Эпиграф: "Храм твой всечестный яко цельбу душевную обретше, вси вернии велегласно вопием ти: дево мученице Ия великоименитая, Христа Бога моли непрестанно о всех нас"

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

Но Базу, считал док, здесь больше делать нечего, он все испортит своими гениталиями. Он уже бесполезен и опасен. Через час Базу действительно предложили собрать вещи и вернуться в родной город. Был прощальный скромный обед. Его накормили. Вальтер даже посидел с ним за столом для приличия, потрепал по плечу, пожелал удачи, обещал заехать в гости. Базу вручили щедро чек на три тысячи и пожелали крепкого здоровья. Ему ничего не оставалось, как направиться к выходу. Он сначала хотел попросить у дока кассету с той записью, но понял, что ничего не получит. Дверь закрылась, и Баз очутился на улице зимнего послепраздничного города, еще погруженного в блестки и конфетти. Он повернулся спиной к корпусу клиники и зашагал к станции «подземки».Через два часа он надеялся быть у себя дома, где его ждали Джес и «айне кляйне катц Вальтер». Баз достал свою флягу, утаенную от дока, и допил остатки вина. Он понимал, что с этого момента его жизнь безжалостно меняется. Ия уходит из нее, исчезает, теперь она останется только на фото, которое он прятал от Джес. Баз знал, что Ия никогда не будет его женой, не будет матерью Тео. Так решили за него бесповоротно, свыше. Нужно было принимать жизнь такой, какой она есть, возвращаться домой, к Джессике.

- Сэр Уолтер, позовите База, пусть он придет. Почему он исчез? Он мне нужен, пусть посидит со мной, мне очень плохо, я не хочу жить.

- Ия, ты должна успокоиться, все хорошо, я сделал тебе инъекцию, ты держишься молодцом. У тебя сегодня порозовели щеки, это правда. Коллеги из Беркли предложили новый метод лечения, абсолютно эффективный и радикальный. На твое лечение выделены огромные деньги. Я обещаю тебе, Ия, через пол – года ты откроешь глаза, встанешь с этой кровати и скажешь мне все вслух. Ты мне веришь?

- Доктор, я благодарна вам за все, что вы для меня делаете, но, ради всего святого, позовите База, моего мужа. Я должна родить ему сына. На каком я месяце беременности? Я смогу родить?

-Ия, не надо об этом, поговорим про это через пол – года, год, ты обязательно родишь, у вас будет сын, я обещаю тебе. Как вы хотите его назвать?

- Теодор, греческое имя.

- Прекрасное имя, так звали святых и философов.

- Сэр Уолтер, что со мной? Я должна была забеременеть, я просила об этом База.

- Ия, все хорошо, не думай об этом. Ты слишком слаба сейчас, чтоб вынашивать и рожать. Твой ребенок был мертвым, иначе, при твоем состоянии, и быть не могло. Мы сделали кесарево сечение, аборт. Но ты еще обязательно родишь, после выздоровления, Баз обо всем знает. Он только недавно уехал.

- Доктор, я не хочу жить, я убила малютку, не сохранила. Он должен был родиться, должен был остаться после меня. Что я скажу мужу, с кем он останется? Он ведь там один, совсем один. Я так хотела, чтобы он стал отцом, чтобы у него была семья. Сэр Уолтер, передайте ему, что я виновата перед ним, пусть он меня простит, если может, пусть обязательно женится, он мне обещал. Со мною у него ничего не вышло.

- Я все передам, тебе нужно успокоиться и уснуть. Он приедет, и ты сама ему все скажешь. Думай лучше о своем выздоровлении и о вашем славном мальчугане Теодоре. Я еще буду ему крестным отцом.

На несколько минут экран опустел, небесная девственная синь разливалась по нему, как весеннее небо после теплого дождя. Вальтер не отводил глаз от монитора. Ему не нравилось это молчание, ему нужно было знать, что сейчас происходит в атомах ее мозга, что она чувствует.

- Доктор, я не хочу жить, мне не надо такой жизни, это пытка. Вы добрый, хороший человек, христианин, сделайте мне последнюю услугу – отключите все приборы, дайте мне умереть. И передайте моему мужу, что я его люблю. Сделайте это.

- Ия, эфтаназия запрещена, я сяду на электрический стул. Ты хочешь этого? Это все – истерика, ты обязательно выздоровеешь, верь мне. Тебя знает уже вся Америка, за тебя молятся, звонят, спрашивают о тебе, тобою интересуется Калифорнийский университет, а ты – умирать собралась. Ты еще нас всех на свадьбу пригласишь, я подержу еще на руках твоего Тео.

Ия ничего не отвечала, синева разлилась по монитору, как гематома по лицу. Никаких слов больше не появилось. Док сердито тряхнул тряхнул головой, словно отмахиваясь от всей этой больной истерики, вытер платком затылок и вышел в коридор. В отсутствие База роль сиделки приходилось исполнять сестре Джессике, она не роптала, такова работа, за это ей хорошо платили. Таймер высвечивал двадцать три – ноль – ноль. Джессика, попивая из высокого стакана апельсиновый сок, поджав под себя ноги, на диване листала французский журнал мод. Экран вдруг замерцал и запестрел торопливыми строчками. Медсестра вздрогнула, очнулась и подошла к столу.

- Джессика, посмотри на меня, потрогай мои руки, мой лоб, взгляни на то, что от меня осталось. Я тоже была такой, как ты, молодой, красивой, полной жизни. Меня любили, меня обожали, у меня был любимый человек, я была с ним счастлива. Мы хотели пожениться. Посмотри, что от меня осталось. Меня нет, зачем вам мой труп?

Сестра растерянно смотрела на монитор, она не хотела будить мистера Рэя, она взяла руку Ии – холодная, сухая, словно деревянная, желтая рука с синими нитями вен. На глазах у Джессики были слезы, она страдала, она хотела помочь этой девушке, мученице, сделать для нее что – нибудь, прекратить ее страдания.

- Сестра, взгляни на эти провода, на эти раны на моей голове, словно от гвоздей. Так раньше мучили святых, вбивали им в тело и голову гвозди. Со мной сделали то же. Меня тоже мучают, не хотят оставить в покое, вбивают гвозди, вонзают иглы. Моя голова, мой мозг горят, пылают от жуткой боли. Джессика, смилуйся, сжалься, прекрати все это. Дай мне умереть. Ради всех святых, ради Господа. Благодарю тебя.

10 июня. Пять месяцев без Ии, совсем скис, думал, запью. Рвусь в Майами, но Джессика приводит меня в чувство. Действительно, то, что из себя представляет сейчас Ия – зрелище не для слабонервных, марсианка в формалине, препарированная, с пронумерованными расфасованными органами, с просверленным черепом, с «шурупами» в извилинах. Силы небесные, наверное, во времена Нерона и Калигулы таких пыток не знали. Тогда – понятно. Изощренная медленная мучительная смерть, звериное терзание плоти, инстинкты людоедов – язычников. А сейчас? Все это – во имя светлого, доброго, гуманного, возвышенного, во имя науки! Фиксация каждой мысли, каждой вспышки сознания, собирание в компьютерный мешок всего сказанного, в том числе интимного, личного, запретного, мне одному предназначенного! Наконец, роскошный кинопавильон, реалити – шоу, научно – развлекательный сериал для домохозяек «Агония под проводами» или что – то в этом роде, так методично и беззастенчиво, безбожно снимать ее умирание, приступы отчаяния, одиночества. Наверняка она просила у них смерти, умоляла отключить все приборы и капельницы, дать ей яду, сделать смертельную инъекцию, я уверен в этом. Я даже знаю, с каким выражением лица «герр группенфюрер» это все выслушивал: « О, найн, майне либер фройляйн, дас ист нихт гут, наука – капут, гранты – капут, майне нобелише премиум – тоже капут. Ду бист шлехт пациент, зер кранк копф, нихт волен мне премиум». Потом, наверное, говнюк, похлопал ее по щеке ( это у них фирменный жест ) и проворковал какую – нибудь гадость: «Аллес махен гут, фройляйн». Я слишком хорошо знаю дока, он способен на такое. Я помню его глаза, этот их фирменный фанатичный блеск глаз. Ему бы еще над входом в клинику повесить их фирменное изречение: «Йедем дас зайне», «каждому – свое». Ладно, хватит о Вальтере, а то с досады и злости так и до трубы с черным дымом договорюсь. Конечно, док делает свое дело, глупо обзывать его гестаповцем, это мальчишество. Он обычный , нормальный американский док с приличными мозгами, с кучей денег, со всякими там партнерскими связями – НАСА, университеты и т.д. Я понимаю его. На его месте любой бы так себя вел – хоть немец, хоть японец, хоть турок. Имел он право меня выпереть после всего? Имел. Обязан был. Я понимаю, это его клиника, его проект, его эксперимент, его пациентка, которая мне по закону никто, старая знакомая, ни сестра, ни жена, так, любовница. Была бы жена, я бы в суд на него подал. Сидит себе там и в сотый раз крутит наше маленькое семейное порно с Ией, никакого уважения к тайне личной жизни, все под микроскопом. Она хотела тогда в последний раз попытаться зачать ребенка. В ее состоянии это безумие, никакой эмбрион не выживет в мертвом чреве. Мертвое может родить только неживое. Тут даже Беркли не поможет. Мозг не может зачать. Я это понимал еще тогда, но вожделение – это необъяснимая вещь, неподвластная разуму. Я хотел ее на балконе, потом – на «иядроме», я хотел ее на больничной койке, полумертвую, даже такую. Великая животная сила похоти. Желать почти труп, сухую бесчувственную равнодушную плоть, это – сродни некрофилии, это точно ненормально, извращение какое – то. Одним словом, зачать нашего сына мы так и не смогли, не получились из нас мамаша и папаша. Так и остались любовниками – неудачниками, чужими и далекими. Тоскую ли я по ней? Да, очень. Но стараюсь горе свое не показывать Джес, она то ведь ни в чем передо мною не виновата, она меня любит, любила все эти восемь лет, ждала меня в своем ржавом вагончике, повесила для меня гамак. Жизнь расставила все по своим местам, не особенно спрашивая наших капризов. Теперь я с ней, с моей Джессикой, моей женой ( прости, Ия, ты сама хотела, чтобы я не оставался один). Через месяц мы с Джес обвенчаемся в нашем храме. Отец Майкл будет венчать нас. Конечно, пригласим Элизабет, Мака и Ника. Будем все вместе. Джес уже сообщила мне, что беременна. Ультразвук подтвердил, у нас будет сын. Она согласна назвать его Теодором, в честь всех святых Теодоров, в честь нашей любви, в честь бедняжки Ии. Она у меня умница, моя Джессика, она все прекрасно чувствует и понимает, и не задает лишних вопросов.

19 июня. Из Майами пришла страшная новость. Целый день хожу как во сне. Джес запретила мне выходить из комнаты и дверь на балкон заколотила. Ия умерла, она все – таки добилась своего, покончила с собой, не захотела быть заспиртованным тритоном. Ходят слухи, что сестра Джессика помогла ей, отключила все приборы, все проводки и трубки вырвала из нее, дала какой – то препарат и исчезла в неизвестном направлении. Говорят, ее ищет полиция. Представляю себе физиономию Вальтера. «Йа – йа, герр Вальтер, аллес капут!» Не надо было мне под зад тогда давать. Теперь мне на их паршивую «Ментл Мейтрикс» наплевать, теперь им никто и цента не даст. Жалко сестру Джессику, добрая душа, не побоялась совершить такой поступок, не робкого десятка. Только бы этот «геноссе» не добрался до нее своими лапами. Буду добиваться, чтоб Ию хоронили здесь, в нашем городе, по – людски, по – христиански, с панихидой. Попрошу отца Майкла . Джес сидит на кровати и плачет. Я благодарен ей за эти слезы. Не ради меня, не из вежливости, слезы, которые от горя и большого сердца. Спасибо, Джес.

24 сентября. Ник возил нас на могилу нашей Ии на своем «Мустанге». Еле уместились, сидели на коленях друг у друга. Малыш Тео от тесноты ревел, Джес измучилась с ним. Добрую половину салона пришлось отдать под габариты Элизабет. В конце концов мне пришлось половину дороги с отцом Майклом идти пешком. Это был хороший день, памятный день святой мученицы Ии, именины всех, кто носит или носил это прекрасное греческое имя – Ия, Евдокия; всех, кто называется именем прекрасного благоуханного цветка – фиалки, вайолит. На могиле Ии стоит железный греческий восьмиконечный крест, большой, скромный и величественный. Он выделяется среди стандартных американских надгробных камней на соседних могилах со стандартным «Рест ин пис». На трубчатой перекладине креста Элизабет белой краской написала всего две буквы, больше ничего: «Ия». Никаких роковых дат, никакой фамилии, никакой эпитафии. Эти две буквы рвали сердце, выколачивали из нас слезы, так емко и мудро. Отец Майкл одел епитрахиль и, взяв кадило, прочитал короткую литию, которую читают возле могил. Он пел по – гречески, а мы все по – английски. Надеюсь, Ия на небесах нас слышала. Потом отец Майкл достал маленькую иконку мученицы Ии в золотом нимбе и привязал ее к кресту. Это было трогательно – встретились две Ии, две фиалки, две мученицы, через века, через океан. Как замечательно это придумал отец Майкл! После кладбища ходили в храм Джона Хризостома, ставили много свечей на помин усопших душ двух страдалиц, двух страстотерпиц с одним коротким именем. Тео тоже своими крохотными ручками пытался поставить свечку. Он у нас уже крещенный, крестный отец – Мак. У отца Майкла появился новый прихожанин – раб Божий Теодор.

Была пятница, канун ортодоксального Рождества. Снега, несмотря на то, что было начало января, увы, не было. Ничего приятного глазу – подмороженная грязь. Было впереди еще два дня, могло еще пригнать снежные тучи, так часто бывает. На метровой, не очень пушистой елке с желтоватой и не колючей хвоей, стоявшей на столе возле компьютера, снега было вдоволь, Джес пришлось купить в аптеке две упаковки ваты. В супермаркете мистера Абрамовица продавался в пакетах синтетический кристаллический снег, дорогая модная новинка, но Джес предпочитала старый проверенный трюк с ватой. Игрушек было совсем мало – два желтых шара, несколько звездочек из фольги и с десяток карамелек с озорным Дональдом на обертках. На макушке праздничного деревца сидел розовощекий мальчуган в шелковой рубахе с блестками, крылышками из клееного утиного пуха и с нимбом из желтых медных проволочек – такой симпатичный трогательный Ангелочек. Тео очень заинтересовался им и все хотел дотянуться до него со своей кроватки. Эти крылышки манили его больше, чем карамельки. Баз пропадал у Ника с семи утра – было много срочной работы, Баз не мог отказать Нику, они были большими друзьями. Наверняка придет поздно, к полуночи, надерутся там скотча с пивом. Джессика не любила, когда Баз приходил выпивший. « И это - твоя срочная работа? Чем вы там занимались? Тео, ты узнаешь своего папочку?» Что – нибудь в этом роде. Пока муженек трудился в поте лица, Джес решила сделать генеральную предпраздничную уборку. Она пол – дня вычищала, вымывала каждый дюйм их «гнездышка» с балконом. Под кроватью она наткнулась на банки с водой, закрытые плотными пластиковыми крышками. « Какого лешего он сюда их вечно ставит?» Ей надоело постоянно натыкаться на эти идиотские банки, надоели эти дурацкие «бзики» База.. Сколько можно это терпеть? Носится с этими банками, как бербер в Сахаре, бесценная влага! И Джессика решила этому положить конец, надо приучать муженька к порядку. Она вылила из всех трех банок мутную, тухлую, вонявшую воду, оставлявшую на стекле противную слизь. Джес не заметила на одной из банок крохотной наклейки с какими – то числами и с двумя малюсенькими буквами, написанными карандашом: «Ия». «Фу, мерзость какая, какое зловоние! И он это берег под кроватью, как сокровище!» Джес точно знала, что в этой прокисшей затхлой жидкости, когда – то называвшейся водой, не было ни приятного запаха, ни особенного вкуса.

КОНЕЦ.

22.06. – 01.07. 2005.

г.Симферополь.

Blog