Германская историография национал-социализма: проблемы исследования и тенденции современного развития (1985-2005)

Вид материала

Автореферат

Содержание Первый параграф В третьем параграфе Третий и четвёртый параграфы На защиту выносятся следующие положения

Подобный материал:

• Xi международная научно-практическая конференция «Проблемы и тенденции развития современного, 310.59kb.
• Проблемы отечественной истории в литературно-художественных и общественно-политических, 354.49kb.
• Центр прикладных научных исследований, 37.07kb.
• Отечественная историография российского либерализма начала ХХ века, 904.44kb.
• Госплан Коми асср региональные особенности формирования строительного комплекса тпк, 67.41kb.
• Отечественная историография советско-монгольских приграничных отношений в 1960-1990, 283.39kb.
• Методика исследования с применением качественной методологии 15 Методика количественного, 5301.04kb.
• Отечественная историография о роли США в развязывании "холодной войны". Раздел 07., 598.2kb.
• Историческая информатика в Казахстане: теория, историография, методики и технологии, 997.1kb.
• Отечественная историография о роли иностранного капитала в экономике Урала в последней, 398.92kb.

Третья глава «Историография некоторых черт нацистского государства и общества» состоит из четырёх параграфов. В этой главе автор диссертации ставил своей задачей показать в работах германских авторов взаимодействия старых и новых подходов в трактовке сути нацистского государства и общества. Определить, какие оценки подверглись ревизии в ходе «историзации» нацизма, а какие остались нетронутыми.

Первый параграф представляет оценки немецких историков структуры нацистского государства, выделяя механизм контроля и подавления. Старые Традиционными остались оценки процесса формирования тоталитарного нацистского государства и факторов укрепления власти. Историки, при этом делают ответственность за это возлагают не только на нацистов, старую консервативную элиту, но и на «простых граждан», поддержавших на плебисцитах узурпацию власти Гитлером (В.Бенц)⁵⁴, на церковь (У. Хель) ⁵⁵, а также на старую управленческую элиту, способную сохранять самоё себя вне зависимости от формы власти (М.Рук, Д.Ребентиш)⁵⁶.

В современной историографии стала активно разрабатываться тема деятельности партийных функционеров НСДАП как новой скрепляющей силы нацистского государства. Изучается партийная номенклатура разного уровня: рейхсляйтер, гауляйтер, блокляйтер и др.. Прослеживается их влияние на общественно-политическую жизнь Германии 1933–1945 гг. (работы Ф. Байора, К. Инахина). Д. Шмихен-Акерман приходит к выводу, что без работы блокляйтеров в системе доносительства, гестапо было бы бессильным органом⁵⁷. Конгрессы партийных функционеров, которые, по мнению М. Молля, были важным инструментом «координации и информации» руководства в «хаосе служб»⁵⁸.

Л. Грухман пишет о коррупции в Третьем рейхе, связанной с «продовольственным обеспечением» нацистских руководителей разного уровня⁵⁹.

Значение работ об участии партийной номенклатурой в руководстве страной на разных уровнях власти позволяют уточнить действие структурных элементов нацистского государства (особенно в рамках споров о его «монократическом» или «поликратическом» характере), внести дополнительные краски в типологию тоталитарной системы.

«Историзация» коснулась и механизма контроля и подавления. Речь идёт, прежде всего, о деятельности тайной полиции нацистской Германии (гестапо). Архивы гестапо стали доступны историкам для более широкой и глубокой обработки сравнительно недавно, особенно на территории бывшей ГДР и Восточной Европы. Большое значение для оценки роли гестапо в укреплении нацистской власти имели работы по региональной истории национал-социализма, позволявшие анализировать деятельность гестапо на местах и прослеживать связи с центром. В некоторых крупных научных сборниках сделана попытка оценить деятельность гестапо как с точки зрения социально-критического метода, так и истории повседневности ⁶⁰.

В разделе, посвящённом социальной истории на региональном уровне прослеживается процесс формирования местных отделений гестапо, их количественный состав, степень профессионализма сотрудников гестапо, их социальный профиль, а также методы работы. Авторы разрушают легенду о «всевидящем оке гестапо», его особом профессионализме, а силу гестапо объясняют доносительством обыкновенных граждан.

В книге «Гестапо: миф и реальность»⁶¹ под редакцией Пауля и Мальмана исследуются различные аспекты организации и деятельности гестапо. Поднимается вопрос о преемственности в работе гестапо и полиции Веймарской республики⁶². Рассматривается становление службы гестапо в регионах и городах (в Берлине, Гамбурге, Потсдаме и др.)⁶³. На примерах деятельности тайной полиции в отдельных регионах анализируется её роль в преследовании в Третьем рейхе «врагов народа»: например, выслеживание деятелей подпольной антифашистской «Красной капеллы», депортация евреев и др.

Мальман предпринял попытку составить некую коллективную биографию тайных сотрудников гестапо. Дивальд-Керкманн, анализирует побудительные мотивы сотрудничества с гестапо добровольных «помощников» из народа⁶⁴.

В трудах по гестапо, авторы показали, что не «самодостаточность», а тесное сотрудничество с населением и другими партийно-государственными структурами в решающей степени влияло на «эффективность» работы тайной полиции. Значение этих работ представляется важным для сравнительного исследования современных диктатур, границ общего и особенного между ними и между «центром» и «регионами». Изучение деятельности тайной полиции Третьего рейха в комплексе исторических, политических и социальных связей делает понятным силу одного из важных факторов тоталитарной власти.

В последнее десятилетие значительно расширилось «исследование действий преступников» («Die Täterforschung»). Работы этого направления освещают роль отдельных личностей в преступлениях, показывают их путь к этому. Большую роль при этом играет биографический жанр, который касается руководящего корпуса службистов, участвовавших в организации преступлений. Авторы стремятся создать типологию преступников, анализируя их поведение, образовательный уровень, возраст, социальную активность и др. аспекты. Привлекая солидные источники, анализируя сотни дел сотрудников репрессивных органов, историки Й. Банах, М. Вильд и другие авторы исследует персонал разного уровня полиции безопасности, специальных команд СС и других репрессивных органов, создавая некий собирательный портрет участников преступлений нацистов⁶⁵.

Авторы приходят к выводам, что большинство преступников принадлежало в период Веймарской республики к «народно-националистической» среде, в которой много было людей, склонных к насилию. Затем они на завоёванном немцами пространстве восточной Европы активно применяли вооружённую силу, доказав склонность к агрессии и насильственным действиям. Все эти факторы облегчали применение террора.

Особое место в изучении нацистских институтов преследования и террора занимает тема создания и функционирования системы концентрационных лагерей. Современная историография совершила в этой области исследования значительный рывок вперёд.

К настоящему времени в Германии изданы многочисленные основательные труды по истории концентрационных лагерей Они дают возможность восстановить многомерную картину их создания, функционирования и разрушения. Это – обобщающие исследования К. Дробиша и Г. Виланда, К. Орт, В. Виппермана⁶⁶.

Много работ написано по отдельным крупным и малым лагерям. Это, например, книги Х. Кайенбурга о лагере Нойенгамме, С. Штайнбахер о Дахау, Й. Шлее о Бухенвальде и другие⁶⁷. Заметным в работах стало стремление исследовать влияние существования КЦ на близлежащие города и округу. Изучая эти связи, историки показывают, что, по крайней мере, в самой Германии, они были довольно тесными: в экономической области, в управлении и обслуживании, в доставке заключённых. Местные жители в целом были информированы о сути происходящего в близлежащем лагере. Поэтому было бы неправомерно говорить о незнании населения об этих фактах, хотя масштабы преступлений тщательно скрывались нацистами.

Большой материал по истории концентрационных лагерей представлен в двухтомнике «Концентрационные лагеря – развитие и структура», подготовленном коллективом авторов по итогам международного симпозиума, посвящённого 50-летию окончания Второй мировой войны⁶⁸. В этом объёмном труде нашли отражение различные проблемы лагерной системы:

Представлена ранняя стадия развития лагерей – от 1933 до 1936–37 гг., когда шло оформление системы КЦ от «диких» лагерей к созданию специальной «инспекции КЦ» и перехода их в подчинение службы СС. В них освещаются концепции руководства СС, криминальной полиции относительно своего места в решении задач, стоящих перед концентрационными лагерями, реакция немецкой и зарубежной прессы на создание КЦ и др.

Лагеря этого периода, по мнению авторов, ещё нельзя трактовать как места массовых убийств. Они, прежде всего, – место подавления и убийства политических противников, а затем – «чуждых» в расовом отношении «народному сообществу» элементов.⁶⁹.

Другая важная проблема – развитие и изменение функций некоторых лагерей внутри рейха до конца войны. Здесь основное внимание уделено менее изученным лагерным комплексам, но которые претерпели с течением времени всю гамму лагерных изменений и нарастание их преступных деяний. Вайсброт показывает, как во время войны оформляется новый тип лагеря: «лагерь-город» – в противоположность существовавшему ранее «лагерю-деревне» Произошёл «взрыв лагерного феномена», в котором ускорилась «переработка» людей и всё больше возрастало число жертв⁷⁰.

Отдельная тема это история лагерей на Востоке (оккупированные немцами части Восточной Европы, в основном Польши и Советского Союза). Авторы этого раздела – Т. Кранц, Ф. Пипер, Д. Поль, Х. Дикман, М. Вильдт и другие – показывают, что «КЦ на «Востоке» отличались, прежде всего, «убийственным качеством террора», и система лагерей там должна более всего изучаться в своём собственном измерении.

Во взаимодействие с лагерями в восточных областях было вовлечено гораздо больше организаций, чем с «имперскими» лагерями. Региональными властители системы КЦ зачастую были автономны в своих действиях в области применения террора, принудительных работ и силе подавления, особенно с 1943 г. ⁷¹.

Организация лагерного труда освещается под углом зрения кооперации между руководством СС и военных концернов, расположения части военного производства в подземных сооружениях и т. п. Остро ставится вопрос о лагерях как месте «уничтожения посредством работы». Статьи содержат подробные сведения о состоянии и степени экономической выгоды подневольного труда, об условиях содержания заключённых.

Действия исполнителей – комендантов, членов комендатуры и штабов лагерей, охранных команд и команд убийц – всё это тоже привлекает внимание историков и рассматривается в специальном разделе. Эта тема находится сегодня на острие исследований в связи с постановкой вопроса о взаимосвязи между «жертвами и палачами», «палачами и жертвами». Авторы работ – Орт, Шварц, Гарбе при исследовании данной проблематики широко применяют междисциплинарный подход, используя средства психоанализа, социологии. Они поднимают вопросы ментальности, гендерных отношений без которых, картина действий исполнителей была бы неполной⁷².

Тема взаимоотношений между заключёнными тоже стала предметом пристального внимания учёных в последние годы. Здесь дискутируются такие вопросы, как наличие определённых групп заключённых, их взаимоотношения между собой, а также взаимоотношения заключённых и персонала СС. (статьи Обенхаузен и Даксельмюллер о стратегии и повседневной борьбе за выживание; Пфингстен и Фюльберг-Штольберг об особенностях положения женщин в лагерях)⁷³.

Внимание исследователей притягивает судьба неполитических узников: евреев, поляков, славян, цыган, заключённых по «расово-гигиеническому» или религиозному принципу (статьи Циммермана, Фройнда и др.). Особое внимание уделяется заключительной стадии существования лагерей и так называемым «марши смерти» узников при расформировании или переносе лагерей в конце 1944 – начале 1945 г. Этим темам посвящены работы историков Д. Блэтмана, И. Шпренгер, Э. Колбе и других⁷⁴.

На основании дополнительных исследований авторы убедительно показали, что картина бюрократически отработанной и анонимной машины в деле уничтожения людей, которая преобладает в историографии, не совсем верна. Выступает вперёд значение региональных властей, их «инициатива», их дикость, коррупция, персональное рвение. Исследование многих отдельных лагерей носит фундаментальный характер, а следовательно, даёт возможность для сравнения и последующей типологизации лагерей, заключённых, персонала.

В третьем параграфе даётся оценка немецкими авторами сути провозглашённой нацистами построения «народного государства» и формирования «народного сообщества».

Историзованый подход к анализу нацистской модели «народного сообщества», продемонстрировал в своей работе «Красивая видимость «Третьего рейха» П.Райхель. Исследуя механизм решения национального и социального вопросов со стороны руководства Третьей империи, Райхель показал, что режиму частично удалось сгладить классовый раскол общества по сравнению с Веймарским периодом за счёт типизации индивида под «друга народа» (фольксгеноссе) и члена «народного сообщества»⁷⁵. Организуя многие популярные массовые мероприятия и создавая многочисленные организации «народного здравия», они придавали немецкому обществу внешне социалистический облик.

Что касается национального вопроса, то, по мнению Райхеля, его решение представало перед массами в образе «фюрера» и «Рейха». Они воплощали собой новое национальное величие, единство и всемирно-политическое значение Германии. Автор считает, что эстетизация социального и национального вопросов была необходимой в связи с тем, что их невозможно было решить только посредством насилия. Автор призывает историков и общественность изучать наряду с репрессивной стороной нацистской действительности и её опасно обманчивый красивый вид.⁷⁶.

Идейные источники «народного государства» и «народного сообщества» освещаются в обзорной работе «Национал-социализм и общество», написанной авторами старшего (послевоенного) и среднего поколения⁷⁷. Внимание В. Моммзена привлечено к консервативным истокам и ценностям нацистской идеологии. У. Пушнер показал в своей работе связи идеологии консервативных «народнических» течений Веймарской Германии 20-х гг. с национал-социализмом. Проблемы исторического континуитета в области антисемитской политики анализирует В. Бенц.

Проблеме унификации политической, общественной и культурной жизни Германии 1933–1939 гг. посвящает свои размышления известный историк П. Штайнбах. Он выявляет механизмы самоидентификации и самоунификации людей при нацистском режиме⁷⁸. Унификации рейхстага во времена нацистов посвятил свою книгу Ф. Хуберт. В работе он показывает, как рейхстаг покорно следовал решениям руководства НСДАП и что мандат депутата был престижным, т. к. давал дополнительные возможности для карьеры в партии и государстве.⁷⁹.

Сведения о депутатах рейхстага этого периода позднее были дополнены весьма обширным и очень основательным биографическим справочником «Статисты в униформе»⁸⁰. Биографии этих деятелей показывают, что если в рейхстаге они действительно были статистами, то в других местах – активными проводниками немецкого фашизма и участниками, а также инициаторами его преступлений.

Работы по унификации власти проливают дополнительный свет на механизм немецкой диктатуры, важны для изучения её «центров» власти и связанных с ними ключевых фигур нацистского режима. Новые исследования в этой области касаются более детальной проработки положения лидеров нацистов, их функций и взаимоотношений с Гитлером и между собой. Этой теме посвящены как обобщающие исследования, например, «коричневой элиты», так и специальные: исследуется роль Фрика – нацистского министра внутренних дел и главного «законника» неправового государства; деятельность Гейдриха и руководимой им службы безопасности в оккупационной Чехословакии; Гиммлера как руководителя СС и его взаимодействия со специальными «защитными органами» полиции; Кальтенбруннера и его ведомства⁸¹.

В работах, посвященных руководителям Третьего рейха, прослеживаются пути формирования его новой политической элиты, в которой сочетались фигуры, выдвинутые из одиозной старой части немецкой интеллигенции, и "барабанщиков" национализма, расизма, "народности" из мелкобуржуазной среды.

Авторы уделяют особое внимание вопросам влияния на народ нацистской пропаганды во время войны. Б. Зёземанн указывает в связи с этим на «эмоционализацию» провозглашения «народного сообщества». Но в то же время картины «еврейско-большевистского мирового заговора» имела наиболее резкие черты и был более многофункциональной, чем идея «народного сообщества. религиозную, расистскую, партийно-политическую, общественную, экономическую, идеологическую. «Пропаганда на практике, – пишет автор, – стала формой политики, и, одновременно – (цитируя одного из нацистских бонз – Л.К.) «составной частью… ненаписанной конституции»⁸².

Идея «народного сообщества», по мнению авторов, осталась недостижимой в обществе с быстро растущей новой иерархией, классами, привилегиями, обогащением и коррупцией⁸³.

9-й том серийного издания «Немецкий рейх и Вторая мировая война»⁸⁴. вобрал в себя результаты более чем полувекового исследования этой проблематики. В ней нашли отражение проблемы «народного сообщества», положение и деятельность партии в период войны. В книге отражена роль концлагерей как поставщика рабов для «отечественного фронта», обсуждается проблема «общество и Холокост». Разбирается период т. н. «воздушной» и «бомбовой» войны – как историческое событие и как будни. Освещаются вопросы униформированного общества, социального профиля вооружённых сил, проблемы военного и гражданского Сопротивления во время войны. Внимание авторов привлекли также дискуссионные вопросы этого периода. Книга снабжена многочисленными графиками и таблицами.

Характеризуя «народное сообщество» времени войны, авторы книги подчёркивают, что оно оказалось достаточно сплочённым только на основе расовой доктрины и социальной мобильности. В противоположность прежнему подходу историков, которые рассматривали партию как бы отдельно от общества, или даже противопоставляли ему, А. Нольцен видит в партийном аппарате социально-структурное отражение общества в целом. Он отмечает возрастание роли партийных органов и примыкающих к ним организаций с началом войны. Главная задача – сделать будущего солдата носителем нацистского мировоззрения. Гитлерюгенд усиливает свою работу с допризывной молодёжью⁸⁵.

Третий и четвёртый параграфы главы посвящены собственно политике и некоторым методам формирования нацистского государства и «народного сообщества». Автор диссертации обращает внимание на смену парадигмы в определении социально – экономической сущности нацистского государства. Ряд историков считает, что старые определения нацистской экономики устарели («командное хозяйство», «автаркическая экономика», «военная экономика» и др.) У. Хербст настаивает на учёте в экономике расистских критериев, которые оказывали столь большое влияние на нацистское хозяйство, которое можно назвать асимметричным.

Попыткой выработать какую-то системную модель экономики национал-социалистов и преодолеть «кризис понятий» отмечена монография М. Проллиуса. По мнению автора, управление экономической системой национал-социалистов осуществлялось двумя путями: организационными мерами и политическими процессами «посредством неожиданно возникающих способов (auf emergente Weise), и с функциональной точки зрения нацистский режим проявил себя «государством в стадии становления» (Emergenz-Staat)⁸⁶.

Из всех существующих определений экономики нацистского государства Проллиус считает ближе всего стоящим к сути термин «военное хозяйство». При этом он наделяет его такими чертами как поликратия, интервенционистские мероприятия, импровизации (т. к. нацисты часто вместо решения проблемы – отбрасывали её), а также примат постоянно нарастающего вооружения и милитаризации⁸⁷.

В результате, по его мнению, «экономическая деятельность была организована посредством эмерджентной смеси рынка и приказа, методами преимущественно милитаристскими, неформальными, под влиянием партикуляристских интересов центров власти»⁸⁸. Автор признаёт исторический континуитет экономической политики, но лишь в ограниченном размере. Непонятно, иногда это напоминает игру в понятия.

В современной историографии продолжала уточняться и детализироваться социальная политики нацистов, которая вплоть до 80-х гг. трактовалась германскими учёными как удачная. В последние годы наметился крен в сторону её более критической оценки. Она особенно противопоставляется утверждениям довоенных и некоторых послевоенных историков о «немецком экономическом чуде» при нацизме. Современными авторами отмечаются, главным образом психологические мотивы экономического подъёма, важные для понимания привлечения народа на сторону нацистского режима⁸⁹.

Общую картину структуры и функционирования нацистского хозяйства дополняют конкретные исследования взаимоотношений между частным хозяйством и нацистским государством (работы А. Гериг, Розенкёттера и Дингель, П. Х. Бригитте и др.).

Экономическую систему Третьего рейха авторы оценивает как развивавшуюся в направлении государственно-управляемой экономики, где важную роль играли «политические цели режима и оказывала большое влияние политическая информация».

Тема использования принудительного является к настоящему времени одной из хорошо изученных страниц нацистского режима периода Второй мировой войны. Основное внимание современных исследователей уделяется изучению условий труда и быта отдельных групп принудительных рабочих, причём как на локальном уровне, так и на региональном. Учёные проявляют при этом особый интерес к определённым национальным группам или категориям рабочих⁹⁰. Как важнейшие критерии дифференциации в этой области выдвигаются: питание, условия лагерной жизни, практика подавления и преследования ⁹¹.

Интерес историков привлекают вопросы ответственности, прежде всего, предпринимательских кругов за использование системы принудительных работ. Не в последнюю очередь этот интерес был связан с дискуссиями в немецком обществе 90-х гг. о материальных компенсациях за принудительный труд так называемым «восточным рабочим». Новейшие исследования указывают при этом на главную ответственность самого нацистского государства за использование и плохие условия принудительного труда. В то же время, историки подчёркивают, что и сами предприниматели оказывали существенное влияние на процесс организации принудительных работ.

Сюжеты «повседневности нацизма» нашли отражение в книге «Повседневный рабочий день» С. Беккерта⁹². Эта книга – комбинация из разнородных источников и комментариев к ним, построенная на основе метода устной истории.

Весомым вкладом в исследование темы крупных предприятий при нацистском режиме стала работа известного немецкого историка Г. Моммзена по истории строительства и начале деятельности автомобильного завода «Фольксваген» – рекламной витрины нацистского режима⁹³. В книге большое место занимает анализ эксплуатации во время войны на предприятиях «Фольксваген» «рабов» Третьего рейха. Оплата их труда была минимальной и обеспечивала существование лишь на грани выживания. Как и на других предприятиях, для «Фольксвагена» типичным явлением были переполненные лагеря, плохое обращение с принудительными рабочими и работницами, избиения, высокие штрафы по малейшему поводу. Очень высокая смертность маленьких детей польских и русских работниц в специальных лагерях (от 70 до 100 % в 1945 г.)⁹⁴.Работа Г. Моммзена противостоит попыткам некоторых историков идеализировать деятельность концернов, особенно по отношению к принудительным рабочим⁹⁵.

Социальная политика нацистов в деревне и городе оставалась в изучаемый период объектом пристального внимания историков. Анализируются планы и реалии аграрной и рабочей политики. При этом обращается внимание на оценку уровня модернизационных элементов политики с точки зрения их преемственности и развития. Базой исследования, как правило, являются архивы и материалы регионов, городов, провинций. Политика нацистов в деревне получила основательное освещение в трудах Ю.Хоман, Т.Бауэр, Д.Мюнкель, У.Май⁹⁶.

Анализируя отношение крестьянства к провозглашённому нацистами лозунгу создания в стране «народного сообщества», авторы приходят к выводу, что в целом оно оставалось равнодушным к этим идеям и жило по традиционным законам, прежде всего, экономической целесообразности.

Использование принудительного труда в сельском хозяйстве изучается не только с точки зрения его «эффективности» и рабского положения насильственно привлеченных людей, но и с точки зрения взаимоотношений немецких крестьян с этими людьми. В целом авторы характеризуют его как неприязненное.

Со второй половины 1980-х гг. социальная история переживает серьёзный кризис в связи с развитием исторической антропологии, складыванием «школы повседневности», «устной» истории, интереса к гендерным отношениям, истории ментальности⁹⁷. Своеобразной и небезуспешной попыткой преодолеть противоречия между этими методами исследования и синтезировать их явился сборник статей «Террор, господство и повседневность»⁹⁸.

В книге представлены результаты исследовательских проектов по социальной истории, и истории будней национал-социализма на базе некоторых регионов (авторы - Поль, Мальман, Айххольц, Дингель и др.) Кроме того, в дискуссионном порядке на страницах этой книги обсуждались проблемы соотношения террора и социальной политики для привлечения трудящихся на сторону режима. Отмечается, что в разных регионах это соотношения было различным.(исследования Поля и Айбера).

Историк демократического направления К.-Х. Рот оценивает рабочую политику нацистов как «классовую политику сверху», которую проводило руководство НСДАП при опоре на согласие экономических и военных кругов, на покорность министерской бюрократии, и таким образом насильственно интегрировало рабочий класс в нацистскую систему. Рот справедливо указывает, что главным для нацистов оставалась подготовка «империалистической ревизионной войны», которой и подчинялись новейшие эксперименты в области рабочей политики.

Нацистская социальная политика характеризовалась усиливающимся взаимодействием политики подавления и социальных достижений. М. Фрезе концентрирует внимание на этой взаимосвязи⁹⁹. М. Шнайдер пишет, что историкам ещё предстоит серьёзная исследовательская работа в этом направлении.

Известный журналист и историк Г. Али уже считает государство Гитлера «народным». Он пишет в своей работе «Народное государство Гитлера», что мобилизуя грабёж сначала евреев Германии, затем в ходе войны – других государств и народов, а внутри страны – высокое налогообложение богатых, нацистская власть перераспределяла добычу в пользу социально – нуждающихся слоёв и сумела создать действительно «народное государство»¹⁰⁰. Разразившаяся вслед за выходом книги дискуссия, показала раскол в среде историков, большинство из которых не разделяет взгляды Али. Но есть и авторитетные учёные, которые поддерживают его точку зрения.

Современные немецкие авторы рассматривают науку в нацистской Германии как составную часть его общества, но под углом зрения континуитета или разрыва с предыдущими периодами. Что касается влияния на науку идеологии и политики то оно сравнивается, преимущественно, с кайзеровской Германией. Такое внимание континуитету связано с проверкой тезиса о снижении уровня научных исследований в нацистской Германии.

Углубленный анализ деятельности научных институтов «общества кайзера Вильгельма» показывает, что, несмотря на отъезд ряда видных учёных из нацистской Германии, институты сохранили довольно высокий уровень исследований, особенно в области естественнонаучных дисциплин.

Позиция учёных академических институтов и университетской профессуры по отношению к национал-социализму характеризуется в целом как капитуляция перед ним.¹⁰¹.

Как пишут немецкие авторы, «фаворитами оставались только нужные для войны физика, химия, техника». Одновременно «важными» считались евгеника и Институт антропологии, которые имели контакты с Освенцимом. В составе института были специальные отделения (например, отдел по евреям), которые занимались расово-биологическими вопросами. Учёные этого института оказались замешаны в расовых преступлениях нацистов¹⁰².

Гуманитарные науки (в их числе география как геополитика, этнология, фольклор, история) также подверглись деформации, связанной, главным образом, с геополитическими и расовыми притязаниями нацистов. Эти выводы историков были отражены и подтверждены новыми исследованиями 90-х гг.¹⁰³

Учёные признали быстрое приспособление исторической науки к потребностям режима. Однако долгое время в ФРГ превалировала оценка, что этот «оппортунизм» не был напрямую связан с господством в высшей школе «антидемократического мировоззрения». Согласие с режимом было поверхностным и не означало прямой поддержки целей нацистов и его идеологии. Имело место, таким образом, частичное оправдание исторической науки за сотрудничество с нацистами.

Одной из первых крупных работ на эту тему стала книга либерального историка К. Шёнвэльдер «Историк и политика. Историческая наука при национал-социализме»¹⁰⁴. Работа базируется на архивных источниках и анализе обширных материалов публикаций историков и исторической периодики 1933–1945 гг. (около 770 названий книг и статей). Шёнвэльдер констатирует, что с 1933 по 1945 гг. в целом сохранялся континуитет исторических исследований. В то же время произошло приспособление научных вопросов и ответов на них к доминирующим тенденциям времени и использование науки для целей войны и порабощения¹⁰⁵.

Процесс историзации национал-социализма более ярко высветил роль исторических наук в поддержке нацизма. В специальной секции 42-го конгресса германских историков, проходившего в сентябре 1998 г. во Франкфурте на Майне речь шла об историках, сыгравших выдающуюся роль в развитии западногерманской историографии. Но во времена нацизма, они активно поддерживали и принимали участие в обосновании нацистских планов по ликвидации «национальной чересполосицы» в Восточной Европе. «Сегодня, – пишут авторы издания, – мы располагаем корпусом источников, следуя которым (можно говорить) о большем, чем до сих пор было известно числе историков, служивших национал-социализму»¹⁰⁶. В заключение своего выступления Моммзен сказал, что «…созданы интеллектуальные предпосылки, которые сегодня делают возможным критически судить наших историографических отцов и дедушек»¹⁰⁷.

Работы историков последнего десятилетия показывают усиление критического осмысления поведения общественно значимой элиты к национал-социализму. Это важно ещё и потому, что речь идёт о взаимоотношении науки и власти, культуры и власти.

1990-е – начало 2000 гг. оказались отмеченными повышенным интересом историков и культурологов к теме политизации искусства и литературы, её континуитета и дисконтинуитета в условиях нацистского режима. В современной историографии до сих пор нет единой точки зрения по вопросу об отношении нацистского режима к историческому и культурному наследию Германии. Остаётся спорным вопрос о создании при Гитлере специфической нацистской культуры. Вопрос об отношении «немецкой классики» и нацизма является давно дебатируемым вопросом об общественной роли духовной, культурной и научной элиты Германии в ХХ столетии в целом, и при национал-социализме в частности.

Последние исследования показывают, что те культурные процессы, которые инициировали нацисты после 1933 г., начали развиваться, например, в таком культурном центре, как Веймар задолго до них и большая часть культурной элиты мыслила категориями Третьего рейха. Как отмечают авторы, видимо, не совсем случайно существовали рядом друг с другом город «немецкой классики» и концентрационный лагерь Бухенвальд. Некоторые слои культурной элиты Веймара проявили готовность к сотрудничеству с нацистами в более тесном плане¹⁰⁸.

Отмечается высокий уровень политизации Вагнеровского музыкального фестиваля, превращение взглядов и музыки Вагнера (так же как и взглядов философа Ницше) в «векторные идеи» национал-социализма. Что касается других форм и направлений искусства, то книги и статьи современных немецких авторов свидетельствуют, что у представителей искусства и литературы оставалось мало шансов избежать национал-социалистической унификации. Констатируется обеднение таких жанров, как музыка, литература, изобразительное искусство.

В заключении главы отмечается, что оценка некоторых черт нацистского государства и общества историками ФРГ стала более дифференцированной, исключая характеристики режима как диктаторского. Показано существование в государстве и обществе определённых ниш для маневра. Прибавилось красок в характеристике деятельности партийных и примыкающих к ним организаций. Более разнообразными и уточнёнными стали оценки социально-экономической политики. Попытки представить нацистский режим как «народный» встретили среди историков сдержанный приём. Преобладает точка зрения, сформировавшаяся во второй половине 80-х гг., что режим носил «интеграционный» характер. Историки, таким образом, пытаются точнее ответить на вопрос о причинах поддержки режима немецким народом.

Одновременно усилилось внимание историографии к нацистскому механизму контроля и подавления. При этом имеет место попытка ревизии оценки гестапо как «всевидящего и всепроникающего ока». Здесь, как нам представляется, таится опасность дальнейшего пересмотра в сторону смягчения оценок репрессивного аппарата гитлеровской Германии, в результате которого нацистская диктатура может оказаться достаточно «безобидной» в отношении немцев.

На оценку взаимодействия власти с научными и культурными организациями Германии сильное воздействие оказал процесс «историзации» нацизма. В этой области исследования наиболее сильно проявилась ревизия взглядов: с одной стороны – в смягчении оценок относительно довоенной культурной жизни нацистской Германии только как проявления варварства; С другой стороны – в открытии «неудобных» страниц истории сотрудничества известных деятелей науки и культуры с нацизмом, которые по каким-либо соображениям длительное время замалчивались.

Четвёртая глава «Историография национал-социализма в рамках споров о феноменологическом характере его преступлений» состоит из трёх параграфов. Автор диссертации преследовал цель определить степень интереса и побудительные мотивы современных германских историков к исследованию названной проблематики. Показать роль политических и идеологических факторов, отношения историков к фактической и моральной ответственности отдельных лиц и всего немецкого народа за преступления национал-социализма. Проанализировать основные результаты исследования этой темы, сделать выводы относительно дальнейших перспектив исследования названных проблем.

Проблемы Холокоста занимают в современной историографии особое место и являются предметом широкого интернационального исследования. Авторы, при этом преследуют цель показать отношение населения к геноциду и холокосту. «Немцы и холокост» - важная составляющая часть исследований. Параллельно с исследованием Холокоста немецкие авторы активно изучают и судьбу других расовых жертв нацизма – цыган, сексуальных меньшинств, наследственно и умственно больных, принудительно угнанных рабочих и работниц, советских военнопленных.. Улучшение доступа немецких историков к восточноевропейским архивам, взаимодействие с коллегами и музейными работниками этих стран, устные опросы свидетелей прошлого – всё это предоставило возможность лучше исследовать «зоны» массовых преступлений нацистов: гетто, концлагеря, «трудовые» лагеря, места казней гражданского населения¹⁰⁹.

Логичным в этой связи представляется стремление историков не только изучить Холокост и его организацию, но и показать историческую ретроспективу и более полную гамму отношений между немцами и евреями, проживавшими на территории Германии. Более основательно стала изучаться сама расовая теория нацистов. Работы по юстиции и законодательству Третьего рейха, по социальной политике, здравоохранению и медицине в целом¹¹⁰ также способствовали обращению к темам геноцида. Ещё до фазы геноцида многое было сделано по расовой "чистке" нации. Расовая теория, таким образом, трансформировалась в евгенику и политику "эвтаназии". Геноцид был не следствием войны, а следствием мировоззрения нацистов, - точка зрения либерально - демократических авторов. Другие авторы объясняют Холокост больше обстоятельствами войны. По их мнению, под влиянием Холокоста новейшая историография изображает историю немецко-еврейских отношений обычно как антисемитскую. Эти авторы утверждают в своих трудах, что она не была насквозь антисемитской, но было между немцами и евреями и сотрудничество, и взаимопонимание. В XIX веке в Германии сравнительно благополучно шёл процесс эмансипации евреев Такие историки, как Р. Рюруп, Д. Блазиус, Д. Динер, Г. Моммзен и др., показали, что именно при национал-социализме произошло разрушение длительной традиции сосуществования немецко-еврейской истории, и произошёл откат в процессе превращения евреев в «немцев еврейского происхождения». Низшей точкой шкалы немецко-еврейских отношений стало массовое убийство евреев в годы Второй мировой войны¹¹¹.

Г. Моммзен настаивает (в противоположность некоторым израильским и американским историкам), что путь от погрома к Холокосту был не «прямым», а «извилистым», многоступенчатым и связан с разными соображениями и обстоятельствами¹¹². Новые подходы к теме т.н. "окончательного решения еврейского вопроса» продемонстрировали Г.Али и С.Хайм. Они доказали, что «решение» было тесно увязано с империалистическими планами нацистов по переустройству "нового восточного пространства" и включало депортацию и других народов: поляков, сербов, хорватов, словенцев¹¹³. Многие историки разделяют его мнение, что практика массовых убийств, таким образом, вытекала не только из зоологического антисемитизма нацистов, но и из их расово-политических идей в целом, из социально-экономической и расовой сущности самого нацистского государства. Большую роль стало играть исследование холокоста на региональном уровне¹¹⁴.

Анализ мотивов участия «нормальных немцев» в экзекуциях – важное и одновременно тяжёлое направление историографии Холокоста. Современные авторы применяют постмодернистские методы исследования: изучение социальной принадлежности исполнителей приговоров, их мировоззрения, биографических истоков – всего того, что образует индивидуальный менталитет, а также групповую психологию исполнителей приказов о казнях. Это люди – непосредственно «виновные» в преступлениях, «ответственные» за убийства. В изучении темы о роли «обычных» немцев в экзекуциях германские историки следовали зарубежным авторам : английскому – Браунингу (участвовали немцы , склонные к жестокости); американцу Голдхагену (все немцы –антисемиты).

Германские историки дали ответы неоднозначные. Участие в преступлениях мотивируется по-разному: в одних случаях мотивы убийства не расовые, а политические, в других – экономические интересы играют роль (уничтожение «лишних ртов», захват имущества). Это – не оправдание жестокостей, но попытки найти какие-то объяснения этому варварству. Констатируется, что большинство немцев проявляло равнодушие к судьбе евреев. Их никто не защищал, в отличие от актов эвтаназии, где увечные немцы имели родственников¹¹⁵.

К настоящему времени в немецкой историографии превалирует точка зрения «структуралистов» о том, что убийство евреев тесно связано с трансформацией немецкого общества в период войны и стало его интегральной частью. Такая точка зрения, например, характерна для многотомной истории Германии в период Второй мировой войны ¹¹⁶.

Большая новая литература появилась в период 1985 -2005 г. о преследовании по расовым мотивам немецкого и других народов: славянского населения, цыган, детей и больных стариков, «асоциальных элементов». Исследование расизма и геноцида вышло, таким образом, за пределы изучения преследования только еврейского населения. В этом процессе большую роль играет стремление со стороны немцев к историческому примирению с другими народами.

Таким образом, за последние два десятилетия в Германии были достигнуты большие успехи в исследовании нацистского варианта расизма, геноцида, подготовки и проведения Холокоста. Причинами широкого охвата тем и глубины исследования стали региональные и локальные исследования, новые источники, постмодернистские методики. Проводимое в ряде случаев изучение групповой и персональной ментальности людей, задействованных в расовых преступлениях, помогает лучше, конкретнее показать действия и судьбы жертв не только евреев, но и других народов и социальных (маргинальных) групп. Ясно, что изучение Холокоста движется к завершению. Но, несмотря на то, что в этом направлении достигнуты впечатляющие результаты, вряд ли феноменология Холокоста будет объяснена «до конца».

В 90-е гг. в Германии велись активные споры об участии немецкой армии (вермахта) в преступлениях нацистского режима. Длительное время в западногерманском обществе превалировала точка зрения о том, что если вермахт и совершал преступления, то они носили единичный характер, и армия в условиях нацистского режима невольно была втянута в них. Немецкие же солдаты честно выполняли свой долг.

Потрясением для немецкого общества стала передвижная выставка о преступлениях вермахта на Восточном фронте в войне против СССР, развёрнутая в 1995 г. в связи с 50-летием окончания Второй мировой войны и показанная почти во всех крупных городах Германии. Это был конец легенде о «чистом» вермахте. Выставка явилась в каком-то смысле отправной точкой для более детальной проработки вопросов положения вермахта в нацистском государстве, анализа преступных деяний или, наоборот, уклонения от них различных подразделений вермахта, руководителей разного уровня и простых солдат.

Большим коллективом авторов – представителей разных поколений историков был подготовлен солидный компендиум «Вермахт: мифы и реальность». На наш взгляд, он преследовал цель с помощью историзации смягчить негативное впечатление о вермахте, вызванное выставкой. Используя современные методы исследования индивидуального и группового менталитета солдат, анализируя такие источники как письма с фронта, дневники, зарисовки военных будней и др, историки могут в настоящее время выделить степень нацификации солдат, основные виды преступлений и называть процент от численности солдат и офицеров вермахта, задействованных в преступлениях¹¹⁷. Правда, в последнем вопросе до сих пор существуют глубокие разночтения¹¹⁸.

На уровне макро - и микроистории продолжается изучение отдельных дивизий, особенно пехотных, с точки зрения их социального профиля, принадлежности солдат к различным родам войск и связанного с этим менталитета. Подвергается анализу не только социальное, но и региональное происхождение солдат, степень их близости нацизму, образование. Интересными представляются попытки выделить элементы коллективных солдатских биографий: отношение солдат к мобилизации и к военной учёбе и службе, к плену и другие моменты военных будней. Работы такого свойства пытаются преодолеть зазор, существующий между историей «сверху» и историей «снизу». Большой вклад в изучение этих проблем сделали историки разных поколений: М.Хумбург – о письмах полевой почты из СССР; Л.Клаус – о событиях войны и военном опыте, К.Расс – о социальном профиле фронтовых соединений. Под редакцией известного историка К.Герлаха вышла книга «Преступник в разрезе: Действия и мотивации»¹¹⁹. Простые солдаты принадлежали к подавляющему большинству вермахта, но некоторые из них без принуждения и приказа участвовали в немецких преступлениях. Углублённые исследования поведения немецких войск по отношению к гражданскому населению во время войны и оккупации показали достаточно высокую степень участия вермахта в преступлениях нацистского режима.

Подготовка, развязывание и осуществление гитлеровцами «расово-мировоззренческой войны» на востоке Европы остаётся до настоящего времени одной из активно изучаемых страниц немецкой истории. В этом направлении в 90-е – начале 2000 гг. продолжали интенсивно трудиться В. Ветте, Х-Х. Нольте, Г. Юбершер, М. Мессершмидт – леволибералные и демократические историки, сделавшие большой вклад в освещение специфически нацистского характера этой войны. И всё же не все авторы разделяют оценку об изначальном характере войны против СССР как «войны на уничтожение». Историк В. Пост, например, считает, что Гитлер развязал войну против Советского Союза не столько из идеологических и расовых мотивов, сколько из реально-политических событий 1940 – начала 1941 г. Публикуя и сравнивая военно-оперативные планы СССР и Германии, Пост констатирует, что обе стороны понимали военный конфликт как войну наступательную, с применением внезапного нападения¹²⁰.

В ходе анализа «мировоззренческой расовой войны по уничтожению на Востоке» на передний план сегодня выступает изучение моральной и психологической подготовки солдат к ведению подобной войны.. Основательное изучение этой проблемы (преимущественно средствами постмодернистской историографии) предпринял К.Латцель. Он говорит о существования у солдат некоего набора взглядов, близких нацизму, важнейшим из которых была готовность к насилию и уничтожению¹²¹.

Наряду с вопросами ведения и подготовки военно-оперативных планов на Востоке, историки в 90-е гг. стали изучать и планы переустройства европейского пространства согласно планам Гитлера. Пионерами здесь выступили Г. Али и С. Хайм, которые проанализировали «творческую активность» некоторых государственных учреждений и отдельных немецких учёных по «планированию восточного пространства», фактически содействуя организации машины нацистского убийства¹²².

Интенсивность изучения теории и практики фашистского «переустройства» Восточной Европы в современной историографии в большой степени связана с расширением сотрудничества немецких и восточноевропейских учёных. Одним из первых примеров такого сотрудничества стал научный сборник, посвящённый анализу нацистского «Генерального плана Ост».с приложением некоторых новых документов по данной проблематике¹²³. При этом внимание восточноевропейских авторов концентрировалось в основном на освещении практики геноцида нацистских властей. Немецкие же авторы (в основном – демократической ориентации) – М. Росслер, С. Шляйермахер, К. Х. Рот, В. Випперман, Д. Айххольц и др. – сосредоточили основное внимание на исторических и организационных проблемах осуществления «Генерального плана Ост», этапах его становления.

Немецкие учёные основательно исследовали связь планирования и «освоения» аннексированного восточноевропейского пространства с разрешением социальных проблем в самом немецком рейхе и реальными нуждами военной экономики (Д.Айххольтц). При этом авторы обращают внимание на тесную связь идей антисемитизма с антиславянизмом (Г.Рот). В работе над планом «учёные» тесно взаимодействовал со специальными репрессивными службами СС: РСХА и СД.

На основе открывшихся в 90-е гг. дополнительных материалов архивов И. Хайнеман написал о специальной «службе СС по расовым и поселенческим вопросам», в которой готовились преступления нацистов по «расовому обновлению Европы.¹²⁴ Большое место стала занимать историография военных преступлений на Востоке не только вермахта, но и других социальных и функциональных группы внутри «институтов» Третьего рейха. Объектами исследования в этой области стали определённые группы действующих лиц – участников преследований и убийств.

Внимание историков привлекают и отдельные события на Востоке. Так историографическим эхом отозвалось 50-летие Сталинградской битвы¹²⁵. В этой книге, правда, воспроизводились старые тезисы о солдатах вермахта как «героях-мучениках», не имевших отношения к преступлениям нацистов. Спустя десятилетие это миф был развеян в ряде работ историков демократического направления¹²⁶. Сотрудничество немецких и российских историков ярко проявилось в ходе празднования в 2003 г. 60-летия Сталинградской битвы. В Волгограде состоялась большая международная конференция, в которой с немецкой стороны приняли участие наиболее известные специалисты по войне на Востоке, в основном – демократической и либеральной ориентации¹²⁷. В их суждениях ярко отразилось современное историческое понимание событий войны и Сталинградской битвы.

В. Ветте подчёркивал значение новых оценок роли вермахта в войне и его участии в нацистских преступлениях для формирования культуры исторической памяти немцев, вопреки стремлению некоторых историков. противопоставить неопровержимым фактам преступлений германской армии тезисы об «истребительной сталинской войне против вермахта»¹²⁸.

В материалах сборника рельефно высветилось желание немецких историков среднего поколения (знаменитого поколения студенческой революции 60-х гг.) разрушить старые мифы о нацизме, войне и Сталинграде, бесстрашно глядя в глаза исторической правде. Их активность в деле формирования исторической памяти нового поколения заметно выросла за последние десять лет.

К видным трудам нового поколения историков относится книга А. Ангрика о действиях специальной группы СС – айнзацгруппы «Д» в южных областях Советского Союза в 1941–1943 гг.¹²⁹ В ней прослежен весь кровавый путь, проделанный этим карательным соединением с момента его формирования (июнь 1941 г.) до роспуска (май 1943 г.). В работе Ангрика задействован богатый фактический материал, прослежено структурное оформление группы, профессиональная принадлежность, а также социальный профиль её членов (около 600 человек) во главе с Отто Олендорфом¹³⁰. Всё это анализируется в тесной связи с задачами «плана Барбаросса», с военным положением в Буковине, Бессарабии, в Крыму и на Кавказе. Автор показывает, что главной задачей специальных команд было проведение мероприятий в соответствии с нацистской концепцией «нового порядка» в Европе, основой которых было насаждение политических и расовых представлений нацистов. Ангрик описывает «пункты ужасных деяний», где производились экзекуции, рисует поведение, социальный профиль и типологию убийц. Работа Ангрика является одной из лучших и подробнейших работ по теме «войны на уничтожение» на Востоке, исследованием высокого научного стандарта.

В заключении главы подводятся следующие итоги. Холокост и расовые преступления объясняются немецкими авторами не только антисемитизмом, но множественными факторами. Их изучение соединяется с анализом планов и реалий действий нацистов на Востоке. В рамках интенсивного изучения армии и репрессивных органов, особенно того, что делало «войну на Востоке» преступной по своему характеру в последнее десятилетие германскими историками достигнут настоящий прорыв.

В заключении диссертации подведены итоги исследования, сформулированы основные выводы, показаны особенности и этапы развития современной немецкой историографии нацизма.

В числе важнейших особенностей современного этапа развития германской историографии автор выделяет следующие: наличие серьёзного методологического кризиса; использование большого массива новых архивных материалов; высокая степень доказательности преступного характера нацистского режима; активная публицистическая деятельность по сохранению исторической памяти о временах нацизма; усиление взаимодействия с коллегами из восточноевропейских стран в изучении национал-социализма; укрепление демократического направления в историографии национал-социализма; ревизия оценок некоторых организационных черт нацистского государства.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В современной германской историографии 1985–2005 гг. довольно чётко выделяются два взаимообусловленных календарных десятилетия.

Первый период – 1985–1995 гг. В этот период была выдвинута идея «историзации» национал-социализма. Её смыслом стало создание многомерной картины исторического периода германского фашизма. Идея «историзации» нацизма была использована рядом историков и публицистов правого толка для релятивизации¹³¹ нацистских преступлений, что особенно проявилось в ходе «спора историков ФРГ 1986–87 гг. В тоже время «Спор» послужил своеобразным толчком к более широкому развёртыванию исследования проблем расизма, геноцида, холокоста. В эти годы во всей полноте проявило себя поколение историков, становление которых происходило в условиях демократического развития ФРГ. Особое внимание было уделено ответу на вопрос о причинах поддержки нацизма или лояльного отношения к нему со стороны большинства немецкого народа. Вновь обсуждался вопрос о модернизаторском воздействии нацизма на экономику и социальную политику Германии в 1933–1939 гг.

Происшедшее в этот период объединение Германии ослабило наметившуюся тенденцию к историзации фашизма, и политическая современность вновь стала оказывать сильное влияние на исторические исследования. Политический вектор смещается вправо. Переживает подъём теория тоталитаризма, обсуждаются возможности и границы сравнительного исследования как в области «двух немецких диктатур», так и двух «больших» диктатур ХХ века – нацистской и сталинской.

Второй период – 1995–2005 гг. Рубежом стало открытие в 1995 г. выставки, развёрнутой Гамбургским институтом социальных исследований и посвящённой преступлениям вермахта в войне против СССР. После выставки в Германии лавинообразно развилась историография нацисткой «расовой войны на уничтожение» на оккупированных восточных территориях. Видное место в ней занял анализ человеконенавистнических планов и практики «расового обновления» Европы, геноцида населения. Этому способствовало открытие архивов бывших социалистических стран, особенно Польши, России, Украины, Белоруссии, Прибалтийских государств и развитие международного сотрудничества в этом направлении. Современные методы исследования позволили создать качественно новую историографию персональных и групповых преступлений, мест преступлений, историографию концентрационных лагерей, обращения с военнопленными (особенно, советскими), их труда и повседневной жизни, а также насильственно угнанных восточных рабочих («остарбайтеров»). Усиливается демократическое направление германской историографии.

2. Метод «историзации» национал-социализма, выдвинутый в середине 80-х гг., ХХ в. в качестве основополагающей идеи подхода к истории Третьего рейха, как к истории, ушедшей в прошлое и «которая больше не мучает», оказался состоятельным только для изучения предвоенного периода истории национал-социализма. В ходе более детального и дифференцированного исследования государственных, общественных и партийных институтов нацистского государства были уточнены факторы, помогающие объяснению массовой поддержки нацистского режима со стороны населения. При таком подходе нацистский режим довоенного времени стал представляться не в виде некоего цельного, однотонного куска, а достаточно сложной мозаичной картины. «Историзованный подход» позволил обнаружить определённые линии преемственности развития нацистской Германии, как с предыдущей её историей, так и с послевоенной. Особенно это касается социально-экономического континуитета.

3. Оценка влияния методологических дискуссий на трактовку сущности национал-социализма. Предложенные для преодоления теоретического кризиса концепции тоталитаризма, модернизации и политической религии не в полной мере оправдали возлагавшиеся на них надежды консервативно настроенных учёных. Они вызвали противоречивые и неоднозначные мнения. Их использование носило ограниченный характер.

4. Переосмысление гитлеровской идеи создания в Германии «народного сообщества». Ранее процесс разрушении социальных перегородок, ускорившийся в период нацизма, историки рассматривали как результат активной социальной политики нацистов и как отражение общей тенденции 30-х гг. к созданию в развитых западных странах общества «среднего класса». В настоящее время всё большую поддержку получает взгляд, что это был не естественный путь, а следствие разграбления еврейской собственности, а затем – ресурсов оккупированных стран. И в этом участвовали достаточно широкие слои немецкого населения. Под влиянием углублённого изучения практики нацистского государства всё больше укрепляется точка зрения о той или иной степени вины всех немцев (за исключением малочисленных стойких антифашистов – подпольщиков) за нацизм, геноцид, войну и Холокост.

5. Большую роль на втором этапе развития историографии стало играть тесное сотрудничество российских и немецких историков в изучении диктатур ХХ века, расширение доступа историков к архивам Германии и России. Изменилась и география сотрудничества: наряду с Москвой, международные конференции стали проводиться и в других центрах изучения и преподавания германской истории – Воронеже, Волгограде, Липецке, Кемерове и др. Прямой диалог российских и немецких историков по проблемам тоталитаризма, нацизма, неонацизма, холокоста, трагедии войны и плена, партизанской войны и антифашистского Сопротивления будет и в дальнейшем способствовать лучшему постижению истории германского фашизма.