Социальные представления и поведение российсского крестьянства в начале ХХ века. 1902 1922 гг. (По материалам Среднего Поволжья) 07. 00. 02 Отечественная история

Вид материала

Автореферат диссертации

Содержание I. общая характеристика работы Объект и предмет исследования. Хронологические рамки исследования. Территориальные рамки исследования. Историографическая ситуация. Методологическая основа исследования Научная новизна исследования Научно-практическая значимость исследования Апробация работы. Ii. структура и основное содержание диссертации В Главе I «Историография и источники» Глава III «Экономические аспекты социальных представлений крестьян Среднего Поволжья в первые десятилетия ХХ века» В Главе IV «Крестьянство и власть в зеркале массовых представлений» В Главе V. «Модели социального поведения российского крестьянства в первой четверти ХХ века» Публикации автора. Работы, опубликованные в ведущих рецензируемых научных Работы, опубликованные в других научных изданиях

Подобный материал:

• Провинциальное общество и отечественная война 1812 года (на материалах Среднего Поволжья), 686.52kb.
• Партийно-государственная аграрная политика и уровень жизни колхозного крестьянства, 445.35kb.
• Влияние модернизационных процессов на правовое поведение и преступность крестьянства, 408.9kb.
• Журавлёв Александр Михайлович сельское учительство и власть в условиях коллективизации, 448.74kb.
• Эволюция мещанского сословия в системе социально экономических отношений нижнего поволжья, 352.59kb.
• Общественно-политическое сознание российского крестьянства начала XX века (по материалам, 905.55kb.
• Воинские части и учреждения в российской провинции во второй половине xviii - начале, 432.08kb.
• Положение крестьянства в начале ХХ века Участие и роль крестьян в революции 1905-1907, 142.85kb.
• Меньшевизм и российские революции начала ХХ века: проблемы идейной эволюции (по материалам, 753.41kb.
• Национальный вопрос, национальная политика в России в начале ХХ века (1900 – 1922 гг.), 174.78kb.

На правах рукописи


СУХОВА Ольга Александровна


СОЦИАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И

ПОВЕДЕНИЕ РОССИЙССКОГО КРЕСТЬЯНСТВА

В НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА. 1902 – 1922 гг.

(По материалам Среднего Поволжья)


07.00.02 – Отечественная история


Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора

исторических наук


Самара – 2007


Работа выполнена в ГОУ ВПО «Пензенский государственный

университет им. В.Г. Белинского»

Официальные оппоненты:	доктор исторических наук, профессор Есиков Сергей Альбертович
	доктор исторических наук, Кознова Ирина Евгеньевна
	доктор исторических наук, профессор Точеный Дмитрий Степанович

Ведущая организация: Институт Российской истории Российской Академии Наук (ИРИ РАН)


Защита диссертации состоится 11 октября 2007 г. в 14.00 час. на заседании диссертационного совета Д.212.218.02 при ГОУ ВПО «Самарский государственный университет» по адресу: 443011, г. Самара, ул. Академика Павлова, 1, зал заседаний.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Самарский государственный университет».


Автореферат разослан «_____» ___________ 2007 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета Э.Л. Дубман


I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ


Актуальность избранной темы определяется необходимостью всестороннего изучения содержания представлений и поведения российского крестьянства в период крупнейших социальных конфликтов, опосредованных противоречиями модернизационных процессов в первые десятилетия ХХ века. Ведь именно участие крестьянства являлось важнейшим фактором победоносного завершения Великой русской революции. При этом необходимо учитывать, что именно Среднее Поволжье было одним из крупнейших эпицентров революционных боев. Следовательно, крестьянство региона представляет собой уникальный исторический феномен, существование которого требует глубокого научного анализа.

Нельзя не признать, что, если глубинными причинами крестьянских войн начала ХХ в. выступает ряд базисных кризисов (власти, демографического, экологического), то своеобразие революции, ее характер и объективное содержание детерминируются особенностями крестьянской ментальности, крестьянской рефлексии относительно императивов модернизации. В этом отношении стремление сохранить преемственность, традиции следует рассматривать как один из способов защиты от усиливающегося давления извне, связанного с ходом модернизационных процессов и меняющейся аграрной политикой правительства. Резкий поворот власти от консервации патриархальных институтов и ужесточения административной опеки над деревней к созданию слоя земельных собственников путем разрушения сельской поземельной общины ставил под угрозу уничтожения привычный порядок крестьянского мироустройства. Крестьянство же ожидало от власти «заботы» и «милости», создания такой программы перехода к новому типу хозяйствования, которая минимализировала бы возможные социальные издержки. Подобная ситуация продуцировала состояние «расколотого» социума, а важнейшая линия разлома проходила через общественное сознание и общественную психологию. Следовательно, изучение социальных представлений и поведения российского крестьянства в начале ХХ века позволит внести существенные коррективы в содержание научного знания о ключевых процессах исторической эволюции.

Важное значение в этом отношении приобретает тезис об особой сопротивляемости ментальных конструктов к изменениям, что определяло своеобразие крестьянского, а, по большому счету, национального, мировосприятия. Ведь, постигая историю крестьянства с позиций открывшихся сегодня новых горизонтов методологического синтеза, проникая в смысл противоречия между неизменностью и изменчивостью культуры, мы вправе констатировать стремление человека традиционного общества к постоянству ментальных ориентаций как необходимого условия обеспечения собственного воспроизводства, что в процессе социальной динамики достигается путем погружения в ритуал, в действо, аналогичное мировым (космическим) ритмам¹. Поэтому анализ закономерностей развития социальных представлений и поведенческой практики российского крестьянства будет во многом способствовать пониманию своеобразия социокультурных процессов, протекавших в России на протяжении всего ХХ века. Уравнивание прав социальной психологии в притязании на роль одного из равнодействующих факторов, детерминирующих историческое развитие, позволяет решать познавательные задачи двух уровней. Один из них, предполагает рассмотрение мотиваций и мотивировок социального поведения, дефиницию той «нужды», которая, собственно говоря, и является результатом рефлексии сознания общности в отношении внешних «вызовов», и, тем самым, ориентирует на анализ ментальных (т.е. устойчивых) образований. Исходя из этого, уместно будет предположить, что и в своем поведении все социальные слои, так или иначе, будут руководствоваться не столько изменениями действительности, сколько своими представлениями о причинах этих изменений. Другой – способствует познанию механизма изменчивости непосредственно способов психологических реакций (моделей поведения) по мере изменения условий жизнедеятельности социума.

Кроме того, исследуемая тема актуальна, потому что она посвящена истории одного из важнейших регионов России – Среднему Поволжью. Многие проблемы, вызванные процессами экономической и политической дезинтеграции российских регионов в 1990-е гг., и, соответственно, задачи возрождения и укрепления единства страны требуют обращения к историческому опыту властно-политического регулирования социальных процессов в российской провинции в условиях распада империи и создания новой государственности на территории России в начале ХХ века. Особую остроту вопросу придает проблема несовпадения идеологической основы завершающего этапа модернизационных процессов и содержания ценностных ориентаций большинства населения РФ, ярко проявившаяся в период рыночных преобразований, что также относится к числу важнейших направлений в научной проблематике, связанной с анализом содержания национальной ментальности.

Объект и предмет исследования.

Объектом исследования выступает российское крестьянство как общность, как социальный носитель особых ментальных и психологических характеристик, во многом предопределивших своеобразие перехода российской цивилизации от традиционного к индустриальному обществу.

Предметом исследования является содержание основных социальных представлений, формировавших мировоззрение российского крестьянства на протяжении первых десятилетий ХХ века, а также их отражение в психологии и поведении данной социальной общности. Исторические феномены предстоит рассмотреть в процессе их эволюции.

Хронологические рамки исследования.

В диссертации рассматривается период 1902–1922 гг., который необходимо трактовать как отдельный, четко обозначенный этап в истории крестьянского сопротивления, характеризующийся определенной структурой и внутренней логикой своего развития¹. Критерием дефиниции хронологических параметров исследования выступает сущностное содержание социальной психологии российского крестьянства, отразившее те качественные изменения традиционной «картины мира», которые охватили общественное сознание под воздействием модернизационных процессов. В основе изучения крестьянского мировосприятия находится интерпретация социальной динамики как реакции российской деревни на процесс коммодификации (т.е. перехода от натурального к товарному хозяйству²) повседневной действительности, как сопротивления изменениям, разрушавшим патриархальную культуру, наконец, как самостоятельного феномена, определяемого категорией «общинная революция».

В соответствии с указанным критерием в рамках периода 1902–1922 гг. в диссертации выделяется ряд этапов, отличавшихся по своему содержанию. Первый из них приходится на первые годы ХХ столетия и, применительно к выбранным территориальным рамкам, связан непосредственно с завершением процесса распознавания, «расшифровки» в крестьянском сознании новых смыслов стремительно менявшейся действительности.

Выделение следующего этапа обусловлено в исследовании переходом социальной психологии в фазу открытого и масштабного сопротивления. В ходе подавления революционных выступлений острота социальных противоречий несколько снижается, однако, дальнейшие попытки режима выйти из состояния кризиса посредством разрушения основ крестьянской повседневности, обернулись для Российской империи катастрофой. Мировая война не принесла желаемой стабильности, напротив, к прежним противоречиям вскоре добавились новые, что спровоцировало еще большее отчуждение социума от власти, обернувшееся, в конечном итоге, разрушением имперской государственности.

Третий этап отражает процессы утверждения и закрепления результатов воплощенной в действительность идефикс крестьянского сознания – мифологемы «черного передела», происходившие в условиях формирования нового образа власти и соответствующих ему реакций поведения. При этом социальная динамика приобретает все более оборонительный характер. В конечном итоге крестьянская революция завершилась победой традиции над модернизацией: Земельный кодекс РСФСР 1922 г. возвращался к требованиям крестьянских наказов образца 1917 г. В то же время эта победа обернулась для крестьян поражением, так как, будучи направленной на подавление крестьянства, неизбежно ускоряла разрушение традиционных основ существования крестьянского хозяйства и образа жизни.

Территориальные рамки исследования. Выбор территориальных рамок диссертации объясняется своеобразием социокультурного развития отдельных регионов России. Даже при поверхностном знакомстве с данными статистических источников становится очевидным, что крестьянство Черноземной полосы и, особенно, Среднего Поволжья, и спустя полвека после запуска модернизационных процессов в аграрной сфере экономики продолжало демонстрировать завидное постоянство в отношении верности патриархальной «картине мира». Острота сопротивления крестьянства модернизационным процессам, феномен «общинной революции» проявился здесь в более значительных масштабах, нежели в других регионах¹. В исследовании используются материалы четырех средневолжских губерний (Пензенской, Самарской, Саратовской и Симбирской), отличавшихся общностью социокультурных характеристик и тяготевших к единому центру. Определенная избирательность исследовательской практики (в частности, в работе не используются материалы Казанской губернии, также входившей в рассматриваемый регион) объясняется влиянием природно-географического фактора (особенности ландшафта), особыми условиями формирования этнической общности в период заселения региона. Объектом исследования в данном случае выступает в основном русское население Среднего Поволжья.

Историографическая ситуация.

В диссертационном исследовании отмечается, что благодаря идейным исканиям русской интеллигенции, ее стремлению найти ключ к познанию самобытного пути развития российской цивилизации, еще в XIX столетии был создан уникальный в мировой практике прецедент: появилась многомерная модель крестьяноведения, а, если быть более точным, крестьяновидения. «Идеальные типы» русского крестьянства, носителей сакрализированных современниками архаичных ценностей, идеализация хозяйственного уклада, или, напротив, безжалостная критика косности и нерадения, неспособности к динамичному развитию – создание объяснительных моделей, аналогичных приведенным выше или только тяготеющих к ним способствовало как накоплению богатейшего, совершенно уникального по своей природе эмпирического материала (этнографические описания крестьянской повседневной действительности, записи произведений фольклора и пр.), так и зарождению устойчивых традиций в деле изучения истории крестьянства. Отдельной областью научного знания становится и анализ «интерментальных» (по Н.И.Карееву) факторов исторического процесса, в том числе, и в отношении крестьянского сословия.

Однако закреплению в качестве самостоятельного направления социально-психологического видения проблемы воспрепятствовало утверждение марксистской методологии истории в крайне жестком ее варианте. Возрождение интереса к крестьянской культуре, к оригинальной общности этических приоритетов, было вызвано уже ностальгией по деревенскому укладу жизни на излете процесса раскрестьянивания и завершения переходной эпохи от традиционного к индустриальному обществу. Для писателей и историков становилось все более очевидным, что «крестьянское тело» социальных представлений, воспроизводство архаичных напластований, определяет многие закономерности развития общественного сознания советской цивилизации.

Сохранившаяся и поныне теоретическая и методологическая неопределенность в отношении дефиниций, связанных с прошлым, настоящим и будущим крестьянского сословия в российской действительности, свидетельствует о том, что «деревенские страдания» и в смысле предмета исследовательской практики, и как выражение одной из оценочных характеристик общественного сознания (что превращает историю крестьянства в «священную корову» отечественной историографии) пока еще не обрели завершенной формы, лишены исчерпывающих объяснений, и отражают скорее эмоциональную реакцию, чем действительную сущность вопроса. Более того, попытки расшифровать «тайну русского крестьянства», лишить прежнего сакрального значения «миф об общине», с позиций безусловной доминанты ценностей либерализма оказались такими же односторонними, как и для исследований, выполненных в русле марксистской методологии истории. В этом прочтении самобытность ментальных характеристик российского землепашца из «стержня мировоззрения», освященного «глубоким и чистым чувством веры», может превратиться в «дань обычаю, силу привычки, сон разума»¹. Новая историографическая ситуация диктует необходимость выбора определенной системы координат для исторического анализа: исходить ли из аутентично крестьянского видения действительности; отыскивать объективное содержание в коллективном поведении общинников (на предмет соответствия социальной динамики задачам линейно-прогрессивного развития общества); или оценивать мыслительные и поведенческие стереотипы сквозь призму идеологического соответствия целям и задачам избранного современным обществом направления социокультурной трансформации.

Перемещение исследовательского интереса в сферу изучения ментальности и социальной психики крестьянской общности в историческом аспекте, позволит избежать упреков в субъективизме и дискретности исследовательского поля, создать наиболее адекватный образ эпохи, уже канувшей в лету, определить закономерности эволюции социальных представлений и поведенческой практики, что, в конечном итоге, и определяет собой направление и темпы социальной динамики.

В связи с вышеизложенным необходимо выделить тезис об отсутствии исчерпывающей исследовательской практики, где на прочном фундаменте исторического анализа было бы создано целостное представление об эволюции общественного сознания и массовой психологии в эпоху социокультурной трансформации. Существование объективной потребности восполнения лакун методологии крестьяноведения посредством интеграции необходимых элементов из пограничных областей научного знания (междисциплинарный уровень) и синтеза разрозненных данных, диверсифицированных в письменных источниках и исследованиях обобщающего характера, позволило четче сформулировать цель предстоящей работы.

Целью диссертационного исследования выступает комплексное изучение структуры и содержания важнейших конструктов крестьянского сознания, а также процесса их преобразования в мотивы (побудительные причины) социальной практики и соответствующие формы поведения в период 1902 – 1922 гг.

Выбранная проблематика, ее хронологические и территориальные рамки определяют и основные задачи исследования:

– выявить определяющие факторы динамики социальных представлений и поведения средневолжского крестьянства в период второй половины XIX – начала ХХ веков;

– определить закономерности эволюции ментальных и поведенческих форм в эпоху «общинной революции»;

– реконструировать важнейшие особенности менталитета российского крестьянства, детерминированные стабильностью воспроизводства традиционных социальных ориентаций;

– проанализировать содержание, доминанты, приоритеты и иерархию социальных представлений в структуре «картины мира» крестьянского сословия;

– охарактеризовать экономические представления средневолжского крестьянства в период 1902–1922 гг.;

– исследовать изменения в содержании знаковых для крестьянского сознания компонентов образа власти в период углубления социально-политического кризиса в империи, в революционном 1917 г. и в эпоху Гражданской войны и военного коммунизма;

– проанализировать содержание коллективных представлений, связанных с крестьянским восприятием системы социальных отношений в рассматриваемую эпоху;

– дать классификацию форм социального поведения средневолжского крестьянства в период 1902–1922 гг.;

– раскрыть особенности проявления обыденных форм социального сопротивления и перехода к массовой социальной агрессии;

– рассмотреть функциональное предназначение наиболее значимых в социокультурном аспекте поведенческих стереотипов.

Методологическая основа исследования базируется на принципах многоуровневого методологического анализа. Первичным, наиболее абстрактным уровнем исследовательской практики выступает общность философских способов познания действительности, среди которых рационально выделить: принцип объективности или всестороннего учета фактов (применение именно этого способа работы с источниками вернее всего решает проблему репрезентативности документального материала, так как информация, полученная из источников разного происхождения, снижает вероятность искажения исторической реальности, проявления субъективизма при обобщении данных); принцип раскрытия элементов многофакторного взаимодействия (что позволяет детерминировать функциональное предназначение и положение в системе категорий общественного сознания и поведенческой практики); применение синергетического подхода, позволяющего сочетать идею эволюционного развития с представлениями о многовариативности исторического процесса, наиболее адекватно оценивающего влияние субъективных факторов на развитие неустойчивых ситуаций; принцип системности и целостности решения задач научного познания (в рамках авторской концепции рассматриваемого феномена); принцип восхождения от абстрактного к конкретному и от конкретного к абстрактному.

Определение предмета исследования предполагает выход еще на один дополнительный уровень методологического анализа. Речь идет о принципах комплексного междисциплинарного исследования, направленных на решение узко специализированных задач и, вместе с тем, объединяющих в себе широкий спектр общенаучных методов. В рамках следующего уровня методологического анализа в исследовании применяется структурно-функциональный подход к изучению рассматриваемых феноменов исторической действительности. Совокупность методов, определяющих конкретно-научную методологию, характерную для избранной отрасли знания, включает в себя, в первую очередь, принципы и способы эмпирического анализа (герменевтические приемы работы с текстом исторического источника с учетом обстоятельств времени и места его появления, авторских характеристик, выявление степени объективности информации, а также количественные методы исследования массовых документов: применение контент-анализа, статистической группировки фактов и т.п.).

В работе используется терминология как общепринятая в литературе, так и оригинальная. Ключевыми понятиями проблемы выступают: социальные представления, менталитет, «общинный архетип», «картина мира», социальная психология, поведение крестьянства; социальное сопротивление, в рамках которого выделяются: формы обыденного сопротивления и массовой агрессии; «общинная революция».

Понятие менталитета определяется в диссертации как способ, метод познания действительности, присущий определенной социальной общности и отражающий первичный, обыденный уровень восприятия. Дефиниция «общинного архетипа» отражает своеобразие социальных ориентаций, соответствовавших традиционной культуре крестьянского сообщества.

Под термином «картина мира» (здесь необходимо учесть, что такие термины, как «картина мира», «познавательная карта», «когнитивная карта» и пр. являются синонимами) понимается мировосприятие рассматриваемой социальной общности в определенный период времени. Среди всего перечня ее элементов, общих тем, привлекающих внимание современных исследователей¹, следует выделить параметры, выступавшие в описываемую эпоху опорными конструкциями, своего рода каркасом содержания представлений как группового, так и массового сознания.

Феномен «общинной революции»² рассматривается в диссертации как архаическая программа социально-утопических представлений, жестко ориентированная, благодаря фанатизму и иррациональной убежденности мотивационной сферы социальной психологии, на неизбежную реализацию идеала. А также – как общий процесс, объединяющий отдельные проявления социально-психологических реакций, в мощное движение за восстановление состояния равновесия. Торжество «великой утопии» оказалось возможным в уникальной ситуации системного кризиса уже отживающих свой век конструкций российской государственности. В то же время нельзя не признать, что победа крестьянской революции в конечном итоге обернулась ее поражением, так как объективное содержание изменений, происходивших в системе властно-политического регулирования, было так или иначе связано с необходимостью решения неотложных задач цивилизационной практики (в русле общего процесса перехода к индустриальному обществу), что привело к подавлению крестьянства и преобразованию его в новую социальную реальность.

Научная новизна исследования заключается в том, что в нем впервые в историографии на основе привлечения широкого комплекса источников дан комплексный анализ социальных представлений и поведения российского крестьянства в период с 1902 по 1922 гг. При этом решается одна из важнейших познавательных задач: определение характера и направления изменений в соотношении неизменности (влияние культуры) и изменчивости (влияние социальности), т.е. базовых конструктов социокультурного подхода, в процессе эволюции содержания представлений и поведенческих стереотипов.

В диссертации соискателя впервые предпринята попытка интерпретации феномена «общинной революции» посредством категорий крестьянского менталитета и поведения.

Новизна исследования во многом определяется использованием достижений методологии междисциплинарного синтеза. Использование подобных методологических приемов нашло, в частности, свое выражение в оформлении стержневого компонента концепции, сущность которого заключается в признании тезиса о значительной степени воздействия ментальной интерпретации происходящего на направление и характер социокультурного развития.

Следует также отметить и новизну методики сквозного анализа источников массового происхождения. В диссертации воспроизводится образ базовых конструктов крестьянской «картины мира», аутентичный изучаемой эпохе, посредством многомерного анализа массовых источников максимально возможного видового разнообразия.

На защиту выносятся следующие основные положения, в которых нашла отражение научная новизна диссертационного исследования:

1. Применение многофакторного метода к изучению социальных представлений и поведения российского крестьянства позволяет выделить ряд острейших противоречий, лежавших в основе социальной динамики в рассматриваемую эпоху, в числе которых: противоречие между общим направлением, ходом и темпами процесса коммодификации в аграрной сфере и особой сопротивляемостью родового общинного сознания к любым изменениям в хозяйственной практике, воспринимаемым как угроза воспроизводству традиционных социальных ориентаций; между значительным ростом численности сельского населения и возможностями экстенсивной системы землепользования при сохранении прежних принципов хозяйственной практики и рутинной техники; между развитием элементов рыночного сознания и мифологемами эгалитаризма и отрицания частной собственности; между патриархальной субкультурой сельского сообщества и проникавшими в деревню эрзац-образцами городской субкультуры и т.д.

2. Вследствие изменения условий хозяйствования, демографической модернизации, роста уровня грамотности, информационных горизонтов и других факторов, менталитет, система социальных представлений и поведения крестьянства неизбежно будут меняться в сторону усложнения содержания и иерархии связей взаимоподчинения, однако синкретизм крестьянского сознания будет препятствовать вытеснению рудиментарных, отживших свой век, архаических представлений.

3. Крестьянский менталитет как способ познания действительности обладал рядом особенностей, характерных для изучаемой социальной группы. Среди них в диссертации названы: высокая степень природообусловленности; доминанта хозяйственных приоритетов; синкретизм сознания (нерасчлененность системы представлений); высокая религиозность, и производная от этого, мифологизированность крестьянского сознания.

4. К основным элементам «картины мира» российского крестьянства в исследовании относятся социальные представления, отражающие сущность крестьянского восприятия условий хозяйственной практики, системы властно-политического регулирования, а также стержневых компонентов духовного самопознания.

5. В диссертации доказано, что единство ментальных установок, закрепленное веками воспроизводства идентичных для населения всей страны социальных ориентаций, будет определять общее содержание крестьянских «претензий» к власти и в н. ХХ в. С другой стороны, содержание социальных представлений средневолжского крестьянства приобретает под воздействием факторов объективного порядка (аграрный характер экономики региона в целом, достаточные земельные ресурсы, относительно высокое плодородие почв создавали необходимые условия для сохранения минималистской трудовой этики и мифологем уравнительной справедливости) ряд особенностей. Своеобразие регионального аспекта проблемы – в наибольшей приверженности крестьянства ценностным установкам, соответствующим «общинному архетипу».

6. Аграрная программа средневолжского крестьянства предполагала необходимость воспроизводства традиционных социальных ориентаций (прежде всего, идея уравнительного землепользования, минимализации трудовых затрат, представление о праве затраченного труда как условия обретения земли).

7. В условиях углубления социально-политического кризиса архаизация коллективного сознания российского крестьянства, опосредованная процессом коммодификации, принимает дополнительное ускорение. Во многом в архаизации аграрного сектора экономики повинно само государство, не сумевшее предложить крестьянству щадящий вариант перехода к товарному хозяйству, и, более того, своей непродуманной аграрной политикой провоцировавшее деревню на сопротивление.

8. Еще одним немаловажным основанием для воспроизводства «общинного архетипа» в условиях победы революции и ликвидации помещичьего землевладения следует считать необходимость непосредственного регулирования «земельного вопроса».

9. В исследовании показана эволюция монархического идеала в крестьянском сознании. В качестве общей тенденции подобных изменений следует выделить процесс рассогласования наличного и потребного образов, т.е. в основе десакрализации и демонизации «царского образа» будет находиться противоречие между социальным идеалом («надежа – православный Царь») и переносом рефлексии по поводу переживания состояния социально-политического кризиса, и, не в последнюю очередь, кризиса имперского сознания, на личность конкретного монарха, персонификация ответственности за «бессилие», слабость Государства, в том числе и в отношении механизмов властного регулирования обострившихся социальных противоречий.

10. Необходимо отметить, что традиционный политический идеал крестьянства, основанный на идеях равенства и социальной справедливости, восходил к ценностям догосударственной эпохи, но также впитал в себя и системные характеристики патернализма как необходимого элемента. Подобное противоречие объясняет преимущественно социальную направленность революционности крестьянства, его «ненацеленностью» на власть.

11. Опыт непосредственного участия в процессах «приобщения к власти» (в рамках петиционного движения) станет мощным стимулом роста социальной активности, способом восприятия новых для патриархального сознания политико-правовых представлений, в то же время масштабные репрессивные санкции запустят процесс дискредитации государственных ценностей в массовом сознании. Дополнительные основания этот процесс приобретет в условиях военно-политического кризиса 1915–1916 гг. С другой стороны, ослабление репрессивных функций государства в 1917 г. выступит одним из факторов активизации социального сопротивления и перераспределения функций властно-политического регулирования от государства к общинной организации. Повторное обретение «государственного инстинкта» в представлениях крестьянства связывалось уже с получением гарантий от реставрации самодержавно-помещичьего строя, «старого режима», и, наоборот, с признанием, легитимизацией завоеваний «общинной революции».

12. На протяжении всего рассматриваемого периода вера и обрядность играли важнейшую роль в жизни крестьянского социума, имея своим предназначением упорядочивание элементов структуры микро- и макрокосма крестьянской повседневности. Характерной особенностью, производной от синкретизма народного миропонимания, выступает наслоение, взаимопроникновение язычества и православной традиции. В периоды социально-политических кризисов проявления антиклерикальных настроений никоим образом не затронут сферу крестьянской религиозности: объектом протестных действий будет выступать Церковь как земельный собственник и Церковь как идеологический институт государства.

13. Рефлексию крестьянской общины как социального организма можно представить в виде четырехчленной формулы: изменение условий жизнедеятельности (появление внешних угроз процессу воспроизводства традиционной культуры) – интерпретация («перевод») изменений на предмет их соответствия «общинному архетипу» (ментальным конструктам корпоративного сознания) как основной гарантии витальности крестьянского бытия – соединение («проекция») результатов ментального анализа с оценкой конкретных обстоятельств, вызывающих складывание фрустрирующей ситуации («блокировка всяческих надежд») – и, наконец, активизация сопротивления в активной или пассивной (обыденной) форме, выраженная в виде одного из поведенческих стереотипов.

14. Своеобразие содержания когнитивной карты средневолжского крестьянства проявилось и в воспроизводстве определенных поведенческих стереотипов, оформлявших собой психологию великоросса-общинника. В настоящем исследовании предпринимается попытка интерпретации социального поведения посредством категории сопротивления крестьянской общины притязаниям внешних акторов социально-политического взаимодействия, и, одновременно, выдвижения встречных претензий в целях защиты внутреннего социокультурного пространства и сохранения состояния равновесия. Для решения этих задач в социальной психологии носителей «общинного архетипа» существовал набор, «депо» механизмов регуляции, отличавшихся определенной общностью характеристик. Речь идет о «ритуальной», символической стороне привычных психологических реакций, с помощью которых «измерялась» степень репрессивной практики государства, эффективность государственного регулирования, возможности для моделирования социального пространства.

15. Ритуал воспроизводства форм обыденного сопротивления и массовой агрессии и пр. позволял не только «перевести» непонятные, незнакомые, с точки зрения родового сознания, знаковые образы новой эпохи на язык доступных для понимания категорий, использование практики «исполнения обряда» имело несколько функциональных предназначений (функции: регуляции социально-политического взаимодействия; «сброса» сверхсильных эмоциональных переживаний, психологической компенсации).

Научно-практическая значимость исследования определяется возможностью использования ее результатов для дальнейшей научной разработки социально-психологической интерпретации истории российского крестьянства, изучения социальных представлений и поведения российского крестьянства в модернизационную эпоху. В результате обобщения достижений отдельных дисциплин гуманитарного профиля, в диссертации создана логически обоснованная система приемов и методов исторического анализа социальной психологии, что создает условия для дальнейшей интеграции формационного и социокультурного подходов.

Выявление механизмов социально-политического взаимодействия на уровне психологии и поведения народных масс, ритуальной стороны преодоления противоречия между неизменностью и изменчивостью человеческой культуры, определение тех элементов крестьянской «картины мира», которые участвуют в процессе социально-психологической рефлексии, легко проецируется на современную ситуацию. Следовательно, результаты научного анализа могут быть востребованы не только последующими исследователями-теоретиками, но и практиками в смысле рекомендаций в идеологической сфере, в сфере политтехнологий и т.д.

Тем самым, данные диссертационного исследования могут быть использованы как в практической деятельности органов государственного управления, так и в преподавании курсов отечественной истории, социальной психологии, социологии, при написании специальных и обобщающих трудов и учебных пособий. Интересный и богатый фактический материал диссертации выступит весомым аргументом в процессе анализа исторических реалий рассматриваемой эпохи, детальной иллюстрацией важнейших событий российской действительности первых десятилетий ХХ века, зафиксированных в знаковых образах крестьянского сознания.

Апробация работы. Результаты данного исследования активно используются в учебном процессе учреждений системы высшего профессионального образования: разработана тематика дипломных и курсовых работ, читается спецкурс, проводятся спецсеминары. Основные положения диссертации были изложены на международных, всероссийских, региональных научных конференциях. В частности, в ходе работы: XIV международного симпозиума «Пути России» (26-27 января 2007 г.); VII-й и IX-й межрегиональных научно-практических конференций историков-аграрников Среднего Поволжья (май 2003 и 2006 гг.) и др. По результатам конкурса РГНФ за 2007 г. получил поддержку издательский проект на тему: «Десять мифов крестьянского сознания: очерки истории социальной психологии и менталитета русского крестьянства (конец XIX – начало ХХ века) (по материалам Среднего Поволжья)» объемом 28 а.л. Кроме того, по теме исследования опубликована монография: Сухова О.А. «Общинная революция» в России: социальная психология и поведение крестьянства в первые десятилетия ХХ века (по материалам Среднего Поволжья). – Пенза: ПГПУ, 2007. – 46,8 п.л. Общее число публикаций по теме исследования – 39 работ объемом 67 п.л.


II. СТРУКТУРА И ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ


Структура диссертации подчинена исследовательской логике и состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников и использованной литературы (827 наименований), приложений.

Во Введении определены актуальность темы, цель и задачи исследования, его методологические основы, хронологические и территориальные рамки, степень изученности проблемы, сформулированы новизна исследования и основные положения, которые выносятся на защиту.

В Главе I «Историография и источники» дается характеристика возможностей использования междисциплинарного синтеза в отношении исторического анализа социальных представлений и психологии масс, рассматриваются результаты и итоги изучения предмета исследования в отечественной и зарубежной историографии, анализируется источниковая база диссертации.

В первом параграфе – «Методология проблемы» анализируются некоторые аспекты использования научных методов социальной психологии применительно к выбранному предмету исследования. Следует признать, что первые попытки экстраполяции теоретической парадигмы психологической науки в сферу методологии истории относятся ко второй половине XIX в., т.е. ко времени появления социальной психологии в качестве самостоятельной отрасли знания, что открывало перед историографией широкие горизонты междисциплинарного синтеза. Особенно продуктивным это оказалось в отношении подсистем второго (психология больших групп – классы) и третьего порядка, охватывающих изучение масс и массовых движений, массовые явления психики, общественное мнение и массовые политические настроения, массовые коммуникационные процессы и феномены массового стихийного поведения¹.

Примерно с середины XIX века для определения своеобразия мыслительной деятельности и сознания конкретной этнической общности в научной литературе стали использоваться также понятия «менталитет» и «ментальность»². Тем самым, субъективный способ познания, предполагающий рассмотрение человеческой истории через призму идей и представлений изучаемых персонажей, возникнув, сразу стал формироваться в двух направлениях: в виде социально-психологического ракурса, фокусировавшегося на дефиниции мотивационной сферы и особенностей поведения общностей (специфику их реагирования на окружающий мир), и как история менталитета, где поиск научной истины акцентировался в рамках воссоздания когнитивной сферы сознания (знания, воззрения, верования, «чувствования», иерархия ценностей, потребности, архетипы коллективного бессознательного), характеризовавшейся, в свою очередь, не только относительной статичностью своего развития, но и активным присутствием в содержании реально функционирующего сознания.

Относительно устойчивая практика научного изучения «mentalite» связывается ныне с творчеством представителей школы «Анналов». «Новая волна», возникшая в исторической науке во многом как естественная реакция французского общества на мировой экономический, а, следовательно, и духовный кризис³, постепенно превратилась в доминирующее направление (особенно в последней трети ХХ в.) в исторической науке во Франции и, в меньшей степени, в Великобритании, США и других странах⁴.

Дефиниция общественной психики как одного из факторов исторического процесса впервые стала достоянием отечественного гуманитарного знания в трудах В.О.Ключевского, Н.И.Кареева и В.М.Хвостова, посвященных вопросам историософии и методологии истории¹. Весьма показателен тот факт, что социальная психика носит у Н.И.Кареева интерментальный [курсив наш – О.С.] характер. При этом механизм объективного воздействия определялся передачей от поколения к поколению неких общих, сохраняющих относительное постоянство во времени умственных привычек, представлений, понятий, взглядов и пр., а, следовательно, в основе «выбора» направления социальной динамики будет лежать содержание связующих скреп между «отдельным душами» одного коллектива².

В 20-е – 30-е гг. ХХ в. структурирование общества по социально-классовому признаку, лежавшее в основе марксистской методологии всей совокупности наук об обществе, привело к абсолютизации классовой сущности социально-психологических характеристик, классовая психология подменила собой и массовое и индивидуальное сознание.

В определенном смысле свое второе рождение историческая антропология переживает в период 1960-х гг.: веяния «оттепели» раздвинули горизонты теоретического знания и реанимировали исследовательский интерес к вопросам социальной психологии и общественного сознания. Среди авторов, посвятивших свою деятельность разработке теоретических основ данной проблематики, следует отметить Г.М.Гака, В.Ж.Келле, В.А.Ядова, Г.Г.Дилигенского, А.К.Уледова, Б.А.Грушина и др.³

Что же касается «психологической» сферы историко-антропологических исследований, то это направление после периода незначительного всплеска интереса научной общественности в 1970-е гг. было практически свернуто. Исключение составляет лишь изучение семиотики русской культуры, связанное, в первую очередь, с именами Ю.М.Лотмана и Б.А.Успенского⁴. Кроме того, традиции изучения мыслительных установок «безмолствующего большинства», присутствие которых фиксировалось в образах народной культуры, были продолжены в творчестве М.М.Бахтина и А.Я.Гуревича⁵.

В условиях глобальных изменений основ теоретико-методологической парадигмы всей системы гуманитарного знания в современной России, когда «первой проблемой исторического исследования» (а не просто подходом или методикой) был назван менталитет, эта тема становится крайне востребованной, появляется мода на это понятие, которая вдруг обнаружила самое непосредственное отношение к задачам «возрождения духовной жизни страны»¹.

В диссертации показано, что формирование особенностей характера, душевного склада людей, групп и общностей (словом то, что составляет предмет изучения социальной психологии) в исторической ретроспективе своими корнями уходит в эпоху складывания той или иной этнической общности, когда в национальном самосознании возникают и закрепляются архетипические (т.е. изначальные или прологические) представления, опосредующие уникальность и самобытность последнего, «наш умственный и духовный строй» в целом. Функциональное значение этих «глубинных структур» социальной психики в ходе развития человеческого общества чрезвычайно велико: они обеспечивают собой процесс социокультурной идентификации, создавая, так сказать, «бюро» реакций на возможные угрозы состоянию социального равновесия. Менталитет, таким образом, определяет и «опыт», и поведение, поэтому попытки ограничения данной категории рамками «коллективного бессознательного» суть ошибочные утверждения. Априорные формы сознания (или подсознания) являются ключевым, системообразующим компонентом понятия «менталитета», но отнюдь не исчерпывают всего содержания. Наряду с этим объективно неизменным уровнем, безусловно, существуют «подвижные» структуры, содержание которых объясняется совмещением и соотнесением социальных представлений и индивидуального восприятия, иррациональных и рациональных процессов. Объем получаемой информации в структурах социальной памяти непрерывно возрастает и какая-то менее значимая в данный момент часть ее вытесняется в сферу бессознательного; вытесняется, но не уничтожается полностью, а сохраняется в качестве защитных комплексов на случай возникновения ситуации социокультурных диспропорций.

В диссертации предлагается следующая дефиниция менталитета: это национальный метод познания действительности, способ приобретения, переработки (перевода), оценки и хранения информации, получаемой обществом, по своему морфологическому содержанию отличающийся уникальностью и неповторимостью по сравнению с другими социумами, своего рода несущая конструкция в структуре общественного сознания, задающая направление социокультурной динамики и продуцирующая особенности процесса отражения.

Для того чтобы избежать некоторой недосказанности, неопределенности при дефиниции понятия менталитета, А.Я.Гуревич предложил заменить его категорией «картина мира», эвристическая ценность которой, по его мнению, сомнений не вызывает. Прогнозируя возможные методологические изменения, автор лишь приветствует переход от истории ментальностей к культурно-антропологически ориентированной истории, понимаемой им как история картин мира¹.

С другой стороны, продолжает находить своих сторонников концепция психологического объяснения массовой социальной динамики. В этом случае фактором, детерминирующим поведение больших масс людей, выступает массовое сознание². В монографии Д.В.Ольшанского найдено обоснованное решение проблем анализа механизмов формирования массы как социального носителя массового сознания; реконструкции основных психологических характеристик «человека в массе»; характеристики форм массового поведения, типологии толп и агрессивного поведения масс, условий возникновения агрессии и т.д.

Сказанное выше не позволяет сомневаться в желательности и востребованности дальнейшей разработки концептуальных основ культурно-антропологической сферы научного познания как одного из основных компонентов «глобальной истории», играющего, нередко, определяющую роль при выборе направления динамики социального развития. Решение подобной исследовательской задачи в дальнейшем призвано стать главным залогом преодоления диффузности исторического знания, базисом «новой» методологической парадигмы.

Во втором параграфе – «Историография» дана характеристика историографических аспектов проблемы. В развитии историографии выделяется несколько периодов. Начальным этапом в изучении социальных представлений крестьянства рассматриваемой эпохи следует считать время зарождения историографии приговорного движения. Первый период развития соответствующей традиции приходится, таким образом, на 1906–1917 гг., и представлен работами А.Васильева, Б.Веселовского, В.Кудрявцева, П.Марева, К.Сивкова и др.³

В 1920-е – 1930-е гг. в условиях «рождения в муках» новой методологии гуманитарного знания внимание исследователей к вопросам общественного сознания резко снижается. За некоторым исключением⁴ в работах, посвященных крестьянскому движению в революционный период представлено, как правило, поверхностное, недоверчиво-осторожное отношение к крестьянскому правотворчеству¹.

Определенную актуальность вопросы, связанные с изучением массовых социальных движений, обретают во второй половине 1950-х гг. в связи с очередной волной торжеств по поводу юбилеев российских революций. К юбилейным датам были приурочены и публикации по истории крестьянского движения, как всероссийского, так и регионального уровней². За короткое время эта тема становится одной из наиболее разработанных в советской историографии. Особенностью развития исторической традиции в деле изучения российского крестьянства в 1940-х – 1950-х гг. стал локальный характер большинства исследований. Однако уже в этот период времени в рамках аграрной истории была осознана необходимость разработки не только принципов и приемов статистического изучения крестьянского движения, но и социально-психологических аспектов проблемы.

В 1960-х – 1980-х гг. в развитии отечественной историографии происходят значительные структурные и методологические изменения, которые позволяют выделить этот период в отдельный, качественно новый этап. Атмосфера «оттепели» оказала свое эпохальное влияние на развитие исторической науки, предопределив зарождение исследовательского интереса к социально-психологическим аспектам истории сначала на уровне источниковедения, а впоследствии, в рамках создания самостоятельного категориального аппарата и методологических основ.

Изучение социальных представлений традиционно выступало необходимым аргументом для общих выводов исследователей, что косвенно подтверждало важность обращения к данной проблематике. Вместе с тем, в качестве отдельного, «перспективного» направления, изучение социальной психологии, воззрений и настроений российской деревни стало выделяться исследователями лишь с середины 1980-х гг. Наиболее разработанным направлением изучения общественного сознания российского крестьянства в современной отечественной историографии принято считать исследование социально-политических воззрений крестьянства. Некоторые итоги развития историографии и источниковедения в данном направлении были подведены в работе Б.Г.Литвака³. Настоящей энциклопедией социальной психологии российского крестьянства можно назвать монографию, выполненную в соавторстве Б.Г.Литваком, П.С.Кабытовым и В.А.Козловым¹.

Период 1990-х гг. становится временем возрождения лучших традиций отечественного крестьяноведения. Этот процесс оказался весьма стремительным вследствие приобщения российских историков к непрерывавшейся на протяжении всего ХХ века культурно-антропологической традиции изучения крестьянства на Западе².

Всплеск поистине ажиотажного интереса, проявившегося в российском гуманитарном знании, к проблемам воздействия ментальных факторов на ход истории в середине 1990-х гг. не только стимулировал обновление методологических конструкций в деле изучения общественного сознания, но и опосредовал появление множества работ, связанных с исследованием психоментальных механизмов возникновения и развития крестьянского бунта, стереотипов социального поведения крестьян в условиях углубления социально-политического кризиса.

Значительным событием в исторической науке стал выход в свет монографий, непосредственно посвященных изучению социальных представлений российского крестьянства в эпоху революционных перемен³.

К середине 1990-х гг. некоторые авторы стали склоняться к признанию концепции «общинной революции» как наиболее адекватной модели для объяснения аграрных беспорядков начала ХХ века⁴. Необходимо заметить, что тезис об архаизации социальных отношений в этот период становится весьма заметным явлением для работ середины 1990-х гг.⁵ Вместе с тем, «восстание общин» в трудах сторонников данной точки зрения пока еще не обрело устойчивые хронологические очертания: чаще всего под это определение подпадают крестьянские выступления в 1917 – н. 1918 гг.¹

Уже на этом этапе методологические новации были закреплены в ряде докторских диссертаций². Интересующая нас проблематика оказалась востребованной как один из важнейших аспектов социально-политического взаимодействия. Причем динамика массовых настроений стала интерпретироваться не только посредством анализа факторов модификаций: крестьянская ментальность рассматривалась уже как самостоятельная сила, обладавшая активным началом и нередко задававшая общее направление социальной активности.

В рамках общего процесса возрождения лучших традиций отечественного крестьяноведения, ранее подвергнутых забвению по причине несоответствия жестким схемам марксистской методологии истории, постепенно формулируется концепция крестьянской революции, являвшаяся глубинной основой целого ряда волн социально-политических потрясений в России³.

Обзор литературы периода последнего десятилетия ХХ века свидетельствует о формировании целого направления научных поисков, стержневым компонентом которого становится социально-психологическое (или ментальное) измерение исторической действительности⁴. Критерием, позволяющим выделить культурологическое направление исследований, выступает использование комплекса фольклорно-этнографических источников⁵. Наконец, к последней группе исследований, объединенных проблематикой, пожалуй, менее всего разработанной в методологическом плане, следует отнести работы, выполненные непосредственно в историко-антропологическом ключе¹.

Тем не менее, несмотря на актуализацию антропологического начала в историографии, можно отметить, что и к началу 2000-х гг. подлинного прорыва в этом направлении так и не произошло. Скорее исключением, чем правилом становится появление работ, выполненных на уровне докторских диссертаций и основанных на применении междисциплинарного подхода и количественных методов исследования. В этой связи хотелось бы отметить монографию О.С.Поршневой, непосредственно посвященную изучению менталитета и психологии российского общества в период Первой мировой войны². Анализ ключевых особенностей психологического феномена «человека на войне», механизмов формирования образов военной действительности представлен также в работах Е.С.Сенявской³. В целом же можно заметить, что, социально-психологические аспекты истории российского крестьянства, как правило, предстают в трудах современных исследователях лишь в виде одного, пусть и немаловажного, элемента в системе общих построений⁴.

В историографии начала 2000-х гг. приобретает новое звучание дискуссия о революционном или архаичном содержании крестьянского движения в н. ХХ столетия. Так, отстаивая революционную сущность крестьянского движения (полемизируя в этом вопросе с О.Г.Вронским, предложившим использовать термин «гражданская война» или «оппозиционное движение»⁵), авторы коллективной монографии, посвященной 100-летию Первой русской революции, не склонны поддержать идею об архаизации аграрного сектора экономики, равно как и общественного сознания⁶.

Словом, необходимо признать, что социальная психология, ментальный фактор заняли прочные и равноправные позиции среди прочих условий социальной динамики, раз за разом демонстрируя торжество преемственности в процессе развития отечественного гуманитарного знания. Однако целостной концепции, позволяющей систематизировать наши знания о прошлом крестьянского сознания, по-прежнему не создано, что совсем не удивительно, так как российская историческая антропология как метод научного познания проходит лишь начальную стадию своего становления. Теоретическая и методологическая неопределенность, нерешенность многих источниковедческих проблем создает самые благоприятные перспективы для развития данного направления, усиливает актуальность постановки вопросов, способствует формированию устойчивого научного интереса.

В западной историографии вопросы социальной психологии и общественного сознания российского крестьянства традиционно рассматривались в общем контексте социально-экономической истории дореволюционной России. Характеризуя в целом суждения западных авторов относительно уровня цивилизационного развития нашей страны, можно выделить две тенденции, присутствующие в исторических исследованиях. Сторонники одной из них придерживаются тезиса об извечной отсталости и особом историческом пути развития России, отличном от пути Западной цивилизации; другие отстаивают положение о том, что Россия шла по тому же пути, что и страны Запада, в конце XIX – начале ХХ вв. ускоренно «модернизировалась» и вполне могла избежать революционных потрясений.

В рамках концепции «уникальности, своеобразия, отсталости аграрного строя России» («пессимисты») основное внимание обращалось как раз на «особенности культуры», а причины и факторы, определяющие характер аграрной эволюции, усматривались в явлениях социально-психологического плана: в умонастроениях, поведении и поступках отдельных лиц и масс¹.

Исследователем, стоявшим у истоков идентификации крестьянства как особой социальной общности, обладающей набором уникальных сущностных характеристик, в западной историографии заслуженно считается Р.Редфилд². В рамках так называемого структурно-аналитического подхода в изучении крестьянства западные историки обратились к исследованию уровня общественного сознания народных низов в сравнительно-историческом освещении³.

Общим для работ зарубежных исследователей является признание особой приверженности русского крестьянства патриархальной культуре, предопределившей своеобразие исторического пути России в ХХ веке. Причем, крестьянская культура рассматривается как статичная, практически неподверженная изменениям и после эмансипации, и в отрыве от сравнительного анализа с процессом эволюции традиционного общества в странах Западной Европы. Кроме того, следует отметить, что «аграрной» историографии в англоязычной литературе изначально было свойственно определенное тяготение к освещению социальных ее аспектов, изучению движения и настроений масс. Это, в очередной раз, подчеркивает то значение, которое придается на Западе социально-психологической проблематике.

Заметным событием в зарубежном крестьяноведении стали работы Т.Шанина¹. Исходя из своей теории массовой многофакторной мобильности, Т.Шанин делает вывод о том, что российское крестьянство не утратило своего единства вплоть до конца 1920-х гг. В этой связи к причинам основных социальных конфликтов в российской истории начала ХХ века следует относить рост противоречий не внутри общины, а вовне нее: между деревней и городом или между крестьянином и государством². По мнению Т.Шанина, важнейшим для крестьянского сообщества кризисом, тотально завладевшим всей общественной жизнью в к. XIX–н. ХХ вв., стал кризис, вызванный коммодификацией и, соответственно, монетизацией экономической жизни³.

Весьма значительным вкладом в дело создания и разработки целостной концепции изучения социальных представлений и поведения российского крестьянства являются труды таких исследователей, как: Д.Филд, Л.Хеймсон, Дж. Скотт, М.Левин, О.Файджес и др.⁴ Открывшиеся возможности работы в советских архивах способствовали расширению рамок исследований, появлению новых методов изучения источников, столкнув в то же время в системном и научном плане старые концепции «развития» и «модернизации».

Как и в англоамериканской, в германской историографии в 1970-х и особенно с 1980-х гг. заявил о себе социально-исторический подход, приверженцы которого питают повышенный интерес к изучению поведения и психологии различных социальных групп и истории массовых движений. Более того, есть все основания утверждать, что это направление становится сегодня доминирующим в деле изучения истории России предреволюционных десятилетий германскими исследователями⁵.

Таким образом, в числе «главных» вопросов исследовательской практики в отечественной исторической науке и в западной русистике в диссертации называется проблема изучения объективных факторов, определявших характер и направление трансформации социальных представлений и поведения российского крестьянства в первой четверти ХХ века, а также необходимость анализа содержания его основных ментальных конструкций, выявления структуры и особенностей социальных связей внутри данной корпоративной общности. Особое значение в контексте поисков новых ориентиров в сфере методологии приобретает изучение субъективных факторов социально-психологической динамики. Главным образом, внимание исследователей сосредоточено на изучении своеобразия менталитета российского крестьянства, существовании в нем так называемого «общинного архетипа», что позволяет трактовать революционные потрясения начала ХХ века как «общинную революцию».

В третьем параграфе – «Источники» анализируется источниковая база исследования. Критерием для классификации источников, использованных в исследовании, служит их видовая принадлежность.

Задачи исследовательской практики продиктовали настоятельную потребность в масштабном привлечении архивных источников, большинство из которых вводятся в научный оборот впервые. В диссертационном исследовании были использованы материалы трех центральных – Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Российского государственного архива экономики (РГАЭ) и четырех региональных архивов (Государственного архива Пензенской области (ГАПО), Государственного архива Самарской области (в дальнейшем ГАСамО), Государственного архива Саратовской области (ГАСО) и Государственного архива Ульяновской области (ГАУО)). В основу теоретических построений исследования легли документы в общей сложности 57 фондов вышеуказанных архивных учреждений.

Основу корпуса источников диссертации составляют документы массового происхождения, среди которых: крестьянские приговоры, направляемые в адрес Государственной Думы в период Первой русской революции; материалы анкетирования населения Саратовской губернии на предмет изучения экономического положения и политических настроений крестьянства, проведенного губстаткомитетом; тяготеющие в стандартизированной форме (анкета) отчеты («репорты») благочинных Симбирской епархии; вопросные листы министерства земледелия Временного правительства (время распространения апрель – август 1917 г.); анкеты губернских Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, поступившие в волостные советы весной 1918 г. и т.д.¹

В частности, весной-летом 1917 г. в целях мониторинга массовых настроений в ряде регионов проводилось анкетирование населения империи. Значительный комплекс источников подобного рода (всего 595 документов) находится на хранении в Пензенском государственном архиве¹. Своеобразие данного вида исторических источников диктует необходимость выделения нескольких уровней научного анализа: изучение содержательной компоненты, степени распространенности суждений, а также социальной идентификации всего комплекса представлений. Документальной основой настоящего исследования стали 304 вопросных листа, заполненных респондентами. Категории высказываний, зафиксированные в анкетах, позволяют реконструировать социальный идеал средневолжского крестьянства непосредственно в период его реализации.

В общей структуре уникальных письменных источников в диссертации выделяются такие виды материалов, как: делопроизводственная документация, статистические источники, периодическая печать, документы личного происхождения, литературные памятники, публицистика и пр.

В частности, огромный массив документов, отражающих официальный (административный) взгляд на состояние массового поведения и настроений подавляющего большинства населения империи, представлен в фонде 102 (Департамент полиции, ГАРФ).

Важную роль в деле построения объяснительных моделей по вопросам социальной психологии средневолжского крестьянства сыграли материалы дознаний, обвинительные акты и прочие документы местных органов судебной системы в период 1902–1917 гг. Уникальность этих источников заключается в том, что способы кодировки информации при производстве допросов обвиняемых по делам об участии, скажем, в массовых беспорядках, погромах и т.д. отличаются определенной тенденциозностью лишь в плане формулировки вопросов, объяснения же обвиняемых фиксируются без каких-либо существенных изменений. А при отсутствии мотива скрыть информацию, не имеющую отношения к следствию, можно предположить значительную степень достоверности суждений².

Источниковую базу исследования серьезно пополнил обширный комплекс опубликованных источников. Нельзя не признать, что социальная динамика является тем материалом, который, зафиксированный документально, будет равновелико аккумулировать исследовательский интерес в любой период времени. Этим во многом объясняется масштабная издательская деятельность в деле публикации документов по крестьянскому движению как в Советской Союзе, так и в современной России в условиях развернувшейся «архивной революции». В исследовании проделана значительная работа по новому прочтению, новой интерпретации текстов с учетом современных достижений в сфере методологии исторической науки³.

Большой интерес для исследователя крестьянской ментальности и психологии представляет художественная литература, родственная ей публицистика, а так же опубликованные воспоминания и дневники, как государственных деятелей, так и рядовых участников, и очевидцев событий¹.

Отдельным видом источников по рассматриваемой проблеме можно назвать периодическую печать. Работа с материалами периодики диктует необходимость критического переосмысления оценочных суждений и выводов, присутствующих в публикациях, поскольку в лучшем случае мы имеем дело с отражением своеобразия социальной психологии крестьянства, преломленным через призму сознания и духовного универсума «читающего меньшинства».

Общие тенденции развития исторической науки на современном этапе теснейшим образом связаны с актуализацией таких «нестандартных» для историографии советского периода источников как писем, фольклорных форм, содержания слухов и т.д.²

К числу особо востребованных в данное время источников весьма специфического характера следует отнести фольклорные материалы, прежде всего, пословицы и поговорки, собранные в свое время В.И.Далем. Аналогичные формы встречаются также в материалах этнографического характера (в виде бытоописания повседневной жизни российской деревни), в отчетной документации приходских священников и пр.³

Информация ментального характера почти никогда не представлена в документах в «чистом» виде, поэтому при работе с текстом документа на повестку дня выносится задача ее «расшифровки», поиска подлинного смысла, нередко противоречившего как формальному выражению представления, так и его интерпретации субъектами исторического процесса.

Представленный выше корпус исторических источников позволяет эффективно решать задачи исследовательской практики, обеспечивает аргументированность и обоснованность полученных результатов, обобщений и выводов. Информативную наполняемость источниковой базы следует признать достаточной для достижения поставленной цели.