Корсаков И. А. Сила любви повесть в десяти рассказах Бусечке посвящается
| Вид материала | Рассказ |
СодержаниеБуся и тишка Сипа любви Сила любви... |
- Программа руководства, основанного на любви: измените свою жизнь за семь недель 173, 10905.7kb.
- Урок внеклассного чтения повесть о доверии и любви. "Голубая чашка", 149.01kb.
- Беседа Формулы любви, 153.64kb.
- Римский-корсаков «не ветер, вея с высоты», 22.7kb.
- Любви в ранних рассказах И. А. Бунина, 30.13kb.
- Философия любви (на основе работы э. Фромма «искусство любить»), 68.76kb.
- Другая повесть о полку Игореве, 3529.9kb.
- 4. Сила тяжести. Сила, возникающая при деформации. Вес. Сложение сил. Сила трения, 99.78kb.
- Типология фразеологизмов в рассказах, 971.25kb.
- Самостоятельная работа Поэтика литературного произведения в историко-генетической версии., 50.69kb.
БУСЯ И ТИШКА
Тишку подобрали на улице в редкостный для зимы 1988-1989 годов период, когда было всерьез холодно.
Птичка погибала. Женщина, которая наткнулась на Тишку, "птичницей" не была, а была просто хорошим человеком, и потому она "перебросила" Тишку одной моей знакомой, у которой были два попугая - значит, птичница, значит, поможет птичке: Знакомая, в свою очередь, обратилась ко мне, и я выдал туда тьму всевозможных советов а также книжку "Болезни певчих и декоративных птиц", но не этим, конечно, Тишка был спасен от смерти. Просто Мария Натановна Фишман любит птиц и умеет их любить...
Пока Тишка выздоравливал, я, покачиваясь в своем сознании от "да" до "полу-да", все больше склонялся к "да". Да, Тишку надо взять к себе, где, как мне казалось, его уже ждала потенциальная невеста Буся.
Буська. Появилась она у нас довольно своеобразно, и началось все с почти мистического исчезновения Прошки. Когда-нибудь я расскажу об этом, сейчас же ограничусь тем, что поиски Прошки были прямо-таки отчаянными.
Были объявления, было странное поведение отдельных граждан, в упор непонимающих, зачем так убиваться по какой-то птице, которую "давно кто-нибудь съел", когда «гораздо проще и умней»- купить себе новую".
Дался нам этот позорный человеческий ум, спасти от которого нас, может, только животные и смогут, да куда там! Мы и это не в силах понять!
"Подумала!" - это жуткое слово иногда просто трудно переносить.
В эти же дни другая соседка как-то сообщает:
- А я, кажется, вашу птичку видела.
- Где? - вскинулся я.
- Да вот тут, - показала она под дерево метрах в двадцати от подъезда. - Я тогда еще сразу ПОДУМАЛА, что это ваиа птичка. Я ему: "Птичка-птичка" - а он взял да на дерево и улетел.
- Когда это было?
- Да дня четыре назад. Я еще тогда ПОДУМАЛА, что надо бы вам сказать, а потом ПОДУМАЛА - вы тоже его, наверно, увз'дите, раз он около дома летает.
Представляете, три раза подумала! Вы чувствуете, что мысль здесь прямо-таки кипела, а результат?! Во всяком случае, мизантропов в этот миг я очень понимал, но вместо того, чтобы шарахнуть эту женщину хотя бы "тихим, добрым словом", вновь кинулся развешивать объявления. И в тот же день, если считать днем пять минут двенадцатого ночи, нам сообщили о появлении птички. Это было совсем близко, в микрорайоне Бусиново, да если б и далеко - разве уснешь, если где-то рядом, возможно, Прошечка? Мы устремились туда...
В полупустой комнате на люстре под самым потолком сидел попугайчик и с тревожной надеждой глядел на нас. Не тот...
И мы пошли домой. Спалось, однако, все равно неважно, так что было время вспомнить и огромные жареные семечки на газете в углу комнаты (с тех пор Буська вообще никакие семечки ни на дух не принимает, в лучшем случае гневно скидывая их с ладони на пол), и отсутствие воды - в общем, к утру стало ясно, что птичку надо забрать, вновь удариться в объявления, но уже- о прилете попугайчика, а он пока хотя бы поживет "по-человечески".
Так и сделали, если не считать того, что поймать Буську было невероятно сложно, и вообще она оказалась птицей до крайности дикой, кричала по-сорочьему и если чего и не боялась, так это растений, особенно деревца апельсина, в котором весьма искусно пряталась - и только хруст уничтожаемых листьев выдавал ее.
Особенно панически Буська боялась руки, так что казалось именно ладонью ее когда-то крепко и прихлопнул. Отсюда и некоторая кособокость, и поврежденная лапка.
Началась работа. Помогало в ней то, что Буська очень, ну просто очень любила клеточку, как, впрочем, любит ее и сейчас. Чуть что не так - Буська в клетке. Именно на пороге клетки она впервые и взяла у меня изо рта семечко конопли.
Дело двинулось, и когда раздался очередной телефонный звонок, мы Буську уже не отдали, хотя и понимали, что на этот раз, скорее всего, звонят действительно хозяева.
Не знаю, по каким признакам, но это угадывалось, хотя цвет головки, например, хозяйка знала неуверенно и в йоге кричала мужу: "Слушай, какая у него голова?" На мой вопрос, как это так может быть, она отвечала, что, мол, не все ли равно - живет себе и живет. Поврежденная лапка тоже была в новинку, но!
- Она дикая у нас (с ударением на втором слоге), уж такая дикая, что просто страсть! И все время цветы ест.
Дикий, "что просто страсть", волнистый попугайчик не вдруг встречается, а если прибавить еще время, место и окрас, то это была Буська. И тогда я спросил:
- Она у вас корм с руки ест?
- Нет.
- А из рук?
- Нет.
- А на плечо к вам она садится?
- Нет.
- Тогда это не ваша птичка. Так Буська приобрела новый дом.
И вот Тишка. Его спасли, но если б я знал, что не до конца... Да, лапки у него пострадали, от них осталось гораздо меньше, чем до обморожения, но - Тишка, Тишка! - сам Тишка ка ?ался нам уже спасенным. И, боже ж мой, что за птица это оказалась! Столько ласки, столько, я бы сказал, душевности было во всех его движениях и во всем, что он говорил!
А какой у него был мягкий и бесшумный полет! Всю жизнь, наверно, я буду помнить, как Тишка легким порхом < летал мне на плечо и сходу, едва коснувшись меня, невыразимо ласково говорил: "Тишка, Тишка..." И столько в этом голосе звучало от того, кто когда-то с Тишкой общался, что становилось совершенно ясно хороший человек был его хозяин. И еще - мастеровой. Это было так слышно из того, как Тишка - громко и снова, снова ласково! воспроизводил удары по чему-то железному, и что-то такое в хорошем смысле рабочее слышалось в его добротных оценках происходящего...
- Так, - говорил Тишка. - Вот и ладненько. Вот л получается, Тишка-птичка...
Уж сколько говорунов - и среди птиц, и среди людей - я на своем веку видел! - как Тишка, не говорил никто.
Так, однажды, когда субботним утром почтальонша принесла мне гонорар за небольшую радиопередачу (кстати, о кошках) и, чтобы организовать все бумажки, зашла на кухню, где, копоыась в своем хозяйстве, склонилась над столом, Тишка порхнул ей на плечо и внятно, очень ласково спросил:
- Я Тишка, птичка. Ты кто?
- Я почтальон! - выпрямившись, как солдат на смотру, ответила почтальонша.
Мультфильм!
Даже радиопередачи Тишка комментировал на ласковых тонах, хотя по сути того, что он говорил, он их, похоже, очень не жаловал. Ничего не поделаешь, Тишка, который так славно имитировал журчание, если ты наливал в стакан минеральную воду или пиво имитировал, а потом смачно изображал все последующее и говорил: "Закусывай давай!" - так вот, именно эта симпатизирующая всему на свете птичка терпеть не могла радиопередач.
Здесь, правда, я, кажется, переобобщаю.
Тишка не любил последние известия.
- Призывы эти дурацкие! - говорил он. - Улучшить надо, понимаете! Пресечь решительно! Порядок надо навести в стране, наконец! Безобразие! Призывы дурацкие!
Если слышать только эти слова, если только из н::х исходить, может составиться впечатление о птице раздраженной и грубой, а ведь ласковее Тишки я вообще птички не видел. Да и не увижу, может быть...
К сожалению, никак невозможно передать интонации, с которыми Тишка сообщал мне, слетев мне на плечо, едва я приходил с работы, что он - ну не знаю я, как об этом писать, чтобы прозвучал этот невыразимо ласковый тон! - Тишка, трусишка, проказник- безобразник, Тишка,.. птичка...
Вам кажется, что все это случайные звуки? Конечно, случайные. Вот только что-то ни у кого я этих случайностей не слышал, особенно в таком количестве и качестве.
Когда я привез Тишку домой, то довольно смутно представлял себе, как я познакомлю его с Буськой, чтобы не спровоцировать тяжкую войну. В итоге я решил сходу запустить его к Буське в клетку.
Так и сделал - и к моему большому удивлению сначала они друг друга как бы и вовсе не заметили. Тишка сразу пошел есть, а Буська как сидела на жердочке, так и не шелохнулась. Лишь спустя минуты три она как бы совершенно по своим делам и не спеша, по стеночке, по стеночке подгребла к кормушке, где • вот это уж совсем было чудно - тоже принялась за еду. Представляете, птицы впервые видят друг друга - и вдруг такая идиллия!
Впрочем, надолго Буськи нехватило, и внезапно, как говорится, на совершенно ровном месте она вцепилась Тишке в хвост.
И понеслась погоня. Тишка не отвечал на Буськины выпады. Он безропотно, но - хотите верьте-хотите нет - не без достоинства уворачивался от Буськиных атак и ни разу не попытался дать сдачи, хотя и выглядел много мощнее Буськи.
В итоге я открыл клетку, и война охватила теперь уже всю кухню. Время от времени, правда, в этих перепархиваниях возникали паузы, когда одна из птиц направлялась в клетку, чтобы перекусить. В итоге, когда настала ночь, обе птички оказались в клетке, где и проспали до утра как ни в чем не бывало.
А утром военные действия прекратились, и это, конечно же, было заслугой Тишки. В первую очередь Тишки.
Дело в том, что, удирая от Буськи, он не забывал говорить ей что-то хорошее. И дама оттаивала понемногу, пока в какой-то момент уже не она за Тишкой полетела, а он за ней. Как всегда бесшумно Тишка приземлился рядом с Буськой и вдруг выдал такой каскад поклонов, танцевальных па и очаровательнейших трелей, что кто угодно не устоял бы. Только не Буська, потому что в ответ она вцепилась Тишке в бок. Он отскочил, но тут же с возгласом "Дурочка ты моя!" начал подтанцовывать к Буське.
И дрогнула Буська, и потянулась к Тишке уже с совершенно влюбленной мордочкой. До первого поцелуя оставалось буквально мгновение, и тут Тишка сорвался: вместо того, чтобы зафиксировать успех, он решил еще одну песню с пляской исполнить. И Буська -стервозная натура - тут же вцепилась ему в хвост, переломив одно из хвостовых перьев. Стерпел Тишка и это...
Он уже знал, наверно, что дело налаживается, и Буську он покорит безусловно... Вот только не знал Тишка, что буквально на следующий день мы с женой уезжали в Прагу и для удобства ухода за птицами, доверенного на этот период старушке-теще, собирались развести птиц по разным клеткам и комнатам. Тишка-то что - он спокойно шел в клетку с плеча и так же без обид сидел в клетке столько, сколько надо. Это с Буськой были проблемы.
Незнакомого человека ради торжества своих крыльеь она могла всласть "намотать", прежде чем решала пойти-таки в клетку. Но и это не все. За время бездомной жизни, а оно, кажется, было у Буськи не таким уж коротким, она много чего нахваталась и, как всякая дворняжка, стала птицей сообразительности необыкновенной. Все запоры на клетках были для нее просто тьфу, и Буська не только ловко открывала их, но и так же спокойно, зайдя в клетку, за собой закрывала. Поэтому дверь клетки приходилось завязывать резинкой или киперной лентой, да еще двойным узлом, потому что один Буська запросто развязывала.
Так и началась их любовь, по сути, с разлуки...
Может, поэтому, а может, потому, что Тишка вылечился все-таки не до конца и никогда не был полностью в сборе, постоянно оставаясь каким-то распушенным, но только по приезде из Чехословакии мы застали дома лишь Буську... Тишка умер второго января уже нового года, даже не увидев новогоднего праздника...
И осталась только память об этой восхитительной птичке, которая за считанные дни так успела привязать меня к дому, что без Тишки он, честное слово, стал каким-то чужим...
И еще остались Тишкины трели. Иногда, когда Тишка вспоминается особенно сильно, их напевает Буська...
* * *
Даже трудно поверить, что ты существуешь на свете.
Я помыслить не мог, что придет этот сон наяву.
И когда? Не в зените и не на рассвете,
а когда я под горку и только под горку живу.
Как подумаешь, сколько осталось денечков -
и на сказку ложится печальная тень.
Я бы сам отступился и дошел до последней до точки,
но превыше меня светлой сказки непрожитый день.
Он живет предо мной, для меня совершенно неясен.
Ничего я не знаю об этом загадочном дне.
Но, как ты, моя сказка, он так несомненно прекрасен,
как та боль, что с тобой поселилась во мне.
Что-то полузабытое, но совершенно иное,
что-то самое первое душу открыло мою.
Как же мне повезло, что все это случилось со мною,
пусть и стоном сейчас я слова этой песни пою.
Ничего, что беда. Я не раб уже собственной тени.
Ничего, что разлука. Без встречи бы ей не бывать.
Я о вере забыл и не помню я цвета сомнений.
Все закрыла во мне тихой сказки волшебная стать.
И волна за волной заливает меня благодарность,
что я дожил до этого светлого дня.
Так спасибо тебе, что жила в этом мире кошмарном,
что ждала бесконечно, что встретила все же меня.
* * *
СИПА ЛЮБВИ
По случаю отъезда в отпуск одной нашей сотрудницы я взял к себе ее птичек, двух голубых попугайчиков.
Он - Чика, она - Долли.
Хозяйка сказала, что Чика - парень ласковый, а Долли - бука. И вообще - Долли получалась так себе птичка. И клевака. А Чика ест с руки. И еще - Долли не может летать. Она "плюхается".
Метро. Птички жмутся друг к другу и успокаивают себя непрерывными поцелуями. Когда я положил на клетку руку, они переместились так, чтобы оказаться под рукой.
Мы приехали домой, я уселся у клетки и добрых три часа с ними проговорил. Все им объяснил про то, какие у них лапки, пятнышки, "глазки синенькие, реснички голубенькие", ну и так далее. Первый контакт, и вроде он получился. Особенно с Чикой, потому как Долли действительно дичилась.
А Чика, издавая после мелодичных "самцовых" трелей резкие "стреляющие" звуки, уже подбирался к пальцу, явно желая его коснуться.
Долли, кстати, тоже выпевала самцовую трель, в связи с чем, несмотря на очевидные "дамские" признаки, жена решила принять ее за мужичка. А восковица коричневая - так что ж?
Она же вон какая разросшаяся. Просто по причине какой-то болезни она неправильная.
Но Долли была женщиной...
Дело происходило в пятницу. И настал вечер и ужин. По такому -птичкиному - случаю ужинали мы с женой в торжественной "большой" комнате, а клетка стояла в глубине комнаты на другом столе.
Несмотря на заверение хозяйки, что птицы могут жить только в клетке, мы, естественно, дали им возможность выйти па волю. Вот что хотите со мной делайте, но не могу я, чтобы птица все время была взаперти! Птица же...
Ну вот, значит, ужинаем мы, разговариваем, птицы выбрались на клетку, свет горит только над нашим столом, и в комнате постепенно темнеет.
В какой-то момент, когда, очевидно, была пересечена некоторая невидимая для нас черта сумерек, я оглянулся на ребят и буквально остолбенел.
На клетке сидели две зеленые птички. Того же природного окраса, что и наша Буська.
Что это?! Ощущение какого-то наваждения даже для меня, исследователя-профессионала.
Начинаю подбираться к клетке, чтобы рассмотреть это чудо. Шаг, еще шажок - голубые птички! Десять сантиметров назад - зеленые. Вперед - голубые.
Электрическое освещение? Сумрак? Главное, кажется, в другом. Все они, созданные человеком - белые, желтые, голубые, остаются в сути своей зелеными. Кстати, и белые их мордочки превращались в желтые. Все по-настоящему. Природное неистребимо.
Так и в нас, русских, несмотря на тысячелетие несколько нелюбимого мною православия как сидело язычество, так и сидит. И слава тому.
В итоге при определенном освещении и в нас, наверно, можно разглядеть что-то настоящее.
А птички голубенькие, но это уже в субботу, днем.
Утро было ранним. Уже в шесть утра они нас разбудили звонкими трелями.
Не уступала им и Буська, выговаривая с кухни не только свое звонкое "Фьють", но и загадочные "Тигрик" и "Джаджик". Наташа думает, что это наши же несколько измененные имена - Игорь и Наташа.
Буся - она ведь птица творческая.
В субботу мы их и познакомили.
И началось...
Дело в том, что наша Буся в состоянии просто великолепном. Вся блестит, а что зеленая, а не голубая - так все равно они все зеленые. И Чика не мог этого не оценить. И от Буськиного внимания не ускользнуло, что Чика - молодой, складный и в хорошем состоянии парнишка.
Короче, Чика начал ухлестывать за Бусей, а она не возражала.
Она показала Чике, какая она летунья. Сначала, правда, они прямо на клетке чуть-чуть пообъяснялись с Долли, пофехтовали клювами, но, как это обычно и бывает у зверей, без особых последствий.
Чика тоже продемонстрировал свои летные качества и радужные перья, ловко шныряя между огромных гладиолусов, которыми я встретил жену после очередной Чехословакии.
Далее Буся научила Чику есть специально им выделенный пластик батона, окрошку (из одной тарелки со мной). Ну и так далее.
И Долли не выдержала. Она, может быть, хотела всего лишь присоединиться. Что это было! С клетки, вниз, почти камнем, она действительно плюхнулась на кресло с беспомощно раскинутыми крыльями. И тут выяснилось, что по жердочке в клетке она бегать может, а вот по креслу или ковру - нет. Не отцепляются когти, Долли бьется, запутывается еще больше - сердце обрывается!
Перепугался я ужасно. И дело не только в том, что птица чужая. Просто страшно все это было. Птица! И такая тяжелая инвалидность. Да и под хвостом (извините - там, там) как-то голо.
Я рванул к креслу почти как ненормальный, как-то выпутал Доллины когти и перенес ее на клетку. И - не знаю уж теперь, нечаянно или с пониманием - тут же устроил из ладони этакий шалашик.
Долли! Долли ползком, еле-еле подгребла к моей руке и залезла под нее. И замерла.
Знаете, вот не верю я в экстрасенсов! Вообще в чертовщину не верю. Но, может, и правда, во мне что-то особенное есть, потому как зверям мои руки помогают. Насчет людей - пусть лнди скажут.
Помогли они и Долли, если не считать того, что эта несчастная птица у нас в этот день несколько переименовалась. Она стала Доля, чаще Долечка. Жалко же.
И еще. Когда я держал ее в руке, трогал ее губаки - глаза в глаза - я разглядел, какая нежная у нее душа. Никакая не бука, а просто бедная, несчастная, но и счастливая духовный богатством, которое нередко сопутствует физической ущербности, птица.
Что-то мои руки сделали, и Долечка стала пытаться летать - и это было вполне осознанное, активное стремление. Мы много разговаривали - и вот уже и она, и Чика охотно подставляли клюв, по которому я слегка, чуть, как это у попугайчиков принято, пощелкивал пальцем. Чика при этом еще и башку раздувал с умилительным звуком "Уррр"...
И - в руку. Но это Долли. Чика в руке кричал и вообще вел себя
трусовато. А Долечка - Долечка в руку. И там хорошо. Там что-то происходит. Что-то важное для нее. И нужное.
Решающим в итоге оказалось другое.
Отношения Чики и Буськи продолжали развиваться, в основном прямо на привозной клетке. Если Долли не может летать и, можно сказать, ходить, то это вовсе не значит, что она такая уж немощная. Клювик у нее будьте-нате. Покрепче Буськпного. И она вполне смогла это Буське объяснить.
Тут-то Буся и выступила. Она улетела на кухню и позвала Чику, и он в миг оказался там.
И они любезно разместились на перекладине наше;: "кухневой" люстры (громко говоря).
И тут! Она летела! Она летела через всю квартиру. На плечах у нее выступила кровь, дышать ей было трудно восковица-то заросла!), но летела она! Чика - все, что у нее осталось. Вся надежда ее. И любовь. И сила любви подвигла ее на этот полет.
Уже снижаясь, она разглядела, кто где, взмыла вверх и точно вклепалась в перекладину между Бусей и Чикой.
Много чего после этого было, но не в нем главное.
Что-то у Долли с крыльями в этот миг произошло.
Теперь она порхает.
Но здесь и другое важно. Сейчас, вот прямо во время создания этого рассказа, Чика ухаживает за Долечкой. Время от времени они взлетают и, совершив синхронный пируэт, усаживаются на клетку.
Сила любви...
Прощайте, потомки
и предки,
и те, что со мною.
Прощайте, цветы
и все то, что уже неживое.
Прощай, моя радость,
что очень недолгой была.
Прости меня, Зло,
если я натворил тебе зла.
Простите меня,
если сможете, хоть ненамного,
все те, кому в жизни
я что-то случайно открыл.
Простите, все те,
кто душой поклоняется Богу,
нисколько не зная,
что Бог не бездушен -
он просто бескрыл.
Простите меня,
все сомненья,
смятенья,
ошибки,
пусть даже прощения
я уже не заслужил...
Прости меня,
тайна
одной несказанной улыбки,
которую я
так отчаянно, чисто любил.
Улыбки священной,
улыбки такой музыкальной...
Прекрасной в ночи
и в сиянии нашего дня...
Прости мне любви моей
голос несмело-печальный
и, если сумеешь,
прости на прощанье меня.
* * *
БУСЕЧКА...
Прежде чем приступить к этому, последнему, может быть, в моей жизни рассказу о животных, я должен сказать, что в предыдущем я немного слукавил. Я как бы забыл сказать, что Чика, хотя и ухаживал за Долечкой, не забыл и о Буське. Просто ого любовь к Долли была нежной, а к Бусе - страстной.