Андрей Лазарчук, Михаил Успенский

Вид материала

Документы

Содержание Из записок доктора Ивана Стрельцова.

Подобный материал:

• Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 5841.56kb.
• Ирина Адронати, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 4128.01kb.
• Составить генеалогическое древо Владимира Мономаха, 88.98kb.
• Михаил Успенский, 2949.71kb.
• Михаил Успенский, 3187.78kb.
• Уистоков горной школы в начале ХХ века стояли известнейшие ученые-горняки, 313.7kb.
• Анна андреева андрей Дмитриевич, 986.66kb.
• Основные категории политической науки (Раздел учебного пособия), 334.4kb.
• Кинетика растворения триоксида урана в 30 ном тбф в углеводороном разбавителе, насыщенном, 88.64kb.
• План: Успенский собор; Архиерейский дом; Высокий уровень древней культуры рязанского, 240.41kb.

Из записок доктора Ивана Стрельцова.

Похоже, что скоро я совсем перейду на тайнопись. «Й.» — уже была в моем рассказе, теперь появляется «К.» Если в первом случае я прибег к инициалу по сугубо личным соображениям, то сейчас — даже не могу объяснить, почему.

Лицо это известно всей стране, мало кто из газетчиков не рвал его злобно на части или не облизывал, преданно заглядывая в глаза. И все же у меня он будет «К.» — хотя бы потому, что я не желаю присоединяться к стаям ревнителей или хулителей этого человека. В моих глазах он не ангел и не бес, а удачливый авантюрист с умом, вывернутым как то уж очень прихотливо, иногда в разговоре он показывает себя полным идиотом — вместе с тем авторитет его как был огромен во времена взлета, так таким и остается — даже после падения.

Он же и рассказывал: якобы на его глазах японские якудзы выбросили с какого то высокого этажа борца сумиста. Они ему задолжали много денег и решили не платить. Борец упал на свое пузо и долго на пузе прыгал, разумеется, остался жив и отомстил. Точно так же и К. грохнулся с большой высоты — и не только уцелел, но даже получил Очень Много Денег. Не за падение, разумеется, но по причине оного:

Впрочем, я увлекся намеками.

Еще в бытность свою ОДТ («Особа, Допущенная к Телу» — его же выражение) он дважды прибегал к услугам «Аргуса».

Один раз — когда Тело потеряло какой то важный ключ, не имеющий дубликатов (ключ был старинный, семнадцатого века, от швейцарского потайного замка «Принц»), а второй — когда сам К. перепутал похожие дипломаты, и секретные документы отправились в свободное плаванье по России и Казахстану, перехватить портфель удалось только в Талды— Кургане:

Но почему я вдруг решил, что К. захочет мне помогать, да еще будучи разбуженным в пять утра — этого я и сам не могу понять по сю пору. Говорю же: долгое общение с Крисом обостряет в человеке скрытые качества. Больше мне сослаться не на что.

Самое смешное, что я не промахнулся.

В мытищинском особняке его горел свет — почти во всех окнах. К. то ли не ложился еще, то ли уже встал. Он принял меня в халате зеленовато войлочного цвета с золотым орнаментом на полах и обшлагах. Если верить орнаменту, это был халат старшего евнуха Бухарского хана. На знаменитом пузе К. халат сходился едва едва.

Я вдруг подумал, что вместе с колдуном Митрофановым они составили бы замечательную актерскую пару для индийской мелодрамы о разлученных во младенчестве близнецах:

Как обычно в общении с чужими, К. был приторно сладок.

Челядь он бил.

— Доктор, доктор! Как жизнь молодая? А а?

Проказничаете, наверное?

Я честно ответил, что не без того.

— Что интересного люди потеряли на этот раз? Иногда теряют такое: Вам нужно мое содействие? Или:

консультация? — пауза была какая то странная.

По дороге я склеил из имевшихся фактов краткую версию происходящего и сейчас изложил ее: как мы когда то в поисках заблудших детей сильно обидели тамбовских язычников вудуистов, как они теперь пытаются отмстить неразумным нам, как один из незадачливых мстителей угодил на больничную койку — и насколько мне необходимо поболтать с ним прежде, чем до него доберется карающий меч.

К. задумчиво рассматривал меня, а потом предложил выпить виски.

— Это выполнимо, — сказал он, глядя на меня поверх бокала. — Это даже не будет вам ничего стоить. Одно условие: если (он выдавил это «если», совершенно не меняя интонации, но так, что не заметить неровности стало невозможно) вам в процессе поиска попадется такой весьма потертый темно— коричневый дипломат из фальшивого крокодила с дохлым кодовым замочком — вы доставите его мне, не открывая.

Потому что если все обстоит именно так, как мне сейчас подумалось, он вполне может попасть вам в руки.

Предупреждаю: это чрезвычайно опасная вещь.

Уж не тот ли самый, который мы искали года три назад, хотел спросить я, но вместо этого сделал простецкую морду и смело предположил:

— Бомба?

Он засмеялся:

— Бомба — чепуха. Взорвалась, и нет ее. Это другое.

Гораздо, гораздо опаснее: Ну, мы договорились?

Мне вдруг захотелось встать, сказать, что нет, не договорились — и уйти. Искать страшный дипломат из кожи фальшивого крокодила: Но на этот раз я не прислушался к интуиции, а пошел по порочному пути логики, предпочтя нормального живого свидетеля.

Как известно, от синицы в руках толку мало: в ладошку нагадит, в палец клюнет и улетит:

Но я, подобно многим неразумным, выбрал синицу.


Нас пропустили к травмированному: меня и Рифата.

Стоящий у двери сержант словно бы не заметил нас, а врачиха, пожилая усталая тетка, буркнула: «Только не долго:» Палата с панелями школьно коричневого цвета была узкая, как коридорчик в никуда. Даже окна имелась только половинка — правда, зарешеченная. Две койки стояли вдоль стены. На той, что ближе к двери, лежал и хрипло дышал голый изможденный мужик, привязанный за руки. Седая щетина ярко проступала на лиловых щеках. Простыня под ним пропиталась мочой. Беззубый рот был приоткрыт, и по нижней губе ползала муха.

На второй койке, ближе к окну, тоже привязанное за руки, но под одеялом, лежало наше чудо. Полголовы в бинтах, и на бинте — обильный арбузный сок. Из под края повязки на нас таращился рубиновый глаз.

Похоже, наше чудо ожидало увидеть кого то другого. Оно задергалось и засучило ножкой.

— Здравствуй, здравствуй, хрен мордастый! — радостно сказал я, подходя вплотную. — Думал, дружки подскочили? Ан нет! Я спрашиваю — ты отвечаешь. Да или нет. Поехали. Звать тебя Рудик?

Он ножкой изобразил презрение. Собственно, к этому я был готов.

— Слушай, ты, важный сокол. Выбирай: или ты мне сейчас выкладываешь все, что я хочу узнать, после чего мы спокойно сматываемся, а тебя потом забирают дружки. Или мы берем тебя с собой, отвозим в Истру, и там в глухом изолированном подвале с крюком в потолке я отдаю тебя двум неграм—наркоманам с плоскогубцами, ручной дрелью и автогеном.

Чего ты больше хочешь?

Классики учат нас: убивать нужно деталями. Что именно напугало его до икоты, я не знаю. Но напугало — именно до икоты. Он попытался уползти от меня, забыв и об ограниченных размерах кровати, и о привязи. Потом, отчаявшись скрыться, он выказал полное желание содействовать следствию.

Это был диковатый допрос. Рудик мог лишь дергать коленкой в знак согласия и мотать головой в знак отрицания.

Попробуйте в таком режиме не просто уточнить мнение собеседника, а вытянуть из него что нибудь стоящее, да при этом еще не дав ему понять всю степень вашего невежества:

Кажется, мне удалось это сделать. Хотя вместо пяти договоренных минут я убил на все про все почти час.

Наконец, врачиха решительно потребовала нашего выметания ко всем чертям. Сделай она это на минуту позже, вся история тут же и кончилась бы.

Итак, диспозиция. Коридор идет буквой «Г». Палата находится в самом углу — выходишь, и сразу перед тобой длинная палочка буквы, поворачиваешь голову — короткая.

Впереди, шагах в двадцати, коридор расширяется, там сестринский пост и телевизор. Если еще дальше — то там будет центральная лестница и приемный покой. Направо же — запасная пожарная лестница и тоже выход, но черный — к мусорным бакам и прочему. Тогда я этого еще не знал, но очень скоро узнал:

Мы как раз поравнялись с постом, и я засмотрелся на сестрицу — очаровательное дерзкое создание с соломенными косицами — когда Рифат резко толкнул меня в бок, так сильно, что я отлетел к самому окну. Сам он резко развернулся и встал, опершись руками на стол сестры и туловищем перегородив полкоридора.

— И в следующий раз подавайте заявки вовремя! — рявкнул он. — Или вообще воду отключим — навсегда! — и добавил шепотом: — Девочка, как только я уберу руки со стола — падай на пол, ясно? Иван, козыри на стол:

Это значило: оружие на боевой взвод.

— Но не залупаемся — до момента реальной угрозы.

Я уже слышал частый тяжелый топот трех четырех пар ног.

С оружием у нас было так себе: служебный «Макаров» у Рифата, два «Ремингтона» остались в машине: да и (если следовать букве трусливого нашего, бандитами и для бандитов написанного закона) применять их здесь и сейчас права не имели. Я же — сотрудник не охранного, а розыскного агентства! — держал при себе лишь «Айсберг», снаряженный резиновыми пулями. Впрочем, точное попадание такой пулей ничем не хуже прямого удара Майка Тайсона:

Опять же: психологически легче стрелять первым, когда знаешь, что оглушишь, но не убьешь.

Я метнулся к стене, слегка повернул — как бы к телевизору — клеенчатый красный диванчик, раскинул, чтобы свешивалось, аккуратно свернутое на нем одеяло и нырнул за спинку. И только тогда достал револьвер и взвел курок.

Именно в эту секунду к посту подошли пятеро. Все — в черных шапочках масках. Я их видел только от пояса и выше и потому не мог рассмотреть оружие. Но кожаные куртки видны были хорошо:

— Где Батц? — глухо спросил идущий первым. — Рудольф Батц? К стене, — бросил он Рифату.

— Вы еще кто такие? — недовольно отозвался Рифат. — Что вы вообще тут делаете?! Документы попрошу:

Пятеро. Но Рифат уже, что называется, в контакте с ними, а значит, можно сказать: только пятеро. Они еще этого не знают:

А интересно: кто именно эти самые «они»?.. Если менты — должны представиться. Вот сейчас:

— Не ваше дело. Отойдите. В какой палате Геллер?

Рифат как бы неуверенно выпрямился — а вот сестричка осталась, дура, сидеть. Остолбенела, бедняжка. И если я сейчас выкачусь, как собирался, на пол — то она будет закрывать мне по крайней мере троих из пяти, и именно тех, что возле Рифата:

Короче, вместо того, чтобы появиться эффектно и в виде очень маленькой и быстро катящейся мишени, мне пришлось просто вставать, вытягивать руки и палить в голову тому гаду, который заносил автомат, чтобы садануть Рифату по почкам.

И только после выстрела сестричка сложилась в колобок и укатилась под стол.

Так прозвучал первый выстрел этой войны.

А потом Рифат на миг стал как бы много выше ростом, и четверка, окружавшая его, разлетелась в разные стороны. На несколько секунд они про нас забудут: Движений Рифата я не уловил. Я их никогда не мог уловить, хотя на тренировках он старался прорисовывать все очень подробно.

В два прыжка я пересек холл — и аккурат попал бы под автоматную очередь, не подсеки Рифат меня под колени. Кто— то у них оставался на подстраховке, как же иначе: Меня крутнуло по полу, и задницей вперед я въехал в палату. С потолка коридора посыпались осколки стекла и куски штукатурки.

Что меня поразило — никто не закричал.

Я мгновенно встал в проеме двери и, почти не высовывая носа, посмотрел в обе стороны коридора. Успел заметить лишь, что стул, на котором сидел сержант, пуст. За рифленого стекла дверью, ведущей на главную лестницу, что—то шевелилось. Мне показалось, что там не один человек, а больше. И тут — погас свет.

На несколько секунд стало безнадежно темно. Потом очень робко обозначились окна в холле: А потом кто то из сбитых Рифатом пришел в себя — не до конца, конечно, а так.

Я услышал шепелявую ругань, короткий лязг затвора — и ударила очередь!

Все заполнили какие то немыслимые, просто таки голливудские полотнища пульсирующего огня. Грохот — или рев? — был неимоверный какой то, просто чудовищный. Не знаю, почему мне так показалось. Словно бы раньше никогда не слышал автоматной стрельбы:

Наверное, с испугу я пальнул прямо в эти вспышки. Даже два раза.

И тут же бросился вслед за собственными пулями.

Автомат я ухватил за ствол, рванул в сторону. Рукояткой револьвера саданул куда то наугад и услышал звонкий хруст.

Вырвал трофей из обмякшей руки и рванул через коридор.

— Фантомас!

— Здесь, не вопи: Постой ка:

Послышался звук волочения и сдавленная ругань.

— Прикрывай коридор, — велел он мне.

Лежа, я чуть высунулся. Ни на глаза, в которых все было лилово, ни на битый слух большой надежды не было, но все же какую то грубятину я уловить наверняка мог. Так вот: грубых звуков не было. Движения будто бы тоже. Несколько секунд. А вот потом начался бедлам:

К чести наших больных — никто не выскакивал в коридор.

Но как они кричали! И что они кричали! Под такой звуковой завесой к нам неуслышанной могла подъехать танковая колонна.

На стену передо мной лег тусклый дрожащий желтый отсвет, и я догадался, что это Рифат подсвечивает себе зажигалкой.

— Ах, вот как: — только и успел сказать он, как за нашими спинами вдребезги разлетелось стекло! И тут же с котеночьим писком в меня ткнулась сестричка.

Все в такие секунды делается само. Уж как сложится, так сложится. Я схватил ее под мышку и бросился опять через коридор — все в ту же палату. Бежал, как во сне, как сквозь мед: медленно и вязко. Упал сам, уронил ее, оттолкнул:

Граната разорвалась ослепительно. Хорошо, что я смотрел не в ту сторону — и все равно на сетчатке буквально выжгло: белые стены, черный провал окна палаты — та его часть, что над белыми занавесками, белые сверкающие прутья кроватных спинок, белые лица с черными провалами ртов: Через несколько мгновений это превратилось в негатив.

И вдруг до меня дошло, что я остался один. В смысле — без Рифата.

Потому что сидел Рифат ближе к окну, и деться от разрыва ему было попросту некуда.