Geum.ru

Николай Герасимович Кузнецов. Накануне

Вид материалаКнига
Северный поход
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   40

СЕВЕРНЫЙ ПОХОД



Проведя несколько дней в Картахене, я возвращался в Мадрид. Надо было

доложить послу обстановку на флоте и заручиться разрешением на более

длительное пребывание там.

Наша машина мчалась по прибрежной дороге на Аликанте. Меня сопровождали

два маринерос - моряка, которых я совсем не знал. Антонио Руис рекомендовал

взять их с собой па всякий случай. Оба маринерос были увешаны оружием.

Оказалось, они анархисты, которых почему-то считали особенно подходящими для

охраны - наверно, из-за их воинственного вида.

Мои спутники были настроены разговорчиво, но я плохо понимал их,

поэтому мы изъяснялись главным образом языком жестов. На аэродромах

Лос-Алькасарес и Сан-Хавьер, мимо которых мы проезжали, стояло несколько

бомбардировщиков.

- "Потез", франсез, - объясняли мои спутники. Французские "Потез" были

старенькими и малопригодными для боевых дел. Мы еще не знали, что через

месяц-другой на этих аэродромах будет кипеть работа по сборке новых

советских истребителей и бомбардировщиков.

Днем проехали Аликанте - живописный курортный город, совсем не похожий

на Картахену. На улицах - пышная зелень, высокие пальмы. Дома яркой окраски.

Много ресторанов и кафе. Но набережной прогуливались роскошно одетые дамы,

иностранцы. Моно встречались несравненно реже, чем в Мадриде и Картахене.

- Фашист, - процедил сквозь зубы шофер, показывая на беспечно

фланирующих прохожих. Кажется, он не ошибся.

Вид у города такой, словно война его не касалась. А на рейде - немецкие

и итальянские военные корабли.

Под вечер у Аранхуэса шофер, плохо знавший дорогу, свернул вместо

Мадрида на Толедо. Проехали километров пять и уперлись в хвост колонны,

идущей на фронт. Мои маринерос, мирно дремавшие перед этим, выскочили,

размахивая пистолетами.

- Бурро (осел)!.. - яростно кричали они на шофера. Пришлось их

успокаивать. Но вообще-то так недолго и переехать линию фронта, оказаться в

объятиях фашистов...

В Мадрид я приехал в тот момент, когда происходила смена правительства.

В кабинет Кабальеро вошли шесть социалистов, три республиканца разного

толка, два коммуниста и по одному представителю от каталонских и баскских

националистов. Новое правительство было сильнее старого, но получило от него

тяжелое наследство.

Положение на фронтах ухудшилось. Франке взял Талаверу и торжественно

объявил о начале наступления на Мадрид. В городе шли разговоры о "пятой

колонне" - "кинта колумна". Выражение это стало быстро распространяться.

"Кинта колумна" действовала. Но была и другая "пятерка", о которой говорили

с восхищением. Я узнал о пятом полке, формирующем новые боевые отряды.

Руководили полком коммунисты. На улицах становилось меньше фланирующей

публики, а больше вооруженных бойцов народной милиции.

Прието стал министром. Он принял меня в своем роскошном кабинете.

- Решено отправить флот в поход па север, в Бискайский залив.

Рекомендую вам принять участие в этой операции, - сказал он.

Я слышал о походе впервые, пытался узнать его цель, но Прието отделался

общими словами.

- Если хотите участвовать, я дам указание новому командующему флотом

Мигелю Буиса.

- Конечно, раз операция состоится, я хотел бы участвовать в ней.

- Прекрасно. А шампанское разопьем после похода. Если, конечно,

встретимся... - сказал Прието со своей обычной иронической улыбкой.

Шампанское полагалось по случаю назначения его министром. А встретимся

ли? Шла война, и операция предстояла боевая...

Но зачем эта операция проводилась? Прието утверждал, что для помощи

баскам и астурийцам. После того как мятежники захватили Сан-Себастьян и

Ирун, Астурия и Бискайя были отрезаны от Франции и не получали оттуда ни

продовольствия, ни боеприпасов. Однако что мог изменить в этом отношении

флот? Его поход на север был весьма рискованной операцией, а главное,

покидая Средиземное море, республиканские корабли переставали блокировать

порты Гибралтара и тем самым облегчали мятежникам переброску войск из Африки

в Испанию.

В первый период после мятежа корабли Фрацко не осмеливались выходить в

море. Мятежников выручала лишь итальянская авиация, по воздуху перевозившая

войска из Африки. Надо полагать, что вместе с сухопутными силами

республиканский флот тогда мог еще попытаться захватить порты в Гибралтаре.

Это оказало бы огромное влияние па весь ход войны. Но увы... флот ушел на

север.

Свою роль сыграло обстоятельство, что север с давних пор служил опорой

испанских социалистов. Прието являлся депутатом города Бильбао, и потому на

севере находилось немало его приверженцев. Предпринимая Северный поход, дон

Индалесио хотел продемонстрировать свое внимание к ним. А как эта операция

отразится на общем ходе войны, он не думал или не представлял себе.

Приказ о выходе на север был получен эскадрой в середине сентября. Его

начали широко обсуждать на кораблях. План перехода разрабатывался в

Центральном комитете флота с участием командиров. Особенно детально

обсуждали строй кораблей, их курсы, время, более удобное для прорыва через

Гибралтар.

К 20 сентября вся эскадра сосредоточилась в Малаге - самом южном

республиканском порту па Средиземном море. Настроение команд было боевое.

Оно еще больше поднялось, когда на рейд вошел и присоединился к эскадре

крейсер "Мендес Нуньес". Застигнутый мятежом в Африке, в Рио-де-Оро, он

сумел прорваться в Средиземное море, чтобы воевать на стороне республики.

Громкое "ура", возгласы "Вива ла република!", доносившиеся to всех

кораблей, были наградой мужественной команде крейсера. На рейде стояли уже

десять крупных кораблей, готовые к походу. Среди них линкор "Хайме 1" с его

внушительными двенадцатидюймовыми орудиями, крейсера "Либертад" и

"Сервантес" и шесть эсминцев.

Из Малаги вышли вечером 21 сентября, чтобы подойти к Гибралтару в

темноте. Вскоре на горизонте появился немецкий крейсер. Он шел параллельно

республиканской эскадре, явно следя за ее движением.

Когда корабли приблизились к самой узкой части Гибралтарского пролива -

между Сеутой и Альхесирасом, - на мостике "Либертада" стало как-то

напряженно тихо. Наступил решительный момент. Поступили сведения, что

мятежники установили по обе стороны пролива батареи крупного калибра. Курс

эскадры проложили с таким расчетом, чтобы пройти на возможно большем

расстоянии от Сеуты, прижимаясь к английскому Гибралтару, а затем также на

большой дистанции миновать Альхесирас, но эти дистанции ограничивались

узкостыо пролива. А какова дальность огня новых фашистских батарей, никто не

знал.

Командующий флотом М. Буиса нервно ходил но мостику. Глаза его с

тревогой следили за эскадрой. Он был храбрым человеком и не испугался бы

принять бой па своем корабле со значительно более сильным противником. Но

сейчас он чувствовал ответственность за весь флот.

Буиса не принадлежал к касте родовых дворян, моряки знали его

республиканские взгляды и за это уважали. Высокий, худой и молчаливый, он

умел слушать. Сам же был немногословен. Речь его звучала отрывисто и резко,

как короткие очереди пулемета. Выпустив их, Буиса снова погружался в

молчание. До гражданской войны он командовал вспомогательным судном.

Командовать эскадрой ему было трудно.

Над проливом стояла густая, черная ночь. Ее прорезали только прожектора

береговых укреплений. Иногда луч на несколько секунд останавливался на том

или ином корабле. Казалось, вот-вот последует залп. Но батареи молчали.

По-видимому, корабли проходили вне досягаемости их орудий.

Так миновали Сеуту. Потом за кормой остался и ярко освещенный

множеством огней английский Гибралтар. Корабли повернули налево, удаляясь от

Альхесираса. Все почувствовали облегчение. Впереди открывалась ширь

Атлантического океана. Когда эскадра оказалась на траверзе Кадиса, многие

моряки стояли на палубе, безмолвно вглядываясь в даль. Еще недавно тут была

их база, сюда они возвращались из походов. Здесь жили их семьи, друзья.

Теперь эти места захватили мятежники. Что же происходило там?

Другой день эскадра провела спокойно, вдали от берегов и оживленных

морских путей. Только мертвая зыбь покачивала корабли. В центре соединения

шел, часто пуская густые черные клубы дыма, линкор "Хайме 1" Огромный,

вооруженный тяжелыми орудиями, он выглядел особенно грозно.

Немногие понимали, что этот устаревший тихоходный корабль плохо

приспособлен к современному бою. При встрече с противником он только мешал

бы быстроходным крейсерам и эсминцам, был бы для них обузой. Перед походом

раздава.л11сь здравые голоса, предлагавшие оставить линкор в Картахене. Но

это предложение отвергли самым решительным образом. Особенно громко шумели

анархисты, которых было много среди членов команды "Хайме 1".

Обстановка вновь стала напряженной, когда эскадра приблизилась к

главной военно-морской базе мятежников - Эль-Ферролго. Это было место

наиболее вероятной встречи с противником. Но, как мы и предполагали,

мятежники не осмелились выйти и принять бой. Она имела уже достаточно

кораблей, но не были уверены в командах. Так прошла вторая половина дня...

- Авионес (самолеты)! - раздался под вечер крик сигнальщика.

Боевая тревога подняла моряков. Зенитные орудия нервно вращались, ища

цель. Но в небе был виден один самолет-разведчик. Он шел, пересекая курс

эскадры, стремясь установить, куда она направляется.

Трудно было сказать, что последует за этим. На мостике крейсера

"Либертад", где размещался Центральный комитет флота, стало необычно

оживленно и шумно.

Центральный комитет в те дни был верховным органом управления морскими

силами. Его заседания проходили бурно. По любому поводу возникали горячие

споры. Высказываться имели право все, никто не мог остановить говорящего.

Когда требовалось принимать быстрые решения, такие дебаты очень осложняли

управление эскадрой. Меньше всех говорил сам командующий Буиса. Он лишь

изредка вставлял короткие замечания.

Следовало ждать нападения авиации. Зенитная защита эскадры была слаба,

а мятежники, по слухам, получили из Италии много новых самолетов "капрони".

Ударом с воздуха фашисты могли причинить флоту тяжелый урон. Но по каким-то

причинам они все же не напали на корабли.

Мы удалились от опасного района. Наконец на горизонте показались

высокие горы Астурии. Взяли курс на гавань Хихон.

Эскадра едва уместилась в маленьком порту. Перед нами открылся город,

выглядевший мрачновато даже в солнечный сентябрьский день: строгие и

довольно однообразные серые дома, ни высоких зданий, ни ярких красок.

Причалы были заполнены народом, пришедшим встретить эскадру. Население с

радостью приветствовало моряков, хотя эта радость и не выражалась так бурно,

как в южных портах: сказывался более сдержанный характер северян.

На крейсер "Либертад" прибыли губернатор Белармино Томас - социалист,

из горняков, и комиссар Гонсалес Пенья. Они особенно радовались оружию,

которое им доставил флот.

- Теперь мы уже наверняка возьмем Овьедо. Ведь это надо сделать до

осенних дождей. Лица гостей выражали решимость и непреклонность. Овьедо,

главный город Астурии, захваченный мятежниками, был тогда осажден с трех

сторон. Его атаковали не один раз. Полковник Аранда, командовавший мятежным

гарнизоном, доносил Франке, что ему вот-вот придется капитулировать, если он

не получит серьезной помощи. Но республиканцам не хватало военного опыта,

чтобы завершить окружение и сломить противника.

Комиссар Пенья, узнав, что я компанеро русо - русский товарищ, - крепко

пожал мне руку и от имени астурийцев стал горячо благодарить в моем лице всю

нашу страну. Он вспомнил о помощи, оказанной Советским Союзом астурийским

горнякам в 1934 году, когда реакционное правительство Испании учинило

кровавую расправу над ними. Многие горняки нашли тогда убежище в Советской

стране.

Пенья предложил поехать на подступы к Овьедо, чтобы своими глазами

посмотреть, как там сложились дела. Полчаса езды на машине - и мы

остановились возле небольшого домика комендатуры. Здесь нам посоветовали

переодеться:

- Наденьте высокие сапоги, иначе завязнете в грязи. И плащи - для

маскировки.

Чтобы попасть в предместье Овьедо Лугонес, надо было проехать несколько

сот метров по открытой простреливаемой местности. Тут мы пошли на маленькую

хитрость. Так как за шквальным огнем обычно следует некоторое затишье, то

машины останавливались на открытом участке и выжидали, не последуют ли еще

выстрелы. Затем, выбрав подходящий момент, снова неслись полным ходом и

успевали пересекать простреливаемый участок, прежде чем на дороге снова

начинали рваться снаряды.

С наблюдательного пункта в Лугонесе мы видели улицы Овьедо. Цепочки

окопов с той и другой стороны отчетливо определяли линию фронта.

Когда мы покидали наблюдательный пункт, Педро Прадо, пренебрегая

опасностью, вышел на открытую площадку. Прежде чем успели оттащить его за

рукав, несколько пуль уже просвистели над головой Педро.

А в двухстах метрах от наблюдательного пункта, возле дома, беспечно

играли дети. Сюда снаряды не залетали. Недели через две после того, как мы

побывали под Овьедо, там развернулись упорные бои. О них живо рассказывал

потом Михаил Кольцов. Республиканцы ворвались в город, и когда, казалось,

победа была уже обеспечена, их наступательный порыв ослабел, они перешли к

обороне, а затем оставили занятые позиции.

Мы вернулись из-под Овьедо в Хихон. Час спустя сидели в маленьком

ресторанчике, пробуя знаменитый астурийский сидр. Официант поднял бутылку

высоко чад головой и направил струю в кружку, которую держал в другой руке.

Струя описывала длинную дугу. Мне объяснили, что сидр в бутылке еще не

совсем готов для питья. Надо, чтобы он вспенился, ударяясь с высоты о край

кружки, тогда приобретет нужный "букет".

Хотя мы в Хихоне всерьез обсуждали вкус и выдержанность сидра и, сидя в

ресторанчике, попивали его, на каждом шагу там чувствовалась близость

фронта. В городе в тот вечер были приняты все меры на случай налета авиации.

Настроение жителей, особенно рабочих, было боевое.

Совсем иную картину увидели мы в Сантандере. Проехав всего триста

километров вдоль берега, мы словно попали в другую страну, где ничего и не

слышали о войне. На набережной было полно гуляющих. По широкой косе, ведущей

к бывшему королевскому дворцу, мчались машины, шли нарядно одетые люди.

Прежде в Сантандере была летняя резиденция Альфонса XIII. Испанские

аристократы по старой привычке приехали туда на лето, где их застала

гражданская война. Симпатии всей этой публики были отнюдь не на стороне

республиканцев, никто и не старался скрывать этого.

Странные вещи можно было увидеть в ту пору в Испании. На фронтах лилась

кровь, а защитники республики проявляли порой удивительное благодушие. Так,

команда крейсера "Мендес Нуньес", мужественно прорвавшаяся в Средиземное

море, чтобы присоединиться к флоту, оставшемуся верным правительству,

позволила всем офицерам-мятежникам сойти на берег в Рио-де-Оро. Офицеры тут

же отправились к Франке. Сантандерские власти прекрасно знали, что в городе

полно монархистов, но аристократы и богачи беспрепятственно получали

заграничные паспорта и спокойно отправлялись на иностранных пароходах: кто

за границу, а кто и прямо в лагерь мятежников.

Врагов республиканской Испании в этом городе было более чем достаточно.

Вскоре мы сами в том убедились. Мне и моему спутнику, члену Центральною

комитета флота Хативе, пришлось по дороге в Бильбао заночевать в Сантандере:

шофер жаловался на неисправность машины. Мы остановились в гостинице. Номера

нам предоставили весьма неохотно.

Когда вечером мы спустились в ресторан, меня поразил грубый тон

официанта и враждебность богато разодетой публики. Только мы уселись, как

ужинавшие за соседними столиками стали демонстративно уходить. Вокруг нас

образовалась пустота. Хатива горячо объяснялся с официантом и хозяином

ресторана. Я не сразу разобрал, в чем дело. Тон разговора становился все

более резким. Когда Хатива вытащил из кармана пистолет, я понял, что

назревает крупный скандал. Оказалось, какие-то господа, сидевшие в

ресторане, были шокированы моно Хативы и требовали вывести нас. Хозяин,

угождая им, старался нас выпроводить. Смягчился он только тогда, когда

Хатива напомнил ему о республиканских эсминцах. вошедших в гавань

Сантандера, и пообещал прийти сюда с матросами, чтобы навести порядок.

Враждебность местной публики чувствовали не мы одни. Моряки на эсминцах

не без горечи шутили:

- Может, прежде чем идти в Бильбао, надо бы обстрелять Сантандер?

Наутро мы уехали в Бильбао - столицу страны басков.

Бильбао, огромный город на севере Испании, показался мне до странности

похожим на наш Ленинград. Возможно, потому, что в Бильбао мостов не меньше,

чем в Ленинграде, или же потому, что стояла хмурая, совсем ленинградская

погода. Тяжелые тучи висели над крышами, сеял мелкий дождь... Баски не

жаловались на погоду - привыкли, к тому же дождь предохранял их от налетов

авиации. Бильбао уже не раз бомбили итальянские "капронц".

Фронт проходил километрах в шестидесяти от города. Баски были полны

решимости бороться за свободу, но не имели оружия. Один из членов

правительства Басконии, рассказывая о том, как они остро нуждаются в оружии

и продовольствии, сетовал:

- Франция отказывает нам во всем необходимом, а немцы и итальянцы

открыто помогают Франке! Их самолеты поддерживали мятежников при наступлении

на Ирун и Сан-Себастьян. По существу, не мятежники, а иностранные интервенты

взяли эти города.

В порту Бильбао мы увидели много испанских судов, стоявших на приколе;

они не решались выходить в море. Регулярные рейсы продолжали совершать

только французские и английские транспорты, вывозившие из страны басков

руду. Обратно они приходили порожняком. Деньги, вырученные за товары,

оседали в парижских и лондонских банках.