Кустарно-промысловая кооперация поволжья в условиях нэпа 07. 00. 02 Отечественная история
| Вид материала | Автореферат диссертации |
- Темы курсовых работ для студентов дневного отделения и озо н рук. Боркова, 83.1kb.
- Провинциальное общество и отечественная война 1812 года (на материалах Среднего Поволжья), 686.52kb.
- Журавлёв Александр Михайлович сельское учительство и власть в условиях коллективизации, 448.74kb.
- Международная научно-практическая конференция «кооперация: история и современность», 28.8kb.
- Соловьёв Валерий Юрьевич Русская крестьянская община в пореформенный период 1861-1900, 779.99kb.
- Промысловая кооперация в потребительском рынке советского общества: опыт преодоления, 381.4kb.
- Социальные представления и поведение российсского крестьянства в начале ХХ века. 1902, 906.89kb.
- Эволюция мещанского сословия в системе социально экономических отношений нижнего поволжья, 352.59kb.
- Рабочая программа учебной дисциплины отечественная история для специальностей: тм 120100;, 142.24kb.
- Вклад российских немцев в экономическое развитие поволжья второй половины XIX начала, 575.61kb.
В первом параграфе «Возникновение, размещение и условия функционирования кустарно-ремесленного производства» отмечается, что одной из особенностей экономики России начала ХХ в. было широкое развитие кустарно-ремесленной промышленности, которая в отличие от Западной Европы получила распространение, прежде всего, в сельской местности. Данное обстоятельство относилось и к рассматриваемому региону, где около 90 % населения было занято в аграрном секторе. Анализ состояния экономики Поволжья показал, что промышленная продукция занимала незначительное место в общем валовом обороте, а выработка промышленных товаров на одного жителя была в 3,5 раза меньше, чем в среднем по стране.
Слабое развитие промышленности в регионе, не способной удовлетворить своей продукцией в полном объеме потребности населения в предметах первой необходимости, и преобладание в ее составе пищевой отрасли закономерно привело к возникновению и развитию кустарно-ремесленного производства.
Кроме того, продукция фабрично-заводской промышленности была достаточно дорогой из-за отдаленности заводов, складов и магазинов от деревень. К этому добавлялись плохие пути сообщения. Как следствие, крестьянин обращался за необходимыми товарами к соседу-кустарю.
Перечисленные факторы обусловили значительную роль кустарно-ремесленного производства в промышленном секторе региона. Так, в кустарно-ремесленном производстве только в Симбирской губернии было занято 40 % всех работающих, что превышало аналогичный показатель по Центрально-Европейской части России в три раза.
Вторым по значимости фактором, способствовавшим развитию кустарных промыслов и ремесел в Поволжье, являлось аграрное перенаселение, приводившее к росту малоземелья крестьян и низким доходам от занятия сельским хозяйством. В 1917 г. в Саратовской губернии только у 16 % крестьян хватало своего хлеба до нового урожая. Данное обстоятельство неизбежно вызывало возникновение и развитие различных промыслов и ремесел, пополнявших бюджет крестьянина чистым заработком дома или на стороне.
Размещение кустарно-ремесленного производства в различных губерниях региона было неравномерным. Наибольшее развитие оно получило в малоземельных Пензенской, Саратовской и Сибирской губерниях, а наименьшее в Самарской, где обеспеченность крестьян землей была значительно выше, а также Астраханской губернии, население которой основной доход получало от рыбного промысла.
Еще одним важным фактором для возникновения и развития кустарно-ремесленного производства в Поволжье являлось богатство сырьевыми ресурсами. Наличие лесных массивов обусловило высокий удельный вес промыслов, связанных с обработкой дерева. В этой отрасли производства в отдельных губерниях региона было занято от 30 до 50 % кустарей и ремесленников.
Факторами, влияющими на состояние кустарно-ремесленного производства в Поволжье, были сокращение лесной площади и колебание урожаев. Первый фактор отрицательно отражался на деревообрабатывающих промыслах, имеющих приоритетное значение в регионе. Относительно второго фактора необходимо заметить, что большинство кустарных изделий изготавливалось для нужд крестьянского населения и сбывалось на местном рынке, в результате чего кустари находились в полной зависимости от покупательной способности местного населения, которая повышалась в урожайные годы и понижалась в годы неурожая и хозяйственных потрясений.
В досоветский период в Поволжье, несмотря на достаточно высокий уровень развития кустарно-ремесленного производства, процесс вовлечения мелких товаропроизводителей в кустарно-промысловые кооперативы протекал очень медленно, центры руководства кооперированной кустарной промышленностью в регионе отсутствовали.
Данное обстоятельство во многом было обусловлено тем, что низкие заработки подавляющего большинства кустарей и ремесленников не позволяли создавать кооперативные объединения, так как у мелких товаропроизводителей просто не хватало средств на отчисления в промысловую организацию.
Во втором параграфе «Кустарно-промысловая кооперация в условиях «военного коммунизма» анализируется кооперативная политика советской власти и ее последствия для кустарно-промысловой кооперации.
Сразу же после Октябрьских событий 1917 г. в основу хозяйственной политики большевиков был положен принцип организации кустарно-промысловых артелей в противовес единоличному производителю.
Государственная поддержка кооперации была закреплена в программе партии, принятой в марте 1918 г. После чего были организованы соответствующие государственные и кооперативные структуры.
В Поволжье работу по кооперированию кустарей и ремесленников возглавили созданные в 1919 г. кооперативно-кустарные отделы при ГСНХ, а с 1920 г. Губернские отделы по делам кустарной и мелкой промышленности и промысловой кооперации (Губкустпромы), которые обеспечивали сырьем и заказами мелких товаропроизводителей. Члены кустарно-промысловых кооперативов получали отсрочки по трудовой и военной мобилизации, им выдавались продовольственные пайки и предоставлялись другие льготы, имеющие большое значение в условиях военного времени.
Но при этом на местах практиковалось насильственное насаждение артелей и регламентация их деятельности, что не способствовало росту доверия к кооперативной форме производства.
Недоверие мелких товаропроизводителей к проводимой политике возрастало по мере дальнейшего внедрения в кооперацию военно-коммунистических методов регулирования. Если первоначально кооперативы строились на принципах добровольности, хозяйственной самодеятельности, самоуправления, материальной заинтересованности, то декретом СНК от 27 января 1920 г. «Об объединении всех видов кооперативных организаций» нарушались основные принципы кооперативного движения: добровольное членство заменялось обязательным, а все виды кооперации были подчинены потребительской. Самостоятельные кооперативные союзы упразднялись и заменялись губсельскосекциями и губкустпромсекциями в составе аппаратов губсоюзов потребкооперации. Царицынская газета «Борьба» в начале 1921 г. писала о том, что кустарно-промысловая кооперация, по сути, превратилась в филиал потребительской кооперации.
Стихийный рост артелей в 1920/21 хозяйственном году не сопровождался их объединением в союзы. Так, в Пензенской губернии с ноября 1920 г. по июль 1921 г. общее число артелей выросло в 2,4 раза, а количество кооперативов, состоявших членами местного Губсоюза, фактически осталось неизменным. Опыт работы Симбирской Губкустпромсекции показал ее недееспособность и убыточность. За время существования секции было зарегистрировано всего два договора о принятии кустарно-промысловых артелей в союзную сеть.
Параллельно Губкомами партии предпринимались попытки насильственного внедрения в руководство Губкустпромов коммунистов, что вызывало протест со стороны кооперативных работников. Вопреки декрету от 7 сентября 1920 г., запрещавшему национализацию артелей без согласования с соответствующими органами в Поволжье в начале 1921 г. велось открытое наступление на кустарно-промысловую кооперацию, выражавшееся в национализации артелей.
В целом можно отметить, что проводимая в эти годы государственная политика в отношении кустарно-промысловой кооперации носила противоречивый характер. С одной стороны, в условиях свертывания товарно-денежных отношений, кризиса снабжения и сбыта власть давала возможность кустарям и ремесленникам получать через Губкустпромы и другие государственные организации гарантированные заказы, сырье, полуфабрикаты и оборудование, что имело на тот момент решающее значение для сохранения мелкотоварного производства. С другой стороны, система запретительных мер сковывала частную инициативу мелких промышленников.
В условиях военного времени и борьбы за власть жесткая централизация экономики и стремление государственных и партийных органов подчинить своему контролю производственную деятельность мелких товаропроизводителей, были объективно обусловлены сложившейся на тот момент социально-экономической и политической обстановкой. Однако при переходе к мирному строительству подобная политика не могла стимулировать деятельность кустарей и ремесленников.
Глава III «Организационные принципы функционирования кустарно-промысловой кооперации в 1920-е гг.» посвящена анализу организационных преобразований в союзной и низовой сети кустарно-промысловой кооперации.
В первом параграфе «Эволюция организационной структуры кустарно-промысловой кооперации в 1921-1923 гг.» рассматривается процесс отделения кустарно-промысловой кооперации от потребительской и других видов кооперации. При этом отмечается, что спецификой кооперативного строительства в Поволжье, несмотря на декретированную в 1921 г. самостоятельность кооперативных систем, являлось преобладание смешанных кооперативных союзов. В регионе лишь в Пензенской губернии уже в 1921 г. был создан самостоятельный губернский кустарно-промысловый кооперативный союз (Губкустарсоюз), а в остальных губерниях в течение 1921-1923 гг. кустарно-промысловые кооперативы вошли в состав созданных смешанных (интегральных) кооперативных союзов.
Такое объединение стало следствием, во-первых, хозяйственной слабости каждого вида кооперации; во-вторых, с созданием объединений сельскохозяйственной и кустарно-промысловой кооперации охватывались все стороны производственной деятельности крестьянства. Кроме того, прямое давление в ряде губерний региона на объединение различных видов кооперации оказывали партийные организации.
Уже в начале нэпа представители кустарно-промысловых кооперативов выступали против смешения функций различных видов кооперации, считая, что в объединенной кооперации будут ущемляться интересы кооперированных кустарей и ремесленников. В Симбирской и Саратовской губерниях предпринимались попытки создания самостоятельных губернских центров кустарно-промысловой кооперации, но из-за противодействия со стороны партийных органов, пропагандировавших идею интегрирования различных кооперативных систем, они оказались неудачными.
Кроме централизованного создания кооперативных центров в регионе шел самостоятельный процесс создания кустарно-промысловых кооперативов, которые по своей структуре делились на кредитно-промысловые товарищества, трудовые артели и организовывались по принципу добровольного вступления в них и свободного избрания правления. Главными проблемами для кооперативов было отсутствие организационной связи между союзной и низовой сетью, отсутствие коллегиальных начал в работе правлений, организационная и хозяйственная слабость кооперативных объединений.
Во втором параграфе «Кооперативное строительство в 1924-1929 гг.» рассматривается процесс организационного укрепления кустарно-промысловой кооперации, выразившийся в создании во всех губерниях региона самостоятельных кустарно-промысловых союзов, что благоприятно отразилось не только на численном росте числа кооперативов и членов в них, но и на улучшении их хозяйственно-финансового положения.
В 1924 г. активизируется работа по выделению кустарно-промысловой кооперации из смешанных кооперативных союзов в самостоятельную систему. К этому времени властные структуры вынуждены были признать, что кооперативный «интеграл» лишает кооперативы самостоятельности, подрывает кооперативные принципы и доверие мелких товаропроизводителей. Анализ работы смешанных кооперативных союзов в Поволжье показал, что в них сельскохозяйственная деятельность велась за счет доходов от операций с кустарными изделиями, кооперированные кустари и ремесленники находились в ущемленном положении. Поэтому вполне закономерным выглядело создание в течение 1925-1927 гг. специализированных кустарно-промысловых союзов во всех губерниях Поволжья. Анализ различных статистических данных показал, что отделение кустарно-промысловой кооперации от сельскохозяйственной и кредитной способствовало значительному численному росту ее членов. Окончательное оформление кустарно-промысловой кооперации Поволжья в централизованную систему произошло в 1929 г., когда были созданы Средне-Волжский областной союз кустарно-промысловой кооперации и Нижне-Волжское краевое бюро кустарно-промысловой кооперации.
Особенностью реформирования низовой сети кустарно-промысловой кооперации являлось навязывание сверху, особенно во второй половине 1920-х гг., артелей с общей мастерской, а также реорганизация мелких кооперативов в крупные хозяйственно-финансовые организации. Данные преобразования были продиктованы не стремлением самих мелких товаропроизводителей, а государственной политикой направленной на обобществление мелкого производства для дальнейшего включения его в централизованно-плановую систему и в конечном итоге огосударствления.
В Главе IV «Хозяйственная и финансовая деятельность кустарно-промысловой кооперации» анализируются условия хозяйственной деятельности кооперативных союзов и кустарно-промысловых кооперативов в условиях относительной либерализации экономической жизни.
В первом параграфе «Хозяйственная деятельность кустарно-промысловой кооперации в 1921-1923 гг.» доказывается, что декретированные в 1921 г. привилегии и всемерная поддержка кустарно-промысловой кооперации со стороны государства на практике не реализовывались.
Перестройка хозяйственной деятельности кустарно-промысловой кооперации на началах нэпа происходила в условиях тяжелейшего кризиса, охватившего промышленность и сельское хозяйство, что закономерно привело к свертыванию мелкотоварного производства, в том числе и кооперированного, так как крайне низкая покупательная способность населения даже в условиях перехода к свободному товарообмену не позволяла кустарям и ремесленникам реализовывать свою продукцию. Кооперации очень сложно было конкурировать с частным капиталом, который быстрее приспосабливался к рыночному спросу и имел свободные денежные средства.
Государство в 1921 г. издает целый ряд декретов, направленных на поддержку кооперации в противовес частнику, что вполне соответствовало доктринальным основам правящей партии. Однако анализ деятельности кустарно-промысловой кооперации Поволжья свидетельствует о том, что проводимая государством налоговая политика являлась фактически средством экспроприации материальных ресурсов кооперативных объединений и вела к сокращению числа последних.
Значительно обострил хозяйственное положение кооперативов в регионе голод 1921-1922 гг., вызванный небывалой засухой, приведшей к неурожаю и сокращению посевных площадей. Члены артелей вынуждены были за бесценок продавать свою продукцию частным скупщикам, так как у Губкустпромов и кооперативных союзов не было средств для оплаты кустарных изделий. Банковское кредитование в этот период практически отсутствовало. Однако, даже в условиях острейшего кризиса кооперативные союзы и Губкустпромы пытались наладить торговую и производственную деятельность через сбыт кустарной продукции в другие регионы, заключение договоров с различными организациями.
В целом можно отметить, что вплоть до конца 1923 г. кустарно-промысловую кооперацию региона периодически «лихорадило», количественный состав кооперативов был крайне неустойчивым, а хозяйственно-финансовый кризис 1923 г. показал, что без реальной государственной поддержки кустарно-промысловая кооперация не выживет.
Во втором параграфе «Производственная деятельность кустарно-промысловых кооперативов в 1924-1925 гг.» рассматривается деятельность кустарно-промысловой кооперации в условиях государственной политики, направленной на снижения налогового бремени для кооперации, увеличения ее кредитования и создания других льготных условий, позволивших начать процесс хозяйственного укрепления кустарно-промысловой кооперации.
Хозяйственный кризис 1923 г., приведший к нарушению товарообмена между городом и деревней усилил интерес советской власти к кустарно-промысловой кооперации, способной в кратчайшие сроки насытить рынок дешевыми товарами широкого потребительского спроса. Поэтому уже в декабре 1923 г. для кооперативных организаций были введены налоговые льготы, а в 1924 г. им было предоставлено право на первоочередное получение долгосрочных кредитов. Кроме того, уменьшалась арендная плата, устанавливались пониженные ставки по банковским ссудам, полностью от промыслового налога освобождались члены кустарно-промысловых кооперативов в сельской местности. В результате наметился рост числа кустарно-промысловых кооперативов и членов в них, увеличился товарооборот, улучшилась ситуация по сбору паевых взносов.
Таким образом, именно 1924-1925 гг. стали переломными в производственной деятельности кустарно-промысловой кооперации, получившей широкую поддержку со стороны государственно-партийных органов и банковских структур. Положительную роль сыграла и благоприятная рыночная конъюнктура, при которой вся производимая кооперативами продукция успешно сбывалась на рынках Поволжья и других регионов. Как следствие, кооперация для мелких товаропроизводителей стала более привлекательной, чем работа на частного скупщика.
В третьем параграфе «Хозяйственное и финансовое положение кустарно-промысловой кооперации во второй половине 1920-х гг.» утверждается, что рассматриваемый вид кооперации укреплялся во многом благодаря государственной поддержке, но при этом делается вывод, что во многом такой протекционизм преследовал цель использования кооперации для вытеснения из производственной сферы сначала частного капитала, а затем и подчинение самой кооперации жесткому государственному контролю.
Усиление государственной поддержки кустарно-промысловой кооперации во второй половине 1920-х гг. было обусловлено тем, что в условиях начавшейся индустриализации дешевле было помогать кооперации, чем вкладывать деньги в развитие государственной легкой промышленности. Поэтому многие предприятия стали передаваться промысловой кооперации. Одновременно кооперация переходила на государственное плановое снабжение сырьем и материалами, а также сбыт продукции. Это, с одной стороны, укрепляло кустарно-промысловую кооперацию, но, с другой, усиливало ее зависимость от государства.
Об улучшении хозяйственного положения кустарно-промысловой кооперации Поволжья свидетельствуют следующие данные. Собственные средства Пензенского Кустпромсоюза в 1926 г. выросли в 4,7 раза по сравнению с 1925 г., а Астраханский Кустпромсоюз с 1925 по 1927 гг. увеличил свои средства в 15 раз. В сети Сталинградского Кустпромсоюза с 1 октября 1926 г. по 1 октября 1927 г. паевые капиталы выросли в два раза.
Однако укрепление финансового положения кооперативов сопровождалось ростом махинаций с денежными средствами. Отсутствие надлежащего учета ценностей, запутанность в отчетности, бесконтрольность расходования кооперативных средств, неосведомленность рядовых членов о делах кооперативов приводили к тому, что растраты приобретали систематический характер. Руководство Сталинградского Кустпромсоюза практиковало распространенную в настоящее время форму присвоения средств, в обиходе называемую «откат». В результате председатель Кустпромсоюза был отдан под суд. Во многих артелях открывались счета на несуществующих лиц.
Несмотря на указанные негативные явления, кустарно-промысловая кооперация Поволжья к концу 1920-х гг. превратилась в мощную хозяйственную структуру. Так, к 1930 г. промысловая кооперация Нижнего Поволжья по мобилизации собственных средств и сбору паевого капитала вышла на первое место по РСФСР.
В Главе V «Социальный компонент в организации и деятельности кустарно-промысловой кооперации» рассматриваются социальные аспекты проблемы, позволяющие выяснить, какую же роль партийно-государственные органы отводили кооперации в системе советских общественных отношений.
В первом параграфе «Внедрение «партийных сил» в управленческий аппарат кустарно-промысловой кооперации» анализируется политика властных органов, направленная на подчинение кооперации своему влиянию.
Новая экономическая политика, предоставившая относительную свободу кооперации в хозяйственной деятельности, не подразумевала отказа правящей партии в стремлении подчинить своему контролю центральный кооперативный аппарат, а затем и остальные звенья. Поэтому уже осенью 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) образовало комиссию по партийной работе в кооперации, которая вела надзор за персональным составом кооперативных центров.
Рассматривая кустарей и ремесленников как мелкобуржуазную стихию, большевики боялись влияния на них представителей других партий. Как следствие уже в начале нэпа кустарно-промысловая кооперация Поволжья, как и страны в целом стала ареной острой борьбы между правящей партией и «старыми» кооператорами, выступавшими против вхождения коммунистов в кооперативные органы.
Насильственное внедрение партназначенцев в кооперацию отрицательно сказывалось на имидже правящей партии среди кустарей. В Самарской губернии лозунг «Лицом к деревне» крестьяне восприняли как «Бей деревенского коммуниста». Причем, председатели Кустпромсоюзов – коммунисты сами отмечали, что партия в кооперацию направляла не лучших, а тех, от которых «надо было отделаться». Так как 80 % кустарно-промысловых кооперативов Поволжья находились в сельской местности, то для партийных работников направление на работу в кооперацию означало «ссылку» в деревню. Не случайно к началу 1926 г. на городских частных предприятиях коммунисты составляли 8,6 % работающих, тогда как в сельских кустарно-промысловых кооперативах их удельный вес не превышал 0,07 %.
Однако с 1927 г. несмотря на противодействие со стороны членов кооперативов и нежелание самих коммунистов работать в кооперации процесс внедрения партийных кадров в кооперативные органы усилился. Для реализации поставленной задачи использовались отчетно-перевыборные кампании, в ходе которых создавалась партпрослойка в правлениях и ревизионных комиссиях кооперативов.
В конечном итоге, овладев кооперативным аппаратом Всероссийского и губернских центров кустарно-промысловой кооперации, партия большевиков и на завершающей стадии нэпа имела незначительный процент участия в первичных кооперативных организациях. Но это был как раз тот случай, когда небольшая прослойка коммунистов осуществляла фактическое руководство низовой сетью кооперации.
Во втором параграфе «Изменения в социальном составе кустарно-промысловых кооперативов» рассматривается трансформация социальной ориентации кустарно-промысловых кооперативов в сторону неимущих слоев мелких товаропроизводителей. Причем подобная направленность была обусловлена растущей материальной зависимостью данного вида кооперации от государства, которое, в свою очередь, использовало ее как решето, с помощью которого просеивались социально чуждые элементы для новой власти, а на поверхности оставались полупролетарские массы кустарей и ремесленников.
Работа по вовлечению в кустарно-промысловую кооперацию бедноты проводилась государственными и кооперативными органами на всем протяжении нэпа и заключалась в предоставлении рассрочки паевого взноса, открытии кредитов, выдаче ссуд, снабжении бедноты сырьем и необходимым инвентарем, создании специальных фондов кооперирования бедноты (ФКБ), касс взаимопомощи. К середине 1920-х гг. в кустарно-промысловых кооперативах, входящих в состав Сарсельскосоюза, бедняки составляли 77,5 % всех членов, а зажиточные лишь 0,4 %.
Одним из рычагов по изменению социального состава кооперативов было законодательство, которое в конце 1920-х гг. сделало практически невозможным вступление в кооперативы состоятельных мелких товаропроизводителей. Кроме того, государство рядом директив культивировало принцип «уравниловки» кооперированных кустарей по их доходам, что снижало заинтересованность последних в результатах своего труда.
Активно в целях регулирования социального состава кооперативов использовались отчетно-перевыборные кампании, в ходе которых вытеснялись из выборных органов так называемые «чуждые элементы». Эту же цель преследовали чистки артелей, перерегистрация членов, проверка личных дел, осуществлявшиеся под контролем партийных органов. В итоге, в 1929 г. в кустарно-промысловой кооперации Поволжья не более 2 % кооперированных кустарей относились к числу зажиточных.
В третьем параграфе «Вовлечение в кооперацию молодежи, женщин и нацменов» анализируется политика государственно-кооперативных органов по увеличению в составе кустарно-промысловых кооперативов указанных категорий населения. Для привлечения в кооперацию молодежи в регионе создавались учебно-показательные мастерские, кустарно-ремесленные школы, молодежные артели. С целью поощрения ученичества и для борьбы с безработицей и беспризорностью в молодежной среде принимались постановления, поощрявшие кустарей, имеющих учеников. В результате в ряде губерний Поволжья молодежь к концу 1920-х гг. составляла более 20 % к общему числу членов кустарно-промысловых кооперативов.
В кустарно-промысловой кооперации в годы нэпа был наибольший процент кооперированных женщин по сравнению с другими видами кооперации. По некоторым промыслам процент женщин доходил до 90 %. Женщины преобладали в трикотажном, сарпино-ткацком и пуховязальном производствах. Кооперативные союзы Поволжья уже с 1921 г. проводили работу по вовлечению женщин в составы правлений кустарно-промысловых кооперативов, создавали специальные отделы. Наибольшее количество женщин было вовлечено в кустарно-промысловую кооперацию в Пензенской и Саратовской губерниях, наименьшее – в Самарской, Сталинградской и Симбирской. С 1925г. рентабельные кустарно-промысловые кооперативы Поволжья стали создавать особый фонд для обслуживания материальных нужд женщин-кустарок. За счет фонда открывались ясли, женские консультации, предоставлялась материальная помощь вдовам, многодетным матерям – членам кооперативов. Результатом целенаправленного процесса по кооперированию женщин был рост их числа за период 1926-1929 гг. по отношению к общему числу членов кооперативов более чем в два раза.
Самым сложным вопросом в социальной политике кооперации являлось вовлечение в ее сеть представителей национальных меньшинств. Для Поволжья данная проблема являлась очень важной, так как нерусские народы составляли более 30 % населения региона. До середины 1920-х гг. о какой либо продуманной политике в отношении национальных кооперативов говорить не приходится. Так, по Ульяновской губернии средства Губсельпромсоюза в русских производственных кооперативах участвовали на 45,6 %, а в национальных на 2,2 %. Лишь в 1927/28 хозяйственном году началась проводиться работа по вовлечению национальных меньшинств в органы управления кооперативов, улучшилось снабжение отдаленных национальных районов сырьем и т. д.
Четвертый параграф «Культурно-просветительская и пропагандистская деятельность кооперативных органов» посвящен анализу социально-культурной миссии кооперации, которая в условиях однопартийной системы выполняла функцию демонстрации успехов социалистического строительства. Для популяризации советского кооперативного движения в годы нэпа проводились выставки продукции кооперированных кустарей, создавались кустарные музеи, устраивались соревнования между артелями. Однако в первой половине 1920-х гг. пропаганда кооперативного движения не была подкреплена хорошо поставленной культурно-массовой работой. В кустарно-промысловых артелях г. Саратова в 1926 г. 38 % членов были неграмотными, что в два раза превышало средний показатель по городам. В отчетах инструкторов Кустпромсоюзов Поволжья отмечалось, что многие члены кооперативов газет не читают, широкое распространение среди них имеет пьянство и засилье религиозного дурмана, культурные комиссии значатся только на бумаге. Одной из основных причин слабой культурно-просветительской работы можно назвать отсутствие материальных средств на развитие дела в данном направлении. По мере укрепления финансового положения кустарно-промысловой кооперации стали издаваться кооперативные газеты и журналы, открываться школы ликвидации безграмотности, избы-читальни, кружки.
В целом культурно-просветительская составляющая в деятельности кустарно-промысловой кооперации сыграла положительную роль в повышении числа грамотных кустарей и ремесленников и в подъеме их общего культурного уровня.
В Главе VI «Государственная политика по ликвидации лжекооперативных уклонов и «дикой» сети в кустарно-промысловой сфере» выявляются причины возникновения и широкого распространения лжекооперативов, а также не входящих в союзную сеть кустарно-промысловой кооперации объединений мелких товаропроизводителей. При этом доказывается, что подобные явления во многом были вызваны проводимой политикой государственных и руководящих кооперативных органов.
Первый параграф «Возникновение, деятельность и вытеснение лжекооперативов из кустарно-промысловой среды» посвящен анализу деятельности частного капитала в кустарном производстве, который из-за несовершенства законодательства и по ряду других причин скрывался в годы нэпа под кооперативной вывеской.
В начале нэпа властные органы, предоставив частнокапиталистическим отношениям в торгово-промышленной сфере право на существование, при этом не скрывали своих намерений по поводу дальнейших «перспектив» частного капитала в условиях социалистического строительства. Наряду с поощрением частной инициативы, государство с помощью налогов и других мер репрессивного характера целенаправленно вытесняло частных предпринимателей из крупной и средней промышленности. Поэтому вполне логично выглядел уход частника из легального бизнеса в теневой через организацию лжекооперативов, так как кооперативные объединения были еще неподконтрольны государству и имели различные льготы.
Признаками лжекооперативности кустарно-промысловых кооперативов считались их замкнутый (семейный) характер, выдача большей части прибыли на руки, торговля товарами несобственного производства, нарушения в выборности членов правления и председателя. Такие кооперативы, как правило, финансировались 2-3 лицами, а их рядовые члены фактически являлись наемными рабочими.
В Поволжье первая масштабная чистка кустарно-промысловой кооперации от лжекооперативов была произведена в 1923-1925 гг. В результате в целом ряде кооперативов были выявлены нарушения по ведению счетоводства, сбору паевых взносов, имелись случаи составления фиктивных списков членов артелей. В ходе чистки только в Пензенской губернии была ликвидирована каждая четвертая кустарно-промысловая артель.
Завершающая кампания по ликвидации лжекооперации пришлась на 1928-1930 гг., когда руководителей лжекооперативов начали привлекать к уголовной ответственности, были законодательно закреплены признаки лжекооперативности артелей, упрощена процедура вмешательства фискальных органов во внутреннюю жизнь кооперативных объединений.
В конечном итоге вытеснение частного капитала из кустарно-промысловой сферы практически ликвидировало всякое влияние рыночных отношений на кооперативное строительство, что имело мало общего с экономической целесообразностью и преследовало чисто политические цели.
Во втором параграфе ««Дикие» кооперативы и вовлечение их в союзную систему кустарно-промысловой кооперации» исследуется феномен устойчивости на всем протяжении нэпа объединений кустарей и ремесленников, не входивших ни в один кооперативный союз, не имеющих органов наблюдения и контроля и ведущих работу на свой риск и страх.
Одной из основных причин «дикости» кооперативов в советской России, получивших широкое распространение в 1920-е гг., являлся явочный, а не разрешительный порядок регистрации кооперативных объединений.
В рассматриваемый период ни один из видов кооперации не имел в своем составе такого большого количества «диких» кооперативов, какое было в кустарно-промысловой. Это объяснялось тем, что в данном виде кооперации процесс вовлечения первичных объединений в союзную систему проходил довольно сложно, так как требовалось не только наличие данных для организационного обслуживания, но и хозяйственное взаимодействие при осуществлении сбыто-снабженческих операций. Кроме того, охват союзом низовой сети осложнялся еще и тем, что промкооперация имела очень разнообразные виды производства.
В своей массе «дикие» кооперативы не отличались от других кооперативных организаций: имели свой устав, выбранное правление, соблюдали принцип добровольности членства, взимали членские взносы, зачастую были зарегистрированы в местных органах власти. Но они не спешили с оформлением членства в кооперативном союзе по следующим причинам: нежелание содержать руководящий кооперативный аппарат; финансовая и хозяйственная слабость кооперативных союзов; «карликовый» характер большинства «диких» кооперативов; возможность бесконтрольного использования финансовых средств, недоверие части мелких товаропроизводителей к централизованному кооперативному движению.
Тесная связь с частным капиталом и рынком, позволяла «дикой» сети быстро развиваться. Как следствие, в Поволжье в середине 1920-х гг. по различным губерниям процент «диких» кооперативов колебался от 35 до 80 % от общего числа кустарно-промысловых кооперативов. По мере централизации союзной кооперативной системы среди ее лидеров возобладали устремления подчинить своему контролю обширную нишу, представленную «дикими» кооперативами. В этом вопросе руководство Всекопромсоюза встретило поддержку со стороны государственно-партийных органов, видевших в самостоятельных кооперативных организациях кустарей и ремесленников враждебные советскому строю экономические организации, ведущие разрушительную работу против кооперативной системы.
В рассматриваемом регионе кампания по ликвидации «дикой» сети в кустарной среде началась в конце 1926 г., но успеха она не имела. В Саратовской губернии по состоянию на 1 октября 1927 г. число «диких» кустарно-промысловых кооперативов по-прежнему составляло значительную величину (78,9 %). Аналогичная картина наблюдалась и в других губерниях Поволжья. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что сами государственные органы, стремящиеся работать непосредственно с низовыми кооперативами, минуя союзы, тем самым создавали стимул к возникновению на месте ликвидированных новых «диких» кооперативов. Лишь после перехода в конце 1920-х гг. на плановое снабжение союзной сети кооперации сырьем и материалами, «дикие» кооперативы вынуждены были или входить в систему, или самораспускаться. В результате на 1 октября 1929 г. «дикие» кустарно-промысловые артели, например, в Сталинградском округе составляли незначительную величину (около 10 %) от общего числа кустарно-промысловых кооперативов. В 1930 г. ЦК ВКП (б) перед всеми кооперативными центрами поставил задачу включить в союзную систему все «дикие» артели, при этом тщательно очистив их от кулацко-нэпманских элементов.
Закономерным финалом после этого шага властных структур должно было стать окончательное огосударствление кустарно-промысловой кооперации.
В заключении подводятся итоги исследования, которые подтверждают новизну поставленной проблемы и значимость полученных результатов. Проведенный всесторонний анализ различных аспектов в деятельности кустарно-промысловой кооперации в условиях реализации новой экономической политики позволяет реконструировать объективную картину явлений и процессов, непосредственно связанных с предметом исследования.
В диссертации доказывается, что возникновение и развитие кустарно-ремесленного производства в рассматриваемом регионе было закономерным явлением, обусловленным целым рядом объективных причин. При этом отмечается, что данный вид производства в основном носил сельский характер.
Установлено, что в начале ХХ в. модернизационные процессы слабо захватывали промысловую сферу, представленную разрозненными кустарями и ремесленниками, а процесс их кооперирования начался лишь под влиянием государственной поддержки в виде предоставления заказов на кустарную продукцию и некоторых льгот.
При рассмотрении кооперативной политики органов советской власти в годы «военного коммунизма» отмечается, что она носила противоречивый характер и не соответствовала классическим принципам кооперативного движения. А провозглашение нэпа стало лишь временным компромиссом власти с кооперацией, имеющим целью восстановить с помощью последней экономику страны, а также вытеснить частный капитал из торговой и производственной сфер.
Анализ эволюции структуры кустарно-промысловой кооперации показал, что властные органы на всем протяжении нэпа пытались навязать свое видение организационных форм построения союзной и низовой сети кооперированной кустарно-ремесленной промышленности через внедрение кооперативного интеграла и создание артелей с общими мастерскими. В одних случаях это выглядело достаточно обоснованным, но в большинстве своем не соответствовало устремлениям самих кустарей и ремесленников.
Оценка финансового и хозяйственного состояния кустарно-промысловой кооперации позволяет условно выделить три этапа в производственной деятельности данного вида кооперации. 1921-1923 гг. – период нахождения кустарно-промысловых кооперативов на грани хозяйственного краха; 1924-1925 гг. – улучшение хозяйственной конъюнктуры; 1926-1929 гг. – включение кустарно-промысловой кооперации в государственные хозяйственные планы, что, с одной стороны, значительно улучшило устойчивость различных ее звеньев, но, с другой, усилило зависимость кооперативов от государственно-партийных органов. На практике «советский протекционизм» обернулся выхолащиванием исторического значения кооперации. Государство сначала весьма эффективно использовало данную форму самоорганизации для вытеснения частного капитала, а затем полностью охватило данный вид кооперации сферой своего контроля путем вовлечения его в планово-централизованную систему социалистического народного хозяйства.
Наиболее ярко стремление властных структур подчинить своему влиянию кооперативный сектор проявилось в проводимой ими социальной политике.
В работе доказано, что на протяжении всего периода реализации нэпа наблюдалось силовое внедрение в органы управления кустарно-промысловой кооперации коммунистов и вытеснение представителей других партий. В условиях Поволжья этот процесс протекал очень сложно и вызывал противодействие со стороны рядовых членов кооперативов и представителей «старой» кооперации. Подобное отношение было вызвано неопытностью направляемых партией кадров, их нежеланием работать в сельской кооперации. Также имелись случаи правового беспредела, творимого рядом коммунистов, возглавлявших кустарно-промысловые кооперативы.
Однако к концу 1920-х гг. большевики путем кадровых назначений, осуществляемых с нарушением уставов кооперативов, через отчетно-перевыборные кампании и с помощью других методов практически завоевали кооперативный аппарат и стали в нем влиятельной силой.
Параллельно советско-кооперативными органами проводилась политика по вовлечению в кустарно-промысловые кооперативы беднейших слоев кустарей и ремесленников, которые и должны были стать главной социальной опорой советского строя. Нельзя не отметить, что советский вариант кооперативного строительства защищал реального производителя от власти скупщика, лжекооператора и так называемого эксплуататора рядовых членов кооперативов. Но, с другой стороны, объединение бедняцко-середняцких слоев населения в кооперативы не вело к росту их благосостояния, так как богатый кооператор был заведомым врагом новой власти. Подобный подход снижал заинтересованность кооперированных кустарей в результатах своего труда. В конечном итоге проводимая государством политика по регулированию социального состава кооперативов привела к тому, что в конце 1920-х гг. в обобществленных крупных мастерских кустари были практически лишены собственности.
Позитивно в исследовании оценивается политика кооперативных органов по вовлечению в кооперацию молодежи, женщин и представителей национальных меньшинств, так как в досоветский период данным вопросам практически не уделялось никакого внимания. Проводимые мероприятия способствовали снижению безработицы в молодежной среде, являлись важным рычагом в борьбе с подростковой беспризорностью. Целенаправленная политика по вовлечению женщин в кустарно-промысловые кооперативы способствовала не только увеличению процента женщин к общему числу членов кооперативных объединений, но и усилению социальной защищенности данной категории за счет различных льгот.
Так как Поволжье является многонациональным регионом, проблема вовлечения представителей «национальных меньшинств» в кооперацию стояла особенно остро. Определенные успехи были достигнуты и в этом направлении.
При общей положительной оценке просветительской и культурно-массовой работы, проводимой в союзной и низовой сети кустарно-промысловой кооперации, необходимо отметить, что данное направление деятельности преследовало и чисто политические цели, а именно приобщение артельщиков к социалистическому строительству, через внедрение в их сознание основных постулатов социализма и коммунизма.
Анализ социокультурной миссии кооперации показал, что о реальной работе по борьбе с неграмотностью и повышению общего культурного уровня кооперированных кустарей и ремесленников можно говорить лишь со второй половины 1920-х гг., когда на эти цели в кооперативах стали закладываться средства в виде специальных фондов.
Особенностью рассматриваемого вида кооперации в годы нэпа было наличие в ее производственной структуре большого количества «диких» и лжекооперативов, что было обусловлено целом рядом объективных причин. В исследовании констатируется, что в конечном итоге на завершающей стадии нэпа лжекооперативы с помощью ревизий, чисток и других мер были вытеснены из кустарно-промысловой среды.
Установлено, что предоставленные льготы кооперативам, входившим в союзную систему, а также целенаправленная политика по ликвидации «дикой» сети вынудили самодеятельные объединения входить в состав централизованной кооперативной системы или прекращать свою деятельность.
В конечном итоге можно отметить, что, несмотря на перечисленные выше трудности и противоречия в деятельности кустарно-промысловой кооперации Поволжья и страны в целом нэповский эксперимент способствовал восстановлению и развитию данного вида кооперации. Кооперативный сектор выполнял важную задачу по обеспечению населения товарами первой необходимости, решал проблему ликвидации безработицы, способствовал подъему общего культурного уровня населения.
При этом нельзя не подчеркнуть, что кооперативное движение в СССР в 1920-е гг., призванное выполнить своего рода прогрессивную миссию прорыва в новое качество, способствовать переходу на новую, более совершенную в цивилизационном отношении, ступень организации общественного производства, объективно выполняло функцию вытеснения рынка, частного капитала, частично нейтрализуя при этом негативные последствия перехода к административно-командной системе управления народным хозяйством.