Н. В. Коровицына восточноевропейский путь развития

Вид материала

Документы

Содержание Поворот к западу

Подобный материал:

• -, 647.33kb.
• Тема 1: передовые педагогические технологии и инновации в педагогике, 1450.9kb.
• Путь россии 2011 г. Владимир Шибаев путь россии, 3106.29kb.
• Вступление на путь крестный 3 глава, 2190.5kb.
• Шрамы заживают. Краски оживают, 502.47kb.
• Стратегия развития банковского сектора Российской Федерации на период до 2015 года, 803.48kb.
• И. В. Грачева «Путь трудной чести и добра…», 900.57kb.
• Международный Форум «Транспортная инфраструктура России инновационный путь развития», 33.44kb.
• Инновационная экономика: зарубежный опыт и проблемы развития в россии, 271.64kb.
• Путь Торговли «Путь Торговли», 839.7kb.

ПОВОРОТ К ЗАПАДУ

§.1. Посткоммунистический регион на культурной карте мира


Консервативная (социалистическая) модернизация создала в Восточной Европе материально-техническую и социальную основу общества современного типа, сформировала индустриальный и городской стиль жизни, оставив важнейшие элементы культурной традиции. Соцмодерн продемонстрировал способность к саморазвитию и переходу к более высоким, постсовременным формам, минуя стадию экономического общества, или капмодерн. Путь ускоренного развития, который можно условно определить как «восточноевропейский», составлял сердцевину коммунистической доктрины, реализуемой в стратегии соцмодернизации. Создание общества постиндустриального типа шло в странах региона «на собственной основе» - производственной и интеллектуальной, при сохранении нематериалистически ориентированных ценностей общества традиционного, доиндустриального. Лишь несколько десятилетий отделяло от него Восточную Европу периода бархатных революций, за которыми так и не закрепилось определение революций «демократических».

Эти революции, как и последующая системная трансформация, стали продолжением догоняющего Запад развития, начатого в конце 1940-х годов. Вместе с тем, в конце ХХ в., как и в его середине, путь цивилизационной эволюции Восточной Европы вновь подтвердил свое отличие от западного пути развития. В странах Запада промышленной революции, тем более созданию социального государства предшествовало формирование их рыночной основы, или системы капиталистических общественных отношений. В восточной части европейского континента изменения происходили в обратной последовательности. Рыночные преобразования, отождествленные с «вестернизацией», проводились здесь уже в этатистской и индустриализированной, более того городской и высокообразованной среде. Эта среда возникла в процессе социндустриализации в странах, в недавнем прошлом относительно слаборазвитых в экономическом отношении, преимущественно аграрных, с преобладанием полупатрирхальных социальных структур и нравов.

«Капитализация» посткоммунистического пространства конца прошлого столетия происходила в обществе, уже трансформированном «современностью»: процессами роста промышленности, урбанизации, широкомасштабным ростом уровня образования, формированием многочисленного высокообразованного слоя, производственной эмансипацией женского населения, секуляризацией, развитием массовых коммуникаций. Поворот Восточной Европы к Западу («возвращение в Европу») был неотделим от признания универсальности западной модели цивилизационного прогресса и предполагал повторение всего капиталистического цикла развития, начиная с его ранней стадии. В качестве первоочередной задачи провозглашалось формирование «нового», но теперь уже «экономического человека». Капиталистическая, или либеральная модернизация восточноевропейского общества призвана была радикально трансформировать духовные основы жизни народов региона, «законсервированные» социалистическим ее этапом, преодолев, наконец, традиционалистский тип культуры.

Неолиберальный сдвиг рубежа 1980-1990-х годов фактически представлял собой кардинальную смену стратегии догоняющего развития, ее мировоззрения. Надо отдать должное, пересмотр идейных основ восточноевропейского пути развития назревал долгое время. Уже с середины 1960-х годов, когда завершились процессы индустриализации и связанные с ними массовые социальные перемещения, шла конвергенция двух противоборствующих общественных систем, представлявших «развитую часть» современного мира, – социалистической и капиталистической. В условиях наступления общества массового потребления Восточная Европа проиграла – и не могла не проиграть – соревнование с Западом в темпах роста материальных стандартов жизни. Их «демонстрационный эффект», о чем уже говорилось выше, сыграл в конечном счете решающую роль в триумфальном шествии революций 1989 г.

Смену системы сопровождала экспансия ценностей «свободы» и «индивидуализма», вытеснявших ценности «равенства» и «коллективизма». Новые ценности выполняли скорее инструментальную функцию в процессах «материализации» сознания восточноевропейца, преодолении его традиционных, доэкономических представлений. Однако религиозно-мифологический тип сознания продолжал доминировать, изменились лишь «священные символы». Главные из них - «рынок» и «запад» - приобрели эмоционально-мистический характер.

Вторая великая трансформация явилась скорее продолжением первой в сфере общественного сознания. Она уже не сопровождалась социальными перемещениями, аналогичными по масштабам тем, что были на рубеже 1940-х – 1950-х годов, на старте восточноевропейского пути развития. На «выходе» из социализма не произошло таких же явных социально-структурных перемен, как на «входе» в него. Социальная мобильность периода приватизации и формирования класса частных собственников, как показали исследования Х.Доманьского, была гораздо менее интенсивной по сравнению с действительно революционными изменениями социальной структуры периода индустриализации. Снятие в конце 1940-х годов вековых социальных барьеров повлекло за собой действительно беспрецедентную коллективную восходящую мобильность низовых слоев общества. В 1990-е годы такой сценарий не повторился²²⁵. «Падение коммунизма не перекроило сколько-нибудь значительно карту межпоколенных сдвигов»²²⁶. Второго, ожидавшегося восточноевропейцами, открытия каналов социальной мобильности фактически не случилось. Напротив, общество стало более экономически стратифицированным, социальное происхождение сильней, чем прежде, влияло на образовательное достижение. В противоположность периоду социализма возросло неравенство в доступе к высшему образованию, приток в интеллигенцию из низших страт не возрастал, а наоборот, уменьшался. У малообеспеченных слоев населения сокращались возможности инвестирования средств в повышение уровня образования потомства, что обрекало «детей» на наследование низкого социального статуса «отцов», его воспроизводство. Не произошло и выравнивания возможностей экономического достижения – «краеугольного камня западного либерализма».

В 1990-е годы народы региона переживали культурные трансформации не менее радикальные, чем экономические трансформации периода социалистической индустриализации третьей четверти ХХ в. С «капитализацией» общества реформаторами связывались надежды на смену парадигмы восточноевропейской культуры, переориентацию ее на ценности западного модерна – рационально-материалистические, ценности экономического практицизма. Рыночная трансформация преследовала цели не столько перехода к постиндустриальному обществу, сколько довершения создания индустриального в культурной сфере. Реформы служили преодолению культурного наследия доиндустриального общества, своеобразия его традиции, воплощенного в социокультурных доминантах – национальной и семейной. Изменение функций семьи, остававшейся до начала 1990-х годов основой существования восточноевропейского человека – физического, экономического, социального, духовного, – приобретало ключевое значение. Демографический переход, подразумевающий такого рода истинно революционный сдвиг межцивилизационного масштаба, составил ключевой аспект неолиберальной модернизации.

Демографическая революция должна была привести к качественно новому типу базисных межчеловеческих отношений - родителей и детей, мужчин и женщин, - изменить восприятие важнейших экзистенциальных категорий - «жизнь» и «смерть». Как результат, трансформировался тип внутрисемейных отношений, само отношение к институту семьи, его роль и значение в жизни человека. Складывался новый режим естественного воспроизводства, что отражалось в его формальных параметрах – рождаемости, брачности, разводимости. «Осовременивание» Восточной Европы включало также сдвиг от национальных к глобальным ценностям и идентичностям. Понятия «национальная гордость», «служение отечеству», «национальная специфика» теряли прежний смысл с переходом от традиционного общества к обществу, получившему название «гражданского».

Система ценностей современного, или индустриального общества по многим параметрам противоположна системе ценностей общества традиционного, или доиндустриального. Поэтому трансформация восточноевропейской культуры, лишь частично видоизмененной консервативной модернизацией, в условиях неолиберальных преобразований должна была приобрести действительно фундаментальный характер. Не имеющие аналогов по своей масштабности, хотя и дискуссионные по набору индикаторов, эмпирические исследования Р.Инглехарта 1995-1998 гг. вместе с его предшествующими разработками 1981-1982 и 1990-1991 гг. дают представление об итогах «великой трансформации» системы ценностей восточноевропейцев.

На воображаемой культурной карте мира, составленной Р.Инглехартом по материалам всемирного исследования ценностей 1995-1998 гг., посткоммунистические страны относятся к особому ареалу. В нем доминирует сочетание сугубо материалистических ценностей «выживания» (по горизонтальной шкале) и «секулярно-рациональных» (по вертикальной шкале)²²⁷. Альтернативные последним «традиционные» ценности в наибольшей степени из стран региона представлены в Польше, меньше всего – в Чехии и государствах Прибалтики. Значимость ценностей «самовыражения» (альтернативных ценностям «выживания») во второй половине 1990-х годов, по оценке американского ученого, минимальна для стран православной культуры, выше для католической Европы и самая высокая – для стран Европы протестанской (Западная Германия, Дания, Норвегия, Нидерланды, Швеция) и англоговорящих стран (Великобритания, Канада, США), то есть передовых стран Запада.

Характерно, что на этой карте среди культурных зон, соответствующих границам локализации важнейших мировых религий, присутствует в качестве самостоятельной, с присущим ей сочетанием культурных параметров, обширная посткоммунистическая культурная зона. Как показало глобальное исследование американских специалистов, появление и крах социалистической системы явились центральным историческим событием ХХ в. Они оставили отчетливый отпечаток в сознании народов, входивших в эту систему, в их ценностных ориентациях. Так, например, Восточная Германия размещается на карте на самой границе двух зон – посткоммунистической, к которой ГДР принадлежала на протяжении четырех десятилетий, и протестантской Европы, к которой относится Западная Германия. Несколько отстоит от остальных стран и католическая Польша с характерным только для нее перевесом ценностей, классифицируемых как традиционные. Остальные из исследованных посткоммунистических стран, включая конфуцианские Китай и Северную Корею, мусульманский Азербайджан, локализуются на карте довольно близко друг от друга, в одной части культурного спектра. Такого рода локализация свидетельствует об общности ценностных систем рассматриваемой группы народов, сложившейся в предшествующий период, но сохранившейся и спустя десятилетие после его завершения.

Развитые страны Запада в последние два десятилетия ХХ в. переживали эволюцию от ценностей «выживания» к ценностям «самовыражения». Восточная Европа в те же годы на фоне продолжающегося экономического кризиса сдвигалась скорее в обратном направлении. Проблема самосохранения народов в условиях, соответствующих начальной стадии развития капитализма, приобрела особую остроту. Для обществ такого типа характерен относительно низкий уровень субъективной оценки благосостояния, межчеловеческого доверия, терпимости, односторонняя ориентация на материалистические ценности, политическая пассивность. В большинстве посткоммунистических стран (несмотря на проникновение туда западных стандартов потребления и культурных образцов, несмотря на включение их в мировую информационную сеть и влияние процессов глобализации) базисные ценности населения переживали динамику, противоположного странам Запада рода. Вектор культурной эволюции капиталистических и бывших социалистических стран теперь действительно кардинально различался. Решающее значение в формировании этого вектора, по оценке Р.Инглехарта, играла утеря восточноевропейцами ощущения экзистенциальной безопасности – ключевого, по его мнению, фактора ценностных сдвигов.

Посткоммунистические страны в период с 1950 г. пережили более значительный экономический рост по сравнению с индустриально развитыми капиталистическими странами. Фактически только в этих двух группах промышленных стран мира во второй половине ХХ в. возникли значительные межпоколенные различия в ценностных ориентациях, свидетельствующие о культурной эволюции человечества в направлении к обществу постэкономическому с характерной для него «массовой личностью», стремлением ее к самореализации. В экономически слаборазвитых странах сохранялся стабильный приоритет ценностей выживания, и межпоколенная культурная динамика практически отсутствовала.

По показателям, использованным американскими исследователями, старшее поколение восточноевропейцев демонстрировало даже «более продвинутые» по цивилизационной шкале ценностные ориентации, чем население стран Запада. Однако в последние два десятилетия коллапса экономической, политической, культурной систем Восточной Европы, утери безопасности и предсказуемости человеческой жизни, характерной для периода социализма, это опережение было утрачено – прежде всего за счет младших возрастных когорт. В конце 1990-х годов посткоммунистические общества демонстрировали более низкие по сравнению с другими обществами уровни взаимного доверия, толерантности, субъективного благосостояния, политической активности и потребности в самовыражении. В бывших соцстранах ценности выживания сейчас распространены даже больше, чем в самых слаборазвитых странах мира. По некоторым показателям, в частности, по субъективному благосостоянию, восточноевропейские страны пережили инволюционный тип развития относительно собственных индикаторов 1981 г.²²⁸ Согласно данным 1990 г., меньше всего в мире постматериализм был представлен в Южной Азии, экваториальной Африке, социалистических и постсоциалистических странах²²⁹.

Примечательно, что Р.Инглехарт и его коллеги связывают массированные культурные сдвиги в современном мире прежде всего с процессами экономического развития общества. Именно они лежат в основе предсказуемой культурной динамики. Индустриализация сопровождается секуляризацией, а появление постиндустриального общества ведет к распространению постматериалистических ценностей. В свою очередь экономический коллапс стимулирует возвратное развитие, в том числе культурное.

Широкомасштабное эмпирическое исследование, проведенное на материалах 65 стран мира, убедительно продемонстрировало обусловленность ценностной динамики не только развитием экономики, но и характером культурного наследия каждого из обществ, всей историей его формирования. «Экономическое развитие задает обществам генеральное направление эволюции, но они становятся не столько объектом конвергенции, сколько движутся по параллельным траекториям, определенным их культурным наследием». Поэтому «гомогенизация» мировой культуры, как считают Р.Инглехарт и У.Бейкер, в ближайшем будущем вряд ли возможна²³⁰.

К концу 1990-х годов представление о неолиберализации как форсированной модернизации культуры восточноевропейских народов, изменении их менталитета, даже национального генотипа было переосмыслено и в теоретическом, и в практическом, политическом плане. Упрощенная транзитологическая стратегия посткоммунистического развития, предусматривающая смену внешних, преимущественно институциональных параметров общественной системы, сменилась подходом трансформационным, называемым историко-градуалистическим. В поле зрения его находятся не процессы смены элит, а социальная основа происходящих преобразований, специфика культурной традиции народов региона. Историко-культурный контекст общественных изменений воспринимается как их ключевой фактор, создающий широкую вариативность процессов и путей модернизации. Ушло в прошлое восприятие западной модели развития как безусловного образца для остальных стран мира, с 1960-х годов владевшее умами «передовой» части восточноевропейской интеллигенции. В самом конце ХХ в. была поставлена под сомнение сама идея догоняющего развития и неолиберальной модернизации Восточной Европы. Однако реализация этой идеи в 1990-е годы и в предшествующее им десятилетие успела внести существенные изменения в социокультурный облик народов региона, результаты которых рассматриваются в этой главе. Пик перемен пришелся на период либерализации экономики, или шоковой терапии восточноевропейцев, последовавший сразу вслед за бархатными революциями.


§ 2. Экспансия прагматизма и материализма,