Литература – дело чести
| Вид материала | Литература |
- Проблема чести и долга в романе, 29.25kb.
- Литература универсального содержания, 1163.5kb.
- Учебно-методический комплекс по дисциплине «Философия» для специальностей 050118 «Русский, 1394.87kb.
- Правила внутреннего распорядка для студентов, магистрантов, аспирантов, слушателей, 98.04kb.
- И. В. Грачева «Путь трудной чести и добра…», 900.57kb.
- Становясь сосудом чести в господнем служении, 2953.87kb.
- Должностная инструкция, 93.05kb.
- Примерная программа учебной дисциплины математика, 566.38kb.
- Класс: 12 Зачёт №2 «Русская литература 1917-1941», 186.43kb.
- Галимова Ольга Владимировна учебно-методическое обеспечение дисциплины основная литература, 633.26kb.
- В политике, разумеется. Пусть это был бы самый короткий ответ, но от этого не менее правдивый.
В одну из моих поездок в Турцию я, помнится, спросил у одного именитого турецкого интеллектуала о Назыме Хикмете. Он передернулся, словно ужаленный, а потом ответил с явным нежеланием обсуждать эту тему:
- Я такого поэта не знаю, но я слышал, что есть такой турок, продавшийся коммунистам.
Мой собеседник лукавил. Конечно, он знал кто такой Назым Хикмет. Но, уничтожая своей недоброй памятью безвинного поэта, он как будто не понимал, что сам стал игрушкой былой политики. И искренне жаль в тот момент мне было именно этого недалекого турецкого интеллектуала, а вовсе не старого и давно отошедшего в мир иной поэта, литературная слава и доброе имя которого давным-давно и навечно поселились в сердцах народов всей земли. В действительности же Хикмет был великим поэтом. Что же ему оставалось делать, как не бежать из Турции, на протяжении 17-и долгих лет державшей его в заточении? Или он должен был бесславно для себя и безответственно перед своим талантом попросту сгнить в тюрьме? Возможно, это не понравится нашим турецким собратьям, но лучше сказать во всеуслышание: в ХХ веке во всей Турции не было поэта крупнее Назыма, в чьем творчестве в прекрасной гармонии совпали богатые традиции восточной, западноевропейской, русской литератур. Другая правда о Назыме состоит в том, что высокопатриотичные по духу и глубоко тюркские по содержанию и форме стихи написаны кровью израненного сердца, обреченного вечно тосковать по утерянной родине.
И Хикмет, и Неруда были коммунистами. Но одно дело – исповедовавшиеся ими идеалы счастливого устройства мира, и совсем другое – коммунистические взгляды придворных поэтов Кремля. Баррикадная, трибунная поэзия Неруды разбудила в чилийцах дух борьбы за свою свободу. Недаром пламенному Пабло была присуждена Нобелевская премия: каким бы неприятным и проблематичным ни представлялся этот «коммунистический» номинант авторитетному нобелевскому жюри, вслед за целым континентом его члены волей-неволей склонили головы перед талантом великого поэта. Заметим, это был тот самый случай, когда в споре между политикой и справедливостью последней удалось восторжествовать, одержав убедительную победу. В тот раз повезло и казахскому читателю: благодаря блистательным переводам Фаризы Унгарсыновой Неруда заговорил по-казахски еще в те же 70-е годы.
В разговоре о казахах и латиноамериканцах нельзя обойти вниманием факт наличия большого и пространного, хотя еще мало изученного, ряда общих генетических, типологических, морфологических черт.
Первая и самая очевидная из них – общность далеких этногенетических предков.
В начале ХХ века в латиноамериканской культуре возникло новое направление под названием индихенизм, суть которого вкратце можно определить как приверженность индейским корням и ренессансное культурное развитие в русле традиций индейской предыстории. Порожденное, с одной стороны, духом сопротивления колониальному гнету, а с другой – протестом против крайностей и издержек христианизации, наиболее ярко это направление проявило себя в литературе и изобразительном искусстве. Ареалом особо бурного развития этой идеологии явилась Перу, в этнической картине которой в наибольшей сохранности была представлена традиционная культура и непрерывная языковая эволюция (например, язык кечуа, являющийся материнским языком большой группы индейских племен Колумбии, Эквадора, Перу, Боливии, Чили, Аргентины и представляющий собой так и не искорененный колониальным геноцидом лингвистический сколок древней высокоразвитой цивилизации инков) коренного населения Южной Америки.
К слову о лингвистической традиции заметим попутно, что о языках индейцев бытует ошибочное мнение, будто бы они давно исчезли с лица земли. Между тем на одном только языке кечуа, выполняющем для южноамериканских индейцев роль языка-макропосредника, сегодня говорит более 10 миллионов человек. И не просто общается в быту, но создает на нем учебную, художественную, научную литературу. Для кого-то это сенсационная новость, но, согласно научным классификациям языков мира, язык кечуа – так же как тюркские и все алтайские – относится к языкам агглютинативного типа. Поэтому нет ничего удивительного, если читая и слушая образцы индейской поэзии латиноамериканских авторов, вы вдруг обнаружите их созвучность поэтическим сочинениям орхоно-енисейской письменности древних тюрков.
Этногенез индейских племен, тайны их древних культур и цивилизаций, происхождение их языков – все это по-прежнему остается колоссальным и малоисследованным современной наукой предметным полем. И тем не менее изучавшие их языки и образ существования отдельные ученые сумели-таки придти к довольно зрелым выводам и подтверждениям о значительных сходствах индейцев с представителями древних тюркских племен. Так, известные западные ученые Ф.Рериг, С.Викандер, Г.Дюмезель, Дж.Макинтош, Дж.Джосселини напрямую связывают протоязыки американских индейцев с языками древних тюрков. По моим личным наблюдениям, мифологические мотивы латиноамериканской поэзии, восходящие к фольклору древних инков, ацтеков, майя, кечуа, весьма настойчиво и симптоматично напоминают поэтический мир и общее мировоззрение древних тюрков. В чем я не одинок: так, Л.Зефиров, занимавшийся чувашско-инкскими лексическими сопоставлениями, обнаружил в языке инков 170 условно-чувашских слов, а в чувашском языке – 120 инкских лексем. А татарский ученый А.Каримуллин написал на тему индейско-татарского языкового родства отдельное исследование «Прототюрки и индейцы Америки». Казахские ученые тоже интересовались этой темой и в 80-е годы даже организовали по ней дискуссию на страницах журнала «Білім және еңбек» («Знание и труд»), однако в дальнейшем ее разработка, к сожалению, не обрела достойного продолжения.
Наиболее рельефно архаичные верования, космогонические представления и мифопоэтические традиции древних индейцев нашли отражение в творчестве прозаиков и поэтов Перу, Эквадора, Мексики, Гватемалы. Званий нобелевских лауреатов удостоились гватемальский поэт и прозаик М.А.Астуриас, широко задействовавший в своих произведениях легенды и мифы индейцев майя, и воспевший ацтеков мексиканский поэт О.Пас.
Второй характерной чертой, роднящей казахов и латиноамериканцев, я бы назвал общность цивилизационного пространства. Что здесь имеется в виду?
Как известно из средневековой истории, в свое время Испания и Центральная Азия входили в состав Арабского халифата. В эпоху Кордовского халифата Испания имела тесные дипломатические связи с ведущими государствами той поры – Византией и Германией, и обладая высокоразвитой экономикой, наукой и культурой, находилась в числе передовых стран Европы. Арабские ученые, преподававшие в знаменитом университете Кордовы, знакомили европейскую общественность с научным наследием аль-Фараби, Ибн Сины, Аристотеля. И таким образом Испания на протяжении шести столетий находилась под позитивным влиянием арабской культуры, литературы, философии, музыки и даже архитектуры. Как бы не хотелось признавать это отдельным европоцентристам, но фактическая история сложилась так, что развитие европейской общественной мысли в средние века просто невозможно представить без имен, трудов и заслуг живших в Испании XII века Ибн Рушда, Ибн Баджа, Ибн Туфайля. Писавший на арабском еврейский философ Маймонид, составляющий ныне гордость мирового еврейства и знаменующий своим именем авторитетную международную премию, также родом из той самой Кордовы.
До арабского завоевания испанцы не имели собственной литературы (кроме литературы изустной, иначе именуемой фольклором). Неслучайно родословную испанской литературы в литературоведении принято выводить из андалусийской поэзии. Арабским же влиянием объясняют происхождение широко бытовавших в средневековой Европе рыцарских романов, подобно народному роману о Бейбарсе, большинство из которых пришло к европейцам с Востока. Особую и предметную память оставило о себе в Испании средневековое арабское градостроительство, чему свидетельством сохранившиеся поныне шедевры арабской архитектуры в Кордове, Толедо, Гранаде, Севилье. Чего стоит одна лишь Альгамбра, считающаяся одним из чудес мирового зодческого искусства!..
Как видим, так же, как и казахи, в средние века испанцы приобщились к грамоте через арабскую азбуку, получили образование, читая книги арабских ученых, воспитывались, слушая волшебную арабскую музыку, жили и творили в прекрасных домах и зданиях арабского образца и испытывали столь благотворное культурное влияние в течение долгого последующего времени. Что и говорить, можно только восхищаться благородством исторической памяти современных испанцев, которые открыто признают все перечисленное и относятся к цивилизаторской миссии средневековых арабов с неизменной благодарностью. В этом отношении об очень многом говорит тот факт, что в 1992 году король Испании Хуан Карлос I посетил Гранаду и в год 500-летия падения Кордовского халифата от имени поколения ныне живущих испанцев попросил прощения за предков, в свое время учинивших варварское разрушение высокоразвитой культуры Андалусии.
Вот какими представляются мне два животворных источника, питающих латиноамериканскую духовность и сближающих ее носителей с казахской культурой и литературой.
Возвращаясь к вопросу об Амаду, мы должны констатировать: да, он был из писателей-коммунистов, да, он был трудолюбивый и плодовитый романист. Конечно, руководители «социалистического лагеря» активно поддерживали его и практически все его сочинения были переведены на русский язык. И даже тот из советских людей, кто никогда не читал Жоржи Амаду, знал его по высокопрокатнейшему в СССР 70-х годов культовому фильму «Генералы песчаных карьеров», снятому на основе романа Амаду «Капитаны золотых песков».
И еще об одном непреложном факте: большинство произведений Амаду написано им в труднейшие, критические, преисполненные драматизма годы в истории Бразилии. В силу этого социальная острота и революционные интенции его книг проявились более чем пронзительно. Это не могло не импонировать советским идеологам, которые, как этого и следовало ожидать, присудили Амаду международную Ленинскую премию. Но дает ли это нам право низвергать с пьедестала большого писателя-романиста только на том основании, что он был коммунистом и был обласкан властной верхушкой советской тоталитарной сверхдержавы? Не стоит забывать, что и по сей день Амаду – один из авторитетных писателей не только для Бразилии, но и для всего латиноамериканского мира.
- В 80-е годы мир облетело имя еще одного латиноамериканца – колумбийского прозаика Габриеля Гарсиа Маркеса. Каково его место в литературе?
- Хотя Нобелевскую премию Маркес получил в 1982 году, его главное произведение «Сто лет одиночества» было написано в 1967-м, а не менее известная «Осень патриарха» - в 1975-м.
По советским меркам, «Сто лет одиночества» перевели и издали в СССР довольно быстро - в 1971 году. (К чести отечественного читателя, благодаря отличному переводу Кенеса Юсупова на казахском языке этот роман тоже зажил сравнительно своевременно, в начале 80-х). Но, в отличие от сочинений Амаду, книгам Маркеса было отказано в столь же мощной пропагандистской поддержке, и печатали его весьма скромными тиражами. Причина лежит на поверхности: сочинения Амаду, основанные на зарисовках суровой действительности его родины – штата Баия (а действие как минимум трех его романов – «Жубиаба», «Мертвое море», «Капитаны песка» - разворачивается там) и срывающие завесу с противоречий и пороков буржуазной Бразилии, очень органично укладывались в риторику коммунистической критики «загнивающего капитализма» и красноречиво согласовывались с ней. В то время как колумбиец Маркес с его выдуманной деревней Макондо, странным родом Буэндиа и фантасмагорической смесью правды и вымысла, напротив, всем своим существом оказывал коммунистическим «богословам» самое что ни есть нешуточное «сопротивление материала». Вот почему в СССР ставка изначально была сделана на кровоточащую «правду-матку» Амаду.
Маркес стал Нобелевским лауреатом. Не прошло много времени, как в СССР началась Перестройка. Потом пала Берлинская стена. Затем распался Союз и рухнул «железный занавес». В этот-то момент слава Маркеса превзошла славу всех творивших до него латиноамериканских писателей.
Всемирную известность и Нобелевскую премию принесли ему «Сто лет одиночества». И хотя все это вполне закономерно, все же лучшим его творением является повесть «Полковнику никто не пишет», на что неоднократно указывал и сам Маркес.
Сегодня Маркес по-прежнему в строю и активно пишет. Остается лишь сожалеть, что написанные им в последние 10-15 лет «Любовь во время чумы», «Генерал в своем лабиринте», «За любовью неизбежность смерти» и некоторые другие романы, повести и рассказы до сих пор остаются вне поля зрения казахского читателя, поскольку не переведены на казахский.
- Но вернемся к Коэльо. На мой взгляд, сегодня он затмил своей славой даже Маркеса…
- Не возьмусь судить, кто из них кого нынче затмил, но вот о чем можно говорить вполне определенно: по совокупному тиражу своих произведений Коэльо вошел в первую мировую десятку авторов.
Не так давно я прочел «Исповедь паломника» - биографическую книгу о Коэльо, принадлежащую перу известного испанского публициста Хуана Ариаса. Оказывается, чего только не натерпелся за свою жизнь бедняга Коэльо! Был третьегодником в завершающем классе школы. Юношей трижды помещался в дом умалишенных, причем сдавали его в психушку собственные отчаявшиеся родители. На это его мытарства не закончились: были в его жизни и тюрьма, и наркомания и даже гомосексуальные связи. Потом он десять лет кряду увлекался алхимией и магией. Перепробовал себя и в самодеятельном театре, и в эстраде, и еще во множестве профессий и промыслов. Словом, даже задолго до его литературного дебюта сама его полная приключений непутевая биография могла бы составить канву для целого романа. Недаром Густав Флобер признавался, что «Мадам Бовари - это он сам», так и в случае с Коэльо: под личиной каждого, даже второстепенного его персонажа можно при желании разглядеть самого писателя.
Если в начале прошлого века английский поэт Р.Киплинг оставил сентенцию «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда», то его соотечественник историософ А.Тойнби оставил доктрину о «столкновении цивилизаций» как образе наступившего века. В самом деле, сегодняшний характер взаимосвязи цивилизаций во многом напоминает изрезанную глубокими трещинами, разрывающуюся от страшного землетрясения когда-то единую и общую землю. Одни усматривают причину этих противоречий в политике, другие – в религии, третьи – в культуре и ментальности. Не обходится и без отдельных горе-писак вроде скандально известного С.Рушди, все умение и заслуга которых – лишь в подливании масла в огонь непростых отношений между нациями и конфессиями. И недаром на фоне таких чрезмерно расплодившихся провокаторов, раскольников и поджигателей доброта и гуманизм художественного мира Коэльо представляется светочем надежды в кромешной ночи.
Абсолютное большинство его героев словно насквозь пропитано светом добра, милосердия и веры. Отправившийся на поиски клада Сантьяго («Алхимик»), окрыленная встречей со своей первой любовью Пилар («На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала»), победившая смерть Вероника («Вероника решает умереть»), одолевшая сатанинское искушение Шанталь («Дьявол и сеньорита Прим») – все-все они в извечной борьбе темного и светлого начал рано или поздно ступают на путь Добра.
Это мое мнение о Коэльо вовсе не означает, что я отношусь к числу его ярых поклонников и отношу его к галерее великих. Он пишет для тех, кто, устав от литературы вражды, пальбы и стремительных гонок, мечтает о спокойном, удобном, умиротворенном чтении. И если все гениальное просто, то Коэльо тот, кто просто нашел свою тему, свое место, своего читателя.
- Полагаю, что наши читатели, особенно молодые, почерпнули из Вашего рассказа немало полезного для себя. Но чем латиноамериканский опыт полезен для нашей национальной литературы?
- Когда я сравнивал казахскую литературу с литературами народов, родственных с нами по расе (японской) и по духу (латиноамериканской), я искал ответа на вопросы «На какой стадии развития находятся литературы передовых наций и на каком отрезке находится наша литература?» и «В чем мы преуспели, а в чем отстали?».
Философия буддизма различает в бытии три уровня: прошлое бытие, настоящее бытие, будущее бытие. Наши прошлые истории во многом схожи, наше настоящее в условиях глобализации также переплетается. Возможно, и наше будущее развитие тоже потечет по общим руслам.
Вообще говоря, нам с вами следовало бы изжить старую привычку жить старым багажом и горделиво выпячивать те или иные прошлые достижения нашей литературы. Конечно, хороший отец плохому сыну – еда, но только первые сорок лет, не больше! Но чем бить себя в грудь и громогласно твердить, что история наша – глубока, культура – велика, язык – богат, не лучше ли наполнять глубокую историю сегодняшним содержанием, возвеличивать великую культуру новыми формами, предоставлять языковым богатствам современный выразительный простор и завоевывать для нашей литературы все новые жизненные пространства?! Посудите сами: только за последние 30 лет испано- и португалоязычные литературы явили миру целых 7 нобелевских лауреатов! Кроме Неруды и Маркеса, в их числе находятся гватемалец М.А.Астуриас, испанцы В.Алейксандре и К.Х.Села, мексиканец О.Пас, португалец Ж.Сарамаго. В конце прошлого века их творения понаделали сенсаций, произвели эффект взорвавшихся бомб и до сих пор изучаются как уникальные литературные феномены. Вот у кого надо учиться, если мечта о премии Нобеля для нас – не пустые мещанские грезы.
А чтобы учиться, нужно перевести на казахский хотя бы перечисленных авторов, чего на сегодня не сделано. Крепко надеюсь, что эту нашу недоработку мы коллективно возместим в ходе издательских проектов в рамках утвержденной Президентом программы «Культурное наследие» и, в частности, в процессе подготовки 100-томной серии «Библиотека мировой литературы».
- В последние годы всплески оживления наблюдались и в литературе Европы. Особенно часто называют имя француза Мишеля Уэльбека…
- Из всех национальных литератур французская литература – самая крупная и самая богатая традициями. Англичанин Шекспир не то что не ползал на четвереньках, но еще не появился на свет, когда великим романом француза Рабле зачитывалась вся Европа. После Стендаля, Бальзака, Флобера, Золя в литературе, как кажется, уже нечего было делать. Или, выражаясь словами М.Магауина, «пытаться дотянуться им до щиколотки» стало пустой затеей. Но там, где есть золото в россыпях, найдется и золото в самородках, и блистательным тому подтверждением стал век ХХ-й, подаривший миру гениев Сартра и Камю!
Богатая традициями литература страдает от экспериментов меньше всех остальных. И в этом случае взыскательный читатель сам отличит чистоган от фальшивки.
В 50-60-е годы минувшего века французская литература пережила не одну, а целых несколько «литературных революций», в качестве одной из сильных инерций которых возникло такое новое течение, как небезызвестный «новый роман». Расцененное поначалу как одна из заурядных манифестаций авангардистствующих выскочек-однодневок (ибо всевозможных «штюрмеров», «новых поколений», «гроздьев гнева» и «сердитых молодых людей» история мировой литературы знает превеликое множество), в последовавшие за тем полстолетия представители этого течения вполне доказали свое право на место под солнцем. В результате в один прекрасный день Клод Симон, ярчайший представитель «нового романа», был увенчан лаврами Нобелевской премии.
В свое время Клод Симон побывал и в наших краях – когда на излете Советского Союза, по приглашению Чингиза Айтматова в 1986 году он принял участие в Иссыккульском форуме. И не просто побывал, а обобщив увиденное и услышанное им в Стране Советов, впоследствии разразился целым романом «Приглашение», впоследствии переведенным на ряд языков, в том числе и на русский.
Надо сказать, в стилистическом плане К.Симон – писатель на любителя: понимать его прозу нелегко, а читать – еще тяжелей. Мыслит и пишет он, по-толстовски, периодами, и его тяжеловесные синтаксические конструкции порой содержат от точки до точки по 50, а то и по 100 запятых (у страстного любителя до всего нового Оралхана Бокеева такое, помнится, имело место в его «Снежной девушке»). Что поделать, такова уж у этого автора манера мышления и манера письма. Но талант есть талант: чего стоит лишь один глубокомысленный, красноречивый и правдивый портрет Советской империи, выписанный им практически за миг до ее страшной агонии?..
Что касается Мишеля Уэльбека, то когда читаешь написанное им, тот же «трудный» К.Симон вспоминается, как говорится, словно отец родной… Я прочел три уэльбековские вещи: его дебютную («Расширение пространства борьбы»), его самую нашумевшую («Элементарные частицы»; выдвинутый на премию Гонкуров, в 1998 году роман завоевал гран-при в номинации «литература», а сегодня его успели перевести на три десятка языков народов мира), одну из его последних («Лансорете», это произведение опубликовано впервые в 2000 году и в 2003 году было издано на русском).
Прозванный европейскими литературоведами «Карлом Марксом секса», Уэльбек из когорты сравнительно молодых писателей: он родился в 1958 году. Его художественный мир – прямая противоположность эстетике П.Коэльо. Если бразильский писатель – путник дневного света, то Уэльбек – гений ночной тьмы. И если называть лица и вещи своими именами, то его герои – это мрачная галерея отбросов общества и конченых дегенератов, все существование которых состоит из порочного круга выпивки, наркотических инъекций, галлюцинаций, блевотины, «ломок», грязи и слизи греховной жизни «постхристианского мира». Их религия – вызов, воинствующий цинизм и ксенофобия. Но при всем этом ценности «загнивающего капитализма» (вот где вполне уместен неприглядный идеологический ярлык советских времен) - для них превыше всего.
Я долго ломал голову над вопросом: как же это так, почему же сочинения этого автора столь легко проложили дорогу к сердцам миллионов читателей в Европе и Америке? Мне бы очень хотелось ошибиться, но ответ у меня пока один: в эпоху, когда править обществом приходит доселе бесправная толпа, в подобные сочинения она смотрится как в зеркало, в котором узнает себя и уродливую правду своего реального положения. И совсем другое дело, что творческим союзником Уэльбека стала такая амбивалентность, что интеллектуалы видят в его книгах торжество идеи экономического либерализма, психологи – сексуальной свободы, культурологи – столкновения цивилизаций, а люмпены – свободы выбора образа самореализации.
Общаясь с Западом, мы открыли для себя и переняли практически все его позитивные достижения, изобретения и ценности. Но не все золото, что блестит, а сплошное и слепое заимствование еще никому не приносило счастья. Поэтому нам не следовало бы бездумно присоединяться какофоническому хору панегириков в адрес Уэльбека, даже если бы в этом участвовало все население земли.