытный шофер нашего "козлика" не мог удержаться, ему не

терпелось поглядеть, как жили здесь оккупанты. Он заглядывал чуть ли

не в каждый блиндаж, пробирался в глубокие землянки и выходил с

трофеями: то выносил золенгеновскую бритву, то парафиновый светильник,

то флягу.

- Смотри, нарвешься на мину, - предупредил я его.

- Я осторожно, не бойтесь, - ответил он. - Тут фрицы до последнего

дня прятались, не успели поставить мины.

Но из следующей землянки он выскочил как ошпаренный и, заикаясь,

сообщил:

- Та-там ког-го-т-то душат! М-может, фрицы. Д-да-вайте посмотрим.

Вытащив пистолет, я прошел в тамбур землянки, приоткрыл дверь и

прислушался. Из глубины помещения действительно доносились странные

звуки: тонкое взвизгивание, стоны и храп. Они мне показались

знакомыми. Не желая второй раз оказаться в глупом положении, я

приказал шоферу:

- Посвети своим фонариком!

При свете нагрудного электрического фонарика, держа оружие

наготове, мы прошли в довольно обширное помещение. Стены здесь были

обшиты полированной фанерой и увешаны картинами в золоченых рамах.

Посреди стояла печурка, облицованная старинными изразцами. По углам

виднелись столики красного дерева, кожаные кресла, диваны. У задней

стенки - пианино...

Это, видимо, была офицерская кают-компания, оборудованная

вытащенной из дворцов мебелью.

На топчане, покрытом толстым ковром, положив под голову ранец,

лежал богатырского вида парень и во всю мощь своих легких нахрапывал.

Он был в валенках, ватных штанах и довольно засаленном полушубке.

Я заглянул в лицо, утонувшее в густом мехе поднятого воротника, и

узнал мичмана Мохначева.

В землянке было прохладно. Боясь, что разоспавшийся мичман

обморозит руки, мы растолкали его.

Мохначев первым долгом схватился за пистолет, спрятанный за

пазухой, но, разглядев меня, смущенно извинился:

- Прошу прощения, товарищ капитан, думал - фрицы ожили.

- Чего же ты тут залег? - спросил я его. - Другого места не нашел?

- А в другом месте мне бы не дали отоспаться... Сколько суток глаз

не смыкал! Был корректировщиком. Мне ведь эти места знакомы.

Он угостил нас трофейными сигаретами и не без гордости сказал:

- Я последним уходил из Петергофа и первым вошел в него! Прошу это

отметить, товарищ писатель,

Blog

Содержание

Удар из "котла"