Фракция правых в III государственной думе (1907-1912) Раздел 07. 00. 00 Исторические науки

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Государственной Думе Федерального Собрания РФ 27 июня 2007 Врамках доклад, 147.4kb.
• П. А. Столыпин (из речи в Государственной Думе, 5 декабря 1908 г.), 302.03kb.
• Международного Форума «От науки к бизнесу», 50.15kb.
• Отечественная историография о роли США в развязывании "холодной войны". Раздел 07., 598.2kb.
• Программа политической партии "союз правых сил", 148.6kb.
• Философия науки, 1477.04kb.
• В. В. Путин На выступлении в Государственной Думе с отчётом о деятельности Правительства, 955.48kb.
• Iii, подтема III, гл. 1, раздел 2, подраздел, 852.91kb.
• Курс «управление проектами» Авторы: Сооляттэ Андрей Юрьевич (Раздел I) Шулимов Андрей, 6709.56kb.
• Курс «управление проектами» Авторы: Сооляттэ Андрей Юрьевич (Раздел I) Шулимов Андрей, 6710.07kb.

Основное содержание работы.

Во введении определяются предмет, проблематика, цели и задачи исследования, дан обзор источников и литературы.

В первой главе («На пути в третью Думу») проанализированы «думский опыт» правых (участие в Государственных думах 1-го и 2-го созывов), ход и результаты осенних выборов 1907 г., представления правых о перспективах и задачах III Думы. В I Думе как минимум 30 депутатов (не считая октябристов) обозначили свою оппозицию либеральным и революционным тенденциям в работе палаты. Но отсутствие организованности, нехватка авторитетных лидеров привели к тому, что присутствие правых в палате просто не было замечено. Во II Думе правое меньшинство (вместе с октябристами и беспартийными) составило уже пятую часть депутатского корпуса. Ему удалось заявить свои позиции по всем направлениям думской работы, однако реального влияния на ход дел они оказать не могли.

Выборы сентября-октября 1907 г. показали, что правомонархические силы по-прежнему плохо интегрируются в новую политическую систему. Но пассивность и конфронтационная бескомпромиссность центра были в значительной степени компенсированы активностью местных организаций и готовностью их к заключению блоков с либерал-консерваторами. Итоговые данные обещали правым если не абсолютное, то относительное большинство в Думе. Основной задачей правых депутатов было обозначено окончательное подавление революционного движения и преодоление революционного наследия в нормативной сфере, упорядочение государственно-правового режима. Отстоять самодержавие и восстановить его во всей полноте было смыслом черносотенного движения; это распространялось и на думскую практику.

Во второй главе («Политическая борьба в третьей Думе») дана характеристика состава фракции правых и её участию во внутридумской фракционной борьбе. Дробление думской правой уже в первые месяцы работы оставило в рядах защитников самодержавия только полсотни депутатов. Фракция оказалась скомпонована из четырёх социальных групп: дворян-землевладельцев, православного духовенства, крестьян-земледельцев и городской интеллигенции. Ведущую роль в определении общей стратегической линии и осуществлении её играли помещики и интеллигенты. Крестьяне неизменно держались особняком. История правой фракции III Думы показала высокую степень дискретизации традиционного общества, вскрыла глубину конфликта поместного дворянства и крестьян-землевладельцев — вопреки всячески подчёркивавшейся всесословности правомонархического движения.

Идеологи СРН уже загодя определили задачей правых депутатов в Думе создание «сплочённой оппозиции» «боевому отряду конституции», а стратегической целью — противостояние «конституционно-бюрократическому блоку», в будущем доминировании которого черносотенцы не сомневались. Правым удалось закрепиться в думском руководстве, получить два места в президиуме и, если не прямо влиять на ход работ Думы, то, по крайней мере, громко заявлять собственное мнение. Но в остальном они не в меньшей степени, чем левые, оказались на периферии законотворчества, особенно с начала 1909 г., когда Дума взялась за общее обсуждение ряда принципиальных, масштабных реформ.

В третьей главе изложены позиции правых по основным направлениям законодательства. Доминирующее в советской историографии мнение о сущности расхождений между реакционерами и реформаторами начала ХХ века сжато определил В. С. Дякин: «По мере углубления общего политического кризиса в стране всё более острыми становились разногласия в вопросе о методах борьбы с революцией, о том, ускоряют ли умеренно-буржуазные реформы наступление революции, или предотвращают её. По сути дела этот же вопрос находился в центре противоречий между бонапартистским и легитимистским течением внутри самодержавно-крепостнического лагеря»²². История борьбы вокруг реформаторских законопроектов в III Думе показывает, что вопрос в центре противоречий стоял более широкий — о дальнейшем пути развития России. Для умеренной массы и либерал-консерваторов, на которых пытался опереться Столыпин, революция заключалась в системе актов насилия и смене отношений собственности. Для правомонархистов революция означала в первую очередь крушение самодержавия. И умеренно-буржуазные реформы контрреволюционерам «второго типа» резонно представлялись не просто «ускоряющими наступление» революции, — они являлись с этой точки зрения её этапом, составной частью.

Правые открыто заявляли о неприемлемости столыпинской концепции реформ. Выражая общее мнение, Э. А. Исеев предупреждал: «…сознательно или бессознательно, но наши реформы ведут Россию к республиканскому строю правления»²³. Не оставляя попыток повлиять на правительственную линию, в том числе — с помощью думской трибуны, правые монархисты никогда не числили себя в союзниках Столыпина. «Правительство, опираясь на правую политику Думы лишь в вопросах социальных и экономических, всё своё строительство в области государственного обновления, — законы вероисповедные, штаты военного и морского ведомства, досрочное освобождение, условное осуждение, — проводит кадетскими голосами», — считал С. И. Келеповский²⁴. А обоюдные уколы просто маскировали прочный союз бюрократии и либеральной оппозиции. О позитивной работе в таких условиях думать не приходилось. Значение III Думы представлялось преходящим. «Нам надо ярко и всесторонне освещать, развивать, отстаивать в Думе свои взгляды…; надо поддерживать правительство в тех его начинаньях, пока, к сожалению, немногочисленных, где его взгляды с нашими совпадают…; надо, наоборот, обезвредить, свести на нет противоречащие нашим взглядам правительственные начинания…, надо, наконец, выяснить, подчеркнуть все недостатки, все слабые места наших политических противников… Но обращаться нам к этой Думе с проектами крупных реформ — ни малейшей пользы и большой вред», — настаивал Г. Г. Замысловский²⁵.

Накануне открытия Думы сторонники самодержавия ещё могли питать иллюзии о том, что с помощью «русского по духу» представительства возможно будет окончательно подавить революционное движение и преодолеть «крамольное» наследие в нормативной сфере, упорядочить государственно-правовой режим. Но практические достижения за пять лет здесь оказались минимальны. Единственным крупным законопроектом, целиком приемлемым для правых было уравнение русских граждан в правах с финляндцами на территории этой северо-западной окраины империи. Да и эта инициатива на практике осуществления не получила. По аграрной реформе единства в рядах правой фракции не обнаружилось; в сфере реформирования местного самоуправления и суда, а также системы народного образования удалось не более, чем «возвысить голос».

В четвёртой главе («Правая фракция и правомонархические организации») прослежены связи между думской фракцией правых и правомонархическим движением, а также определено значение Думы как одного из факторов, определивших кризис черносотенных партий после 1907 года. Среди правых монархистов доминировало восприятие государства как пирамидальной структуры с чётко разделёнными уровнями, в которой власть осуществлялась только по нисходящей. Царь, обладатель верховной власти, делегировал её государственным органам; основание пирамиды составлял безвластный — но не безгласный народ. Общение народа с любым властным институтом было потому чисто вербальным и заключалось в испрашивании у него того или иного акта властвования, либо в критике уже совершённых. Таким образом, и Дума (а правая фракция в частности) становилась адресатом союзнических телеграмм, не более. На депутатов можно было оказывать давление в конкретных случаях, но не направлять их деятельность. Опосредованное соучастие во власти через своих представителей не рассматривалось черносотенцами как практическая задача.

Положение фракции внутри монархического движения было неопределённым и не соответствовало традициям парламентской политики. Подавляющее большинство черносотенных союзов ориентировалось не на практическую политику «мирного времени», а на решение конкретных задач — массовое сопротивление революционному движению и преодоление последствий революции. Немногие отрицали необходимость выборного представительства, практически все стремились получить места в Думе, но редко кого занимал вопрос использования партией думских механизмов. Сразу по избрании депутаты оказывались отрезанным ломтем: от них требовали верности монархическому кредо, им посылали ободряющие телеграммы, полные патетики, им предоставлялось право решающего голоса на Съездах русских людей, но систематически регулировать непосредственную деятельность фракции извне никто не пытался. Дело ограничивалось частными рекомендациями по конкретным законопроектам.

Основание Пуришкевичем в начале 1908 г. Союза Михаила Архангела стало единственной состоявшейся попыткой создания всероссийской думской правомонархической партии. Главная палата СМА издавала и рассылала на места важнейшие речи депутатов, материалы к запросам. В её заседаниях нередко участвовала почти вся правая фракция. При Палате создавались комиссии, непосредственно связанные с думской работой; Палата усердно искала материалы для запросов и законопроектов. Но структурные особенности СМА, где Главная палата поглотила партию как политический субъект, и местные отделы вели местную жизнь, почти не взаимокоординированную, помешала ему стать опорой фракции во внедумской политике; Союз ограничивался тем, что дублировал её функции.

Всегда была очень заметной роль членов правой фракции III Думы в деятельности Объединённого дворянства. Но оно не было политически монолитно: на съезде 1912 г. в списках уполномоченных на 10 правых думских депутатов присутствовали 4 члена фракции русских националистов, 5 — группы независимых националистов, 7 депутатов-октябристов. Кроме того, политическая активность Объединённого дворянства в 1907—1912 гг. неуклонно снижалась, достаточное внимание уделялось лишь законодательным вопросам, непосредственно относившимся к дворянскому сословию. Съезды представляли для их участников большее значение не как фактор, а как факт политической жизни. Осуществление политической воли Объединённого дворянства исчерпывалось изложением взглядов на законодательный процесс (преимущественно внутри сословия, а также на Высочайших аудиенциях). По отношению к фракции правых Объединённое дворянство оставалось лишь «теоретическим выразителем взглядов», аналитическим центром, поставлявшим материал для законотворчества.

Идейную и техническую поддержку фракции правых оказывало петербургское Русское Собрание. Доклады, устраивавшиеся в Собрании, были ориентированы на думскую проблематику и являлись своего рода политическими консультациями для депутатов. Другой формой были «беседы», на которых обкатывалась аргументация для выступлений с кафедры Таврического дворца. В Русском Собрании долгое время проходили закрытые совещания правой фракции, было организовано планомерное общение правых групп Думы и Государственного совета. Думские депутаты были задействованы и во внутренней жизни Собрания. Они участвовали в руководстве организации, регулярно выступали в качестве докладчиков.

От непосредственного участия в борьбе с укреплявшимся строем думской монархии Русское Собрание воздерживалось. Но именно оно стало базой для сплочения думских правых. В стенах Собрания депутаты «нашли гостеприимное сосредоточие для сближения с единомышленниками, углубления своих познаний и взаимного обмена мыслей», «черпали силы для отражения непрерывного натиска врагов русской государственности» (из телеграммы фракции Русскому Собранию в связи с его десятилетием)²⁶. Ни по одному из обозначенных направлений успех не был безусловным, что объяснялось недостаточностью как ресурсов, так и затрат, но все же значение Собрания для деятельности правой фракции III Думы оставалось не меньшим, чем роль Главной палаты СМА, и заметно большим сравнительно с другими монархическими организациями и их руководящими органами.

Впервые голоса о необходимости роспуска III Думы раздались среди членов правомонархических союзов уже в середине ноября 1907-го, после принятия «крамольного» думского адреса Государю, ставшего декларацией умеренных конституционалистов. Начавшаяся законодательная деятельность палаты укрепила недовольных в своем мнении. В первой половине 1908-го авторы «Русского знамени» уделяли поношению нижней палаты по несколько материалов в каждом номере. Идея роспуска муссировалась активно, особенно в письмах и обращениях с мест. Те, для кого столь высокий градус радикализма был неприемлем, рекомендовали правым депутатам использовать Думу в своих целях, а законодательную работу, как явно бесперспективную, игнорировать. Но и положительные характеристики думских трудов были нередки. Собственно, два мнения о Думе существовали как бы сами по себе, не пересекаясь.

Центральное же руководство СРН было в 1908 г. расширено именно за счёт «вошедших во вкус конституции» думцев. Четверо стали членами Главного совета, а шестеро — кандидатами в Совет. Такой шаг должен был поднять авторитет Главного совета и сплотить вокруг него региональные организации. Однако думцы не проявили желания нагружать себя, помимо законотворческой работы, ещё и разбором частных проблем местных отделов Союза (а более серьёзные темы поднимались в Главном совете редко). Только Н. Е. Марков и группа его соратников стали относительно усердными сотрудниками Совета. Но перед ними стояла другая цель — захват руководства в Совете в свои руки, — что и было полностью осуществлено за полтора года. Сторонники Дубровина были разрознены, им удалось удержать под контролем лишь партийную газету «Русское знамя» и часть столичных отделов; полностью сорганизоваться они смогли только к концу 1911 г.

События весны 1909-го, когда левоцентристское большинство приняло ряд вероисповедных законопроектов, означавших первый шаг к отделению церкви от государства, а также устроило в стенах палаты открытый суд над СРН в рамках обсуждения запроса по делу об убийстве кадета Герценштейна, позволили большей части правых монархистов вне Думы вынести ей окончательный приговор. Весенний кризис заставил радикалов усилить давление и на фракцию. «Русское знамя» активно высказывало недовольство «тактикой малых дел». «Осаживая кадетско-октябристскую Думу и призывая ее к законности и порядку, правые дают ей возможность на долговременное существование, на постепенное разрушение Православия, Самодержавия и развращение русского народа. Как видно, роль правых незавидна и некрасива»²⁷. Участились призывы «выйти из состава Думы в отставку» либо составить отдельную группу депутатов и решать очередные дела самостоятельно, независимо от решений думского большинства, входя с докладами о текущих делах к Государю.

Тезис о борьбе за лидерство в СРН между «деятелями «вчерашнего дня»» и некоей «думской группой», «парламентариями, занятыми реальной политической деятельностью» — всего лишь расхожий миф. Можно говорить скорее о «марковской» группе, действительно отчасти состоявшей из думцев, прежде всего, земляков-курян. Но значительная часть депутатов, пришедших в Главный совет одновременно с Марковым, порицала его узурпаторские действия, выражала прямые симпатии дубровинцам и вскоре покинула обновленческий Совет. Первоначально дубровинцы готовы были идти навстречу этим настроениям; у них преобладало стремление спровоцировать «чистку» фракции, которая на практике заключалась бы в удалении нескольких «неверных», марковской группы. Но ко времени организационного оформления дубровинского СРН они окончательно перешли на позиции критики Думы извне.

Если одной из причин создания СМА была борьба Пуришкевича «за думцев», то Марков боролся исключительно за власть над СРН. Характер взаимоотношений СРН с фракцией после того, как в нём взял верх Марков, нисколько не сдвинулся в направлении, обозначенном ранее Пуришкевичем. Заседания обновленческого Главного совета по-прежнему посвящались почти исключительно внутренним организационным вопросам.

III Дума, главное орудие либерально-консервативной политики Столыпина, сыграла свою роль в расколе правомонархического движения. Само существование лояльной Думы дало возможность самоопределиться интегристскому и экстремистскому направлениям. Именно вокруг позиции правых в Думе завязалась дискуссия о тактике черносотенцев в период мирного реформирования. Чётко обозначились два варианта — радикальная оппозиция, неучастие в бесперспективной, поглощающей силы политической борьбе, либо интегрирование в новую систему (не отрицая её врождённой порочности), с целью смягчить отрицательное воздействие правительственного курса на жизнь страны.

Примечательно, что за спорами о тактике был забыт вопрос о стратегической линии правых монархистов, о путях достижения политического идеала. Впрочем, не столько забыт, сколько намеренно проигнорирован. Это и стало причиной банкротства черносотенных организаций. Правые предпочитали сосредоточиться на обороне незыблемости самодержавного строя, православия как основы русской жизни, державного первенства русского народа, в то время как все эти, — и другие, более частные, — ценности традиционного государства, юридически будучи лишь поколебленными, на практике всё более превращались в пустой ритуал. Исторический выбор в пользу общественного устройства Нового времени был сделан давно, и с каждой эпохой преобразований закреплял свою бесповоротность.

В пятой главе («Правые монархисты в системе думской монархии») проанализировано отношение правых к «обновлённому строю» и особенности их самоопределения внутри структур, заданных Основными законами 1906 года.

Традиционно принято определять правую фракцию как сегмент право-октябристского большинства, полноценную деталь столыпинских «качелей» в III Думе. Действительно ли правые принадлежали к большинству — вопрос в известном смысле формальный. Арифметически большинство из умеренных и октябристов складывалось и без участия правых; какое-то значение их голоса имели лишь когда октябристская фракция раскалывалась. Главное же: правым, в отличие от националистов, октябристов и кадет, практически никогда не принадлежала инициатива в Думе. Существо думского законотворчества определялось только этими тремя фракциями. В комиссионной работе правые тоже оказались оттеснены на второй план. Кадеты, прогрессисты и левые восполняли своё недостаточное участие в создании законов активной запросной деятельностью. Участь правых здесь оказалась более печальной. В сфере надзора за исполнительной властью лево-октябристское большинство безусловно доминировало. Правые проявляли настойчивость, но большинство их запросов оказалось похоронено в комиссии, а значительная часть отвергнута.

Скромные успехи в борьбе с либеральными инициативами думского большинства отчасти удавалось компенсировать благодаря Государственному совету. На него делалась ставка, когда неприемлемый законопроект не удавалось затормозить в Думе. Такая линия велась вполне открыто и была в общем успешной — несмотря на то, что до 1911 года большинство в Совете составляли центристы.

Работу в Думе правые воспринимали как род войны, — войны за правду, «за Веру, Царя и Отечество» — бескомпромиссной, открытой, позволяющей игнорировать парламентские ритуалы. Традиционалистский политический универсализм предполагал объединение в качестве не просто одной из думских сил, а носителей единственно возможной истины. В Думе были правые — и «неправые». Потому и компромисс представлялся безнравственным. Наиболее актуальной для правых депутатов была борьба «за Царя». Именно по принципу отношения к самодержавию можно отделять «чистых» правых, реакционеров, традиционалистов, в III Думе образовавших фракцию правых, от тех, что служили «лёгким тормозом» Столыпину в осуществлении его реформаторской программы, а затем, когда инициативу в руки целиком взяла бюрократия, оказались забыты за ненадобностью, — но всегда могли быть востребованы как модернизационная общественная сила.

«Самодержавники» — наиболее корректный консолидирующий термин для членов правомонархических организаций, независимых публицистов и общественных деятелей, для героев этой работы. Только некоторая неуклюжесть такого определения заставляет использовать менее конкретные формулы: «правые монархисты» (топологически верно, но недостаточно содержательно) или «черносотенцы» (термин, который вполне можно относить только к членам массовых политических союзов).

Правые декларировали собственную аполитичность и внеидеологичность, провозглашая главными критериями в законотворчестве христианскую нравственность и «обывательский» практицизм. Представляя своё мнение о том или ином законопроекте, правые старались исходить не из каких-то идеологических концепций, а из чисто практических критериев, из соответствия вводимых норм существующим условиям. Законодатели, настаивали они, призваны были кодифицировать и вводить в определённые рамки уже установившиеся обычаи, корректировать в том же направлении прежнее законодательство, а не навязывать стране собственные идеалы.

Правые монархисты были неустанными критиками всей системы думской монархии, и внутридумских порядков в частности. Им была принципиально чужда партийность, как признак либеральной атомизации политического пространства. Дума, настаивали они, по самому своему составу, не могла решать задач, стоявших перед страной: разноплеменная, нерусская Дума занималась чисто русскими вопросами; антигосударственная Дума, где добрую треть составляли кадеты и левые, занималась государственным строительством; неправославная Дума решала церковные вопросы. Правые утверждали: не являясь парламентом с точки зрения правоведческой, Дума стала эффективным инструментом насаждения представительного строя. Традиционным стало обвинение в бюрократизации Думы, образовании слоя выборного чиновничества, чуждого народу ничуть не менее, чем назначаемое.

Черносотенные идеологи предлагали как частные меры по коррекции законотворческого механизма, так и глобальные проекты его перестройки. Предложения имели основными целями изменить взаимоотношения Думы и самодержца (чтобы Дума не стала шагом к конституционному строю); очистить состав Думы от революционеров и инородцев; уничтожить партийный характер представительства; обеспечить реальное представительство региональных интересов. Однако участие правых депутатов в практической борьбе за воплощение таких планов не стоит преувеличивать. Итоговая оценка собственно III Думы, выданная справа также была сугубо отрицательной. Но с Думой примирились как с фактом текущей жизни, и дальнейшую стратегию определяли исходя из неизбежности дальнейшего существования этого поля политической борьбы.

В заключении подводятся итоги исследования и формулируются общие выводы. История правой фракции III Думы стала историей самоопределения сторонников самодержавия внутри трансформирующегося политического и общественного строя — внешне ещё родного, но по сути уже враждебного. Главной проблемой приверженцев самодержавия в промежутке между двумя революциями была неспособность определиться с настоящим, сказать ему «да» или «нет», разобраться, возможна ли реализация монархического идеала без радикальной перестройки не только собственно государственного устройства, но и всей системы социальных отношений, экономического строя и духовных ориентиров русского общества начала ХХ века. Большинство правых вплотную подходили к отрицательному ответу. Но редко кто отваживался высказать его — это требовало подкрепить проекты построения нового мира действиями по разрушению старого. Ведь если с помощью механизмов наличествующей системы восстановление «государства правды» неосуществимо, то требуется деконструкция самой системы.

Программа Столыпина лишь делала законодательство адекватным существующему миропорядку, его динамике. Правые защищали то, что было уже не обязательно (служба, вера, самодержавие, родина) — а смысл эти институты получали лишь в своей универсальности: вера как тотальный процесс; царь как безальтернативный источник правды, реальной власти, как единственный структурный императив жизни общества в добре; отечество как целостное пространство.

Кризис правомонархического движения, начавшийся как ответная реакция на спад революционной активности и завершившийся обвальным крахом февраля 1917-го был, в первую очередь, кризисом идентичности. Правые продолжали упорную борьбу за существующие структуры власти, главным образом, — через Думу, играли по установленным правилам, но в возможность выигрыша в массе своей уже не верили. Традиционный миропорядок крошился, был дискретен, восстановление его требовало коренной ломки всего существующего порядка. Но неизбежность такой ломки по-прежнему отрицалась.

Основной проблемой правых монархистов в третьеиюньской монархии было то, что они не могли заставить себя открыто признать иллюзорность традиционных форм и определить, каким должен быть рывок в будущее (в отличие от социалистов, четко представлявших и контуры будущего, и принципы рывка). Секуляризация общественного сознания, отторжение им традиционных схем, а соответственно и кризис легитимности самодержавия воспринимались правыми как недуги деформированной ментальности отечественной элиты — а между тем, это были уже системообразующие факторы русской жизни. Превращение «Мира Божьего» в «Современный мир» в 1906 году было закреплено юридически — но правые, боясь встать лицом к лицу с действительностью, по прежнему оперировали категориями первого как вполне реальными.


По теме диссертации опубликованы и находятся в печати работы:

Ромов Р. Б. Чёрная сотня и экстремизм // Труды научной конференции студентов и аспирантов «Ломоносов-2000». История. — М., 2000. — С. 30—32 (0,1 п. л.).

Ромов Р. Б. Правые в I Государственной думе // Эхо. Сб. статей по новой и новейшей истории Отечества. Вып. 3 / Московский педагогический университет. — М.: Народный учитель, 2000. — С. 47—51 (0,3 п. л.).

Ромов Р. Б. Правомонархические организации на выборах во II Государственную думу (1907 г.) // Вестник Московского университета. Серия 8. История. — 2001. — № 5. — С. 22—45 (1,2 п. л.).

Ромов Р. Б. От какого наследства мы отказываемся? (Рец. на: Политические партии России: история и современность. М.: РОССПЭН, 2000) // Свободная мысль-XXI. — 2000. — № 12. — С. 115—116 (0,25 п. л.).

Ромов Р. Б. Планка задана. (Рец. на: Ю. И. Кирьянов. Правые партии в России. 1911—1917. М.: РОССПЭН, 2001) // Свободная мысль-XXI. — 2001. — № 9. — С. 123—124 (0,2 п. л.). Англ. пер.: Social Sciences. — Vol. 33, № 2 (2002). — P. 139—141.

Ромов Р. Б. Русские консерваторы на рынке идеологий. (Рец. на: М. Н. Лукьянов. Российский консерватизм и реформа, 1907—1914. Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 2001) // Свободная мысль-XXI. — 2002. — № 7. — С. 124—126 (0,3 п. л.).

Ромов Р. Б. Духовенство и правые монархисты: причины альянса (случай третьей Думы) // Богословские труды. Материалы конференции Св.-Тихоновского богословского ун-та. Москва, январь 2002. — М.: Св.-Тихоновский богословский ун-т, 2003. В печати (0,5 п. л.).

Ромов Р. Б. На совете нечестивых: Государственная дума в оценках правых депутатов (1907—1912) // Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. Сб. ст. [Вып. 2]. — Воронеж: Изд-во ВГУ, 2003. В печати (1,1 п. л.).

Ромов Р. Б. Третья Дума и раскол в правомонархическом движении // Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. [Вып. 3]. — Воронеж: Изд-во ВГУ, 2003. В печати (1 п. л.).