Нефёдов Андрей Сомнения по Шекспиру

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

Сцена 6

(Кабинет королевы Елизаветы. Входит Роджер Мэннерс, кланяется.)

ЕЛИЗАВЕТА: Ну, вот опять доносят мне сексоты,

как двое из неоперившихся юнцов, -

из отпрысков известнейших фамилий -

вместо того, чтоб быть на службе королевской,

или хотя б готовить себя к ней,

в театре пропадают. Вот донесение:

«граф Саутгенптон и граф Рэтленд

неделями находятся в театре

на постановке драмы Юлий Цезарь».

Отгрохали театр «Глобус» крупнейший в Лондоне,

торчат там неотлучно,

поэмки пишут и стишки под неким псевдонимом.

Пойми кругом враги и заговорщики:

война с Испанией вот-вот начаться может,

в Ирландии - мятеж за мятежом,

а ты сидишь в театре.

Пора б уж повзрослеть.

Не забывай, ты «child of state» -

«ребёнок государства».

Вас много у меня сирот, лишившихся отцов,

потомков родовитой знати.

Вы все у нас наперечёт!

С рождения вы на службе трону,

из вас готовим мы опору

и ваше место не на сцене,

а здесь, на службе королеве.

Ведь ты - не просто дворянин,

твой род на протяжении веков

был в самом ближнем королевском круге,

где для мужчин

предуготовлен был единственный удел –

быть верным королю.

Пойми одно, вы все принадлежите мне!

Ну, посуди, и на кого ж мне опереться,

как ни на Мэннерсов и Ризли?

Ты должен не писать стишки,

а быть моим сподвижником.

… Ты помнишь, как ещё подростком

ты был впервые мне представлен.

МЭННЕРС: Да, государыня, я помню,

тогда мне было 12 лет.

ЕЛИЗАВЕТА: С тех пор, как сирота, ты был

под патронажем лорда Берли*.

Ты, верно, помнишь, что тогда тебе сказала?

МЭННЕРС: Да, государыня, я помню.

Сказали вы, закончишь Кембридж,

попутешествуешь в Европе,

и жду тебя на службу при дворе.

ЕЛИЗАВЕТА: … Мы пристально следим

за вашими успехами.

По отзывам учителей, учился ты блестяще,

начитан, развит и умён, что радует весьма.

Лорд Берли, Френсис Бэкон**

весьма тобой довольны,

настойчиво тебя рекомендуют на службу при дворе,

из всех юнцов ты – самый лучший.

========

)* Лорд Берли (Уильям Сесил) – лорд-казначей

)** Френсис Бэкон – философ, государственный деятель, в последствии лорд-канцлер.

========

Цени, сам Фрэнсис Бэкон –

первейший из умов -

средь всех тебя отметил,

из всех он выделил тебя,

его оценка дорогого стоит.

… Ну, и к чему же ты имеешь склонность?

Что из наук тебя прельщает?

МЭННЕРС: Как все я изучал латынь и древнегреческий,

риторику и логику, юриспруденцию и философию.

Практиковались мы и в постановке пьес,

а кое-кто и сами их писали.

ЕЛИЗАВЕТА: И ты, наверно, в их числе?

МЭННЕРС: Да, есть такой грешок.

В программу старших курсов

входила постановка пьес.

ЕЛИЗАВЕТА: Ты, видно, в этом преуспел?!

МЭННЕРС: Мы пьесы ставили

… и даже их писали,

для нас учёба в этом и досуг.

ЕЛИЗАВЕТА: Досуг ли?

Пора б тебе подумать и о службе.

… Тебя вполне могу понять,

мне это всё знакомо.

Сама я иногда не против тоже

скупую рифму налету схватить за хвост

и знаю многих из вельмож,

кто не побрезгуют сложить десяток строчек

в корявенький сонет иль кривенький стишок.

МЭННЕРС: Да, государыня,

мы все с благоговеньем

ждём публикаций ваших сочинений,

рождённых вашим царственным пером.

ЕЛИЗАВЕТА: Не надо лести, Роджер!

Я не считаю их пределом совершенства,

прекрасно знаю, где в них слабые места.

Но лучше ощущать себя поэтом,

чем внешне этим званьем щеголять.

На стихоплётстве точно все свихнулись,

пускай не все, но точно пол двора,

кругом не царедворцы – борзописцы.

Стишки свои черкают втихаря.

Всё норовят похвастаться уменьем,

сноровкой бойко потрещать своим пером.

Как выставляют на показ свои наряды,

так силятся похвастаться стихом.

Граф Дорсет пишет пьесы-маски.

Граф Дерби сам театр содержит

и даже пишет для него.

Для царедворца иметь театр или труппу –

обычная забава.

Да, что я говорю тебе, ты сам об этом знаешь!

И хорошо ещё, что Берли занят делом,

ещё мне не хватало, чтобы он

вдруг на досуге начал стряпать пьесы,

… хотя его сын Роберт Cесил

театром тоже заражен.

Представь себе что будет, если Берли

вместо того, чтоб управлять моей страной,

начнёт писать стихи, поэмы, песни

и упражняться в управлении строфой.

МЭННЕРС: Кому-то это – как, микстура от безделья,

другим же – как гимнастика ума.

ЕЛИЗАВЕТА: А, сколько их бездельников в тиши

строчит стишки, прикрывшись псевдонимом?!

Я думаю, таких не сосчитать!

… За моду взяли остаться анонимом.

МЭННЕРС: Но, государыня,

вы тоже пишите стихи

… и пишите под псевдонимом.

ЕЛИЗАВЕТА: Я - не они!

Пойми, поэт – действительно поэт,

когда он служит Музам в тайне,

и не трубит о том на всех углах.

Поэт не тот, кто числится поэтом, -

… а кто свой стих в себе не в силах удержать.

Поэт не тот, кто взялся за перо,

чтоб стать известным, заработать денег.

Он предпочтёт остаться за стеной,

не будет он кривляться на арене.

А, вы-то может, пишете стишки,

чтоб заработать славы или денег?

МЭННЕРС: (молчит)

ЕЛИЗАВЕТА: Что ты молчишь?

Что? Нечего сказать?

… Поэт не тот, кто пишет из-за денег,

кто ждёт похвал от невзыскательной толпы,

рифмует строчки на потребу низкой черни,

… а тот, кто избегает суеты.

МЭННЕРС: Как вы, моя государыня.

В служении Музам вы пример для нас.

… А кто из этих борзописцев,

как вы изволили назвать,

из всех вам более приятен,

… кто мог бы вас очаровать?

ЕЛИЗАВЕТА: Пожалуй, что Шекспир.

МЭННЕРС: А разве есть такой аристократ?

ЕЛИЗАВЕТА: Не надо притворяться, Роджер!

Я, может, и не знаю всех деталей,

да и не стану сильно в них вникать,

но, что Шекспир – один из лордов или графов

никто в глаза не станет отрицать.

Таких инкогнито, здесь при дворе полно.

… О времена, о нравы!

Стихи, поэмки, пьесы и сонеты

в тиши строчит вся свита короля!

Порой мне кажется, весь двор сошел с ума,

и с ними заодно и Френсис Бэкон.

… Шекспир, вне всякого сомнения,

вхож во дворец, начитан и умён,

закончил Оксфорд или Кембридж,

бывал в Европе … и с Овидием знаком.

Примерно, вот такой, как ты.

Не удивлюсь, вдруг, если кто-то скажет,

что ты есть он, … или один из них.

МЭННЕРС: Один из них?

А сколько их? Шекспиров?

ЕЛИЗАВЕТА: … Кому пришлось

покашеварить пьесы,

и с кухней этой изнутри знаком,

легко заметит, хроники писал один,

комедии – другой, а драмы – кто-то третий.

Все его пьесы разные настолько,

по языку, по творческой игре,

что впору думать, их творили сборной

умелых и талантливых людей.

Кто знает кухню, где слагают вирши,

и сможет срифмовать десяток строк,

легко заметит, здесь старалась очень

компания продвинутых персон.

МЭННЕРС: Вы, государыня, столь прозорливы,

от вас ничто не может ускользнуть.

ЕЛИЗАВЕТА: … Я от тебя не требую признаний,

я понимаю, это ни к чему.

Пусть это будет сокровенной тайной

куда другим нет ходу никому.

Сама я тоже, ты подметил верно,

под псевдонимом скрылась от толпы

но это, чтобы скрыть от любопытных

свой личный, тайный, сокровенный мир.

МЭННЕРС: Да, государыня.

Никто не любит, если ему в душу,

залезет кто-то наглой пятернёй.

ЕЛИЗАВЕТА: … Шекспир типаж, манера поведенья,

Шекспир не скажет: «Все любуйтесь, это я!»

Он предпочтёт под маской быть поэтом,

чем званьем этим перед всеми щеголять.

А то, что он прикрылся псевдонимом,

то это означает лишь одно,

не ищет он ни славы, ни признанья,

не хочет он быть узнанным толпой.

… Пожалуй, что из всех вельмож

по мастерству, литературному таланту.

лишь Эдуард де Вер граф Оксфорд

есть первый кандидат в Шекспиры,

а кое-кто и прямо так считает.

Тем более, в его гербе есть лев,

трясущий сломанным копьём.

… Но, всё же, я думаю, скорей всего,

что он не может быть Шекспиром.

Шекспир по пьесам очень робок с дамами -

в любви он смелый только на словах.

Его герои будто их боятся -

герой-любовник – не Шекспира амплуа.

А вот де Вер – любовник и повеса,

заметный, именитый ловелас.

Не прячет он от всех свои таланты,

какой он есть, всем выставляясь на показ.

Спонсирует театрам и актёрам,

и пишет сам и пьесы, и стихи,

печатает, как есть, без псевдонима,

… а вот Шекспир сидит молчком в тени.

… Шекспир, возможно, - не мужчина вовсе,

скорей всего, что - женщина, как раз,

… или отчасти, может фифти-фифти.

Заметно, что дуэт поет подчас.

На мир он смотрит женскими глазами

по-женски пишет и блестит порой

то там, то здесь мелькнув между словами,

по-женски заострённое перо.

… Ну, всё ступай, обдумай всё, как надо,

и жду тебя на службу во дворец.

Я думаю, что здесь твоим талантам

найдём мы примененье, наконец.

Передавай привет жене Елизавете*.

И, кстати, вас хочу поздравить с браком.

==============

(*Елизавета – жена Роджера Мэннерса, приёмная дочь графа Эссекса – фаворита королевы Елизаветы. Названа в честь королевы Елизаветы, которая была её крёстной матерью.

==============

А, кстати, о твоей Елизавете!

Вот кто, действительно, так служит Музам в тайне,

не выставляя свой талант перед толпой.

Она вполне способна быть Шекспиром,

увлечь других своей загадочной игрой.

В себе стихи она не может удержать,

вот кто, действительно, не в силах не писать!

(Лорд-Камергер прерывает репетицию.)

ЛОРД-КАМЕРГЕР: Послушай,

так звучит неплохо, гладко, складно,

да и сюжет, по-моему, хорош.

Но - не успеем, надо закругляться,

давай ускорим, завершим прогон.

Давай посмотрим заключительную сцену.

Не обижайся, времени в обрез.

ШУТ: Как скажите, давайте перейдём к последней.

… Так вот, в 612 году сэр Роджер умирает.

И после этого Шекспира пьесы

ушли надолго с подмостков сцены.

ПОЭТ: И, странно, вскоре

театр «Глобус» неожиданно сгорел.

ШУТ: А что тут странного, закончился проект,

театр сожгли, он больше был не нужен.

Гильёму Шаксперу велели

покинуть Лондон навсегда,

чтоб больше здесь не появлялся,

и не бывал здесь никогда.

Через полгода Фрэнсис Мэннерс брат Роджера

заплатит Шаксперу и Бэрбеджу последние долги –

по 40 шиллингов на брата –

и всё, проект был свёрнут навсегда.

Отлично выполнив подряд,

и заработав кучу денег,

он бросил в Лондоне дела,

всё сделал, как ему велели.

… Спровадили Гильёма в Стратфорд,

где парень умер, не оставив и следа,

не накарябав, даже ни полстрочки,

не написав ни рукописного листа.

ПОЭТ: … Он умер странно, будто отравили.

С друзьями выпил, закусил …

ШУТ: … и помер, будто и не жил.

А, может, слишком много знал,

… убрали очевидца втихаря?

… Такой штришок,

надгробный памятник для Шакспера

был изготовлен тем же скульптором,

что сделал памятник для Роджера.

Их возведение и установку профинансировал

брат Роджера сэр Фрэнсис Мэннерс.

Однако, следующая сцена.

В 1603 году королева Елизавета умирает,

на трон вступил король Джеймс первый.

Сцена 7

ШУТ: (даёт пояснения) Апрель 1616 года.

Шакспер умер.

Король Джеймс I в рабочем кабинете подписывает указы.

ДЖЕЙМС: (смотрит на секретаря и его папку с документами)

Что есть ещё из новостей?

Что там ещё ты подготовил мне на подпись?

Ну, что ты мнёшься!

Наверно, всё самое приятное

ты, как обычно, мне оставил на десерт?

Что в папке там?

Не жмись, выкладывай начистоту!

… Как вижу я, тебя зело сомнения гложут?

СЕКРЕТАРЬ: Мой, государь,

ещё из новостей печальных.

Намедни в Стратфорде скончался

Вильям Шекспир – поэт и драматург.

ДЖЕЙМС: И надо же, об этом знают все!

А я то и не знал,

никто не доложил об этом государю.

И весть об этом как-то мимо нас

так, мимоходом, незаметно проскакала.

СЕКРЕТАРЬ: (вынимает бумагу)

Вот, государь, здесь подготовил я проект указа,

похоронить его в Вестминстерском аббатстве.

Недавно, в прошлом месяце,

по вашему указу, Государь,

поэт Френсис Бомонт был похоронен там.

ДЖЕЙМС: Да, я об этом помню.

СЕКРЕТАРЬ: Я так подумал,

если Френсис Бомонт,

действительно талантливый поэт,

не уступавший в чём-то самому Шекспиру,

был погребён в Вестминстере

там – в усыпальнице великих, -

то и Шекспир того достоин.

По славе и признанию Шекспир не менее велик.

ДЖЕЙМС: Святая простота!

… По сути, ты конечно прав.

Шекспир действительно велик

не меньше, чем Бомонт,

и более других достоин он

быть похороненным в Вестминстерском аббатстве,

чтоб его прах нашел покой

недалеко от Чосера и Спенсера*.

Он слава и гордость Англии!

================

(* ЧОСЕР, ДЖЕФРИ (Chaucer, Geoffrey) (ок. ссылка скрыта-ссылка скрыта), самый знаменитый поэт ссылка скрыта средневековья, «отец английской поэзии», создатель литературного английского языка.

СПЕНСЕР, ЭДМУНД (Spenser, Edmund) (ок. 1552–1599), английский поэт.

===============

Шекспир достоин, чтоб ему

воздали почести по высшему разряду.

СЕКРЕТАРЬ: Да, государь, я так же и подумал.

Тогда взгляните на указ.

Здесь я предусмотрел, чтоб на похоронах,

ему воздали почести,

каких ещё не воздавали.

(Джеймс не берёт)

ДЖЕЙМС: А что скажи,

тебя об этом кто-то попросил, …

просил прошение представить?

СЕКРЕТАРЬ: Да нет, никто об этом не просил.

Я знаю, государь,

как вы им часто восхищались,

его талант ценили очень высоко,

превыше остальных поэтов.

Едва взойдя на королевский трон,

вы первым из своих указов

Шекспира труппе выдали патент

с беспрецедентными правами.

Я помню, как тогда в два дня

был изготовлен тот патент,

в короткий срок он был скреплён печатью.

Чиновники составили патент,

который до того не составляли.

Монаршей волей обязали вы

сановников всех рангов

всемерно труппе сей оказывать поддержку.

Поэтому решил предвосхитить я вашу волю,

и сочинил заранее Указ.

ДЖЕЙМС: … Так значит,

что никто из творческой богемы

иль уважаемых людей

с такою петицией ко мне не обратился

не бьёт челом увековечить его имя,

похоронить его, как лучшего из нас?

СЕКРЕТАРЬ: Да нет, никто не обратился, …

я сам решил, я сам подумал так.

ДЖЕЙМС: Ты, значит, это сам

своей кумекалкой придумал.

Сам вышел к королю с таким почином,

и чтоб я его, так, не подумав, подмахнул?

… Ну, отвечай!

(пауза)

А странно же?!

Казалось бы, что вот ушёл из жизни

любимый, обожаемый поэт,

не просто там поэт – король поэтов,

… а никому доселе дела нет.

Где же панегирики великому таланту,

где слёзы от невосполнимости утраты?

Где это всё?!

И что ж его собратья по перу

на эту смерть никак не отозвались,

никто его оплакивать не стал,

скупой слезой нигде не разрыдались?

На смерть поэтов их коллеги,

друзья, собратья по перу

слагают оды и поэмы,

а здесь ни слова, ни гу-гу.

… И, странно, как-то, о Шекспире

внезапно сразу все забыли.

Тогда скажи мне, в чём тогда вопрос?

Так может не поэт он вовсе,

и умер в Стратфорде, там неизвестно кто!

А может быть, Шекспир не умер

и продолжает жить, а ты

уже во всю его хоронишь

… от слепоты и глухоты.

Так кто из нас из всех дурак?

Поэты, ты, а может я?

А, может, кто сошёл с ума

иль водит за нос короля?!

… Поэты всё же – ушлые ребята

и знают всех своих наперечёт,

в своём цеху им точно все известны,

их просто так никак не проведёшь.

Они общаются друг с другом,

прекрасно знают, кто по чём.

кто в их кругу на что способен,

кто в чём талантлив и силён.

Кто мастер пьеску набросать,

а кто – сонетик накропать.

Молчат поэты об усопшем,

для них он, значит, - не поэт.

Осталось выяснить меж нами,

Так кто ж из нас двоих глупец?

… Ну, ладно можешь мне не отвечать

Я сам тебе мозги сейчас вправлю.

Представь себе, Шекспир ещё не умер,

живёт пока, творит во цвете лет,

а мы глупцы уже его хороним.

… Так и каков же будет твой ответ?

… Вот подпишу указик тот

и буду полный идиот.

Вот похороним мы в Вестминстерском аббатстве,

со Спенсером простого мужика

весь двор потом меня поднимет насмех,

да что там двор, вся Англия, …

потом Европа вся!

… И ты принёс на подпись мне свою галиматью?!

Скажи! Так ты решил меня подставить?!

СЕКРЕТАРЬ: (в поклоне) Простите, Государь.

Простите дурака.

ДЖЕЙМС: Ну ладно поднимайся.

Ты, в самом деле, о Шекспире

мог толком ничего не знать.

СЕКРЕТАРЬ: Но как же так?

Он был актёром, пайщиком в театре,

писал поэмы, пьесы и стихи.

И кто ж тогда Шекспир,

кто помер в Стратфорде недавно,

кем часто и не раз так восхищались вы?!

ДЖЕЙМС: Да ничего он не писал,

поэтом не был и не скрою,

торчал в театре для близиру,

был просто куклой подставною!

… Ты можешь на слово мне верить,

я лично сам Шекспира знал.

А вот о том, кто помер там,

ты был обязан разузнать.

Вокруг пытливо вперить взгляд,

а не потёмками блуждать.

Тебе давно пора бы знать,

что прежде чем писать указ,

ты должен точно всё узнать,

кто, где блефует распознать.

… Спроси поэтов, что, да как!

Но так, чтоб их не напугать.

… Хотя, пожалуй, мало кто

знать о Шекспире может то,

что знать могу лишь только я,

ещё ближайшие друзья.

Ты о Шекспире много не узнаешь,

но разузнай хотя бы мне о том,

кто умер в Стратфорде намедни.

На то тебе даю неделю срок.

… Ну, всё теперича ступай

и впредь нас так не напрягай.

(Появляется Шут.)

ШУТ: Проходит время.

И снова Секретарь предстал пред королём с докладом.

(Шут уходит.)

СЕКРЕТАРЬ: Конечно, много не узнал,

но кое-что мне стало ясно.

Начнём с того, что умер Шакспер,

а вот поэтом был Шекспир

насторожило это сразу …

ДЖЕЙМС: Да, презабавнейший блезир.

СЕКРЕТАРЬ: Фамилии чертовски схожи,

близки в звучании, на письме,

совпали, будто по заказу,

что показалось странным мне.

Усопший родом был из Стратфорда,

но, в основном, жил в Лондоне.

Он торговал церковной десятиной,

и был известным всем ростовщиком.

Действительно, был пайщиком театра «Глобус»,

но это ни о чем не говорит.

Во всяком случае, - не говорит о том,

что был артистом, драматургом.

ДЖЕЙМС: Ну что ж, вполне разумно.

СЕКРЕТАРЬ: Сам Стратфорд - город небольшой,

все о друг друге знают всё.

Учился ли усопший - неизвестно,

с образованьем был ни то, ни сё,

скорей всего, и не учился вовсе,

я склонен верить, это – не враньё!

Умел ли он писать – неясно тоже,

так намекает мне моё чутьё.

А вот Шекспир студентам Кембриджа известен,

по слухам, был его выпускником.

Там его пьесы ставились нередко,

но кто он - все молчат молчком.

Мой, Государь, проверить это трудно –

фамилии Шекспир в реестре нет.

Студенты словно в рот воды набрали,

навряд ли кто-то быстро даст ответ.

ДЖЕЙМС: И что из этого,

он мог бы там учиться,

а выступать под именем другим.

В конце концов, кому какое дело,

и это мог быть просто псевдоним.

… Что дальше?

СЕКРЕТАРЬ: … Пусть, предположим,

Шакспер был Шекспиром,

ведь должен был себя он проявить,

ведь что-то же в нём должно быть от поэта,

он должен был хоть как-то наследить.

Должны же быть какие-то намётки,

черновиков исписанных тетрадь.

Следы ростовщика везде, повсюду,

а вот следов поэта - не сыскать.

И совершенно удивительно и дико,

что в доме, где завершился путь

казалось бы блестящего творца

никто не видел книг и сочинений,

как будто он без них всё создавал.

Там не нашли ни книг им изданных,

ни тех, что он читал,

ни рукописей пьес, поэм, сонетов,

ни писем, ни бумажного листа.

Но что меня сразило наповал,

так это завещание мертвеца.

О книгах в завещании ни слова.

Как будто это завещание дельца!

В нём он подробно расписал во всех деталях,

кому что остаётся от него,

всю утварь расписал до поварёшки,

но вот о книгах что-то - ничего.

В нём ничего нет из того, что вроде должен

обычно делать умирающий поэт.

Нет ничего о книгах, изданных Шекспиром,

о гонорарах за издание его пьес,

об авторских правах на постановки,

как будто он не автор этих пьес.

Я думаю, любому станет ясно,

кто он, чей виден силуэт.

Он к пьесам не имеет отношенья,

и никакой он вовсе не поэт!

… Вдову свою не обошёл вниманием.

Чтоб не забыла мужа благодать,

по завещанью ей предназначалась

второстепенная по качеству кровать.

Мой, государь, я просто огорошен,

такой расклад сразит любого наповал.

Он не Шекспир, а крохобор и скряга,

какого ещё нужно поискать!

ДЖЕЙМС: Да, … всё это очень интересно!

Такой вот, значит, оказался поворот.

… А ты хотел похоронить его к поэтам,

то был бы, знаешь, супер анекдот.

А если Чосер вдруг в гробу перевернётся

от этого соседства? Что тогда?

Когда с ним рядом похоронят спекулянта,

сквалыгу, скрягу и ростовщика.

Давай-ка, предложи ещё Бомонту,

чтоб потеснился бы и места дал малёк,

чтоб рядом с ним глупцы похоронили

ростовщика … среди поэтов и певцов.

… Ну, ладно, продолжай,

что выяснил о нём ещё?

СЕКРЕТАРЬ: … Теперь же кратко о самом Шекспире.

Как человек, Шекспир в природе,

как будто, как бы не существовал.

Он не участвовал ни в диспутах, ни в вечеринках,

не был участником богемной жизни,

не был героем сплетен, слухов, любовных похождений.

Но, главное, не приносил в театр пьесы

и никогда не ставил их,

и, как артист, не выступал на сцене.

… Он вроде, как-то обитал вблизи,

на всё, глядя со стороны.

В издательствах, где издавались его пьесы

никто его ни разу не видал,

вместо него всё делали другие -

он даже гонорар не получал.

Писатели, поэты, драматурги

гостями частыми бывали во дворцах,

но там ни Шакспера, тем более Шекспира,

никто ни разу так и не встречал.

Никто из творческой, писательской богемы

с ним дружбы вроде, как бы не водил,

быть может только Бэрбедж - директор его труппы -

встречался с ним, делишки с ним крутил.

Никто из них с ним в переписке не был,

не выпивал, в трактирах не кутил.

Нет никаких его следов, как человека,

он был, как тень, … но, несомненно, был!

Шекспир - фантом, живущий на бумаге,

что написал он, можно прочитать.

Но неизвестно, чтобы кто-то точно

его когда-нибудь и где-нибудь встречал.

Как будто кто-то шел за ним, смывая,

стирая, удаляя все следы!

С Шекспиром Шакспер безусловно как-то связан;

но знаю точно, Шакспер – не Шекспир!

Их связь друг с другом скрыта некой тайной,

пока не выяснил. Вы не сердитесь, сир!

ДЖЕЙМС: И не пытайся, мой тебе совет!

СЕКРЕТАРЬ: Теперь,

мой государь, мне стало ясно,

что тот, кто умер – точно не поэт!

Поэтому они его не вспомнят,

для них он посторонний, пустоцвет.

ДЖЕЙМС: Пора уже заканчивать бодягу,

нет у покойного пред Англией заслуг.

… Кто знал наверняка, кто догадался,

что ростовщик – не бард, не драматург.

СЕКРЕТАРЬ: Простите, государь, что я так долго

вас отвлекал от ваших важных дел:

с указом по-дурацки накосячил,

попался дуралей на ерунде.

ДЖЕЙМС: Вот, молодец!

Ведь можешь, когда захочешь!

… Похоронить дельца

в Вестминстерском аббатстве?!

Прославить его имя на века?!

Ты представляешь, как бы лопухнулись,

остались бы на веки в дураках.

Никто бы нам такое не простил бы,

смеялся бы над нами целый свет!

… Бывают и такие выкрутасы,

такой вот занимательный сюжет.

… Так что, прикажешь, надо было выбить

на похоронной мраморной плите?

«Здесь похоронен ростовщик, процентщик Шакспер»,

или Шекспир – известный всем поэт?!

(Поэт вклинивается в действие и резко обрывает Шута.)

ПОЭТ: Ну, всё, не в силах больше я терпеть,

поток твоих инсинуаций,

порочащих любимца Муз и короля поэтов.

Все знают, что Шекспир родился в Стратфорде,

писал поэмы, драмы и стихи.

Он умер там и похоронен там же,

об этом знает каждый.

Ты стелешь гладко, но представь вещдоки,

представь нам доказательства того,

что это всё не так.

ШУТ: Сто раз повторенная ложь,

становится тверда, как правда.

… А Фолио – Собрание трудов Шекспира,

могло б стать для тебя таким вещдоком?

ПОЭТ: Я думаю вполне.

Словам Шекспира я вполне поверю!

(Шут раскрывает фолио.)

ШУТ: Ловлю тебя на слове!

Ты хочешь доказательств, получи.

В 1623 году для тех времён огромным тиражом

выходит в свет роскошный фолиант,

в котором собраны творения всех,

кто сочинял под этим псевдонимом.

Все, кто писал для Фолио посланья,

сопровождали их прозрачными намёками,

они упорно намекали всем,

что что-то здесь не так.

Вот Диггз, к примеру, не зря

употребил словечко Moniment,

что означает шут гороховый или посмешище.

Причем когда писал два слова Stratford Moniment,

то не понятно, он кого имел в виду:

покойника из Стратфорда, …

а может странный памятник ему.

ПОЭТ: Не Moniment, а Monument.

Потом редакторы подправили описку.

ШУТ: Описка ли?

В таких трудах описок не бывает!

Как раз в том, в первом фолио был Moniment.

Не надо редактировать Шекспира!

Так, как ты думаешь,

кого из них двоих он здесь имел в виду?

Гильёма Шакспера, как человека,

или ужасный памятник ему?

Так кто из них двоих посмешище?

А может они оба?!

Берём вступительное слово поэта Бена Джонсона.

Строка шестьдесят седьмая,

там рядом manners и Shakespeare*.

===============

)* Look how the father’s face
Lives in his issue; even so the race

Of Shakespeare’s mind, and manners brightly shines
In his well-turned and true-filed lines;

In each of which he seems to shake a lance,
As brandish’d at the eyes of ignorance.
=================

Смотри, ты видишь слово manners,

после него глагол в единственном числе,

выходит слово manners**

находится в единственном числе.

Надеюсь, ты не станешь отрицать,

сей очевидный и бесспорный факт.

Уж совершенно надо быть незрячим,

чтоб это тупо и нахально отрицать.

==========

)** игра слов. С одной стороны manners – множественное число от manner – с английского переводится, как манера.

С другой стороны – полное совпадение с фамилией Роджера - Manners.

==========

Вот кончик нити, потянув который,

клубок раскрутим или часть клубка,

здесь этот ребус получил свою отгадку,

всё стало на законные места.

Меняем «м» со строчной на заглавную

и получаем слово Manners (Мэннерс),

фамилию того, из-за кого сыр-бор,

из-за кого, сломали столько копий,

за столько лет не угасает спор.

Никто из всех участников спектакля,

за 30 лет, что длился весь проект,

не проронил ни слова, ни полслова,

хранил об этом тайну, как завет.

Как ни старался Джонсон здесь не удержался,

сболтнул о том, о ком всегда молчал,

он лично знал, пожалуй, всех поэтов

и мог бы много обо всех их рассказать.

Прекрасно знал и самого Шекспира,

и даже дома у него бывал,

был посвящён во многие детали

и знал о нём не меньше короля.

Он также знал и Шакспера из Стратфорда

и лично с ним встречался … иногда.

Так вот, здесь Джонсон

пишет прямо, не стесняясь.

… Что пишет он?! Ну, что! Давай читай!

ПОЭТ: Он пишет здесь:

« … и Мэннерс блещет ярко

в его отточенных, блистательных строках»

ШУТ: Что пишет он ещё?

ПОЭТ: «Как ярко твоего творца черты

в твоих стихах Шекспир воплощены.

лик Мэннерса блестит в твоих чертах,

в до блеска отшлифованных строках.

В стихах он метко бьёт своим копьём,

пронзая тьму, невежества лучом».

ШУТ: Согласен ты,

«Шекспира дух и Мэннерса талант

сверкают в их отточенных строках».

ПОЭТ: Да вполне.

ШУТ: Тогда читай абзац, как это всё звучит?

ПОЭТ: (молчит)

ШУТ: Молчишь, тогда послушай.

«Всегда легко заметить можем мы

в чертах потомков их создателей черты.

Ты в глубь стихов Шекспира посмотри

в тени их строк заметишь Мэннерса черты.

Шекспира ум блестит отточенным стихом,

так Мэннерс бьёт невежество пером».

Есть возражения по сути?

ПОЭТ: По сути – нет.

Похоже это так.

ШУТ: Кто с его Музой близко был знаком,

тот знал, он звался – потрясающий копьём.

Его так звали институтские дружки,

когда писал он в Кембридже стишки.

Но лучше всех о роли Мэннерса в проекте

сказал, конечно, сам Шекспир.

Вот, например, Сонет 85-й:

«Моя застенчивая Муза притихла и молчит.

Безмолвствует она, молчит, пережидая,

пока пустых похвал замрёт водоворот.

Пока капелла Муз долдонит, извергая,

фонтан из пышных фраз, каскад надутых слов.

Когда литавров звон гремит не умолкая,

тогда она молчит, ей Мэннерс держит рот*.

Пусть он притих, его хвала немая

дороже ей, чем трескотня пустая».

===========

)* My tongue-tied Muse in manners holds her still, …

===========

Намёк на то, что Мэннерс был Шекспиром,

Шекспир сам дал еще в Лукреции –

второй поэме пописанной Shake-speare через дефис.

Он пишет там:

«Искусство лица наблюдать

о многом может рассказать,

оно позволит разглядеть

в глазах Аякса ярость, гнев,

а в Одиссее озорном улыбку,

ту, что правит в нём.

Кто мастер по лицу читать

в нём может суть расшифровать.

… В гримасе точно сможешь ты

увидеть Мэннерса черты**».

======

)**Their face their manners most expressly told…

======

О том, что Мэннерс лучшим был

из всех участников проекта,

Шекспир с восторгом написал

в Сонете 39-ом.

«О, Мэннерс, как воспеть тебя,

когда весь ты есть часть меня***.

И что моя хвала себе

способна принести тебе?

И что себе добуду я,

когда я восхвалю тебя?

Твоё искусство – всё во мне,

его, как дар, я взял себе.

Твой стих есть лучший из меня,

я не блистал бы без тебя,

мне вряд ли превзойти тебя.

О, Мэннерс, лучший из меня!»

=======

)*** O how thy worth with manners may I sing,

When thou art all the better part of me?

=======

Пожалуй, лучше не сказать,

чтоб было ясно твердолобым.

ПОЭТ: А остальные кто?

А кто ещё писал под этим псевдонимом?

(В этот момент Директор труппы вталкивает в зал пропавшего актёра, который должен был играть роль Шекспира.)

ДИРЕКТОР: Вот он, явился, охламон!

ЛОРД-КАМЕРГЕР: Ну, наконец-то,

к сроку объявился!

Где шлялся, чертов сорванец?!

Ещё б чуть-чуть и всем испортил праздник,

ещё б чуть-чуть и всем бы нам … конец.

… Ну, ладно! Так и быть тебя прощаю,

но чтобы роль свою сыграл ты так, как надо,

чтоб всех гостей сразил талантом наповал

и чтобы шквал аплодисментов ты сорвал.

(обращается к директору труппы)

Всё баста!

Играем твой спектакль!

Все марш, бегом на сцену.

Потом с ним, разгильдяем, разберёшься.

ДИРЕКТОР: (Обращается к актёрам труппы.)

Все слышали! Всё, репетиции конец!

Бегом, все марш на сцену.

ЛОРД-КАМЕРГЕР: Как всё удачно получилось.

Определённо нам, благоволит судьба.

(Актёры убегают. Лорд-Камергер и Шут остались вдвоём.)

ЛОРД-КАМЕРГЕР:

Ты знаешь, мне понравился сюжет,

всё прозвучало убедительно и веско,

и, честно, я уже готов поверить в это,

поверить в то, что Мэннерс был Шекспиром.

Но сейчас, пардон, прости, но времени в обрез,

и всем уже пора на сцену.

Король и гости заждались.

… А так, твоя вещица выглядит достойно,

её не стыдно показать гостям,

и в мастерстве проникновенья в образ

ты проявил шекспировский талант.

Ты, вижу я, вполне готовый мастер,

умеешь покопаться в черепках,

силён и в монологе, в диалоге,

во всём сквозит шекспировский размах.

… Но, согласись, тебе навряд ли кто поверит,

для всех Шекспир есть тот, что был всегда.

Привычный образ быстро не изменишь,

его так скоро не переломать.

Шекспир – из Стратфорда, родился там и умер -

вот образ, прикипевший навсегда.

Возможно, Мэннерс в правду был Шекспиром,

но к этому вновь надо привыкать.

Не обижайся, что спектакль сорвали,

ему сегодня, видно, не судьба.

Хотя, занятно, что там будет дальше,

я с интересом досмотрел бы до конца.

Хотел бы знать, кто был ещё Шекспиром,

под этой маской прятал свой талант.

Но нынче всё, потом досмотрим, позже.

Ну, а сейчас пора мне убегать.

(Лорд-Камергер уходит.)

ШУТ: Вот так всегда,

на полуслове оборвался стих

не захотели выслушать поэта,

на самом важном оборвали мысль

никто не хочет, видно, знать об этом.

Когда захочешь им о главном рассказать,

они тебе: «Не время! Надо убегать!»

О, истина – несчастное созданье,

тебя хотят без твоего желанья.

Тобою вертят все, как пожелают,

прессуют, бьют и глотку затыкают.

Они желают от тебя услышать,

о том, что им знакомо и привычно.

Захочешь им сказать о необычном,

они тебе: «Хотим о том, что нам привычно».

Для них то истина, что просто и понятно,

иное напрягает их изрядно

Другую истину они не замечают,

они её с порога отвергают.

Эй, факт, ты не ложишься в нашу схему,

когда же ты провалишься сквозь землю!

Когда ж ты испаришься, дрянь такая,

сомненья ты рождаешь, ум смущая.

Противоречит факт привычной схеме,

тем хуже факту: «Он ведь не по теме!»

Бедняга факт, как жить тебе, не знаю,

когда не нужен ты, тебя не замечают.

Несчастный факт, куда тебе прибиться,

тебе и в пору надо б испариться,

пинки терпеть и горькие обиды

от истин, что знакомы и избиты.

Ты нужен им, когда ложишься в схему,

иначе будишь зуд, как от экземы.

(уходит)

Сцена 8

(Появляется Слай, потом Графиня. Графиня начинает приставать к Слаю.)

ГРАФИНЯ: Ах, господин, Шекспир.

Неужто это вы? Вы знаете,

я вас таким себе и представляла.

Таким вот … гениальным.

О ваши руки, волосы, лицо,

во всём сквозит неординарность.

Наверняка, вам все об этом говорят,

вы не сочтите это за банальность.

Вы так всегда для всех неуловимы

нигде вас раньше не могла застать.

Надеюсь, уделите мне минутку,

ну, хоть немного с вами поболтать.

Давно мечтала встретить вас

и пригласить к себе в свой замок,

о многом лично расспросить.

… Я ждала встречи несказанно!

А сейчас увидела, так сразу и забыла,

забыла, начисто, о том,

о чём бы я спросила.

… Не знаю, право, как, с чего начать?

СЛАЙ: Мадам!

Я огорошен и польщён

и похвалой такой растроган,

меня застали вы врасплох,

вогнали в краску ненароком.

Я не достоин тех похвал

от столь достопочтенной дамы.

Спросить хотите? Я готов

на всё ответить без обмана.

ГРАФИНЯ: Скажите, господин Шекспир,

откуда в ваших пьесах

неповторимый колорит,

дыханье Франции, Италии и Дании.

Вы, верно, долго жили там,

вбирали в голову свою

своим недюжинным умом

обычаи, их нравы.

Когда, надеюсь, вы загляните ко мне

мы с вами мысленно пройдёмся

по узким улицам Вероны,

вдохнём вдвоём их аромат

что голову вскружил Ромео,

в объятия бросил пламенной Джульетты.

Мне кажется, вы лично наблюдали

трагедию двух любящих сердец

вы были рядом с ними, создавая

большой любви волшебный образец.

Я так хочу, чтоб, наконец,

вы стали б для меня Ромео, …

а я – для вас Джульеттой.

… От этой мысли я немею.

… Италия! С какой любовью описали вы её.

Вы её знаете не по чужим рассказам.

Признайтесь, вы объездили весь свет

и повидали вы немало?

Уж пол Европы – несомненно!

Всё видели в оригинале!

СЛАЙ: Да повидал немало я.

ГРАФИНЯ: Во всём сквозит учёность ваша.

СЛАЙ: Пожалуй, да.

Вы правы в том, что знаю я немало.

ГРАФИНЯ: Вы знаете Овидия, Гомера и Плутарха.

Заметно, вы сильны в латыни, древнегреческом,

риторике и логике, в военном деле, в медицине.

Как в вашей дивной голове,

вся эта каша разместилась?

Поберегите же себя,

чтоб голова не замутилась.

Мне кажется, от знаний этих

недолго и сойти с ума,

когда от вспышки вдохновенья

закрутит мыслей кутерьма.

Мой друг, я так боюсь за вас,

боюсь, чтоб вы не помешались.

Хочу, чтоб мне ну хоть чуть-чуть

от дара вашего досталось.

СЛАЙ: Да вот держусь, стараюсь не свихнуться.

ГРАФИНЯ: … и, судя по всему,

учились вы не только в Англии,

но и в Европе тоже.

А ваша фраза: «Ах, Падуя, наук питомник!»

Ну, прелесть просто, просто чудо!

Вы, верно, там учились тоже,

там в университете?

СЛАЙ: Да довелось … немного, правда.

ГРАФИНЯ: … А ваш изысканный французский!

Вот в пьесе Генрих V

вы целиком писали сцены по-французски.

Игривость и кудрявость выражений!

… Могли бы невзначай попасть в конфуз?!

Но всё так точно, сочно написали,

как мог сказать лишь истинный француз.

Порой мне кажется, что вы

с такой же лёгкостью могли бы

писать все пьесы целиком

по-итальянски, по-французски,

… не только кой-какие сцены.

СЛАЙ: А что, попробовать бы можно.

Я думаю - вполне.

ГРАФИНЯ: Когда, надеюсь, вы приедете ко мне,

мы с вами поболтаем, как болтушки,

побалагурим всласть о том, о сём

и наипаче посудачим по-французски.

… Признайся мне,

ты не обычный драматург,

каких мы наберём с десяток,

кто бегло знает жизнь двора,

о ней ты знаешь с головы до пяток.

Наверно все аристократы

уже давно в твоих друзьях,

они тебе всё рассказали,

когда бывал у них в гостях.

Хотя, …

со слов чужих так не напишешь,

подробно всё не рассказать

быть надо в гуще дел, событий,

… иначе суть не передать.

Чтоб пьесы были живописны,

быть надо в ритме этой жизни,

быть соучастником событий,

приёмов, встреч и чаепитий.

СЛАЙ: Да, видел я вельмож, аристократов.

ГРАФИНЯ: Наверно, всё-таки, ты - вхож

в дома всей королевской знати,

Ты знаешь то, что недоступно всем,

что чужакам не открывают.

Ты пишешь так уверенно об этом,

как будто ежедневно при дворе,

как будто с детства там ты обитаешь

и с королём бывал накоротке.

СЛАЙ: Да, приходилось мне бывать и при дворе.

ГРАФИНЯ: Признайся.

Ты знаешь жизнь двора не понаслышке

и в курсе всех деталей королевской жизни

не по рассказам знаешь, не по книжкам,

тебе знакомо это изнутри.

Ты знаешь жизнь двора и знати,

как будто ты один из нас.

Ты пишешь так, как будто сам,

бывал на балах, маскарадах.

СЛАЙ: Да, было дело.

ГРАФИНЯ: Тебе знаком придворный этикет,

и знаешь родословную монархов,

наверняка, король сам допустил тебя,

открыл тебе архивы государства.

… А может, ты его родня?

СЛАЙ: Возможно. Очень дальняя.

ГРАФИНЯ: Тогда откройся по секрету

раскрой же тайну только мне.

Ты – дворянин в плебейской маске?

Скажи, мы здесь наедине!

Зачем окутал ты себя

какой-то сокровенной тайной.

Признайся, ты аристократ,

из высшей королевской знати?!

Ну, что молчишь ты?! … Я права!

СЛАЙ: Пусть это будет маленьким секретом.

ГРАФИНЯ: Ну ладно, так тому и быть,

пусть это будет милой тайной.

О ней не будем говорить.

Она тебе добавит шарма.

… Ах, мой, голубчик, мой Шекспир!

Чем больше с вами нахожусь,

тем всё сильнее в вас влюбляюсь.

Ваш милый образ и лицо

меня всё больше восхищают.

Я так мечтаю, чтобы гений,

такой примерно, как и ты,

воспел меня в своих сонетах

и воплотил мои мечты.

А мог бы ты вот здесь, сейчас же

такое что-то сочинить,

чтоб всё во мне перевернулось,

рассудок страстью опьянить.

СЛАЙ: Да нет же.

Я сейчас не в духе,

забыли музы про меня,

давно уже не посещали,

в башке одна лишь трескотня.

ГРАФИНЯ: То не беда!

Теперь я стану твоей Музой,

я буду вдохновлять тебя,

я - твой источник вдохновенья,

тебя собою награжу сполна!

Ты будешь мне читать сонеты -

я ж буду млеть от упоения.

И вот когда жар исступленья

уже не сможем превозмочь,

сольёмся мы в порыве страсти.

Я вся горю, изнемогаю.

ну, всё, я больше не могу!

(за сценой раздаётся крик)

Шекспир, ты где, пора на сцену!

ГРАФИНЯ: Да, слышу я, тебе пора,

пора уже взойти на сцену

явить толпе свою игру,

талант, что не подвержен тлену.

Плени толпу своей игрой,

сверкни, мой друг, как бриллиантом,

и наповал срази зевак

нечеловеческим талантом.

… Так обещай, мой, Апполон,

что воспоешь меня в сонетах,

осыплешь с головы до ног

цветами роз, стихов букетом.

О, мой кумир!

Скажи ведь, правда?! Да?!

СЛАЙ: Да не волнуйтесь, воспою.

(в сторону) Ну, это слишком.

О, как же ты меня достала!

Я тоже больше не могу.

ГРАФИНЯ: … Ах, мой возлюбленный дружёк!

Я просто счастлива от вас,

от мимолётной встречи с вами,

и от того, что вы мне так

любезно, мило рассказали.

Подружкам всем я расскажу

о вас, о нашем разговоре,

как покорили вы меня,

о нашей новой встрече вскоре.

О, вы мой гений, вы титан.

От вас, от разговора с вами,

сейчас совсем сойду с ума.

… Поверь мне, я уже на грани.

… Ну, всё прощай, до скорой встречи,

надолго не прощаюсь я,

надеюсь, ждать ты не заставишь.

О, мой кумир, я жду тебя!

Так не забудь, ты обещал

мне посетить мою обитель,

добавить в жизнь мою огня

… и там в стихах воспеть меня.

(Графиня уходит)

СЛАЙ: Ну, всё, пора уж когти рвать,

пора уже валить отсюда,

кончать дурацкий балаган

и выполнять шутов причуды.

Нет! Быть Шекспиром – не моё,

мне б посидеть сейчас в трактире.

Нет, всё! Хочу закончить сон.

Пусть обезьяничат другие!

… Дружки мои, небось, в трактире,

по паре кружке осушили,

а я с шутами целый вечер

играю сценки из Шекспира.

Наверно, все сидят по лавкам

а Мериан Хеккет им несёт душистый эль,

дружки уже, как следует, бухнули,

а мне шуты испортили весь день.

… Ведь говорил же я Шуту:

Зачем меня на роль Шекспира?!

А он – нет проще ничего,

как пропустить стакан в трактире.

Так, пробубнишь пяточек фраз,

и будет всё у нас в порядке,

сыграешь самого себя.

Всё просто, как сидеть на пьянке.

Да если б знал, что будет так

ни в жизнь на роль не согласился,

нашли, кому её играть,

а я, баклан, по то купился.

Нет, всё! Не буду дураком,

и над собой не дам глумиться.

… Пойду, пора уж отдохнуть.

Пора б уже пойти напиться!

(Слай уходит. Проходит время появляется Шут.)

ШУТ: … Эй, стража!

(входит стражник)

Где Слай?

СТРАЖНИК: Напился.

ШУТ: Ну, ладно, так тому и быть!

Прощай, мужлан, в смешных одеждах,

ты роль свою, как мог, сыграл,

… но всё осталось здесь, как прежде.

Предтеча твой успешней был,

с подрядом он подсуетился,

а вот с тобою - не судьба,

ангажемент не получился.

Никто тебя не позовёт

толпе привычно тиснуть байку,

как бестолковая молва

незнайку сделала всезнайкой.

(стражнику)

Он здесь не нужен никому,

все свои роли отыграли.

Переодень его в старьё,

снеси туда, откуда взяли.

(Уходит. Приносят Слая, переодевают в его старую одежду и уносят.)

Сцена 9

(Крыльцо трактира. Слай лежит, выходит трактирщица.)

ТРАКТИРЩИЦА: Эй, Слай, очнись!

А ну, давай, вставай!

Давай, уже проваливай отсюда!

... Иж, разкряхтелся, как харёк!

Небось, приснилась бочка пива,

жаркое и бараний бок.

СЛАЙ: (пробуждается) Эх, разбудила зря,

прервала дивный сон.

… Что, женщина, ты понимаешь в снах,

такого сна я, отродясь не видел,

сказать кому – ведь не поверит же никто,

… во время сна я был самим Шекспиром.

ТРАКТИРЩИЦА: Эх, дурень! Полюбуйся на себя,

и что ж в тебе такого от Шекспира,

наверно, - руки, ноги, голова,

но вот мозгов хватает лишь для пира.

Поди, приснился Шакспер – не Шекспир,

земляк, что похоронен в Стратфорде

в церкви «Троицы»,

по слухам, он был неуч, как и ты,

однако ж в Лондоне считался драматургом.

Туда, когда проспишься, загляни,

не торопясь, пройдись между надгробий,

под сводами увидишь монумент

с лицом, на вымя удивительно похожим.

Тот, кто ваял сей странный монумент,

открыто всем сказал, чтоб было ясно,

что мужичек тот, точно - не поэт,

скорей мясник, колбасник за прилавком.

Возможно, ты узнаешь в нём того

кто был во сне, по пьянке кто явился?

… Так и о чём, ты говоришь, был дивный сон,

что с бодуна тебе вчера приснился?

СЛАЙ: Ну, наконец-то, перестала верещать -

башка сейчас расколется на части,

от трескотни твоей забыл и всё, и вся.

Ты разбудила, как всегда, некстати.

… Ты лучше принесла бы мне пивка,

я без стакана вряд ли протрезвею.

… Не вспомню, что же было там во сне,

там что-то помню, было про фанеру.

(занавес)

Blog

Нефёдов Андрей Сомнения по Шекспиру

Сцена 9