Geum.ru

Немецкая классическая философия

Вид материалаКнига

Содержание


Трансцендентальная эстетика
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   23

Трансцендентальная эстетика


Во времена И.Канта существовало два смысла этого термина. Один смысл был раскрыт в третьей «Критике» Канта – «Критике способности суждения»: эстетика – это теория изящных искусств, или философия искусства. Сам термин, однако, впервые введен А.Баумгартеном (1714-1762) в другом смысле: эстетика – это чувственное познание, чувствование, ощущение, низший вид его по сравнению с логикой. Именно второй смысл этого термина используется Кантом в данном труде.

Исходным является созерцание. Оно «есть именно тот способ, каким познание непосредственно относится к ним [предметам. – М.Б.] ... созерцание имеет место, только если нам даётся предмет; а это в свою очередь возможно ... лишь благодаря тому, что предмет некоторым образом воздействует на нашу душу. Эта способность (восприимчивость) получать представления тем способом, каким предметы воздействуют на нас, называется чувственностью»[98]. Посредством чувственности предметы нам даются, мыслятся же они рассудком. Результатом воздействия предмета на чувства человека являются ощущения, а те созерцания, которые относятся к предмету через ощущения, Кант называет эмпирическими. Наконец, общий, или неопределённый, предмет познания называется явлением[99].

Далее, в явлении Кант различает два компонента: материю (то, что соответствует ощущениям) и форму (то, благодаря чему многообразное содержание явления может быть упорядочено). Источники их происхождения совсем разные: «Хотя материя всех явлений дана нам только a posteriori, форма их целиком должна для них находиться готовой в нашей душе a priori и потому может рассматриваться отдельно от всякого ощущения»[100]. Кант приводит два аргумента в пользу своей мысли. Во-первых, нужна какая-то среда, в которой могут быть упорядочены и приведены в известную

74

форму получаемые ощущения, и сама она уже не может быть ощущением. Во-вторых, он находит форму созерцания путём абстрагирования: «Так, когда я отделяю от представления о теле всё, что рассудок мыслит о нём, как-то: субстанцию, силу, делимость и т. п., а также всё, что принадлежит в нём к ощущению, как-то: непроницаемость, твердость, цвет и т. п., то у меня остаётся от этого эмпирического созерцания ещё нечто, а именно протяжение и образ. Все это принадлежит к чистому созерцанию, которое находится в душе a priori также и без действительного предмета чувств или ощущения, как чистая форма чувственности»[101]. Вообще эти аргументы лучше брать в обратной последовательности, чем у Канта. Ибо второй более очевиден, прозрачен, чем первый. Но главное в том, что указанное абстрагирование действительно обнаруживает остаток, осадок, который уже нельзя устранить из представления и который и есть та среда, в которой происходит упорядочение и оформление ощущений. Задержимся ещё на данной мысли Канта. Мы воспринимаем вещи органами чувств, результатом являются ощущения – цвет, звук, запах, осязание вещи. Но восприятие имеет и другой вид: когда вещи нет. Это – представление. Я представляю море, лес и т. п. Их здесь нет, но я их вижу внутри себя, но во вне. Чтобы видеть в себе вещи, отсутствующие передо мной, нужно иметь способность восприятия. Но это – внутреннее зрение, или созерцание; я должен иметь в себе некоторый экран, по которому простирается морская гладь, располагаются деревья и поляны и т. д. Я могу представить любой предмет или событие, но точно также могу убрать их и заменить другими, третьими и так без конца. Наконец, я могу вообще убрать любые предметы из своего внутреннего созерцания. Но если я не сплю (по крайней мере не вижу снов), а бодрствую, то убрать самый экран я не могу. Он остаётся, но пустой, без наполнения, как экран в кинотеатре после окончания фильма. Этот экран есть форма созерцания, а то, что его заполняет, – содержание.

75

Содержание приходит и уходит, а форма остаётся. Первое я получаю извне, а вторая есть моё внутреннее состояние. Без такой формы я не мог бы представить ни одной вещи, поскольку она протяжённа или длится. Таким образом, содержание изменчиво и приходит извне, а форма постоянна, однородна и предваряет восприятие, так как без неё я не мог бы видеть что-либо внутри себя. Форма существует во мне до всякого опыта, она, по мысли Канта, априорна. Содержание апостериорно, даётся в опыте.

Как видим, аргумент Канта является правильным. Против него можно выдвинуть только то возражение, что Кант анализирует зрелого человека, у которого и чувственность (в том числе и формы созерцания), и мышление уже сформировались. Но это не так очевидно, если взять ребёнка, у которого их развитие находится впереди. Тогда, возможно, оказалось бы, что априоризм Канта далеко не обоснован. Кант, однако, не принимает во внимание индивидуальное развитие познавательных способностей. Основанием для этого было обстоятельство, которое хорошо известно, но которого не замечают критики Канта. А именно, он исследовал развитие, расширение научного познания, а оно осуществляется взрослыми людьми, а не детьми. Поэтому он берёт в готовом виде и чувственность, и рассудок. Однако заранее даны только зачатки, зародыши категорий, постепенно развивающиеся до состояния зрелости. Очевидно это и относительно ощущений или восприятий. Прав Б.М.Теплов: «Можно считать безнадёжным делом воспитывать у человека такую способность, задатки для которой у него отсутствуют»[102]. О зачатках категорий пишут современные генетические психологи[103]. Что касается ощущений, то их зачатки очевидны в дифференциации органов новорожденного и в том, что это живое, а значит чувствующее существо. Таким образом, современная наука показывает, что

76

априоризм – не выдумка, а преувеличение действительного факта: врожденные зачатки мышления и чувственности предшествуют опыту человека и в этом смысле врождены или априорны. С другой стороны, развившись под влиянием опыта, формы созерцания (и категории) становятся атрибутом, неотъемлемым свойством духовности человека и предваряют любой конкретный опыт. Последний аспект априоризма и представлен у Канта в приведенном его аргументе и во всём его исследовании.

Итак, формы созерцания упорядочивают ощущения. Кант считает, что существуют две такие формы – внешняя и внутренняя – пространство и время. «Посредством внешнего чувства (свойства нашей души) мы представляем себе предметы как находящиеся вне нас, и притом всегда в пространстве. В нём определены или определимы их внешний вид, величина и отношение друг к другу»[104]. Пространство есть необходимое априорное представление: «никогда нельзя себе представить отсутствие пространства, хотя и не трудно себе представить отсутствие предметов в нём»[105]. Аналогично «время не есть эмпирическое понятие, выводимое из какого-нибудь опыта. В самом деле, одновременность или последовательность даже не воспринимались бы, если бы в основе не лежало априорное представление о времени. Только при этом условии можно представить себе, что события происходят в одно и то же время (вместе) или в различное время (последовательно)»[106]. И относительно времени он говорит, что «мы не можем устранить само время, хотя явление прекрасно можно отделить от времени»[107].

Не вдаваясь в детали, отметим три аспекта кантовского учения о данных формах. Во-первых, из того, что пространство и время как формы созерцания предваряют восприятия и

77

представления любых объектов, Кант делает вывод, что объективно, в мире вещей в себе, вне субъекта они не существуют. Об этом пишется много, но убедительных доводов нет. Вопреки Канту можно сказать: всеобщность и необходимость пространства и времени как форм созерцания потому и имеет место, что сами вещи протяжённы и временны. Разумеется, объективно они существуют не так и не в таком чистом виде, как в представлении. Но они были бы не нужны, не будь их вне человека. Какое знание дало бы расположение ощущений в субъективном пространстве и времени, если бы они (ощущения) не были бы аналогично связаны вне нас? Это была бы видимость, а не знание. Как ни подходить к этой мысли Канта, нельзя понять, как он мог стоять на такой точке зрения.

Единственное рациональное объяснение этой мысли состоит в том, что она есть вывод из более общего положения, согласно которому «вещи, которые мы созерцаем, сами по себе не таковы, как мы их созерцаем... Каковы предметы в себе и обособленно от этой восприимчивости нашей чувственности, нам совершенно не известно»[108]. Правда, Кант старается «предостеречь от попыток пояснить утверждаемую нами идеальность пространства совсем неподходящими примерами, так как, например, цвета, вкусы и т. п. с полным основанием рассматриваются не как свойства вещей, а только как изменения нашего субъекта»[109]. Но чем же это отличается от того положения, что к вещам самим по себе неприменимы пространство и время?

В этом отношении нам видится более правильной теория первичных и вторичных качеств, по которой цвет, звук и т. д. не присущи вещам самим по себе, а пространство, время, движение и некоторые другие качества присущи.

Кантовская концепция по данному вопросу противоречива. С одной стороны, вещам в себе отказано быть протяжёнными и временными, а с другой, он считал «скандалом для

78

философии и общечеловеческого разума необходимость принимать лишь на веру существование вещей вне нас (от которых мы ведь получаем материал знания даже для нашего внутреннего чувства)»[110]. Но «вещь вне нас» предполагает и пространство вне нас. Потому-то мы и внутри себя представляем вещи как отличные от нас, находящиеся вне нас, что такова структура самого мира и реального отношения человека к нему.

Что касается вторичных качеств – цветов, запахов и пр. – то они, несомненно, не вполне объективны. Каждое из них – результат взаимодействия реального субъекта и объекта, а не копия или фотография вещи в себе, как полагают метафизические материалисты. В объекте есть основание для какого-то цвета – определённая длина волны, но сама волна не зелёная и не красная. «...Мой вкусовой нерв, – писал Л.Фейербах, – такое же произведение природы, как соль, но из этого не следует, чтобы вкус соли непосредственно как таковой был объективным свойством её, – чтобы тем, чем является соль лишь в качестве предмета ощущения, она была также сама по себе, – чтобы ощущение соли на языке было свойством соли, как мы её мыслим без ощущения...»[111].

Исходя из сказанного, И.Кант отвечает на первый из трёх главных вопросов: как возможна чистая (то есть теоретическая) математика? А именно, она возможна потому, что существуют чистые, абстрактные формы созерцания – пространство и время. Первое лежит в основании теоретической геометрии, второе – арифметики. Первое очевидно, что касается второго, то предметом арифметики является натуральный ряд чисел, или, лучше, действительные числа, которые составляют непрерывный процесс, совершающийся во времени. Можно толковать предмет и так: арифметика возникает из счёта, определённого вида деятельности, который невозможен, в чистом виде, без столь же абстрактного потока времени.

79

Как видим, многое в эстетике Канта правильно. Но есть в ней противоречия, которые послужили толчком для дальнейшего развития и видоизменения немецкой классики. Об одном мы уже сказали: пространство и время считаются необходимыми для познания, но отрицается их применимость к вещам в себе. Второе связано с категорией причинности: Кант полагал, что ощущения в наших органах чувств производятся действием вещей в себе. В таком случае последние – причина ощущений. В то же время причина, или причинность, по Канту, существует как рассудочное понятие, применяется к познанию явлений, но не имеет отношения к вещам в себе. На это противоречие обращали наибольшее внимание критики Канта: Г.Э.Шульце-Энезидем, Ф.Г.Якоби, И.Г.Фихте и др. Да и концепция непохожести ощущений и вещей в себе вызывает затруднения, ибо неясно, как причина может абсолютно отличаться от своего следствия. Если это так, то родство их должно состоять в чём-то другом.

Проблематичной является и мысль о двух формах созерцания. Приоритет их несомненен: человек выделен из внешнего мира, извне к нему относится, что и означает пространство как форма бытия человека. Но для человека характерна также связь его бытия и времени, ибо он живёт деятельностью, которая является разновидностью движения, а, по определению Аристотеля, время есть мера движения. Однако, чтобы воспринимать всё богатство окружающего мира, этого недостаточно: человек должен воспринимать и качество, и количество его и т. д, а это возможно, если есть соответствующие формы восприятия или созерцания. Поэтому и получается так, что в общем виде все категории (качество, количество и т. под.) являются и формами созерцания. Без них человек мог бы воспринимать в лучшем случае мир геометрии и арифметики, а не реальный многообразный мир, да и то с оговоркой: арифметика имеет дело с числом, то есть количеством, а оно у Канта относится не к эстетике, а к логике"[112].

80