Geum.ru

Бюллетень Европейского суда по правам человека. Российское издание. 2007. N с. 79, 103 122

Вид материалаБюллетень
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   15

323. В связи с вышеизложенным Европейский суд считает, что нарушение права на жизнь Азиева не имело место.


B. Об угрозе вынесения приговора,

устанавливающего наказание в виде смертной казни,

и жестокого обращения вследствие экстрадиции


1. Доводы сторон


324. Власти Грузии подтверждают, что Решения об экстрадиции от 2 октября 2002 г. не были поспешными и что грузинские власти согласились на выдачу только пяти лиц, личности которых действительно могли быть установлены. В связи с недостаточностью документов в отношении восьми других заявителей они не уступили требованиям и давлению на них со стороны их российских коллег. Грузинские власти действовали с судебной практикой, установленной Европейским судом, в соответствии с которой страна, которая выдает заинтересованное лицо, должна удостовериться, что выдаваемое лицо не станет объектом обращения, противоречащего статье 3 Конвенции. Перед принятием решения об экстрадиции пяти заявителей Генеральная прокуратура Грузии сделала все необходимое, чтобы получить от Российской Стороны максимальные и твердые гарантии, что эти лица не будут приговорены к высшей мере наказания и не будут подвергаться наказаниям или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению. В обоснование этого утверждения власти ссылаются на Письма Генеральной прокуратуры Российской Федерации от 26, 27 августа и 27 сентября 2002 г. (см. выше § 68 и следующие). Кроме этих письменных гарантий, Генеральная прокуратура Грузии также получила от своих российских коллег устные обязательства. Во время принятия решения об экстрадиции был также принят во внимание тот факт, что Россия является членом Совета Европы, и в этой стране с 1996 г. объявлен мораторий на исполнение высшей меры наказания, как и Постановление Конституционного суда РФ от 2 февраля 1999 г. Вместе с тем Генеральная прокуратура Грузии потребовала от российских властей облегчить доступ в исправительное учреждение, где должны были содержаться экстрадированные заявители, для представителей Красного Креста.

325. Впоследствии все эти гарантии оказались надежными и достаточными для того, чтобы защитить заявителей от обращения, противоречащего статье 3 Конвенции. В частности, никто из них не был приговорен к смертной казни или подвергнут бесчеловечному или унижающему достоинство обращению, и их действительно посетили представители Красного Креста.

326. В своих устных замечаниях власти Грузии подтвердили, что Маргошвили и Куштанашвили не были выданы России в связи с тем, что они являются гражданами Грузии. Установление личности Хашиева, как и проверка статуса беженца Гелогаева, проводятся (см. выше § 88), вопрос об их экстрадиции будет решен в соответствии с результатами этих процедур. Что касается Исаева, Ханчукаева и Магомадова, их дела будут рассмотрены повторно, после того, как российские власти представят все необходимые документы в обоснование запроса об экстрадиции.

327. Власти Российской Федерации подтверждают, что заявители не будут приговорены к смертной казни, так как в соответствии с Постановлением Конституционного суда РФ от 2 февраля 1999 г. ни в одном из субъектов Российской Федерации ни один суд не может назначить наказание в виде смертной казни (см. выше § 262). Они напоминают, что российские власти представили своим грузинским коллегам в обоснование запроса об экстрадиции те же гарантии и обязательства в том, что заявители не будут подвергнуты обращению, противоречащему статье 3 Конвенции. Действительно, экстрадированные заявители содержались в условиях, отвечающих требованиям этого положения. Это также было установлено журналистами российских телеканалов РТР, ОРТ и НТВ во время посещения исправительного учреждения. У заявителей были взяты интервью. Власти представили Письмо заместителя Генерального прокурора Российской Федерации от 18 октября 2002 г., в соответствии с которым экстрадированные заявители были "живы и совершенно здоровы, содержались в следственном изоляторе Ставропольского края в условиях, предусмотренных законом".

328. Представители заявителей возражают, что по прибытию в Россию заявители не могли быть "совершенно здоровы", и считают, что медицинские заключения, представленные властями Российской Федерации 14 ноября 2002 г. (см. выше § 245 и следующие), скрывают телесные повреждения, нанесенные заявителям сотрудниками грузинского спецназа в ночь с 3 на 4 октября 2002 г. Они считают, что, выдав заинтересованных лиц России, "Грузия также взяла на себя ответственность за геноцид, творимый против чеченского народа".

329. В то же время представители заявителей считают, что гарантии, предоставленные российскими властями их грузинским коллегам, ничего не стоят, и что обязательства, взятые перед Европейским судом российскими властями, являются лишь подписанной бумагой. Они напоминают, что ЕКПП признал в одном из своих заявлений, что Россия не выполняет взятых на себя обязательств (см. выше § 267 "e"). По их мнению, грузинские власти не были убеждены в том, что полученные гарантии имели под собой реальную основу. Напротив, они активно сотрудничали со своими российскими коллегами с тем, чтобы облегчить экстрадицию. В частности, они переслали им фотографии заявителей, которые впоследствии послужили обоснованием запроса об их экстрадиции, и передали сведения об изменениях в данных о личности заинтересованных лиц. С их помощью российские власти, в свою очередь, "подали одним днем" запрос об экстрадиции, изменив имена заявителей в соответствии с этими изменениями. Грузинские власти не дали верной оценки ни политизированному характеру обвинений, предъявленных российскими властями заявителям, ни их явной пристрастности в рамках процедуры рассматриваемой экстрадиции. Они не потребовали никаких доказательств этих обвинений. Письма, на которые ссылаются грузинские власти (см. выше § 324), не содержат гарантий, что заявители не будут приговорены к высшей мере наказания, а лишь заверение о том, что в России действует мораторий на смертную казнь.

330. Власти Российской Федерации называют мораторием Указ Президента Российской Федерации Ельцина от 16 мая 1996 г. о "постепенной отмене смертной казни" (см. выше § 261). Они напоминают, что в этом Указе не содержится ни одного упоминания моратория, правительству всего лишь предлагается подготовить "проект Федерального закона о присоединении Российской Федерации к Протоколу N 6 (Конвенции)". Они напоминают, что в Указе нигде не говорится об отмене смертной казни или приостановлении ее исполнения. Таким образом, речь идет не о моратории, а лишь о временной мере, затрагивающей применение высшей меры наказания. Что касается Постановления Конституционного суда Российской Федерации от 2 февраля 1999 г., то оно не содержит запрета на применение смертной казни (см. выше § 262), а лишь приостановление применения этого наказания до создания судов присяжных на всей территории Российской Федерации. Принимая во внимание, что Закон от 27 декабря 2002 г. устанавливает, что процесс создания судов присяжных должен завершиться к 1 января 2007 г. (см. выше § 265), начиная с этой даты смертная казнь в России вновь будет применяться.

331. Что касается утверждений о жестоком обращении со стороны представителей российских органов власти в отношении лиц чеченской национальности мужского пола, адвокаты исключают, что на момент принятия решения Генеральная прокуратура Грузии не знала о систематическом характере таких нарушений. Они ссылаются на открытые заявления ЕКПП, резолюции (2003 г.) Парламентской Ассамблеи Совета Европы, отчеты организации "Хьюман Райтс Уотч", на ежегодный доклад Международной Амнистии за 2004 г., доклады Верховного комиссариата ООН по делам беженцев и специального докладчика ООН по пыткам. Некоторые из этих ссылок приведены выше (§ 267, 268 и 270). Адвокаты считают, что в связи с фактами, установленными "Хьюман Райтс Уотч" и изложенными в "Приглашении в ад" (Welcome to Hell) (см. выше § 268), полная изоляция экстрадированных заявителей, находящихся в "одном из СИЗО Ставропольского края", дает повод для серьезных сомнений об обращении, объектом которого они стали в этом учреждении.


2. Мнение Европейского суда


332. Европейский суд отмечает, что вменяемое российскими властями заявителям преступление наказывается, согласно статье 317 Уголовного кодекса Российской Федерации, лишением свободы на срок от 12 до 20 лет, пожизненным лишением свободы или смертной казнью (см. выше § 260). Возраст большинства заявителей варьируется от 22 лет до 31 года. Хотя высшая мера наказания в Российской Федерации не отменена, российские суды в принципе воздерживаются от ее применения. Европейский суд напоминает, что Протокол N 13 к Конвенции не подписан Российской Федерацией, а Протокол N 6 к Конвенции, подписанный Россией 16 апреля 1996 г., до сих пор не ратифицирован. Он отмечает, что согласно пункту 2 статьи 2 Конвенции Договаривающаяся Сторона, которая не ратифицировала Протокол N 6 к Конвенции, имеет право назначать смертную казнь при определенных условиях. Насколько документы, имеющиеся в распоряжении Европейского суда, позволяют ему это утверждать (см. выше § 107), Европейский суд отмечает, что Шамаев, Адаев, Хаджиев и Виситов, четверо экстрадированных заявителей, не были приговорены судом первой инстанции к высшей мере наказания, Хашиев (Элихаджиев, Мулькоев) и Баймурзаев (Алханов) были приговорены 14 сентября и 11 октября 2004 г. к 13 и 12 годам лишения свободы Верховным судом Чеченской Республики (см. выше § 106).

a) Основные принципы

333. Согласно пункту 2 статьи 2 Конвенции Высокая Договаривающаяся Сторона, которая не ратифицировала Протокол N 6 к Конвенции и не подписала Протокол N 13 к Конвенции, имеет право назначать смертную казнь при определенных условиях. В подобных случаях Европейский суд выясняет, не является ли сама смертная казнь жестоким обращением, которое запрещено статьей 3 Конвенции. Европейский суд уже установил, что статья 3 Конвенции не должна толковаться как запрещающая в принципе смертную казнь (Постановление Европейского суда по делу "Серинг против Соединенного Королевства" (Soering v. United Kingdom) от 7 июля 1989 г., Series A, N 161, § 103 - 104), так как в этом случае формулировка пункта 1 статьи 2 Конвенции была бы сведена к нулю. Вместе с тем из этого не вытекает, что обстоятельства назначения смертной казни никогда не будут рассматриваться в соответствии со статьей 3 Конвенции. Способ ее назначения и применения, личность приговоренного и несоразмерность наказания тяжести преступления, а также условия содержания в ожидании исполнения приговора фигурируют среди доводов, способных подвести под статью 3 Конвенции перенесенные заинтересованным лицом обращение или наказание (упомянутое Постановление Европейского суда по делу "Серинг", § 104). Отношение Договаривающихся государств к высшей мере наказания принимается во внимание при оценке того, был ли превзойден терпимый уровень унижений или страданий ("Полторацкий против Украины" (Poltoratskiy v. Ukraine), жалоба N 38812/97, § 133, CEDH 2003-V). Европейский суд также посчитал, что молодость заинтересованного лица также является обстоятельством, которое наряду с другими ставит под сомнение совместимость со статьей 3 Конвенции сопровождающих смертную казнь мер (см. упомянутое Постановление Европейского суда по делу "Серинг", § 103 - 108).

334. В соответствии с прецедентной практикой Европейского суда Высокие Договаривающиеся Стороны, в соответствии с установленным принципом международного права, не противоречащим другим их обязательствам по международным договорам, включая Конвенцию, имеют право регулировать вопросы въезда, пребывания и выезда иностранцев. Суд также отмечает, что ни Конвенция, ни Протоколы к ней не затрагивают право на политическое убежище (см. Постановление Европейского суда по делу "Джабари против Турции" (Jabari v. Turkey), жалоба N 40035/98, § 38, CEDH 2000-VIII; Постановление Европейского суда по делу "Вильвараджа и другие против Соединенного Королевства" (Vilvarajah and Others v. United Kingdom) от 30 октября 1991 г., Series A, N 215, § 103).

335. Вместе с тем Европейский суд постоянно напоминает, что Высокие Договаривающиеся Стороны взяли на себя обязательство не экстрадировать или выдворять заинтересованное лицо, включая лиц, ходатайствующих о предоставлении убежища, в страну, в отношении которой имеются серьезные причины, позволяющие думать, что в этой стране лицо будет подвергнуто реальной опасности обращения, противоречащего статье 3 Конвенции (Постановление Европейского суда по делу "Чахал против Соединенного Королевства" от 15 ноября 1996 г., Recueil 1996-V, p. 1853, § 73 - 74; Постановление Европейского суда по упомянутому делу "Серинг" (Soering), p. 35, § 88 - 91; Постановление Европейского суда по упомянутому делу "Крус Барас", p. 28, § 69 - 70). Европейский суд уже твердо и определенно высказался по поводу того, что он в полной мере осознает те огромные сложности, с которыми встречаются в наше время государства-участники, защищая население своих стран от террористической угрозы (Постановление Европейского суда по упомянутому делу "Чахал", p. 1853, § 79). Однако даже учитывая эти реалии, Конвенция в совершенно определенных выражениях запрещает обращение, противоречащее статье 3 Конвенции, какими бы ни были действия жертвы (Постановления Европейского суда по делу "Д. против Соединенного Королевства" от 2 мая 1997 г., Recueil 1997-III, § 47 и 48; и по делу "H.L.R. против Франции" (H.L.R. v. France) от 29 апреля 1997 г., Recueil 1997-III, § 35). Более того, статьи 2 и 3 Конвенции не предусматривают ограничений и отступлений, о которых идет речь в статье 15 Конвенции, даже в случае опасности, угрожающей жизни нации (Постановления Европейского суда по делу "Ирландия против Соединенного Королевства" (Ireland v. United Kingdom) от 18 января 1978 г., Series A, N 25, p. 65, § 163; и по делу "Томази против Франции" (Tomasi v. France), от 27 августа 1992 г., Series A, N 241-A, p. 42, § 115).

336. Суд напоминает, что для того, чтобы определить, насколько серьезными и существенными являются причины, позволяющие думать, что заинтересованное лицо подвергается реальному риску обращения, несовместимого со статьей 3 Конвенции в случае его экстрадиции, Суд принимает строгие критерии и основывается на комплексе данных, которые были ему предоставлены, или, при необходимости, официально им запрошены (Постановление Европейского суда по упомянутым делам "Вилвагаджа и другие", p. 36, § 107 и 108; "Ирландия против Соединенного Королевства", p. 64, § 160).

337. При оценке существования такого риска в первую очередь следует полагаться на обстоятельства, имевшие место на момент экстрадиции, о которых государство, осуществляющее выдачу, было или должно было знать, но это не мешает Европейскому суду учитывать сведения, полученные в дальнейшем; они могут служить подтверждением или опровержением того, чем руководствовалась Высокая Договаривающаяся Сторона для того, чтобы судить об обоснованности опасений заявителя (см. Постановление Европейского суда по упомянутому делу "Крус Барас и другие, p. 30, § 76). Для того, чтобы установить такую ответственность, нельзя избежать оценки ситуации, существующей в стране назначения в соответствии со статьей 3 Конвенции, речь не идет о том, чтобы установить или доказать ответственность этой страны в соответствии с нормами международного права, в том числе Конвенции или других международных договоров. В той мере, в которой ответственность распространяется или может распространяться на обязательства в рамках Конвенции, она возлагается на Высокую Договаривающуюся Сторону, осуществляющую экстрадицию, действия которой явились прямым результатом того, что заинтересованное лицо подвергается жестокому обращению, запрещенному Конвенцией (Постановление Большой палаты Европейского суда по делу "Маматкулов и Аскаров против Турции" (Mamatkulov and Askarov v. Turkey), жалобы N 46827/99 и 46951/99, § 67, CEDH 2005-...; Постановление Европейского суда по упомянутому делу Серинг, p. 35, § 89 - 91).

338. Следует также напомнить, что для того, чтобы жестокое обращение, включая наказание, рассматривалось под углом зрения статьи 3 Конвенции, оно должно достигнуть минимального уровня. Для того, чтобы наказание или сопровождающее его обращение были признаны "бесчеловечными" или "унижающими достоинство", страдание или унижение должно в любом случае выходить за рамки страданий или унижений, неизбежно присущих любому наказанию, установленному судом (Постановление Европейского суда по делу "Тайрер против Соединенного Королевства" (Tyrer v. United Kingdom) от 25 апреля 1978 г., Series A, N 26, § 29 - 30). Оценка этого минимального уровня относится к существу; она зависит от всех обстоятельств дела и, в частности, от характера и содержания обращения или наказания, а также от способа и манеры его исполнения, его продолжительности и физического или морального воздействия (Постановление Европейского суда по упомянутому делу "Серинг" p. 39, § 100). При оценке доказательств Европейский суд применяет критерий "вне разумного сомнения" (Постановление Европейского суда по упомянутому делу "Ирландия против Соединенного Королевства (Ireland v. United Kingdom), pp. 64 - 65, § 161; по делу "Ангелова против Болгарии" (Anguelova v. Bulgaria), жалоба N 38361/97, § 111, CEDH 2002-IV). "Разумное сомнение" не является сомнением, основанным на исключительно теоретической или созданной возможности для того, чтобы избежать неправильных выводов; причины такого сомнения могут вытекать из представленных фактов (см. "Греческое дело" ("l'Affaire grecque"), жалобы N 3321/67, 3322/67, 3323/67 и 3344/67, доклад Европейской комиссии от 5 ноября 1969 г., Annuaire 12, p. 13, § 26; а также, mutatis mutandis, дело "Науменко против Украины" (Naumenko v. Ukraine) от 10 февраля 2004 г. жалоба N 42023/98, § 109). Доказательством жестокого обращения могут стать достаточно серьезные, точные и достоверные косвенные доказательства или неопровергнутые предположения.

339. Наконец, Европейский суд подчеркивает, что он в принципе не выносит решение о существовании или отсутствии возможных нарушений Конвенции (Постановление Европейского суда по упомянутому делу "Серинг" § 90). Чтобы рассматривать вопрос под углом зрения статьи 3 Конвенции, следует установить, что в обстоятельствах конкретного дела для заявителей существовал в случае экстрадиции риск, что они подвернутся обращению, противоречащему статье 3 Конвенции.

b) Применение этих принципов в данном деле

i) Об экстрадиции пяти заявителей 4 октября 2002 г.

340. Европейский суд отмечает, что заявители, заслушанные в г. Тбилиси, сообщили о своих опасениях в случае экстрадиции в Россию. Они подтвердили, что такое же сильное беспокойство испытывали и семеро других заявителей, в настоящее время содержащихся в России (см. выше § 129, 132, 136 и 142). В связи с насилием, которое постоянно имеет место в Чеченской Республике с момента начала конфликта в этом регионе, и состоянием безнаказанности (см. соответствующие отрывки выше, в § 267 - 270), у Европейского суда нет сомнений в том, что опасения заявителей по поводу опасности для жизни или обращения, противоречащего статье 3 Конвенции, были субъективно обоснованы и действительно ощущались таковыми. Субъективное представление о событиях, которые могли вызвать страх или сомнение по поводу будущего заявителей, без всякого сомнения, является важным элементом, который должен быть принят во внимание при оценке обстоятельств (см. выше § 378 - 381 и 445). Вместе с тем при рассмотрении Судом вопроса об экстрадиции под углом зрения статьи 3 Конвенции, он в первую очередь оценивает существование объективной опасности, о которой государство, осуществляющее выдачу, знало или должно было знать на момент принятия решения.

341. Из материалов, имеющихся в распоряжении Европейского суда, следует, что грузинские власти прямо не оспорили существование реальных опасностей, которым могли подвергнуться заявители в случае их экстрадиции. Напротив, они сразу признали, что существовал разумный риск (см. выше § 62, 63, 173, 182 и 183), и по этой причине они потребовали гарантий защиты заинтересованных лиц.

342. В частности, с момента вручения Устиновым запроса об экстрадиции заявителей 6 августа 2002 г. выдача заявителей зависела от получения соответствующих документов, представляемых в обоснование этого запроса, и гарантий в отношении судьбы заинтересованных лиц в России (см. выше § 62, 63 и 182). Документы, представленные российскими властями в соответствии с этим требованием, включали, кроме прочих, постановления о возбуждении уголовного преследования в отношении каждого заявителя, заверенные копии соответствующих судебных определений об избрании в качестве меры пресечения для каждого заявителя заключение под стражу, сообщение об объявлении их в международный розыск, а также документы, касающиеся их гражданства и установления личности.

343. Касаемо гарантий Европейский суд отмечает, что они были предоставлены в отношении каждого заявителя в письмах от 26 августа и 27 сентября 2002 г. (см. выше § 68 и 71) исполняющего обязанности Генерального прокурора, высшего органа, занимающегося вопросами уголовного преследования в России. Сторонами не был оспорен тот факт, что Генеральный прокурор Грузии также получил устные гарантии со стороны своих российских коллег (см. выше § 184). В письмах, содержащих упомянутые гарантии, исполняющий обязанности Генерального прокурора Российской Федерации официально заверил грузинские власти в том, что заявители не будут приговорены к высшей мере наказания, и напомнил, что в любом случае в России не может быть исполнен ни один приговор, которым установлено наказание в виде смертной казни, с момента объявления моратория в 1996 году. Письмо от 27 сентября 2002 г. также содержит специальные гарантии, касающиеся "пыток, жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания".

344. При оценке вопроса о том, могли ли грузинские власти доверять этим гарантиям, Европейский суд считает важным тот факт, что эти гарантии были предоставлены Генеральным прокурором, обладающим в правоохранительной системе Российской Федерации полномочиями контролировать деятельность всех прокуроров Российской Федерации, которые поддерживают обвинение в судах (см. выше § 263). Следует также отметить, что органы прокуратуры выполняют функции проверки соблюдения прав задержанных в Российской Федерации, к этим функциям, кроме прочего, относится право беспрепятственного посещения и проверки мест лишения свободы (там же).