Тезисы международной научно-практической конференции

Вид материала

Содержание

Гендерная политика тоталитарной власти: гастрономический аспект
Проблема оценки культурной готовности современного общества
Гендерные режимы социального исключения

Подобный материал:

1 2 3 4 5

Сохань Ирина, СПбФ ГУ ВШЭ

ГЕНДЕРНАЯ ПОЛИТИКА ТОТАЛИТАРНОЙ ВЛАСТИ: ГАСТРОНОМИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Тоталитарная власть, как и любая власть, стремится максимально эффективно воздействовать на индивида на микроуровне его бытия - т.е., через контроль на повседневными практиками, обосноваться не только в его сознании, но и на уровне телесного габитуса. Подобная инсталляция структур власти в телесное пространство человека наиболее успешно осуществляется через гастрономическую культуру, обычно представляющую предмет неустанной и пристальной заботы власти.

Если обратиться к ряду утопических проектов, безусловно, носящих выраженный тоталитарный характер, то, обнаруживается, что, две главные преобразовательные стратегии необходимы для успешного существования утопического общества – это: изменение традиционного, бытующего до утопических преобразований гендерного порядка; и реконструкция гастрономической сферы. Следует предположить, что эти две стратегии достаточно сильно связаны между собой.

Изменение гендерного порядка посредством выведения женщины за рамки повседневности, как правило, объясняется экономической эффективностью, которая видится целеобразующей при реализации любых тоталитарных стратегий^¹⁵. Ш. Фурье^¹⁶, автор утопии „Страна Гармония“, наиболее красноречиво выразился о роли женщины в обществе, причислив ее к классу домашних паразитов^¹⁷, ибо она, занимаясь домашним хозяйством, непроизводительно тратит свои трудовые ресурсы, которые могут быть использованы для общественного блага. При этом, домашний труд, удовлетворяющий частным интересам, должен быть переведен в общественную плоскость – тысячи домашних очагов заменятся общественной печью, и, освобожденная от необходимости обслуживать повседневные нужды своей семьи женщина приступит к производству общественного блага.

Подобный же механизм преобразования гастрономической сферы встречается и в других известных утопиях – принципиальным является устранение женщины из кухни и установление общественного формата трапезы. Системой распределения пищи будет заниматься государство через своих представителей^¹⁸, выделяя еду сообразно количеству и качеству производимого индивидом общественного блага; пространство трапезы будет использовано для дополнительной трансляции официального идеологического дискурса^¹⁹; поскольку система распределения будет базироваться на сугубо рациональных началах, то гастрономические практики всегда будут достаточно изобильными, чтобы общество не знало голода, но достаточно экономичными, чтобы не поощрять частные стратегии желания (удовольствия), которые, будучи неконтролируемыми, могут давать перверсивный эффект излишества, приводя, в конечном счете, и, к экономическому дисбалансу.

Генетические истоки пищевого режима жителей утопии узнаваемы в отзывах о гастрономическах практиках древних эзотерических сообществ. Например, Порфирий в трактате „О воздержании от мясной пищи“ пишет о культуре еды эссениан^²⁰, с некоторым восторгом регистрируя общественный характер приема пищи, ее одинаковое количество и качество для всех сотрапезников, и, самое главное – единого автора приготовленного, т.к. готовить еду в рамках стандарта поддержания определенного, весьма аскетичного телесного габитуса, мог только специальный повар – который готовил еду не как частное лицо, а как транслятор некоего глобального, объединяющего всех метасмысла.

Революция культуры еды в сталинской России 1920-1930-х годов предполагала реализовать на практике все те же утопические принципы, т. к. становление тоталитарной власти невозможно без устойчивых механизмов инсталляции ее грандиозных задач в телесное пространство индивида. В разнообразной литературе, посвященной анализу социальной политики советской власти, чаще всего встречаются следующие комментарии относительно происходившего в те годы: гастрономическая революция, выразившаяся в обобществлении трапезы, перекройке топографии дома (устранении оттуда кухни), создании фабрик-кухонь^²¹ — была обусловлена прежде всего сугубо экономическими потребностями. В самом деле, в стране отчаянно не хватало ресурсов, поэтому выведение женщины как главного инициатора и стабилизирующего фактора кулинарных практик^²² за пределы привычного ей домашнего мирка, позволило обеспечить дополнительный приток достаточно большого количества рабочей силы в производство. Возможность устранить необходимость наличия кухни из структуры квартиры на декларативном уровне, привело к уплотняющему расселению, когда домом для семьи становилась комната, а, зачастую, и угол. Коллективное место трапезы стало местом особого ритуала — кормления властью своего народа. И хотя, к примеру, у партийной элиты были свои столовые, сам принцип — распределения пищи властью, оказывался неизменным как в кормлении рабочего, так и в кормлении номенклатурщика. Потрет вождя в столовой мог служить визуальной репрезентацией кормящей власти, которая одновременно и надзирает, и выступает доминирующим сотрапезником^²³. Пища, приготовленная для общественного кормления, по своим восстанавляющим здоровье качествам, рассматривалась приближенной к статусу лекарственного препарата^²⁴. Фигура врача как потенциального автора нового питания противопоставлялась невежественной домашней хозяйке, которую советская власть собиралась выучить, социализовать и дать возможность работать на благо общества^²⁵.

Почему же тоталитарная советская власть была заинтересована не просто в неграмотной рабочей силе в лице женщины, а озадачена вопросами ее оцивилизовывания? Тоталитарная власть, помимо всего прочего, базируется на технологиях отчуждения частного желания в пользу общественного (а, значит, рационализированного и выраженного через ряд грандиозных целей) — частное желание, носящее бесконтрольный характер, и могущее получить реализацию через перверсивные избыточные^²⁶ практики, именно посредством его канализации за — счет абсолютной подконтрольности власти повседневных практик, теперь отчуждается в пользу тоталитарной власти, усиливая ее.

Добровольная рационализация повседневности и такое же добровольное отчуждение частной жизни в пользу ее общественной репрезентации — становятся уделом и выбором образованного человека. Для тоталитарной власти важно не только насильственно отобрать частное желание в свою пользу, но и санкционировать его добровольное отчуждение — поэтому достаточно образованный человек, да еще и благодарный^²⁷ власти за собственную подобную трансформацию, является объектом еще одного дисциплинарного механизма с ее стороны — механизма обольщения (соблазнения, очарования)^²⁸.

Женщине в культуре принадлежит основная роль в производстве желания — традиционно, женское бытие менее всего артикулировалось посредством рациональных форм культуры, и, более всего, посредством полусознательных, связанных с телесностью, чувством и чувственностью, практик. Свое желание женщина могла выражать не через внешнее дисциплинирование Другого, но через воздействие на Другого на уровне его телесности. Можно предположить, что, именно гастрономические практики, особенно в традиционной культуре, являлись женским способом трансляции желания Другому. Переданные же тоталитарной власти — они стали ее (власти) способом усиления своего желания — а желание тоталитарной власти лежит в основе тех грандиозных свершений, которые, в частности, репрезентировали силу власти в сталинскую эпоху.

Так, тоталитарная власть обладает женской природой производства желания, и для своего существования она необходимым образом включает механизм реконструкции гастрономической сферы жизни, т. к.:

через контроль над гастрономическими практиками частное желание отчуждается в пользу общества;
основной агент производства желания в культуре — женщина, также именно она частично канализирует бессознательное в гастрономической сфере, создавая кулинарное тело культуры. Поэтому вывод женщины за рамки повседневности, компенсируется либо проникновением туда власти; либо такой интенсификацией и перераспределением мужских и женских стратегий существования, когда в повседневность полноценным образом впускается и мужчина^²⁹.

Писанко В.А., СПб гуманитарный университет профсоюзов

ПРОБЛЕМА ОЦЕНКИ КУЛЬТУРНОЙ ГОТОВНОСТИ СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА

К ВОСПРИЯТИЮ РАВЕНСТВА ПОЛОВ

Среди попыток представить решение женского вопроса успешно движущимся в направлении своего политического разрешения, заявление о том, что современное общество практически не готово к восприятию равенства полов по причине своей недостаточно высокой нравственной культуры, рискует быть не услышанным.

Однако реальность (и не только российская) говорит о некоторых небезосновательных сомнениях в готовности общества к признанию равенства полов на деле, а не в политических декларациях. И дело вовсе не в отрицании пользы каких-либо реальных шагов, направленных на обеспечение правовых и политических основ равенства.

Возражение вызывает сама точка отсчёта исследования гендерных проблем от политического макро-уровня, в то время как политика выступает лишь следствием тех более глубоких явлений, которые лежат в области культуры, содержащей в себе все корни гендерного равновесия и возможной гендерной конгениальности.

Так культура современного человечества изобилует скрытым сексизмом в значительно большей мере, чем культура XIX и начала XX веков. И это тем опаснее, чем больше данный регресс в области духовных оснований феминизма камуфлируется внешне эффектными достижениями в областях права, науки, философии и даже эстетики. Поскольку во всех этих областях демонстрируется «зримый» расцвет. Однако за этим расцветом скрывается дефицит того громадного духовного потенциала, который мог бы подарить человечеству феминизм, продвинься он хоть на йоту в раскрытии своих более высоких духовных возможностей.

Ведь ещё К. Маркс, мнение которого нельзя в данном случае обойти вниманием, несмотря на критичное отношение к его учению современного истеблишмента, обозначил роль женщины как ведущую в формировании всей цивилизации. И сегодняшние экономисты вынуждены признать, что современное человечество поддерживает свою жизнедеятельность только благодаря двойному рабочему дню женщин (на производстве и в семье). Но традиция критики «маскулинного эгоизма», заложенная во всемирной культуре и, в частности, в российской культуре XIX века, уже столетие как прервалась практически в самом своём начале, не найдя продолжения в культуре современного общества. Так романы Диккенса, Сталь, Стендаля, позднее – Драйзера, а в России – Пушкина, Толстого, Достоевского, Чернышевского, а позднее – Горького – не нашли достойного продолжения в последующих художественных воплощениях.

Кинорынок же, индустрия СМИ, шоу-бизнес и вездесущая мода на маскулинизацию культуры лишь «втягивали» женщину в орбиту мужского мира, вместо того, чтобы всерьёз задуматься о том, что, образно говоря, Сапфо не просто не уступает певцам-мужчинам, но и не выслушана ими, будучи побитой камнями до произнесения главных своих слов.

Но что же это за слова, и в чём их наиболее сокровенный смысл?

Видимо, в том, что сегодня всё настойчивее пробивается сквозь путы линеарного мышления из совсем другого источника, менее загробленного традицией обездушенного европейского мышления. Например, из обращений ассоциаций афро-азиатских научных оазисов, прорицающих сегодня гибельность научных путей, ориентированных на маскулинные приоритеты в политике. Поскольку среди этих справедливо критикуемых приоритетов снова довлеют сила, вооружение, ксенофобия, конфликты, войны, принуждение, противостояния и так далее и тому подобное. То есть, всё то, что ведёт к риску жизнями миллионов молодых людей – к риску теми самыми жизнями, которыми имеют законное право распоряжаться только женщины, которые эти жизни даруют, порождая их и пестуя! Для кого? Для «хладнокровных» генералов, для правительств, которые заменят живых сыновей металлическими медалями под гром металлических военных оркестров и не менее торжественный гул речей о святом долге?

Но свят ли тот долг, который заставляет хоронить детей и гордиться их смертью? И не символичен ли тот факт, что с приходом к власти некоторых женщин детская смертность резко снижается во всех вверенных им регионах, с приходом же других женщин – только увеличивается?

Следовательно, дело не в том, женщина или мужчина стоит у руля политики. Скорее, дело в том, на какой культуре воспитаны эти власть предержащие люди: и женщины, и мужчины. И каково соотношение в их душах «человеческого» и «металлического».

Поэтому хотелось бы акцентировать внимание коллег-гендерологов на том внешне не значительном факте, согласно которому любую гендерную политику в любой стране следовало бы начинать с ревизии её культуры на предмет не столько явных, сколько скрытых пороков сексизма, царящих в её недрах.

Ведь сказано древними, что все большие перемены приходят в мир исподволь, «голубиными шажками». Шажки же эти, надо полагать, больше напоминают топот младенцев, чем рёв бомбардировщиков последних поколений, за штурвалами которых в последнее время мужчины всё чаще предлагают прокатиться женщинам, склоняя их к решению вопросов скорее политической, чем духовной эмансипации. И это вполне может объясняться подсознательным избеганием ответа на сугубо нравственный вопрос о том, на кого переложить взваленные сегодня на женщину рутинные обязанности, удлиняющие в два раза её рабочий день. А зря – вместе с нравственными причинами неравенства скорее бы исчезли и все его политические следствия.

Ярошенко Светлана, СПбГУ

ГЕНДЕРНЫЕ РЕЖИМЫ СОЦИАЛЬНОГО ИСКЛЮЧЕНИЯ:

ВЫЗОВЫ ПОЛИТИКЕ ГЕНДЕРНОГО РАВЕНСТВА

В докладе на основании данных лонгитюдного качественного исследования среди зарегистрированных бедных анализируется гендерный механизм социального исключения, т.е. каким образом гендерная идентичность участвует в формировании постоянной бедности и накоплении лишений в условиях постсоциалистической трансформации.

Одна из задач данного выступления – познакомить с результатами анализа серии последовательных глубинных интервью с зарегистрированными бедными, проведенных в 1999-2001 годах^³⁰и возобновленном десять лет спустя в одном из городов Северо-Запада России. Тогда, два раза в год проводились полуформализованные интервью с 60 респондентами (30 мужчин и 30 женщин) из числа зарегистрированных бедных в городе. В рамках того исследования в первую очередь отслеживалось влияние гендерной позиции на стратегии занятости^³¹. Однако, данные позволяют проводить анализ влияния гендерной позиции на материальное положение наших информантов и их семей, а также сравнивать опыт проживания в бедности мужчин и женщин. В докладе рассматриваются особенности такого анализа и предлагаются к обсуждению возможности учета полученных результатов в политике, чувствительной к гендерным различиям и ориентированной на гендерное равенство.

Теоретический анализ выстраивается исходя из того, что в начале 21 в. быть бедным – значит быть лишённым власти гражданином, неспособным контролировать жизненную ситуацию в сравнении с более властными (привилегированными) социальными группами. Непривилегированная позиция конструируется и воссоздается в ходе взаимодействия рынка и общества, политик управления бедности и индивидуальных стратегий выживания. В связи с этим важным механизмом воспроизводства бедности становится социальное исключение – (рас)порядок доступа к социальным благам, который выстраивается по нескольким основаниям и который постоянно воссоздается практическим действием людей. Данный (рас)порядок может считаться справедливым, быть одобренным и легитимным, а может восприниматься как несправедливость или нарушение гражданских прав. Как правило, в ситуации низкой чувствительности к ограничениям, имеющимся в обществе, а также в ситуации слабого осознания прав действие социального исключения неочевидно. В частности, неочевидно влияние гендерной позиции (социального пола), которая в комбинации с экономическим классом (положением в системе производства) играет важную роль в воспроизводстве новой бедности сегодняшней России. Совместное проявление этих составляющих социального неравенства опосредовано действующими политиками распределения благ внутри и вне домохозяйства, т.е. в частной сфере и на уровне формирующейся социальной политики. В результате гендерная позиция вносит вклад в смягчение или, напротив, усиление противоречий и исключения.

Результаты исследования свидетельствуют, что устойчивые практики решения жизненных проблем на уровне домохозяйства и принятые в российском обществе правила (нормы) распределения обязанностей между мужчинами и женщинами существенно влияют на риск оказаться в числе социально-исключенных. В них по-прежнему бытуют (распространены) традиционные представления о разумном разделении труда между мужчиной и женщиной, согласно которым первые обязаны обеспечивать семью, а вторые – обслуживать в обмен на достойное содержание. С одной стороны, в такой реакции проявляется критика советской традиции отношения к гендерному равенству, как исключительно тождеству мужчин и женщин, якобы безболезненной и легкой подмене женщинами мужчин: в поле и за станком, в обеспечении семьи и в воспитании детей. Критическое отношение к последствиям реализации советской псевдоэгалитарной политики безоговорочного равенства мужчин и женщин проявляется в неприятии идеи гендерного равенства в целом. С другой стороны, такое упрощение, используемое в советское время государственной политикой ускоренной индустриализации, сегодня (в рыночных условиях) используется людьми в повседневных практиках для утверждения защитного и не проговоренного опыта решения жизненных трудностей. Образ «сильной» женщины, которая «и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет» уже не вызывает доверия. Среди бедных критическое отношение к последствиям его реализации оборачивается вытеснением из семьи мужчин, несостоявшихся как кормильцев. А среди более состоятельных слоев – манипулированием возможностями, предоставляемыми постсоветской средой, в которой образованная, сознающая личные интересы женщина может быть успешной как в профессиональной, так и в частной сфере. Ей, при желании и осознании того, как работает механизм исключения, удается не только казаться, но и быть автономной и сильной, эффективно использующей рыночные правила игры и существующие правовые возможности компенсации неудач (беременности, развода, лишения материнских прав, безработицы, семейного насилия и т.д.). Однако, в обоих случаях такая реакция – это результат низкой значимости в обществе тех ролей, которые связаны с заботой и эмоциональной работой и которые, несмотря на попытки молодых людей договариваться с партнерами, и таким образом достигать баланса между личной и профессиональной реализацией, между «домом» и работой», между «самореализацией» и «служением» остаются незаметными и по-прежнему маркируются как «мужские» и «женские», как более и как менее значимые.

1 ссылка скрыта

2 Словарь Википедия dia.org/wiki/Дискриминация

3 См., например, Гидденс Э. Социология, пер. с англ., изд. 2-е, перераб. и дополн. УРСС, 2005

4 Большой толковый социологический словарь (Collins), Том 1 (А-О): Пер. с англ.-М.: Вече, Аст, 1999, С. 182

5 Лорбер, Дж.. Пол как социальная категория. // THESIS, Женщина, мужчина, семья. М., 1994, №6, сс. 127-136. ( ссылка скрыта) с.131

6 Калабихина И. Социальный пол и проблемы населения. М., Менеджер, 1995, с.11 u/women/texts/pol1r.htm

7 Исследователем в проекте является также Олимпиева Ирина Будимировна, научный сотрудник ЦНСИ.

8 См. Мезенцева Е. Гендерная экономика: теоретические подходы. В Гендерный калейдоскоп. Курс лекций. Под ред. М.Малышевой. М.: Academia, 2002, с. 310-331.

9 Здравомыслова Е., Темкина А. Исследования женщин и гендерные исследования на западе и в России // Общественные науки и современность, 1999, №6, Сс. 177-185

10 Здравомыслова Е., Темкина А. Исследования женщин и гендерные исследования на западе и в России // Общественные науки и современность, 1999, №6, Сс. 177-185, С.180

11Сайт ссылка скрыта

12Там же.

13Сайт g/ru/women/endviolence/situation.shtml

14Сайт g/ru/women/endviolence/situation.shtml

15Логика утопического проекта проста – т.к. благополучие общества напрямую связано с эффективностью его экономической системы, то, и, необходимо, эту эффективность довести до экстремума. Последнее означает перекрыть все ее неконтролируемые стоки – прежде всего, это повседневная сфера жизни как неконтролируемое пространство выражения частного желания.

16Французский философ-утопист XVIII в.

17Фурье заявляет о трех группах паразитов (домашних, социальных, и дополнительных), обозначая таким образом людей, не вносящих вклад в общественное производство, но забирающих при этом его ресурсы для своего существования.

18Это, например, сифогранты, у ”Утопии” Т. Мора.

19Своеобразная дополнительная прибавка к съедаемому.

20Предположительно, действительно существовавшего закрытого сообщества, практикующего аскетический образ жизни и стремящегося к реализации духовных задач.

21Харчевые фабрики, выражаясь языком того времени.

22По большему счету, именно женщина является автором кулинарного тела культуры. Согласно К. Леви-Стросу, женщина выступает автором пищи внутренней, домашней, повседневной — той, что формирует идентичность каждый день. В то же время, основная роль в приготовлении пищи праздничной, принадлежит мужчине.

23Вспоминается надзирающий за коллективной трапезой сифогрант, все в той же «Утопии» Т. Мора.

24Мечты о такой пище встречаются в утопической «Новой Атлантиде» Ф. Бэкона.

25Даже поверхностный анализ журналов «Работница», «Общественница», как рупора гендерной политики 1920-х годов, дает возможность увидеть противопоставление темной невежественной женщины прошлого и получающей образование - приобщающейся к культуре женщины настоящего.

26Греховные — в рамках религиозного сознания.

27Благодарность подконтрольного субъекта по отношению к надзирающей власти есть отдельный важнейший пункт во всей структуре их отношений.

28Ф. Арьес (автор исследования «Тоталитаризм и авангард») удачно заметил, что тоталитарная власть стремится обольстить — в ее задачи не входит механизм насилия как приоритетный - он, скорее, является дополнительным по отношению к обольщению.

29Можно предположить, что третьего варианта не дано. А второй вариант представлен социальной политикой европейских стран.

30 Исследование проводилось при финансовой поддержке ИНТАС (INTAS-97-20280). Проект «Гендерные различия стратегий занятости в России», научный руководитель – Сара Ашвин (Лондонская школа экономики)

31 Более подробно описание методики проведения исследования см.: Ashwin, Sarah (ed.) 2006. Adapting to Russia’s New Labour Market. Gender and Employment Behaviour. London: Routledge: 1–31

Blog

Тезисы международной научно-практической конференции

Содержание