Основные идеи и ценностные установки мировоззрения русских философов первой трети ХIХ столетия
| Вид материала | Документы |
- А. В. Гладышев Саратовский государственный университет Исторические взгляды Сен-Симона, 169.95kb.
- Введение Глава Инструментарий Вопросы систематизации и терминологии, 189.3kb.
- Русская культура в первой половине ХIХ, 141.81kb.
- Типы диалогических отношений между национальными литературами (на материале произведений, 915.49kb.
- Нашего урока «Православная церковь в первой половине ХIХ в.». Втечение урока мы должны, 141.65kb.
- Взглядов на мир и место в нем человека, 3135.2kb.
- Утопическое сознание в русской литературе первой трети ХХ века, 134.14kb.
- Нии вычленяются довольно поздно с середины ХVIII cтолетия, то российская словесность, 178.1kb.
- Темы курсовых работ для студентов дневного отделения и озо н рук. Боркова, 83.1kb.
- Гуманитарный университет Вопросы для вступительного экзамена в аспирантуру по специальности, 64.67kb.
Глава 2. Основные идеи и ценностные установки мировоззрения русских философов первой трети ХIХ столетия.
На философское мировоззрение русских мыслителей первой трети ХIХ столетия определяющее влияние имело нескольких крупных исторических событий. Это европейская война с Наполеоном, в которой принимала участие и Россия, последовавшая затем Отечественная война 1812 года и, наконец, восстание декабристов 1825 года. Может быть, одной из главных черт, объединяющих все эти события, было радикальное «расширение» и модификация сознания как значительной части русского дворянства, так и широких масс крестьянства – солдат русской армии. Этот полученный частью дворянства и крестьянства опыт, без сомнения, по-новому расставил в их сознании представления о мире, человеке и общественном устройстве, изменил многие из их прежних ценностных установок.
Одним из наиболее характерных примеров личности, взгляды которой радикальным образом противоречили не только существующему общественному устройству, но и наиболее вероятным тенденциям развития страны на десятилетия вперед, был Павел Иванович Пестель (1793 – 1826). О незаурядности этого человека говорит уже и выдающееся по тем временам образование, полученное в России и Германии, и геройское участие в войне 1812 года и заграничных походах русской армии в 1813 – 1814 гг. С 1816 года Пестель – один из руководителей декабристских обществ: «Союза спасения», «Союза благоденствия», а после его реорганизации на Северное и Южное декабристское общества, руководитель Южного. Вершина его революционных социально-философских взглядов – написанная им программа Южного общества «Русская правда»1, опасность которой для самодержавия засвидетельствована тем, что имя ее автора стояло первым в списке пяти приговоренных к смерти и повешенных 13 июля 1826 года. Остановимся на некоторых главных мировоззренческих идеях этой выдающейся работы.
В ней Пестель выдвигает решающую для всего дальнейшего изложения идею об основаниях деления людей на повелевающих и повинующихся. Таковыми оказываются либо нравственное превосходство одного (одних) над другими, либо добровольное согласие одного или нескольких человек принять на себя обязанность управлять другими членами общества и согласие управляемых. Целью гражданского общества (по Пестелю – государства), является «благоденствие всего общества вообще и каждого из членов оного в особенности»2. На правительство, составляемое из повелевающих, возлагается обязанность заботиться о благоденствии всех и каждого. Народ же, повинуясь правительству, вместе с тем имеет право требовать от него исполнения этой его обязанности.
Вообще обязанности, согласно Пестелю, являются естественной основой любых прав. Если же имеет место право без предварительной обязанности, то оно «есть ничто, не значит ничего и признаваемо быть должно одним только насилием или зловластием»3.
Обязанности в государстве вытекают из его цели – благоденствия всех и каждого. А потому все, ведущее к благоденствию, есть обязанность. При этом, если обязанность правительства – забота о народном благе, то обязанность народа – забота о собственном благе, а потому, делает вывод Пестель, «народ российский не есть принадлежность или собственность какого-либо лица или семейства»4. Государство должно управляться законами, а не прихотями личных властителей. Из этого, согласно Пестелю, вытекает изменение «существующего ныне государственного порядка в России и введения на место его такого устройства, которое было бы основано на одних только точных и справедливых законах и постановлениях, не предоставляло бы ничего личному самовластию и в совершенной точности удостоверяло бы народ российский в том, что он составляет устроенное гражданское общество, а не есть и никогда быть не может чьей-либо собственностью или принадлежностью. Из сего явствует две главные для России необходимости: первая состоит в совершенном преобразовании государственного порядка и устройства, а вторая – в издании полного нового уложения или свода законов, сохраняя притом все полезное и уничтожая все вредное»5. Для достижения намеченного предполагалось совершить государственный переворот или, как полагали некоторые более умеренные члены «Союза спасения», «содействие государю своему во всех начертаниях его для блага своего народа»6. И первой такой мерой, которой ожидали от государя, была, безусловно, отмена крепостного права. Все члены общества всеми мерами обязывались «истреблять продажу крепостных людей в рекруты; отклоняют вообще от продажи их поодиночке, стараясь вразумить: что люди не суть товар…»7
Идеи эти, как очевидно, исключали существующую в России монархическую форму правления, предполагали радикальное преобразование общественного устройства и всего существующего порядка вещей, включая отмену крепостного права, ликвидацию аракчеевского режима, рекрутства, военных поселений, сословных привилегий, демократизацию общественных порядков, гласность судов, свободу слова, печати и т.д.
Северное общество декабристов включало два направления: более радикальное, отставившее в России республику, и умеренное, предлагавшее конституционную монархию. И поскольку взгляды радикально настроенных декабристов мы уже представили примером воззрений Пестеля, имеет смысл сказать несколько слов о более умеренных настроениях, которые представлял, в частности, автор «Проекта Конституции» Никита Михайлович Муравьев (1795 – 1943), участник декабрьского восстания, осужденный на двадцать лет каторжных работ. В преамбуле первого варианта Конституции он декларировал: «Нельзя допустить основанием правительства - произвол одного человека - невозможно согласиться, чтобы все права находились на одной стороне, а все обязанности на другой. Слепое повиновение может быть основано только на страхе и недостойно ни разумного повелителя, ни разумных исполнителей. Ставя себя выше законов, государи забыли, что они в таком случае вне закона, - вне человечества! – Что невозможно им ссылаться на законы, когда дело идет о других, и не признавать их бытие, когда дело идет о них самих. …Все народы европейские достигают законов и свободы. Более всех их народ русский заслуживает и то и другое»8.
По замыслу Муравьева, после установления нового строя власть в России должна принадлежать Народному вече, состоящему из Верховной думы, представляющей регионы страны, и Палаты народных представителей. Однако власть императора не уничтожалась: ему фактически поручались обязанности премьер-министра – главы исполнительной власти. При этом, если бы царская фамилия не согласилась с предложенной схемой общественно-политического устройства, ей надлежало покинуть страну.
После упразднения крепостного права крестьян предполагалось наделить землей, что нашло выражение в содержащейся в Конституции идеи священной и неприкосновенной частной собственности. Все граждане страны объявлялись равными перед законом, а суд – независимым. Граждане получали право «излагать свои мысли и чувства невозбранно и сообщать оные посредством печати своим соотечественникам». Декларировалась незыблемость принципов: «нет преступления, нет наказания без закона» и «закон обратной силы не имеет».
Радикально-революционные взгляды Пестеля вместе с казнью их автора, равно как и умеренно-радикальные воззрения Н. Муравьева после его ссылки в России не были забыты. В преображенном виде они вошли в существо воззрений крупного русского мыслителя этого периода, признанного родоначальника «западнического» направления в русской философии Петра Яковлевича Чаадаева (1794 – 1856). Именно он первым из отечественных философов начал систематическую разработку темы русского мировоззрения, места и роли России в мировой истории, соотношения пути развития России и Запада. Получив прекрасное - сначала домашнее, а затем университетское – образование, он еще в юности дружил с такими блестящими мыслителями как А. Грибоедов, Н. Тургенев, братья Муравьевы, И. Якушкин. Восемнадцатилетним юношей Петр Чаадаев принимает участие в Отечественной войне 1812 года, геройски сражается под Бородино, Тарутиным, Лейпцигом, в рядах русских войск входит в Париж. Вступив ненадолго в декабристский «Союз благоденствия», он вскоре уезжает за границу, где интенсивно занимается философией. В 1826 году после подавления выступления на Сенатской площади Чаадаев возвращается в Россию и после допроса и подписки о том, что он не принадлежит к противоправительственным организациям, затворяется в доме и начинает работу над своим главным трактатом «Философические письма». Публикация в 1836 году первого «Философического письма», которое, по словам А.И. Герцена, «потрясло всю мыслящую Россию», вызвало и высочайшую реакцию - царь объявил Чаадаева умалишенным. Что же содержало в себе это философское произведение, повлекшее столь сильную оценку власти и значимость которого все еще не утрачена до сегодняшнего дня?
Центральный мотив первого письма - это, на наш взгляд, беспрецедентный по точности и смелости тезис о «внеисторическом» положении русских, что предопределяет, в частности, их неспособность «благоразумно устраиваться» в действительности. По мнению Чаадаева, «одна из самых печальных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других странах и даже у народов, в некоторых отношениях более нас отсталых. …Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось. Дивная связь человеческих идей в преемстве поколений и история человеческого духа, приведшие его во всем остальном мире к его теперешнему состоянию, на нас не оказали никакого действия. То, что у других составляет издавна самую суть общества и жизни, для нас еще только теория и умозрение»9.
«Оглянемся кругом себя, - призывает философ. Разве что-нибудь стоит прочно на месте? Все – словно на перепутьи. Ни у кого нет определенного круга действия, нет ни на что добрых навыков, ни для чего нет твердых правил, нет даже и домашнего очага, ничего такого, что бы привязывало, что пробуждало бы ваши симпатии, вашу любовь, ничего устойчивого, ничего постоянного (Выделено нами. - С.Н., В.Ф.); все исчезает, все течет, не оставляя следов ни вовне, ни в вас. В домах наших мы как будто в лагере; в семьях мы имеем вид пришельцев; в городах мы похожи на кочевников, хуже кочевников, пасущих стада в наших степях, ибо те более привязаны к своим пустыням, нежели мы – к своим городам. И никак не думайте, что это не имеющий значения пустяк. Несчастные, не будем прибавлять к остальным нашим бедам еще одной лишней – созданием ложного представления о себе самих, не будем воображать себя живущими жизнью чисто духовных существ, научимся благоразумно устраиваться в нашей действительности…»10 (Выделено нами. - С.Н., В.Ф.).
По мнению Чаадаева, народы Европы, в отличие от России, имеют общую идейную основу, «имеют общее лицо, семейное сходство; несмотря на их разделение на отрасли латинскую и тевтонскую, на южан и северян, существует связывающая их в одно целое черта… Еще не так давно вся Европа носила название христианского мира… Помимо общего всем обличья, каждый из народов этих имеет свои особенные черты, но все это коренится в истории и в традициях и составляет наследственное достояние этих народов. …Дело здесь идет не об учености, не о чтении, не о чем-то литературном или научном, а просто о соприкосновении сознаний, охватывающих ребенка в колыбели, нашептываемых ему в ласках матери, окружающих его среди игр, о тех, которые в форме различных чувств проникают в мозг его вместе с воздухом и которые образуют его нравственную природу ранее выхода в свет и появления в обществе. Вам надо назвать их? Это идеи долга, справедливости, права, порядка. (Выделено нами. - С.Н., В.Ф.). …Вот она, атмосфера Запада, это нечто большее, чем история или психология, это физиология европейца. А что вы взамен этого поставите у нас?»11.
В российском обществе, полагает Чаадаев, не было последовательно развивавшегося ряда подобных идей. А если что-то из этих идей и усваивалось, то лишь путем «бестолкового подражания» и, следовательно, не укоренилось глубоко. Это положение губительно для человека. Если человек «не руководим ощущением непрерывной длительности, он чувствует себя заблудившимся в мире». Его удел – «бессмысленность жизни без опыта и предвидения». Свое бытие человек не сочетает «ни с требованиями чести, ни с успехами какой-либо совокупности идей и интересов, ни даже с наследственными стремлениями данной семьи и со всем сводом предписаний и точек зрения, которые определяют и общественную, и частную жизнь в строе, основанном на памяти прошлого и на заботе о будущем. В наших головах нет решительно ничего общего, все там обособленно и все там шатко и неполно»12.
Отсутствие реально существующей «непрерывной длительности», а также ее ощущения, отсутствие опыта и привычки сопрягать свое бытие с «требованиями чести», «успехами какой-либо совокупности идей и интересов», - отсутствие всего этого и предопределяет «неустойчивое положение» русских. Такова одна из фундаментальных идей Чаадаева.
К этой идее он возвращается постоянно. Вот, например, как в следующем тезисе: «В природе человека – теряться, когда он не в состоянии связаться с тем, что было до него и что будет после него; он тогда утрачивает всякую твердость, всякую уверенность. …Такие растерянные существа встречаются в разных странах; у нас – это общее свойство. …Я нахожу даже, что в нашем взгляде есть что-то даже до странности неопределенное, холодное, неуверенное, напоминающее обличие народов, стоящих на самых низших ступенях социальной лестницы. …Я бывал поражен этой немотой наших выражений»13.
Что же является причиной столь неутешительного состояния нашего народа и родины? Прежде всего, по мнению Чаадаева, все народы проходят период юношеского становления, когда их захлестывает волна «великих побуждений, обширных предприятий, сильных страстей». В эти периоды народы «наживают свои самые яркие воспоминания, свое чудесное, свою поэзию, свои самые сильные и плодотворные идеи». Это как бы фундамент дальнейшего бытия народов. Россия же, по его мнению, не имела ничего подобного. «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее – иноземное владычество, жестокое, унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, - вот печальная история нашей юности”14. Эту пору нашей истории “ничто не одушевляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Никаких чарующих воспоминаний, никаких прекрасных картин в памяти, никаких действенных наставлений в нашей национальной традиции. …Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя»15, «мы составляем пробел в порядке разумного существования»16.
В то время как христианство, «безоружная власть», наделило другие народы выдающимися нравственными качествами и вело их к установлению на земле совершенного строя, мы «не двигались с места», у нас «ничего не происходило». Причина этого – как в исторической судьбе страны, так и в действиях самого народа. Говоря о народе, Чаадаев с горечью отмечает, что русские, приняв христианство, не изменились в соответствии с его парадигмой. Вне процесса всеевропейского религиозного обновления нас удерживали «слабость наших верований или недостаток нашего вероучения»17.
Течение жизни такого рода не может быть изменено до тех пор, пока в обществе не выработаются определенные убеждения и правила, а жизнь не станет более упорядоченной, пока мы, в частности, не воспримем «традиционных идей человеческого рода», на которых основана жизнь народов и происходит их нравственное развитие. России нужно встать на путь ученичества. «К нашим услугам – история народов и перед нашими глазами – итоги движения веков»18. Таким образом, путь обновления России – путь освоения христианства: нам «необходимо стремиться всеми способами оживить наши верования и дать нам воистину христианский импульс… Вот что я имел ввиду, говоря о необходимости снова начать у нас воспитание человеческого рода»19.
Естественно, что начинать это движение нужно лишь на пути добывания собственного знания, приобретения собственного опыта, установления собственных традиций, глубокого осознания прошлого, а не посредством попыток заимствования всего этого у других народов. Все эти приобретения, составляющие нравственную природу народов, всегда результат их собственной внутренней работы, огромного напряжения всех человеческих способностей.
Расширенному ответу на то, как начинать эту работу, во многом посвящено второе чаадаевское письмо. Прежде всего, рассуждает Чаадаев о преобразовании нравственной природы народа, нужно сделать свой дом возможно более привлекательным и удобным, чтобы иметь «возможность всецело сосредоточиться в своей внутренней жизни». «Одна из самых поразительных особенностей нашей своеобразной цивилизации, - продолжает Чаадаев, - заключается в пренебрежении всеми удобствами и радостями жизни. Мы лишь с грехом пополам боремся с крайностями времен года, и это в стране, о которой можно не на шутку спросить себя, была ли она предназначена для жизни разумных существ»20.
Далее, нужно озаботиться тем, чтобы устроить себе «вполне однообразный и методический образ жизни, …во всяком случае одно лишь постоянное подчинение определенным правилам может научить нас без усилий подчиняться высшему закону нашей природы»21.
Также «надо избавиться от всякого суетного любопытства, разбивающего и уродующего жизнь, и первым делом искоренить упорную склонность сердца увлекаться новинками, гоняться за злобами дня и вследствие этого постоянно с жадностью ожидать того, что случится завтра»22.
Все это сделать довольно сложно, так как в отличие от цивилизованных стран, где давно сложились образцы размеренной и неспешной жизни, в России все приходится делать как бы наперекор заведенным порядкам. Обращаясь к своему прямому адресату помещице Е.Д. Пановой, Чаадаев предупреждает: «Вам придется себе все создавать, сударыня, вплоть до воздуха для дыхания, вплоть до почвы под ногами. И это буквально так. Эти рабы, которые вам прислуживают, разве они не составляют окружающий вас воздух? Эти борозды, которые в поте лица взрыли другие рабы, разве это не та почва, которая вас носит? И сколько различных сторон, сколько ужасов заключает в себе одно слово: раб! Вот заколдованный круг, в котором все мы гибнем, бессильные выйти из него. Вот проклятая действительность, о нее мы все разбиваемся. Вот что превращает у нас в ничто самые благородные усилия, самые великодушные порывы. Вот что парализует волю всех нас, вот что пятнает все наши добродетели»23.
Таким образом, Чаадаев, поставив вопросы казалось бы сугубо индивидуального свойства, личностного совершенствования, разом выходит на общероссийскую проблему крепостного права.
Далее развивая тему христианского обновления нации, он задает следующий нелицеприятный вопрос русскому православию. Почему в Европе освобождение человека от рабства было начато деятелями церкви и почему в России рабство уже спустя шесть столетий после принятия христианства, напротив, было учреждено? Вот как говорит об этом сам философ: «Почему …русский народ подвергся рабству лишь после того, как он стал христианским, а именно в царствование Годунова и Шуйского? Пусть православная церковь объяснит это явление. Пусть скажет, почему она не возвысила материнского голоса против этого отвратительного насилия одной части народа над другой»24.
Поиск ответов на эти и иные подобные им вопросы чрезвычайно важен, поскольку действительное становление России возможно лишь на пути духовного обновления. Чаадаев убеждает нас в том, что действительно лучшее, что есть в людях, что определяет наши мысли и поступки, вовсе не нами производится и нам отнюдь не принадлежит. Это лучшее достается нам от Христа, а дело человека – устроить земную жизнь так, чтобы это лучшее раскрылось наиболее полно и многообразно. От этого зависит и место, которое тот или иной народ занимают в истории: «Дело в том, что значение народов в человечестве определяется лишь их духовной мощью и что то внимание, которое они к себе возбуждают, зависит от нравственного влияния в мире, а не от шума, который они производят»25.
От того, насколько каждый человек «упразднил свою ветхую природу» и способствовал тому, чтобы в нем «зародился новый человек, созданный Христом», зависит осуществление общего нравственного переворота. При этом, прежде всего сам человек должен понять, что у него нет иного разума, кроме разума, ориентирующего на подчинение. Всю свою жизнь он удостоверяется в том, что, во-первых, внутри него находящаяся сила несовершенна, и, во-вторых, что настоящая, совершенная сила, находится вне его. Только от нашего осознания необходимости того, что мы должны подчиниться этой внешней силе и рождаются наши представления о добре, долге, добродетели, законе.
Главный вопрос жизни – способность человека открыть и подчиниться действию Верховной Силы на его человеческую природу. «Все силы ума, - продолжает Чаадаев, - все его средства познания основываются лишь на его покорности. Чем более он себя подчиняет, тем он сильнее. И перед человеческим разумом стоит один только вопрос: знать, чему он должен подчиниться. Как только мы устраним это верховное правило всякой действительности, умственной и нравственной, так немедленно впадем в порочное рассуждение или в порочную волю”26. В подкрепление своих мыслей Чаадаев приводит слова Ф. Бэкона из “Нового Органона”: “Единый путь, отверстый человеку для владычества над природой, есть тот самый, который ведет в Царство Небесное: войти туда можно лишь в смиренном образе ребенка»27.
Стремление создать условия, при которых может произойти реализация через человека высшего нравственного закона - есть единственная возможность для человека «сродниться со всем нравственным миром». Эта готовность и способность человека к единению с остальным духовным миром может называться, - отмечает Чаадаев, - по-разному: симпатией, любовью, состраданием. Но суть происходящего от этого не изменится: «все совершающееся в нем (нравственном мире. – С.Н., В.Ф.) и нам известное мы будем переживать как совершающееся с нами; …Все наши мысли и все наши поступки сливать с мыслями и поступками всех людей в одно созвучное целое»28.
Превратить «закон духовного мира» из непроницаемой тайны в реальное бытие, согласно Чаадаеву, совсем не сложно. Все, что требуется – иметь душу, раскрытую для этого познания и не стараясь создать свой собственный, человеческий нравственный закон, дать проявиться нравственному закону, заложенному в человеке Богом. В простейшем виде – это, к примеру, присущее человеку и заложенное Богом понятие о добре и зле. «Отнимите у человека это понятие, и он не будет ни размышлять, ни судить, он не будет существом разумным. Без этого понятия Бог не мог оставить нас жить хотя бы мгновение; Он нас и создал с ним. И эта-то несовершенная идея, непостижимым образом вложенная в нашу душу, составляет всю сущность разумного человека»29.
Заложенный в человека нравственный закон воспроизводится (передается) посредством слова и поступка от человека к человеку. При этом, подчеркивает Чаадаев, особенно важно повторение слов и поступков в череде поколений: «Для того,