Geum.ru

Перевод с норвежского М. П. Дьяконовой Под редакцией М. А. Дьяконова Предисловие проф. В. Ю

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   39
надлежащий путь. Что касается меня, то я в таких случаях прибегаю к

единственному возможному способу спасения - опрокидываю сани. Среди рыхлого

снега с опрокинутыми санями собаки быстро останавливаются. Если ты

благоразумен, то тогда преспокойно направляешь их в нужную сторону,

переворачиваешь сани и едешь дальше. Но, к сожалению, человек не всегда

бывает благоразумен. Желание выместить досаду на непослушных бездельниках

берет перевес, и тут начинается наказание. Но это не так просто! Когда ты

сидишь на опрокинутых санях, то они служат прекрасным якорем, но не так

обстоит дело без груза, и собаки это отлично попивают. Пока ты колотишь

хорошенько одну, остальные срываются с места, и результат получается не

всегда лестный для каюра. Хорошо, если ему удастся снова вскочить на

опрокинутые сани, но бывает и так, что собаки и сани уезжают без каюра!

Вся эта возня в ранний утренний час настолько разогревает кровь, что на

судно приезжаешь весь в поту, несмотря на двадцатиградусный мороз. Иногда

поездка совершается без помех, и тогда дело идет с поразительной быстротой.

Собак не приходится понукать: они бегут и без того охотно. Тогда два

километра от нижней палатки до "Фрама" можно проехать в несколько минут.

Выйдя из палатки утром двадцать первого января, мы были очень изумлены.

Нам казалось, что мы грезим. Мы протирали глаза, открывали их снова; нет,

ничего не помогало. "Фрама" больше не было видно. Ночью задувал довольно

сильный ветер с метелью. По-видимому, обстоятельства заставили судно уйти. С

моря слышался грохот разбивающихся о барьер волн. Мы все же принялись за

обычную работу. Накануне капитан Нильсен и Кристенсен убили 40 тюленей.

Половину их мы увезли тотчас же. Теперь мы начали увозить остальных. Позднее

утром, когда мы были заняты разделкой тюленей, мы услышали давно знакомый

нам звук-"пют", "тот", "пют"-стук машины "Фрама", и над барьером показалась

наблюдательная бочка. Однако, к своему старому месту "Фрам" не подошел

раньше вечера. Сильное волнение заставило его выйти в море.

Плотники усердно строили дом. Двадцать первого января он был уже

доведен под крышу и, значит, остающуюся работу можно было производить

внутри. Для ребят это было большим облегчением. За это время у них была,

безусловно, самая тяжелая работа. Они дрогли и мерзли, но я не слышал от них

ни одного слова жалобы. Когда, окончив свою дневную работу, я приходил к ним

в палатку, один из них уже занимался приготовлением пищи. Обед состоял

всегда из блинчиков и черного, как уголь, крепкого кофе. Как это было

вкусно! Вскоре между обоими плотниками-коками началось соревнование - кто из

них испечет лучше блинчики. По-моему, оба они были одинаково искусны. Утром

у нас опять бывали блинчики. Горячие, хрустящие, нежные блинчики с

чудеснейшим кофе, пока я еще не вылезал из спального мешка. И плотники

готовили мне завтрак уже в 5 часов утра. Немудрено, что мне нравилось их

общество!

Впрочем, жившие в нижней палатке тоже не терпели ни в чем нужды.

Вистинг проявил, совершенно исключительные способности в качестве кока. Его

специальностью были пингвины и чайки под соусом из сливок.

Подавались они под видом рябчиков и, действительно, напоминали их.

В это воскресенье все мы, за исключением одних дневальных в обеих

палатках, отправились на судно наслаждаться жизнью. Мы здорово поработали

всю эту неделю.

В понедельник, двадцать третьего января, мы начали перевозить провиант.

Ради экономии времени мы решили подвозить провиант не к самому дому, а

оставлять его временно на высоком хребте по другую сторону "горы Нельсон",

то есть южнее ее. Это место находилось всего лишь в 600 метрах расстояния от

дома, но так как на этом участке поверхность была не совсем ровной, то, в

общем, мы много выигрывали. Позднее, когда "Фрам" уйдет, мы могли бы

перевезти все до самого дома. Однако, на это у нас так и не хватило времени,

поэтому здесь был создан наш постоянный главный склад провианта.

Перевозка сюда была сначала несколько затруднительна, Собаки, привыкшие

бегать к нижнему лагерю мимо "Нельсона" и "Ренникена", никак не могли

понять, почему бы им не поступать так же и теперь. Много раз бывала особенно

затруднительна поездка с пустыми санями к судну, С этого места собакам был

слышен лай их товарищей за "Нельсоном" в нижнем лагере. И тогда нередко

случалось, что инициатива переходила к собакам. Стоило им прийти в подобное

настроение - почувствовать склонность к озорству, и справиться с ними было

трудно; с этим пришлось познакомиться всем нам без исключения. Никто из нас

не избежал такой сверх программной прогулки.

По мере подвозки провианта каждый каюр сгружал его с саней и складывал

ящики в том порядке, в каком они должны были лежать. Мы начали с того, что

начали выкладывать их на снег по сортам небольшими партиями. Благодаря

этому, все можно было легко найти. Нагружалось на сани по большей части 300

килограммов, или шесть ящиков. Всего нам нужно было перевезти около 900

ящиков, и мы высчитали, что должны будем доставить их на место в течение

недели.

Все шло в изумительном согласии с планом. В субботу в полдень двадцать

восьмого января дом был готов, и все 900 ящиков доставлены на место. У

склада провианта был весьма внушительный вид. Вдоль по:склону стояли

длинными рядами ящики, каждый за своим номером, поэтому мы быстро могли

найти все, что было нужно. А там красовался готовый дом, совсем такой, каким

он был у себя на родине в Буннефьорде. Однако, большую разницу в окружающей

природе трудно себе представить. Там - зеленый лиственный и хвойный лес и

плещущееся море. Здесь лед, лед и только лед. Все же красиво было и там и

здесь. Я стоял и раздумывал: "что же я предпочитаю?"

Мысль уносится далеко-пролетает тысячи миль в секунду. .. Лес победил.

Как я уже рассказывая, мы привезли с собой все необходимое, чтобы

"привязать" дом к барьеру. Но тихая погода, державшаяся все это время,

заставила нас прийти к заключению, что условия здесь не будут, пожалуй,

такими уж скверными, как мы предполагали. Поэтому мы удовольствовались тем,

что врылись в барьер.

Дом снаружи, был высмолен, а крыша покрыта толем, так что его далеко

было видно на фоне белых окрестностей. Вечером мы сняли оба лагеря и

переселились в свой дом - "Фрамхейм". Как уютно, красиво и чисто показалось

нам все, когда мы заглянули в двери! Всюду блестящий прекрасный линолеум -

как в комнате, так и в кухне. Мы имели полное основание быть счастливыми и

довольными. Еще одна важная работа была выполнена, и притом за более

короткий срок, чем я мог надеяться. Дорога к цели открывалась все больше и

больше. Вдали нам уже начал мерещиться замок. Там наша красавица еще спит,

но близится время, когда ее разбудит поцелуй!

В первый вечер в доме собралась веселая компания. Играл граммофон, и мы

пили за будущее.

Все взрослые собаки были теперь переведены сюда и привязаны здесь к

стальным тросам. Бывало, что они развлекали нас музыкой. Но когда они были

собраны все вместе, то получался мощный хор, который под управлением того

или иного великого певца задавал нам дневные, а что еще хуже - и ночные

концерты. Удивительные животные! Что выражали они своим воем? Начинала одна

собака, потом другая, затем еще несколько, и наконец - выли все сто. Во

время такого концерта они обычно усаживаются поудобнее, задирают головы как

можно выше и воют изо всей мочи. В это время вид у них бывает чрезвычайно

занятой, и они ничем не отвлекаются. Самым замечательным, однако, бывает

способ окончания концерта, А именно: он прекращается сразу по всей линии. Не

бывает никаких запаздывающих, никаких заключительных аккордов! Чем

объясняется такая одновременная остановка? Я долго наблюдал за ними и изучал

их, не находя ответа. Казалось, это была хорошо разученная песня

определенной протяженности и с определенным концом.

Обладают ли животные способностью понимать друг друга? Этот вопрос

чрезвычайно интересен. Никто из тех, кто долго имел дело с эскимосской

собакой, не усомнится в том, что у них есть такая способность. Под конец я

так хорошо научился :понимать все издаваемые ими звуки, что, не глядя на

собак, только по одному звуку мог сказать, чем они занимаются. Драка, игра,

любовь и т. п. - все это сопровождается особым звуком. Если собаки хотят

выразить преданность и любовь своему хозяину, то они пользуются совсем иными

движениями и звуками, чем в других случаях. Если какая-нибудь из них

совершала нехороший поступок - что-нибудь такое, что, как собакам было

известно, им запрещалось, например, забиралась в склад мяса, то собаки,

которые не могли туда попасть, прыгали вокруг и издавали звуки совершенно

иные, чем другие. Мне кажется, почти все мы научились распознавать эти

различные звуки. Едва ли найдется другой такой интересный и занятный для

изучения зверь, как эскимосская собака.

От своего праотца - волка - они унаследовали инстинкт самосохранения,

право сильного, в гораздо большей степени, чем наши домашние собаки. Борьба

за существование повлекла за собой раннюю зрелость эскимосской собаки и в

совершенно поразительной степени развила ее неприхотливость и выносливость.

Ее ум остер, ясен и отлично развит для той работы, для которой она родится,

и для тех условий, в которых она воспитывается. Нельзя считать эскимосскую

собаку малоспособной потому лишь, что она не умеет служить и не хватает по

команде кусочек сахару. Это фокусы, которые так чужды ее трудному жизненному

пути, что она никогда им не научится или же научится лишь с большим трудом.

Среди самих собак существует только право более сильного. Сильнейший

правит и беспрепятственно делает все, что хочет. Ему принадлежат все! Более

слабому достаются только крохи. У этих животных легко возникает дружба, и

она всегда связана с чувством уважения и страха перед более сильным. Более

слабый из чувства самосохранения ищет защиты у более сильного. Более сильный

принимает звание покровителя и, таким образом, приобретает себе верного

помощника - всегда имея в виду еще более сильного. Все проникнуто инстинктом

самосохранения. То же самое наблюдается и в отношениях собаки к людям. Этот

инстинкт научил собаку ценить человека, как своего благодетеля, от которого

она получает все жизненные блага. В эти отношения вплетается как будто также

и любовь и преданность, но и они при ближайшем рассмотрении тоже зиждутся на

инстинкте самосохранения. Как следствие всего этого - эскимосская собака

питает гораздо больше почтения к своему хозяину, чем обыкновенные собаки, у

которых чувство почтения развивается только из страха перед побоями. Я мог

не задумываясь выхватить кусок пищи изо рта любой из своих двенадцати собак.

Ни одна из них не сделала бы даже попытки укусить меня. А почему? - Она не

осмелилась бы сделать это из опасения не получить в следующий раз ничего! Со

своими домашними собаками я, конечно, не стал бы. проделывать такого опыта.

Они сейчас же кинулись бы защищать свое добро и не постеснялись бы даже

пустить в ход зубы, если будет нужно. И это несмотря на то, что домашние

собаки, казалось бы, питают такое же глубокое почтение к хозяину, как и

другие. В чем же тут причина? А дело объясняется тем, что их почтение

базируется не на серьезном основании - инстинкте самосохранения, а просто на

страхе побоев. И в таком случае, как этот, обнаруживается, что основание-то

это слишком слабое. Желание есть сильнее страха наказания, и в результате

собака скалят зубы.

Через несколько дней появился и последний участник партии

зимовщиков-Адольф Хенрик Линдстрем, и теперь можно было считать, что все

окончательно устроено. До сих пор он оставался на судне и занимался

приготовлением пищи, но теперь он был там больше не нужен. Его искусство

будет гораздо больше цениться "ландсмолистами". Самый молодой участник

экспедиции, кок Карениус Ульсен, с того времени принял в свое ведение на

"Фраме" все приготовление пищи и исполнял эту работу с редкой

добросовестностью и уменьем до тех пор, пока мы не прибыли в Хобарт в

Тасмании .в мае 1912 года, когда ему снова дали помощника. Прекрасно для

двадцатилетнего юноши. Если бы все были такие!

С прибытием Линдстрема в нашем ежедневном обиходе и питании наступил

порядок. Из-под новехонького колпачка на трубе весело поднимался дым,

подтверждая, что теперь барьер стал действительно обитаемым. Как было

приятно, возвращаясь с санями после дневной работы, видеть этот

поднимающийся к небу дымок! В сущности, это такой пустяк, но говорит он так

бесконечно много!

С Линдстремом у нас появился также свет и воздух. И то и другое

составляет его специальность. Прежде всего он повесил на место лампу "Люкс"

и осветил нас, что очень способствовало чувству уюта и благоденствия во

время долгой зимы. Он позаботился и о воздухе, правда, приняв в компанию

Стубберуда. Общими усилиями им обоим удавалось проводить в наше удобное

жилище самый чистый и самый свежий воздух барьера во время всего нашего

пребывания там.

Это потребовало, конечно, работы, но она их не пугала, Вентиляция была

капризной и по временам выкидывала фокусы. Особенно часто это случалось во

время полного затишья. Нашей "технической фирме" приходилось немало

изощряться, чтобы снова наладить обмен воздуха. Чаще всего они пользовались

примусом, подставляя его под вытяжную трубу и накладывая ледяной компресс на

трубу, приводящую воздух. Пока один лежал, на животе, подставив примус под

вытяжную трубу, и заставлял воздух подниматься в нужном направлении, другой

выскакивал на крышу и обкладывал большими кусками снега "приемную" трубу,

чтобы гнать воздух по ней вниз, к нам в комнату. Они могли часами возиться с

этим, не сдаваясь. Долго ли, коротко ли, но дело кончалось тем, что без

всякой видимой причины вентиляция начинала опять работать полным ходом. Нет

сомнения, что хороший обмен воздуха во время зимовки чрезвычайно важен для

здоровья и благополучия. Я читал об экспедициях, постоянно страдавших от

сырости и холода с вытекавшими из этого болезнями. И все это только из-за

дурной вентиляции! Если приток свежего воздуха достаточен, то и топливо

может быть лучше использовано, и теплообразование, конечно, увеличивается.

Если же приток слишком мал, то большая часть топлива пропадает даром, а

следствием этого является холод и сырость. Обмен воздуха, само собой

разумеется, должен регулироваться по мере надобности, Мы в своем доме

пользовались только лампой "Люкс" и кухонной плитой, и у нас в комнате было

так тепло, что спавшие на верхних койках постоянно жаловались на жару.

Первоначально в комнате было устроено десять коек, но так как нас было

всего девять человек, то мы убрали одну койку и это место использовали для

шкафа с хронометрами. В нем было три обыкновенных корабельных хронометра.

Кроме того, у нас было шесть обсервационных часов, которые мы постоянно

носили при себе и в течение всей зимы тщательно сверяли. Метеорологические

инструменты помещались на кухне - это было единственное место, бывшее в

нашем распоряжении. Линдстрем занял должность помощника заведующего

"метеорологической станцией" во "Фрамхейме" и стал мастером экспедиции по

изготовлению инструментов.

На чердак мы сложили все вещи, не переносящие больших морозов, как,

например, лекарства, фруктовый сок, варенье, сливки, пикули и приправы, и

кроме того - все ящики для саней. Для библиотеки тоже было отведено место на

чердаке.

Начиная с понедельника, тридцатого января, мы целую неделю употребили

на перевозку угля, дров, керосина и всего нашего запаса сушеной рыбы. За это

лето температура колебалась между -15o и -20o Цельсия - чудесная летняя

температура! Ежедневно мы стреляли много тюленей, и их у нас уже накопилась

огромная куча - около 100 штук; они лежали на площадке перед дверями дома.

Однажды вечером во время ужина явился Линдстрем с известием, что нам

теперь не нужно ходить на морской лед стрелять тюленей: тюлень сам пришел к

нам. Мы выскочили наружу - и действительно: невдалеке от нас к нашей хижине

быстро приближался тюлень-крабоед, блестя на солнце, как серебряный. Он

подошел прямо к нам - мы сфотографировали его и,... застрелили.

Однажды я наблюдал удивительный случай. Моя лучшая собака "Лассесен"

отморозила себе левую заднюю лапу. Это случилось в то время, когда мы уехали

на санях. "Лассесен" был "выходной" и, улучив минуту, умудрился отвязаться.

Свою свободу он, как и большинство этих собак, использовал для драки. Они

любят драться и не могут без этого жить. Он набросился на "Удина" и "Тура" и

вступил с ними в бой. В пылу битвы цепи, на которых сидели эти собаки,

обмотались вокруг лапы "Лассесена" и затянулись так сильно, что остановили

кровообращение. Не знаю, сколько времени собака оставалась в таком

положении. Но когда я приехал, то сейчас же заметил, что собака не на своем

месте. При ближайшем осмотре я обнаружил отморожение. Целых полчаса я

потратил на то, чтобы добиться восстановления циркуляции крови. Я достиг

этого, держа все время собачью лапу в своей теплой руке. Сначала, пока липа

была нечувствительна, все шло хорошо, но когда кровь снова стала притекать к

ней, собаке стало, конечно, больно, и "Лассесен" начал беспокоиться. Он

визжал и дергал головой по направлению к больному месту, словно желая

обратить мое внимание на то, что он считает всю эту операцию неприятной.

Однако, не пытался укусить меня. После лечения лапа сильно распухла, но

через день "Лассесен" снова был здоров, только немного прихрамывал на левую

заднюю ногу.

Все мои записи в дневнике за это время велись в стиле телеграмм, -

вероятно, потому, что у меня постоянно было много работы. Так, в феврале они

заканчиваются следующими словами: "Только что приходил с визитом

императорский пингвин - попал в кастрюлю!" Вот и вся эпитафия! За эту неделю

мы освободили морскую партию от последних псов - около двадцати щенков. На

судне была великая радость, когда последняя собака покинула палубу, - и это

вполне понятно. При морозе свыше двадцати градусов, какой стоял последнее

время, было невозможно содержать палубу в чистоте. Вес сейчас же замерзало.

Но даже и в замороженном виде это "вещество" не из приятных! Когда все

собаки были переправлены на лед, команда принялась обрабатывать палубу солью

и водой, и вскоре мы снова узнали свой "Фрам". Щенков посадили в ящики и

отвезли в "Фрамхейм". Здесь мы раскинули для них шестнадцатиместную палатку.

Но с первого же мгновения они отказались жить в ней, и нам не оставалось

ничего иного, как только выпустить их. Все щенки провели большую часть зимы

под открытым небом. Пока тюленьи туши лежали на площадке, они болтались

около них. Потом они облюбовали другие места. Палатка, которая была в таком

презрении у щенят, все-таки потом пригодилась: там были устроены суки,

которым нужно было щениться. Эта палатка слыла у нас под названием

"родилки".

Одна за другой ставились шестнадцатиместные палатки, и в конце концов

"Фрамхейм" получил очень внушительный вид. Восемь из этих палатою была

раскинуты для наших восьми собачьих упряжек. Шесть служили складами, три для

сушеной рыбы, одна для свежего мяса, одна для провианта и одна для угля и

дров - всего четырнадцать. Они были поставлены по заранее выработанному

плану; когда были поставлены все палатки, образовался целый лагерь.

В один из этих дней мы занялись собачьей упряжью, и она была

подвергнута значительному изменению. У одного из участников явилась

счастливая мысль скомбинировать аляскинскую упряжь с гренландской. Таким

образом, у нас получилась упряжь, удовлетворявшая всем требованиям. Потом мы