Николай Довгай Маменькин сыночек
| Вид материала | Документы |
| Глава третья Здравствуй, чужая милая |
- Николай Довгай Утраченный свет, 1132.05kb.
- Николай Довгай Друзья до гроба, 2157.76kb.
- Николай Довгай Записки Огурцова, 561.85kb.
- Личность в истории: Николай, 283.04kb.
- II. Николай Романов личность в истории, 289.05kb.
- Николай Раевский родился 14 сентября 1771 года, в городе Москве. Николай был болезненным, 115.26kb.
- Николай II александрович, 61.14kb.
- И. Е. Лощилов Николай Заболоцкий: три сюжета, 567.98kb.
- Святой Николай (Легенда) От святого Николая до Santa Claus, 94.8kb.
- Бологов Александр Александрович Автобиографический очерк, 249.57kb.
Глава третья
Танцульки
Над нами – бездонное небо. И звезды смеются и подмигивают нам из недосягаемой высоты. И их зеленые лучи льются прямо в наши чистые, беззаботные сердца. И наши сердца жадно впитывают в себя блеск этих прекрасных звезд, и бренчание гитар, и бой барабанов, и мерцание разноцветных электрических ламп над нашими головами. И нежные лица девчонок манят нас, а музыка звенит и звенит... И наши сердца переполнены глупой радостью. Они хотят впитать все: и это звездное вечернее небо, и легкое дуновение ветерка, и хрипловатый голос певца, рычащего в микрофон свои песенки под оглушительный бой барабанов, лязганье тарелок и нытье электрогитар. Плечи наши горделиво распрямляются, движения становятся небрежными. Мы чувствуем себя сильными, умными, смелыми, и глаза наши блестят от счастья – истинного счастья, ибо в эти минуты жизнью дышит каждая наша клеточка, каждый нерв.
Иными словами, мы – на танцульках.
На подмостках – бородатый парень в очках и длиннополом красном пиджаке. Лицо певца кажется то зеленоватым, то багровым в отблесках неоновых огней. Он корчится у микрофона, надрывно завывая что-то из репертуара Битлов, и толпа улюлюкает, и вторит ему истошными голосами, и дергается в ритмичных конвульсиях вместе с певцом.
О, шаман, наш не слишком-то искусный шаман! Ты сменил медвежью шкуру на потертые джинсы и блестящий пурпурный пиджак; вместо бубна в твоих руках электрогитара, но разве от этого изменилась твоя суть? Посмотри, наш шаман: перед тобой все та же экзальтированная толпа и, сквозь века, ты все так же владычествуешь над нами.
Горько осознавать, что эти золотые деньки пролетят, как легкое дуновение свежего ветерка, и мы повзрослеем, и уже не сумеем услышать в «дикой музыке» волшебных звуков, а в неудержимом веселье юности будем способны разглядеть лишь пошлость распущенной толпы. Мы тоже начнем брюзжать, анализировать, рассуждать обо всем на свете очень тонко и умно. И, быть может, тоже станем такими же смешными пронафталиненными чудаками, как наш бедолага Нуль. Но сумеем ли мы чувствовать так остро, так свежо, как прежде?
Сима, Влад, Слава, Женя, Витя – знаете ли вы, что ожидает вас впереди?
Один из нас уже через два года погибнем в вооруженном конфликте на полуострове Даманском. Другой запьет и сунет голову в петлю из-за роковой неразделенной любви. Прочих засосет наша болотная среда, и никто из нас уже ничем не будет отличаться от множества других занудливых, скрученных суетой обывателей... Мы замкнемся в своих раковинах, станем прижимистыми, расчетливыми,– себе на уме. И даже Сима, одаренный несомненным литературным талантом, не сумеет преодолеть притяжения болота. Наши жизненные пути разбегутся, как тропинки в лесу.
Но сегодня мы стоим под высоким звездным небом. Сегодня мы молоды, беззаботны, красивы и смотрим на мир открытыми глазами простодушных юнцов.
Сима – высокий худощавый паренек с тонким рыжеватым лицом, полуприкрыв глаза, лениво дергается в такт музыке. Маленький подвижный Слава вихляет бедрами, трясет плечами, вскидывает руки – «балдеет». Над танцплощадкой, от усердного топанья сотен ног, вздымаются столбы пыли; но вот музыка смолкает, и наши танцоры пробираются к нам сквозь толпу. Влад хлопает Вячеслава по плечу:
– Оце ти дав!
– Черт, а не ребенок! – хвалит земляка Зубрун. – Шустрый, как электровеник.
– Не выступай. Трясун, а то дам в ухо!
– Кто это тут такой грозный? – слышим мы насмешливый голос Емели. – А, это вы, товарищ майор... Кого гоняем?
На щеках Емели – румянец помидорного цвета. Сочные, как спелые вишни, губы подрагивают. Он подошел к нам несколько разболтанной походкой – ясно, что уже успел где-то пропустить стаканчик-другой «дурного зелья».
– Да, Трясуна,– сообщает Шпингалет.
– А... Надо, надо погонять Трясуна, чтоб научился офицеров уважать!
Сима толкает Влада локтем в бок:
– Саичкин, как тебе нравится вон та телка?
– Яка?
– Вон та, с плотным задом (знать бы ему, что через полгода «та телка с плотным задом» станет его законной женой) Да куда ты смотришь, корова! Вон, в вельветовых штанах!
– Вона не в моєму вкусі.
– А ты как находишь, Вячеслав?
Шпингалет с видом знатока осматривает округлые формы девушки, солидно покашливает в кулак и, не выдержав роли строго судьи, лезет пальцем в нос:
– Ни-че-го...
Гитарист легонько пощипывает струны гитары. На эстраду выходит седовласый мужчина, чем-то напоминающий мне известного французского киноактера Жанна Море. Певец берет микрофон, и над нами разливаются звуки чудесной музыки. Как сейчас слышу я эту музыку, и хрипловатый голос певца:
Здравствуй, чужая милая,
Та, что была моей...
Сима пробирается к девушке в вельветовых брюках. Я выбираю девчонку с менее пышными формами, и мы вяло топчемся в медленном танце. Девушка льнет ко мне, и мое сердце на мгновение замирает, но проходит несколько секунд, и оно начинает биться ровнее.
Мои губы почти касаются ее уха и, набравшись храбрости, я шепчу:
– Как вас зовут?
– Таня,– лепечет девушка, прикасаясь горячей щекой к моей щеке. – А вас?
– Костыль.
Девушка поднимает на меня небесной синевы глаза.
– Как? – она улыбается. – Костыль?
– А? Нет,– я прихожу в себя.– Алексей.
На ее лице – сияющая улыбка. И брошенный на меня взгляд так нежен, так красноречив. Я тоже улыбаюсь – по всей видимости, очень глупо. За эти несколько минут между нами устанавливается нечто очень хрупкое, ласковое и светлое. Нечто такое, чего не выразишь словами. Но вот музыка замирает, и девушка с явной неохотой освобождается из моих объятий. Ее лицо светится нежностью. Я провожаю свою партнершу и возвращаюсь к ребятам.
Емеля хлопает меня по плечу:
– Ну, Костыль, я думал, ты ее задавишь!
– А?
– Танцую я с чувихой, когда секу: телка к Костылю липнет – спасу нет! – делится своими наблюдениями не в меру зоркий Емеля. – Давай, давай. Костыль, не зевай: она втюрилась в тебя по самые уши!
Я смущенно отмахиваюсь:
– Ну, бросьте, бросьте! Прекратите эту подкулацкую болтовню.
– Постойте, постойте! – слышу я за спиной знакомый бас. – Но ведь это же так, как говорят моряки, можно и на винт намотать?
Это подходит баламут Никита.
– Э, ничего не будет,– улыбается Беллетрист. – Волков бояться – в лес не ходить. Смотрите, какой он здоровый и красивый.
– Как теленок,– говорит Емеля, ощупывая мои бицепсы и грудь.
– А ты, Сима, уже познакомился с толстозадой? – интересуется Соня.
– Угу.
– Ой, друже,– он с сомнением качает головой,– не зная броду – не суйтесь в воду!
Товарищ майор тянет меня за локоть и, отведя от ребят, с волнением бубнит:
– Послушай, Протез... ты видишь ту девочку?
– Какую?
– Ну, вон...– кивок подбородком. – Подругу той, с которой ты плясал?
– И что?
– Гмм... К-ха! – Слава опускает голову, покашливая в кулак. – Ничего, а?
Его вдруг начинают мучить ужасные приступы кашля. Слышны вступительные аккорды спокойной песенки. Это мне на руку: я не любитель «буги-вуги». Я снова приглашаю Таню. После танца я следую за своей дамой, и она знакомит меня с подругой – маленькой, симпатичной девчушкой. Мы обмениваемся несколькими ничего не значащими репликами, и я машу Вячеславу:
– Эй, Слава! Иди сюда!
Товарищ майор растерянно озирается.
– Ты, ты! – кричу я. – Давай, двигай к нам!
Очень непонятливым вдруг оказывается мой приятель: он пожимает плечами, разводит руки, недоуменно тычет себя пальцем в грудь и вопросительно кивает головой. Наконец, до него все-таки доходит, что зовут именно его, а не дядю Васю. Он робко приближается к нам.
– Знакомьтесь, девочки,– говорю я. – Это – Слава.
Дамы приветливо улыбаются:
– Таня.
– Оля.
– Оч-чень приятно,– смущенно бормочет Слава.
Нимало не сомневаюсь в этом.
На эстраду выходит бородач в красном. Барабанная дробь тонет в приветственных кликах толпы. Певец начинает слегка подергиваться, и вдруг что-то сдавленно каркает в микрофон. Площадка подвывает. «Шаман» начинает дергаться энергичней. Освещение гаснет, вспыхивает, снова гаснет...
Оля уже дергается. Я подталкиваю к ней оробевшего Вячеслава.
– Идите, друже. Тряситесь.
– Но ты же знаешь, Костыль. Я ж не пляшу!
– Кого ты водишь за нос?
Слава прикладывает ладонь к груди:
– Не, честное пионерское!
– Идите же, друже. Идите. Девочка ждет. Или вы хотите, чтобы ее у вас увели?
Этот аргумент решает дело: Слава подходит к Оле и начинает трястись – но, впрочем, уже без прежнего шика.
Смолкает песня, и бородач утирает лоб платком. Подходят Слава и Оля. На моем плече – чья-то рука. Оборачиваюсь. И вижу перед собой насмешливое лицо Емели.
– Вот как? По-нят-но... Значит, уже завели себе девочек?
– Ага,– смеюсь я. – А что?
– Как что!? – Емелькин изумленно округляет глаза. – Ну, ты и даешь, Костыль! У тебя же дома жена, двое детей! А ты дал деру на танцульки!
Я отмахиваюсь:
– Ну, бросьте, бросьте вы эту подкулацкую болтовню!
– А ты, Слава? Ты-то как мог? – продолжает свое черное дело бузотер Емелькин. – Улизнуть на танцы в медовый месяц!
– Ну, что вы, что вы! Какой медовый месяц?
– А, по-моему так: не хотели жениться – никто вас на аркане в загс не тянул. Верно, девочки. Но если уж дали своим женам присягу на верность – должны стоять до конца. Э, да что с вас возьмешь! В особенности с Костыля...
Емеля машет рукой и удаляется. Что ж, мавр сделал свое дело.
Я бросаю взгляд на своих верных товарищей. В их стане – буйное веселье. Ну, погодите, жалкие вы зубоскалы!
Таня поднимает на меня опечаленный взгляд:
– Это правда?
– Что?
– Ну... то, что вы со Славиком женаты?
– Да брось ты!
– Не, серьезно?
Она улыбается, но ей не до веселья. Я начинаю заводиться.
– И ты поверила ему?
Она пожимает плечами.
– Он же дурачился. Разве не ясно?
– Дурачился?
– Ну да. Неужели мы со Славиком похожи на каких-то жалких женатиков?
Ее лицо проясняется. На танцплощадке музыка играет... И мы танцуем с нашими девчонками, острим (порою, очень глупо), смеемся – сам не знаю, чему, и на душе у нас так празднично, так хорошо! И нам хочется стоять и стоять под этим огромным звездным небом, и слушать музыку, и танцевать с нашими милыми девчонками...
Возможно, взявшись за перо, я поневоле что-то приукрасил, быть может (от этого не застрахован ни один автор) и слегка приврал. Я изменил некоторые имена и несущественные детали. Но что я точно не выдумал, что постарался передать со всей доступной мне правдивостью – так это то чувство единой студенческой семьи, тот дух открытости и товарищества, который царил в нашей среде в конце 60-х годов.
Но все кончается. Оканчивается и последний танец, и мы покидаем танцплощадку, на которой некогда танцевал «буги-вуги» легендарный Вася...
Мы провожаем наших девчонок к их общежитию. Под окнами парочек – словно грибов в лесу после дождя.
Мы с Таней укрываемся в беседке, увитой диким виноградом. Беседка та непроста, она с секретом: время в ней исчезает, но память о нем сохраняется на долгие годы.
Уже за полночь. Мы с Вячеславом возвращаемся домой опустевшими улицами, и на наших лицах сияют добрые мальчишеские улыбки. И в блеске витрин нам чудятся наши милые девчонки, и звезды подмигивают нам с небес.
Вот общежитие. Двери, естественно, заперты, но это нас не смущает.
Слава бросает в окно камешки. К стеклу прижимается нос Владислава. Какое-то время он возится со шпингалетами, затем высовывается из распахнутого окна:
– А, Дон Жуаны! – он машет нам рукой.
– Влад, дружище,– просит Слава. – Брось веревку.
– Йдіть до своїх бікс, хай вони вам веревки кидають
– Ты, жлобина! – грозно кричит товарищ майор. – Если ты сейчас же не кинешь мне конец, я набью тебе твою толстую морду!
Пряник отвечает на эту угрозу добродушным смехом.
– Смотри, Влад,– грозит кулаком своему недавнему партнеру Шпингалет,– я слов на ветер не бросаю!
– А як ти це зробиш?
– А ну, прыгай сюда, корова, тогда поглядим!
– Та ні, краще ти лізь сюди.
Пряник все-таки бросает конец. Слава, точно заправский альпинист, взбирается к окну первым. Затем по стене карабкаюсь я.
– Ну шо, гуляки? – спрашивает Влад, когда мы оказываемся в комнате? – Нагулялись?
– Жрать охота,– сообщает Слава. – Владислав, дружище, кажется, у нас где-то был кусок сала?
– Їсти у серед ночі вредно,– улыбается Влад, но все-таки достает из тумбочки сало, луковицы и хлеб.
Мы с Вячеславом жадно набрасываемся на еду.
– Да, здорово вас ваші кралі вимотали,– смеется Пряник. – Будете знати, як з ними гуляти.
Мы молчим – у нас полные рты. Управившись с едой, мы начинаем болтать о наших девчонках. Послушать нас – так лучше их нет никого на свете.
Влад стоит, широко разведя носки ног, и смотрит на нас добрыми простодушными глазами. Видимо, ему тоже хочется вставить словечко.
– Хлопці... А ви знаєте... – голос Владислава взволнован. – Їхав я сьогодні у тролейбусі і побачив там таку гарну дівчину, що мені їй аж поцілувати захотілось!
Мы смеемся.
– Ну, прекратите, прекратите сейчас же этот балаган! – сердито кричит с койки Зуб. – Дайте поспать!
Он прав. Пора уже и на боковую. Я ложусь на кровать и сладко зеваю. Вдруг раздается грохот, и я оказываюсь на полу: кровать подо мной развалилась.
– А? Что? Что случилось? – восклицает Сима, изображая испуг звенящим от веселья голосом.
– Космический корабль вошел в плотные слои атмосферы,– вещает Зуб мудрости.– Произведена мягкая посадка в соответствии с намеченной программой!
– Как самочувствие, товарищ космонавт? – хихикает товарищ майор.
– Нормальное...– я поднимаюсь с пола и начинаю собирать рассыпавшуюся койку.
Спать почему-то не хочется. Я подхожу к окну. Ночь-то, какая чудесная! Как хорошо, как светло на душе! В эту ночь мне хочется обнять весь мир! Глупо, конечно: ведь нельзя объять необъятное. Но мне почему-то не хочется быть мудрым. Мне хочется быть глупым, счастливым и молодым.