Граф Сессин вот-вот умрет в последний раз. Главный ученый Гадфий вот-вот получит таинственное послание, которого ждала много лет, из Долины Скользящих Камней

Вид материалаДокументы
Глава 5 Ч.1
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   17




Глава 5 Ч.1

1
– В те дни мир не был садом, и люди не бездельничали, как теперь. Тогда на лице земли были по-настоящему дикие места, куда не ступала нога человека, и дикие места, людьми созданные, дикие места, которые они населили собой и назвали «Город». Люди трудились, и люди бездельничали для себя и не для себя, и ленивые не работали или почти не работали, а то, что делали, они делали только для себя. Деньги тогда были всемогущи, и люди говорили, что заставляют деньги работать на себя, но деньги не могут работать, работать могут только люди и машины.
Асура слушала, зачарованная и недоумевающая. Говорившая – худая женщина средних лет – была одета в простое платье цвета слоновой кости. К кандалам на ее ногах был прикреплен полуметровый металлический стержень, другим концом связанный с наручниками, деревянная внутренняя поверхность которых до блеска отполировалась из-за трения о кожу. Она стояла в центре открытой гондолы и скорее распевала, чем говорила, уставившись на брюхо дирижабля, нависающее сверху. Она возвышала голос, чтобы перекричать шум двигателей и свист пара, обволакивавшего гондолу полупрозрачной стеной. Асура оглянулась, размышляя, как эта странная витийствующая женщина действует на своих спутников. И с удивлением обнаружила, что, кроме нее, никто не обращает на женщину никакого внимания.

Перед этим Асура стояла на палубе дирижабля, держась за перила и смотря на долину, проплывающую внизу, потом увидела в дымке первую линию голубых гор. Она ждала, когда мелькнут вдали очертания огромного замка, но бесстрастный голос женщины и странные слова заинтриговали ее.
Она отошла от перил, чтобы найти место вблизи женщины. Проходя мимо столиков и стульев, она смотрела вперед, где выдавался округлый прозрачный нос верхней палубы – часть огромного, освещенного солнцем круга, испещренного темными штрихами укосин, и внезапно она вспомнила кое о чем, приснившемся прошлой ночью.
Она села, голова у нее закружилась.
В бескрайнем темном пространстве находился огромный круг, разделенный на меньшие круги тонкими темными линиями – наподобие расходящейся по воде ряби – и вдобавок расчерченный такими же линиями, но радиальными. Этот круг представлял собой колоссальное окно, за которым сияли звезды.
Она слышала тиканье часов.
Что-то шевельнулось в одной из частей огромного круга. Приглядевшись, она увидела фигуру – кто-то шел по горизонтальному лучу от края к центру кругового окна. Она пригляделась еще внимательнее и увидела, что это она сама.
Она дошла до самого центра огромного отверстия. Посмотрела наружу через прозрачное вещество, которое – она знала – тверже и прозрачнее любого стекла. Далеко внизу открылся светящийся серый пейзаж – круглая впадина, ограниченная невысокими холмами и дальше – скалами и горами, освещенная с одной стороны, полная густых черных теней. Часы все тикали. Она постояла какое-то время, восхищаясь звездами, и подумала, что огромное окно повторяет форму круглой впадины внизу.
Потом тиканье участилось, убыстрилось, пока не превратилось в слитное жужжание у нее в ушах. Тени побежали по ландшафту, и яркий шар солнца разорвался в небесах, и солнце внезапно исчезло, а звук часов изменился, стал ритмичным, но потом снова начал ускоряться и, как и прежде, стал жужжанием. Теперь она еле видела пейзаж внизу. Ярко горели звезды в небесах.
Потом звезды стали исчезать. Поначалу они медленно гасли в одном краю неба справа от нее и около темного горизонта, потом быстрее, и наконец темное пятно поглотило четверть неба, похожее на огромный занавес, сброшенный с призрачно-серых гор. Потом треть неба погрузилась в полную темноту, звезды гасли по одной или группами. Сначала они сверкали, потом меркли, потом начинали мигать, а потом исчезали – темнота поглотила половину неба, потом две трети.
Она смотрела с раскрытым ртом, выбирая звезды поярче на пути черноты, и наблюдала, как они исчезают.
Наконец почти все небо погрузилось в черноту, осталось лишь несколько звезд вдалеке, над горами справа от нее, тогда как слева темнота коснулась горизонта, где прежде светило солнце.
Внезапно часы вернулись к нормальному ходу, и солнце снова засияло: теперь оно стояло под другим углом к земле, но в области темноты. Оно посылало холодный устойчивый свет вдоль поверхности кратера к серым скалам и утесам опоясывающей стены.

Земля. Колыбель. Очень старая. Есть много веков. Век в веке. Сначала наступает век пустоты, век ничего, потом век/мгновение бесконечности/бесконечный взрыв, потом век сияния, потом век тяжести, различных воздуха /жидкостей, потом маленькие, но протяженные века камня/жидкости и огня, потом век жизни, еще малый, еще живущий со всеми и во всех других веках, потом век/мгновение мысли-жизни; и вот вам пожалуйста, все происходит очень быстро и в то же время все другие типы/размеры веков не исчезают, но потом наступает следующий век/мгновение новой жизни, которую производит жизнь старая, и теперь все опять происходит гораздо быстрее, и в этом-то этапе мы теперь и пребываем. Пока еще.
Старый обезьяночеловек выглядел печальным. С седыми волосами и серой обвисшей кожей на тощем скелете, он был одет в странный клетчатый костюм из желтых и красных ромбов и носил колпак с колокольчиком. На заостренных кончиках мягких туфлей тоже имелись колокольчики. Неумолчный смех был единственным звуком, какой он умел издавать. Он был не больше ребенка, но с мудрыми и печальными глазами. Он сидел на ступеньках, которые вели к большому стулу. Большая комната была пуста, если не считать ее и обезьяночеловека, а одна стена комнаты представляла собой двойное окно округлой формы с мелкими прожилками темных линий, хотя и гораздо меньшее, чем круглое окно, виденное ею прежде. Из этого окна тоже открывался яркий серый пейзаж.
Красивый глобус, висевший в черном небе над сверкающими серыми холмами, был Землей – так сказал ей обезьяночеловек. Говорил он знаками, используя руки и пальцы. Она вдруг осознала, что понимает его, хотя и не может отвечать, разве что кивками, хмурясь или поднимая брови, – казалось, что именно так ей вполне удается выразить то, что ей надо.
Брови? – показала она.
Но обезьяночеловек вздохнул, по-прежнему глядя обреченно. Века находятся в конфликте между собой, сказал он ей. Каждый двигается в своем темпе, нередко они сталкиваются и конфликтуют. Но вот теперь: настает. Век воздуха/жидкостей и век борьбы за жизнь. Два века жизни. Для всех, кто грустит изредка, наступает пора постоянной грусти. Для всех тех, кто умирает изредка, возможно, теперь наступает смерть.
Она нахмурилась. Она – все еще в платье цвета ночи – стояла перед широким окном. Время от времени в паузах между вздохами обезьяночеловека она поглядывала на Землю, за ярким шаром которой висели неподвижные звезды. Ее платье было того же цвета, что и бесплодный, призрачный ландшафт снаружи.
Ее передернуло.
Люди/человек много чего наворотили; большие вещи на Земле. Большие и малые. Повсюду. А потом внутри этой вещи сражение. Потом мир, но не мир; мир на время, на короткое. Теперь наступает век воздуха/жидкостей, угроза для всех. Все должны действовать. Опаснее всего, если самая большая/самая малая вещь не действует. Самая большая/самая малая вещь сражается сама с собой, не может говорить со всеми «я»; плохо. Другие способы разговора; хорошо. Но лучше всего, если «я» говорит с «я».
На какое-то мгновение вид у обезьяночеловека стал почти счастливый; она улыбнулась ему, показывая, что поняла.
Ты.
Она указала на себя. Я?
Ты.
Она покачала головой, потом пожала плечами, развела руки.
Да, ты. Теперь я говорю тебе. Ты забудешь в будущем, но ты также все еще знаешь. Это хорошо. Возможно, все в безопасности.
Она неопределенно улыбнулась.

– А, вот вы где, – сказал Пьетер Велтесери, появившись со ступенек, ведущих на нижние палубы гондолы. Он развел фалды своего смокинга и сел рядом с Асурой, поставив трость с серебряным набалдашником между ног. Посмотрел на нее.
Несколько секунд она быстро моргала, потом тряхнула головой, словно прогоняя сон.
Пьетер посмотрел на женщину, которая стояла посреди гондолы и говорила не переставая. Он улыбнулся.
– Ну вот, наша Отшельница снова обрела голос. Я не думал, что она сможет долго молчать. – Он положил руки на набалдашник трости и уперся сверху подбородком.
– Ее зовут… Утшельница? – спросила Асура, взглянув на Пьетера и нахмурившись, – она пыталась снова уловить смысл речей женщины.
– Ее зовут Отшельница. Она та, кто уходит, отказывается, – тихо сказал он. – В некотором смысле мы все такие. По крайней мере такими, видимо, были наши предки, но она принадлежит к секте, которая считает, что надо уйти еще дальше.
– Никто ее не слушает, – прошептала Асура. Она обвела взглядом остальных на открытой палубе гондолы. Все они разговаривали между собой, разглядывали пейзаж, дремали, закрыв глаза, сидя или лежа, или грезили наяву.
– Они все это уже слышали, – тихо сказал Пьетер. – Не в точности это, но…
– Мы виноваты, – говорила Отшельница. – Мы дорожили нашими удобствами и нашим тщеславием, давая приют зверям хаоса, заселившим крипт, так что теперь человечество занимает едва ли одну сотую пространства крипта, да и эта малость расходуется впустую, отдана поклонению «я», тщеславию и мечтам о власти над тем, что мы отвергли, по нашим словам…
– И все, что она говорит, – правда? – прошептала Асура.
– Вот это-то и есть главный вопрос, – улыбнулся Пьетер. – Скажем так: в основе правда, но факты можно истолковать иначе, не так, как она.
– … Король – никакой не король, и это всем известно; что ж, замечательно. Но чего стоим и мы сами, что мы создали, кроме маски, чтобы скрывать свое глупое невежество и непригодность ни к чему.
– Король? – недоуменно спросила Асура.
– Наш правитель, – пояснил Пьетер. – Я всегда считал, что далай-лама – лучшее название, хотя у короля больше власти и меньше… святости. В любом случае монархия предпочтительнее. Это сложно.
– А почему она в кандалах?
– Это символ, – сказал Пьетер. На его лице появилось дразнящее, озорное выражение. Асура кивнула, серьезно глядя на Пьетера. Тот снова улыбнулся.
– Кажется, она говорит все это очень искренно, – сказала Асура Пьетеру.
– Слово со странно позитивными смыслами, – кивнул Пьетер. – По моему опыту, самые искренние подозрительнее всего в нравственном плане, а кроме того, лишены чувства юмора.
– Что случается, то случается, – продолжала Отшельница, – и изменить это уже нельзя. Мы – уравнение. Мы не можем отрицать алгебры Вселенной или результатов вычислений. Умрешь ты мирно или в истерике, в благодати или в отчаянии – не важно. Готовься или не замечай – не важно. Очень малое значит очень много, и почти все не слишком важно. Шанти.
– Я готов частично согласиться с последним заявлением, – сказал Пьетер Асуре, когда Отшельница села.
Поблизости находилась группка людей – они шутили и смеялись о чем-то своем, пока Отшельница произносила свои речи. Из этой группки поднялась рос-конто одетая женщина, подошла к Отшельнице и положила несколько леденцов в чашу рядом с ней. Отшельница поблагодарила и с неловким изяществом положила леденцы себе в рот. Она улыбнулась едва заметной улыбкой Асуре, а женщина тем временем, смеясь, походкой модели направилась к своим друзьям.
– Идемте, моя дорогая, – приятным голосом сказал Пьетер, поднимаясь и беря девушку иод локоток. – Подышим воздухом на нижней обзорной палубе. – Они поднялись. – Мадам, – сказал он, кивнув Отшельнице, когда они проходили мимо нее.
– Не беспокойтесь, – сказала Асура Отшельнице, направляясь вместе с Пьетером к ступеням. – Все будет в порядке, – подмигнула она.
На лице той появилось недоуменное выражение, потом женщина покачала головой и продолжила есть; металлический стержень, связывавший запястья, затруднял ее движения.
Когда Асура и Пьетер спускались по лестнице в главный вестибюль, брови ее нахмурились.
– Она ведь ест, – сказала Асура, оглядываясь. – Как же она приводит себя в порядок после туалета?
Пьетер весело рассмеялся.
– Знаете, я никогда об этом не думал. Любой вариант не очень приятен, правда?
Внизу с прогулочной палубы они увидели поросшие лесом холмы, раскинувшиеся под ними, а из кресел в нижней секции круглого прозрачного носа – первые неясные очертания башен и стен Серефы.
Асура захлопала в ладоши.

В то утро за завтраком она рассказала им кое-что из виденного в снах, и Пьетер поначалу встревожился, а потом успокоился. Всех подробностей она им не сообщила – только то, что видела туннель света и побывала в заколдованном экипаже, который ехал по пыльной долине к огромному замку за холмами.
– Ты счастливчик, – сказала ей Лючия Чаймберс. – Почти всем нам приходится сильно напрягаться ради интересного сна.
– Похоже, у нее все-таки есть импланты, – сказал Джил, попивая ортаниковый сок.
Пьетер покачал головой.
– Не думаю. – Он нахмурился. – И мне бы хотелось, чтобы люди перестали называть эти штуки имплан-тами. Какие это имнланты, если ты с ними рождаешься, если они – часть твоего генетического наследия, все равно, можно от него отказаться или нет.
Джил и Лючия улыбнулись ему с заученной снисходительностью.
Пьетер вытер салфеткой губы и откинулся к спинке стула, разглядывая молодую гостью, которая сидела прямо, положив руки на колени. В глазах ее мелькали искорки.
– Я правильно понял, что вы хотите уйти, молодая дама?
Пожалуйста, называйте меня Асурой, – сказала она и усиленно закивала. – Думаю, я должна попасть в замок.
– Довольно поспешно, – отозвалась Лючия. Пьетер устало посмотрел на нее.
– Серефу должен увидеть каждый. – Джил шумно отхлебнул из стакана.
– И вы хотите отправиться сегодня? – спросил Пьетер.
– Как можно скорее, прошу вас.
– Ну что ж, – сказал Пьетер, – я думаю, один из нас должен отправиться с вами…
– Только на меня не рассчитывайте… – начала Лючия.
– Я просто подумал, удастся ли убедить тебя одолжить этой молодой даме…
– Асуре! – со счастливым видом подсказала она.
– … одолжить Асуре, – продолжил Пьетер, вздохнув, – одежду на более длительное время…
– Пусть берет, сказала Лючия, взмахнув рукой, а потом поймав в свои руку Джила.
– Мне нужно успеть обратно к возвращению других, – повернулся Пьетер к Асуре. – Возможно, мне придется оставить вас прямо на посадке, даже если мы сможем найти подходящий рейс.
– Как можно скорее, прошу вас, – повторила Асура.
– Закажи ей номер в сестринском отеле или где-нибудь, – сказал Джил. – Или пусть кто-нибудь из клана за ней приглядит.
– Я, пожалуй, сделаю и то, и другое, – отозвался Пьетер, а потом откинулся на спинку стула и закрыл глаза. – Извините, – пробормотал он.
Лючия Чаймберс и Джил налили друг дружке кофе. Асура внимательно посмотрела на пожилого, который тут же открыл глаза и сказал:
– Так, билеты у нас есть на рейс от Сан-Франциско до дел-Апюр, отправление в полдень. Я смогу вернуться обратным рейсом вскоре после полуночи. Наш драндулет докладывает, что он готов, так что я отвезу нас на железнодорожную станцию. Я оставил послание кузине Юкубулер в Серефе. Надеюсь, вы тут вдвоем справитесь без меня? – обратился к Джилу и Лючии.
Те улыбнулись в ответ.

– Между нами говоря, – кричал Пьетер час спустя, ведя урчащую аккумуляторную машину по пыльной дороге из дома в Казорию, ближайший городок. – Я прошлой ночью специально положил вас в синюю комнату. Эта кровать оснащена рецепторной системой. – Он улыбнулся, глядя на нее.
Крыша машины на солнечных батареях была убрана, и ветер свистел у них в ушах. («КПД снижается, – сказал ей Пьетер, – но зато куда как интереснее». На нем были защитные очки и шляпа с завязками. На ней – свободные брюки, блуза и жакет.)
– Я думал, что вы сможете с толком воспользоваться системой. Но если нет – тоже ничего страшного.
Асура придерживала шляпу и широко ему улыбалась. Потом она нахмурилась и сказала:
– Так это из-за кровати мне снились сны?
– Не совсем. Но она позволяла вам видеть согласованные сны. Хотя у вас, видимо, необыкновенный дар быстро и легко адаптироваться.
Стояло утро, и они ехали по дикому фруктовому лесу с банановыми пальмами и апельсиновыми деревьями. Асура наслаждалась поездкой.
– Эй, Асура!
– Да.
– Это не принято в хорошем обществе. Вообще практически в любом обществе.
– Что? Вот это?
– Да. Это.
– Странно. Это так приятно. Оно начинается от вибрации машины.
– Не сомневаюсь. И тем не менее. Такими вещами занимаются наедине с самим собой. Я думаю, вы еще узнаете об этом.
– Хорошо. – Вид у Асуры был слегка недоумевающий, но она сложила руки на коленях и с напускной скромностью застыла в такой позе.
– А вот и город, – сказал Пьетер, кивая головой в ту сторону, где над зеленью поднимались шпили и башни. Он посмотрел на свою молодую пассажирку и покачал головой. – Серефа. Бог ты мой. Хочется верить, что я поступаю правильно…
2
Главный ученый Гадфий сидела в джакузи с верховным гадателем Ксеметрио. Гудели насосы, вода пенилась и пузырилась, шипел пар, выходя из вделанных в стену трубок, и окутывал их горячим, плотным туманом. Громко играла музыка.
Они сидели бок о бок, шепча друг другу на ухо.
– Они несут какой-то бред. Или не они – оно, – сказал Ксеметрио, фыркнув. – Что за ерунда такая – «Любовь есть бог», «Святой центр»?
– Похоже, это формализовано, – прошептала Гадфий. – Не думаю, что это имеет какой-то смысл.
Ксеметрио чуть отодвинулся в вихрящейся струе пара. Пар был такой густой, что Гадфий не видела стен ванной.
– Дорогая, – вежливо прошептал Ксеметрио, снова приблизив губы к ее уху. – Я – верховный гадатель. Все имеет смысл.
– Вот видишь – такова твоя вера, хотя ты и называешь это иначе. А их вера выражена в этом квазирелигиозном…
– Оно ничуть не квазирелигиозное. Оно абсолютно религиозное.
– Пусть так.
– А гадательство сводится в конечном счете к статистике, – сказал Ксеметрио, и в голосе его прозвучала искренняя обида. – Все, что не столь духовно, довольно трудно…
– Мы уходим от главного. Если не обращать внимания на религиозные атрибуты, а сосредоточиться только на информации…
– Важен контекст, – гнул свое гадатель.
– Допустим, что остальная часть послания истинна.
– Если тебе так нравится.
– Абстрактно говоря, они подтверждают наши опасения, касающиеся облака и отсутствия информации из Диаспоры. И им известно о наших попытках построить ракеты. Они знают об этой идиотской войне между Ади-джином и инженерами, знают, что это ни к чему не приведет, и, кажется, озабочены какими-то «работами», идущими на пятом уровне юго-западного солара и влияющими на материал… мы полагаем, что они имеют в виду мегаструктуру самого замка. – Гадфий отерла йот со лба. – Нам что-нибудь еще известно о том, что там происходит?
– Там находится целое армейское подразделение с массой тяжелого оборудования, включая и кое-что откопанное ими в прошлом году из южной насыпи, – сказал ей Ксеметрио. – Все это держится в тайне. – Он откинулся назад и повернул регулятор сбоку от ванны. – Они построили новый гидроватор до Комнаты Западного Вулкана для снабжения гарнизона. Туда-то и направлялся Сессин, когда его убили.
– Всегда считалось, что Сессин – один из тех, кто, возможно, сочувствует нам. Ты не думаешь?…
– Невозможно сказать. Нас с ним ничто не связывало, хотя не исключено, что его убили по политическим соображениям, – пожал плечами Ксеметрио. – Или по личным.
– В послании говорится о «работах», – сказала Гадфий. – Может, о работах по проходке шахт? Что находится иод той комнатой?
– Пол не вскрыт. Трудно сказать.
– Но если оборудование, найденное в южной насыпи…
– Если кто-то наконец нашел машину, способную делать новые скважины в этой мегаструктуре, запустил ее и вытащил сюда наверх, то они начнут бурить потолок ризницы на ничьей земле между силами короля и инженерами Часовни.
– Но в послании выражается беспокойство в связи с материалом. Если они именно это имеют в виду…
– То мы ничего не можем пока сделать, – не без раздражения сказал гадатель, – если только не признаемся во всем королю и его службе безопасности. Что еще, по-твоему, можно вынести из таинственного сообщения, если допустить, что это не какой-нибудь эксцентричный самообман сумасшедших, которые наблюдают за движением камней и называют это наукой?
– Я им доверяю.
– Точно так же ты доверяешь и самому посланию, – горько сказал Ксеметрио. – Мы – заговорщики, Гадфий, мы не можем себе позволить столько доверия.
– Но мы пока ничего не предпринимаем, основываясь на этом доверии, а потому ничем не рискуем.
– Пока, – с издевкой сказал гадатель, направляя воду себе на плечи.
– Пославший сообщение, кто бы он ни был, верит, что ответ находится в криптосфере, – продолжила Гадфий.
– Не сомневаюсь, что истинный ответ там и находится, а также и разнообразные ложные ответы, а разобраться, где какой, – невозможно.
– Кажется, они верят в то, что всегда подозревали мы: существует заговор, цель которого – воспрепятствовать всем усилиям, направленным на предотвращение катастрофы.
– Хотя понять, почему король и его приспешники желают умереть, когда солнца не станет, довольно-таки затруднительно. Мы возвращаемся к домыслам о сверхсекретном плане выживания или о каком-то странном фатализме.
– И то и другое вполне вероятно, но сейчас значение имеет только факт заговора, а не его причины. Наконец-то те, кто послал сообщение, подтверждают, что существует или хотя бы может существовать заранее предусмотренный метод спасения…
– Какой же? Включить большой галактический пылесос? Переместить планеты?
– Ты ведь гадатель, Ксеметрио…
– Ха! Такой вопрос мы не отважимся запустить в систему, но если уж выдвигать теорию, то я бы придерживался очевидного: механизм спасения запрятан где-то в самой Серефе. Может быть, именно из-за этого и ведется на самом деле война с Часовней. Может быть, у инженеров есть доступ к этому тайному механизму, а у Адиджина – нет.
– Не исключено. Из послания вытекает также, что решение может находиться в базе данных, которая и пытается получить доступ к нему.
– Мифическая асура, – сказал гадатель, тряхнув головой.
– Такой метод не лишен смысла, если учесть хаотическую природу крипта, – прошептала Гадфий. – Вероятность инфицирования базы данных можно было предвидеть…
– Удивительное гадание, – пробормотал Ксеметрио.
– … точно так же как и вероятность угрозы Земле, с которой невозможно будет справиться при помощи космического механизма защиты, срабатывающего автоматически. Физическое разделение информации, необходимое для запуска механизма спасения, обеспечивает невозможность его порчи под воздействием крипта, какой бы ни была задержка.
– Хотя он до сих пор так и не запущен, этот механизм, – сказал Ксеметрио. – Но давай не будем забывать, что все эти предположения основаны на слове тех, кто обречен быть, как бы это поточнее выразить?… эксцентричными наблюдателями за скользящими камнями. И даже если им можно доверять, у нас нет ничего, кроме интеллектуально подозрительного и довольно путаного послания, исходящего откуда-то из верхних десяти километров крепость-башни. Мы до сих пор не имеем представления о том, кто или что находится там и каковы их мотивы.
– И к тому же у нас почти нет времени, Ксеметрио. Мы должны решить, что делать и какой дать ответ. Ты уверен, что сможешь без последствий донести до других само послание и нашу оценку?
– Да, да, – отрезал верховный гадатель.
Гадфий задавала ему этот вопрос чуть ли не каждый раз при появлении информация, которую нужно было передать по их сети, и каждый раз Ксеметрио приходилось заверять ее, что в качестве верховного гадателя он может перемещать сведения по базе данных в обход службы безопасности.
– Это хорошо, – сказала Гадфий с явным облегчением. – Клиспейр подтвердит по гелиографу, что послание крепость-башни получено, и запросит еще сведений. Но мы должны принять решение: собираемся ли мы действовать сейчас, просто готовимся действовать или будем бездействовать, как раньше?
Верховный гадатель печально смотрел, как вокруг пузырятся сверкающие горы пены.
– Я бы дождался еще сведений. А тем временем потихоньку начну искать твою асуру. – Он покачал головой. – А что еще мы можем сделать?
– Для начала – выяснить, что происходит на юго-западном соларе пятого уровня.
– Я уже пытался; большинству военных это неизвестно.
– Может быть, тень графа Сессина знает ответ, – предположила Гадфий.
Ксеметрио скептически скривился.
– Сомневаюсь. А что, если он останется верен королю? Не исключено, что он участник их большого коварного заговора и доложит о нашем маленьком в службу безопасности.
– Можно найти способ поговорить с ним, не выдавая ему почти ничего.
– Вероятно, можно, – сказал Ксеметрио, неловко поглядывая на Гадфий. – Только я не буду этим заниматься.
– Я займусь, – пообещала Гадфий.