Geum.ru

Литература – дело чести

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
  1   2   3   4   5


Литература – дело чести


- Мухтар Абрарович, несмотря на все Ваши высокие должности и регалии, широкая общественность знает Вас, прежде всего, как ученого. Еще с 80-х годов прошлого столетия в память широкого читателя глубоко запали Ваши статьи и исследования, посвященные казахским ханам и отраженным в русских энциклопедиях материалам и документам по важнейшим аспектам казахской истории. А, судя по Вашей авторской манере, можно сделать вывод и о том, что и искусство художественного слова также находится в сфере Ваших самых излюбленных вкусов и интересов. Какое место принадлежит литературе в Вашем творчестве?

- Я отношусь к разряду людей, страсть к стихотворству которых угасла, не успев разгореться. Объясню, что здесь, как и почему.

Если первое мое стихотворение было опубликовано на страницах периодики, когда я учился в 7 классе средней школы, то первая моя новелла увидела свет в мою бытность студентом 1 курса университета.

В те времена лишь редкий студент гуманитарных (и не только) факультетов не упражнялся в литературе, подчас величая «стихами» все то, что только окажется зарифмованным в момент, когда его вдруг охватят столь свойственные пылкой юности «души прекрасные порывы». На первых порах не оказался в стороне от этого массового увлечения и я. Однако когда я осознал святую, мистическую, сверхъестественную природу искусства Поэзии (а к счастливчику, знающему истинную цену слову такое понимание приходит рано, как в случае со мной – уже по окончании первого курса), я раз и навсегда прекратил если не сочинять стихи, то уж во всяком случае публиковать их где бы то ни было. Сейчас я тоже нет-нет да пишу кое-какие «вещи» и «вещицы», но, к счастью для себя и всего общества, самокритично отношусь к этому не более как к хобби, не имеющему ничего общего с истинной поэзией.

Другое дело проза. Приметой нашего времени – периода демократизации в обществе и в языке, его обслуживающем, стало то, что постепенно уходит в небытие десятилетиями господствовавший до сих пор академический стиль, жесткий, спрессованный и громоздкий как лежалый снег. Не только в литературе, но даже в таких строгих отраслях научного знания, как философия, политология, социология, история государства и некоторых других язык и стиль научных произведений становится все более облегченным, занимательным и доступным – навстречу запросам изменившегося восприятия читателей и пользователей и в борьбе за их «души и голоса». Быть может, поэтому в письменных и устных речевых произведениях большинства государственных деятелей новейшего времени все явственней прослеживается отход от логической сухости и все ярче наблюдается склонность к беллетристическим средствам и приемам. Думаю, читатели не забыли о том, что, например, британский «лев» сэр Уинстон Черчилль был удостоен Нобелевской премии именно в номинации «литература»…

Поэтому все, что я писал и публиковал сначала в школе, а затем в университете, порождено не столько естественным для каждого человека желанием как-то выделиться и заявить о своей индивидуальности, сколько стремлением развить свою речь и выработать свой стиль. По этой же причине, опубликовав первую новеллу на 1 курсе (а мои сверстники знают цену столь раннего дебюта: «пробиться» в то время даже на страницы местной прессы было чрезвычайно трудно), я в дальнейшем оставил стезю новеллиста: плохим писателем я быть не хотел, а чтобы стать писателем хорошим - для этого нужен океан знаний и труда. Я благодарен судьбе за то, что понял это вовремя.

По моему убеждению, литературный талант даруется от Бога. Окончи ты хоть пять университетов, но если в тебе нет этой искры Божьей, сколько бы ты не изощрялся, как бы не стяжал себе славу прозаика или поэта, в итоге все одно – сизифов труд. Вот почему в этом вопросе я разделяю точку зрения, на счет которой уже существует ставшее афоризмом изречение: «Литература - дело чести, дело совести». И вот почему, участвуя в этой беседе, я вижу себя лишь в качестве благонравного читателя и страстного поклонника литературы.

- Что же, эти Ваши слова подготовили тему для следующего вопроса. Каков же современный читатель?

- «Сей стих не таков, что были прежде…», - повторяем мы вслед за Шакаримом его крылатую фразу. Так и современный читатель – совсем не тот, каким он был, казалось бы, недавно. В Советском Союзе интеллигенции и всем образованным людям предписывалось читать и знать художественные произведения пусть даже средней руки, лишь бы они пропагандировали «советский образ жизни» и «преимущества социализма».

Вокруг произведений, признанных (а нередко назначенных) очередными «новыми и вершинными» достижениями советской литературы, организовывались всенародные читки и обсуждения. Вся мощь советской пропагандистской машины работала на популяризацию таких произведений на страницах газет и журналов, в эфире радио и телеканалов, в киноконцертных залах и на театральных подмостках, в учебных аудиториях и домах политического просвещения. Справедливости ради отмечу, что фактическими результатами таких кампаний не обязательно оборачивались тотальное «запудривание» или, напротив, «промывание» мозгов: из вала оценок, мнений и суждений чуткий и проницательный читатель мог извлекать нужное ему и был способен отличить настоящее от фальшивки. Другое дело, что право публично выражать свое согласие или несогласие было в ту эпоху чрезмерно зарегулировано.

Нынче характер взаимоотношений в этой сфере совсем иной. Некогда единая, обобщенная и внутренне равновозможностная читательская масса оказалась расслоенной по имущественному признаку. И сложилась парадоксальная ситуация, когда одни жаждут чтения, но не имеют для этого денег, другие имеют деньги, но вовсе не жаждут читать.

Есть несколько категорий людей, не читающих книг. К первой я бы отнес тех, кто, кое-как окончив среднюю школу, затем в условиях рынка стремительно улучшил свое материальное положение и, возможно, вообразил себя состоятельным человеком. Такие считают себя «образованными» людьми только на том основании, что время от времени они берут в руки газеты. И такие обычно не видят никакой разницы между словом газетным и словом книжным.

Недавно я повстречал старого знакомого. Оказывается, возраст сделал свое, и тот человек стал носить очки. Когда я обратил на это внимание, он ответил без тени смущения: «А как же, я ведь очень много читаю прессу». В ту минуту мне подумалось: «Вот он, воскресший и представший мне карикатурный образ лжеинтеллигента, саркастически выписанный Султанмахмутом Торайгыровым ровно век назад». Та самая порода человечков, что умудряются прожить эту жизнь, не беря в руки книгу со школьных лет и до конца своих дней.

Другая категория нигилистов-библиофобов – чиновники. В сравнении с первыми дела их обстоят несколько лучше. Чтобы не отстать от жизни они могут взять на себя труд прочесть или заучить с чьих-либо уст сюжет книги, которая у всех на слуху, чтобы затем на людях витийствовать о ней с видом глубокого знатока. Круг их тем как правило не выходит за рамки двух-трех особо модных иностранных авторов. Поинтересуйся у них об авторах отечественных, например, казахских, и такие «эрудиты» обычно очень быстро затыкаются: не то, что читать, но даже разговаривать по-казахски они считают для себя пустой, неэффективной тратой. Прискорбно, но факт, что среди таких незадачливых умников немало детей видных ученых и писателей, немало сделавших в защиту и пропаганду казахского языка и демонстрирующих искреннюю готовность шагать за него и в огонь, и в воду.

Что говорить, своеобразным апофеозом - печальным, но показательным – реального отношения нынешних казахских чиновников к казахскому языку и литературе явились итоги недавнего голосования по поводу предложения депутата А.Айталы, призвавшего коллег к тому, чтобы депутаты-казахи работали в Парламенте на казахском языке. Предложение то «дружно» провалили, и вот вам истинная цена «заботы» наших народных избранников о казахском языке в Казахстане. На основе таких фактов невольно приходишь к выводу: от чиновника, не способного собственноручно написать на родном языке свою автобиографию, вряд ли разумно ожидать, что своими законодательными инициативами он осчастливит нацию или хотя бы поможет облегчить участь простого народа.

Четверть века назад надежный оплот и самую гущу казахского читательства представляла собой не испорченная искушениями цивилизации сельская интеллигенция. Именно она являлась той читательской (читай: социальной) базой, которая поднимала отдельные казахские газеты и журналы до рекордных полумиллионных тиражей. Хотя нельзя забывать и о том, что для тех добродетельных читателей один экземпляр газеты обходился в 2 копейки, журнала - в 20 копеек, книги для массового читателя – обычно не дороже 1 рубля. Сравнительный ряд для молодежи и тех, кто забыл ценовую ситуацию тех лет: булка хлеба стоила от 16 до 24 копеек, звонок по внутригородскому таксофону – 2 копейки, мороженое – 15-19 копеек…

Так вот, на долю именно того читателя выпало распробовать и с удовольствием вкусить все самые прекрасные и сочные плоды казахской литературы 70-80-х годов и тем самым придать труженикам пишущего цеха такой поток вдохновения, подобного которому наша литература прежде никогда не знала и, быть может, теперь уже не узнает никогда. Именно в те годы пришедшее в литературу «племя младое, не знакомое», с ходу сказав свое громкое и веское слово, принялось из года в год одаривать читателей своими яркими талантливыми произведениями. В считанные дни расходясь десяти- и стотысячными, а в отдельных случаях миллионными тиражами (например, «Кровь и пот» А.Нурпеисова были изданы в «Роман-газете» полуторамиллионным тиражом), книги тех лет взращивали своих читателей интеллектуально и духовно, обогащали литературу, вдохновляли авторов на новые грандиозные проекты.

Наблюдающееся в последние годы творческое бесплодие наших прозаиков и поэтов, среди которых немало и «живых классиков», мы обычно связываем со скудостью гонораров и недостаточностью государственной заботы о литераторах. Возможно, не без этого. И все же, на мой взгляд, главную проблему я бы сформулировал так: потеряв свою аудиторию, литература наша превратилась в одинокое осиротевшее слово.

- Если правда, что со стороны виднее, то как бы оценил литературу тех лет представитель Вашего поколения, учившегося в школе в 70-х и окончившего вуз в 80-х?

- Как известно, российские литературоведы прозвали XIX век «золотым веком» русской литературы. Применительно же к нам «золотым веком» казахской литературы я бы назвал век ХХ-й. Ибо если манкуртизация общественной жизни и впредь пойдет столь же сумасбродными темпами, то как писатели, так и читатели еще ой как нескоро сумеют вновь достичь той планки, которой они достигли в том, обетованном для них «золотом веке».

В начале ХХ века умер Абай. Будем правдивы: при жизни поэта география его славы была узка и его творения не смогли превзойти границ Чингизских гор на востоке и Сарыарки на западе. Но прошло пять лет, и его стихи были обнародованы печатно. Дальше – больше, и на все последовавшие за тем времена казахская поэзия, казахская литература и вся казахская духовность стали жить, расти и развиваться по Абаю, равняясь и ориентируясь на него.

Я далек от намерения принижать значение всей доабаевской литературной традиции, восходящей к высеченным на камне руническим поэмам синих тюрков, выплавленной в преисполненных доблести рыцарских толгау Казтугана и Доспамбета, закаленной в искрящемся пламени стихов Махамбета, отточенной на энергических кругах сказаний Дулата… Но непреложная истина в том, что только Абаю было дано стать богоизбранной ренессансной личностью, которая, впитав все лучшее, что было создано до нее, вознесла казахскую духовность на такую высоту, какой она прежде не знала.

Раз уж мы начали этот разговор с верховного поэта казахов, продолжим его на поэтическую же тему. И да не обидятся на меня историки и теоретики литературы, но, вовсе не питая замысла развенчать устоявшиеся классификации и периодизации, я представляю себе развитие казахской поэзия в виде нижеследующей условной разбивки. Начало века знаменуют три величины: Шакарим Кудайбердин (философская поэзия), Магжан Жумабаев (лирика), Султанмахмут Торайгыров (патриотическая поэзия). Звезда первой величины на период 20-60 годов – Ильяс Жансугуров, после которого основными вехами выступают Сакен Сейфуллин, Тайыр Жароков, Абдильда Тажибаев, Калижан Бекхожин, Касым Аманжолов, Жубан Молдагалиев, Сырбай Мауленов. Приход в литературу указанной последней плеяды происходил на волнах революции, в порывах коллективизации, в огне отечественной войны. И, говоря по правде, большую литературу они создали благодаря вовсе не богатому опыту и уж тем более знаниям, а в силу того самого дара, который и называется самородным талантом. Это поколение подготовило и ускорило приход в литературу новой талантливой группы образца 60-х.

С какой стороны ни рассматривать, будь то содержание, форма, жанр или направление, казахская поэзия 60-80 годов явилась поэзией эпохальной зрелости и изобилия новаторских идей. Во главе этого «великого кочевья» - конечно же, находится Олжас. И пусть сочинения Олжаса говорят по-русски – даже при всем этом его поэзия остается глубоко национальной. В каждом его стихотворении неискоренимо присутствует казахский патриотический дух. В свое время Олжас привнес и узаконил оригинальный колорит, особый ритм и новую энергетику не только в родную ему казахскую поэзию, но и во всю русскоязычную поэзию, существовавшую в занимавшей 1/6 часть всей суши гигантской империи под названием Советский Союз. Это Олжас пробудил от спячки и вдохновил на подъем множество малых народов, в безысходности начавших забывать свое имя и историю, давно потерявших надежду на национальное возрождение и тускло прозябавших на задворках империи. Это Олжас, подняв из пыли веков и развернув как знамена слова древних правд, молений и летописей, возродил к новой жизни гордый тюркский дух, о котором вдруг вспомнили, что именно этот родник на протяжении ряда столетий подпитывал древо великой русской культуры. И это Олжас, своим личным примером показав, как можно перечить серой толпе и плыть против течения, вновь раздул в сердцах поэтов малочисленных коренных этносов угасавший было огонь борьбы за национальное достоинство и свободу самоопределения.

Тремя столпами казахской поэзии этого периода я бы назвал Мукагали Макатаева, Кадыра Мырзалиева, Туманбая Молдагалиева. Удивительно, что, относясь к одной поколенческой когорте, каждый из них индивидуален настолько, что все трое ничем не походят один на другого.

Мукагали, как и он сам писал о себе, это талант, рожденный вместе с поэзией ее неразлучным братом-близнецом. Причем не с поэзией вообще, а с народной стихотворной традицией қара өлең – казахским одиннадцатисложником. Конечно, в этом есть преувеличение, но чтобы понимать Мукагали, мало знать казахский язык – нужно родиться казахом. Отсюда и неимоверная трудность перевода его стихов на другие языки.

Напротив, поэзия Кадыра словно так и просится быть переведенной на другие языки, и там где подыщется умелый переводчик – она в действительности начинает свободно говорить на любом иностранном языке, не теряя при этом ни смысла, ни цветов, ни мелодий. Кадыр – поэт-интеллектуал. И в этом секрет того, что произведения его не только отличаются изяществом слога, но и наделяются большой познавательной и воспитательной нагрузкой, отчего их притягательность возрастает во много крат.

Поэзия Туманбая – также предмет моих особых симпатий, но совсем отличной природы. Его стихия – чувства, его лейтмотив – любовь. Проникновенная, эстетически безупречная, выразительная поэзия, исполненная нежного и светлого лиризма.

Так называемая женская поэзия – это особая модель мироздания, разговор о которой требует не только отдельного времени, но и особых исследовательских аспектаций. В моем воображении представленная женскими именами казахская поэзия ХХ века видится любовно собранной нарядной белой юртой, в куполе которой навеки запечатлены творения наших матерей - Мариям Хакимжановой и Турсынхан Абдрахмановой, поддерживающий свод состоит из произведений наших старших сестер - Фаризы Унгарсыновой, Марфуги Айтхожиной, Акуштап Бахтыгереевой, подпирающие стены – из сочинений представительниц последующих волн Куляш Ахметовой, Гульнар Салыкбаевой.

Словом, по всем качественным и количественным показателям, по итогам ХХ века и по состоянию на начало века XXI казахская нация имеет в своем распоряжении высокоразвитую, богатую, зрелую, многообразную, сложноструктурную, самодостаточную и конкурентоспособную поэзию с большими перспективами и воистину неисчерпаемым потенциалом дальнейшего роста.

Переходя к оценке казахской прозы ХХ века, я, конечно же, во главе и прежде всех имен назову высочайшую и авторитетнейшую вершину – Мухтара Омархановича Ауэзова.

Сравнительно с казахской поэзией казахская книжно-литературная проза минувшего столетия не может похвастать столь бурным развитием. В 20-30 годах она находилась лишь на стадии первоначального своего формирования. В то время казахской литературе уже были известны малые и средние прозаические жанры. Что же касается такого сложного повествовательного жанра, как роман, то мы могли бы сказать, положа руку на сердце: сочинений, сполна соответствующих всем законам и требованиям этого жанра, в то время создано не было. «Сколько не говори «мед», а во рту слаще не станет», не зря говорят в народе. Так же и здесь: далеко не все, или, точнее, абсолютно ничего из того, что те же Ж.Аймауытов, Б.Майлин, И.Жансугуров, С.Сейфуллин, С.Муканов громко подписывали «романами» - практически ну никак не тянуло на импозантное это звание. Хотя справедливость требует признать: несмотря на это противоречие в термине каждый из перечисленных авторов внес большой и самобытный вклад в дело взращивания национальной книжно-литературной прозы.

Первым из казахов, кто, став повелителем всех известных прозаических жанров, привел в жизнь произведения казахской художественной, научной и деловой прозы, безупречные с позиций европейских и мировых критериев, был великий и гениальный Мухтар Ауэзов. Написанные им в 20-е годы рассказы, в 30-е годы – повести и в 40-е – роман-эпопея «Путь Абая» - это по сути и есть эволюция всежанрового освоения, стремительного восхождения и последовавшей затем мировой аккредитации и признания казахской художественной прозы. А «Путь Абая» утвердился для всей последующей казахской прозы в качестве эталона литературного мастерства.

Ряду именитых писателей, оставшихся жить и творить после М.Ауэзова, некоторые литературоведы и критики поспешили присвоить коллективное прозвище «алыптар тобы», то есть «группа титанов» или «могучая куча». Но творения далеко не всех из этой «кучи» выдержали испытание временем, что весьма контрастно проявляется сейчас, по прошествии четверти века и в эпоху принципиальной смены формационной модели. А грядущие времена еще не раз проэкзаменуют их идейно-художественную ценность, когда окончательно прояснится, кто из них - действительно могуч, а кто – колосс на глиняных ногах. В этом ряду не подлежит сомнению лишь одно имя – принадлежащее искуснейшему мастеру прозы Габиту Махмудовичу Мусрепову, чье творческое наследие навсегда останется вечно светящейся и вечно звенящей кузницей казахского художественного слова.

Пришедшие вслед за поколением «титанов» Абдижамиль Нурпеисов, Тахави Ахтанов, Сафуан Шаймерденов, Азильхан Нуршаихов, Шерхан Муртазаев послужили делу единства и преемственности поколений и выложили своими произведениями «золотой мост», пролегший между «берегами» старшего и младшего поколений казахской прозы ХХ века.

После хрущевской «оттепели» 60-х в казахскую литературу резво и шумно ворвалось поколение «аргамаков-стайеров», способных соревноваться в крупных масштабах на дальних творческих дистанциях и характеризующихся набором своих особых качеств. Первое – присущие этим авторам высокая теоретическая подготовка и зрелый профессиональный опыт; второе – создание ими оригинальных произведений на общечеловеческие темы в сочетании с умением работать во всех жанрах, какие только известны и накоплены в национальной прозе за преждепрошедшие периоды; третье – это привнесенный ими в советскую действительность тех лет дух новизны, встряски, здорового эпатажа. Все перечисленное вы без труда обнаружите в творчестве казахских «шестидесятников», звездные имена которых – Абиш Кекильбаев, Мухтар Магауин, Кабдеш Жумадилов, Калихан Искаков, Аким Тарази, Саин Муратбеков, Дулат Исабеков, Оралхан Бокеев.

Об одном остается сожалеть – что написанные по эту сторону «железного занавеса» талантливейшие произведения столь замечательной плеяды так и не смогли шагнуть в своей географии дальше Казахстана, в лучшем для них случае – дальше границ СССР. Хотя и не стану лукавить: да, были среди этих авторов и такие, произведения которых переводились на языки народов тогдашнего «социалистического лагеря» (главным образом Восточной Европы) и переиздавались по нескольку раз. Но то были осуществленные в сугубо политико-пропагандистских целях и под строгим надзором кремлевских цензоров намеренно ослабленные, выхолощенные, дозированные переводы, «экспортные» тиражи которых были до обидного малы. Поэтому о выходе казахской прозы на европейский уровень, не говоря уже о мировом, нечего было и мечтать. Добавим, что, например, факты перервода современной казахской прозы на самый распространенный в мире – английский – язык были в то время чрезвычайной, сенсационной редкостью. Говорят, что железо надо ковать пока оно горячо, но для казахской литературы в момент ее взлета, выражаясь современным лексиконом, тогда не нашлось хватких и напористых промоутеров.

С этим можно соглашаться или спорить, но на свой личный взгляд я оцениваю это поколение так: если бы завтра сообщили, что Абишу Кекильбаеву присуждена Нобелевская премия по литературе, то я бы воспринял эту новость спокойно – как вполне естественный и закономерный акт мирового призания достижений казахской национальной литературы.

И еще одно феноменальное лицо нашей литературы не могу обделить вниманием. Если до литературы и после литературы есть язык, то это – о до сих пор представляющемся мне невзятой крепостью и неразгаданной загадкой Калихане Искакове. Все его творчество – чистейшее, не запятнанное изысками академизма зеркало живого народного языка. Пытаться превзойти языковое всеоружие, семантическую интуицию и экспрессивную виртуозность Калихана или хотя бы подражать ему в этом – заведомо пустая затея, ибо для этого нужно просто родиться им.

Отдаю себе отчет в том, что сравнения в литературном цехе – дело неблагодарное. Но истина дороже, и Калихан настойчиво предстает в моем сознании казахским Буниным.