Карпов В. В. Генералиссимус : Историко-док изд
Вид материала | Книга |
СодержаниеОпала Жукова |
- Методическое письмо по вопросам обучения информатике в начальной школе: информация, 83.48kb.
- Экономика образова-ния и управление: Сборник тезисов док-ладов межвуз науч практ конф.,, 146.8kb.
- Крестьянское движение в тамбовской губернии 1917- 1918, 305.69kb.
- Приложение к № дк 209. Viii-2011, 81.1kb.
- Курс лекций. Учебное пособие / В. Е. Карпов, К. А. Коньков, 68.87kb.
- Тема: генералиссимус и адмирал, 65.37kb.
- Публикации 2009 года монографии, 2755.43kb.
- Правила оформления докладов коткрытию конференции будет издан сборник по материалам, 56.76kb.
- Волосатов В. Д., док экон, 30kb.
- Русский историко-культурный, 227.39kb.
7 марта 1945 года, в соответствии с рекомендациями Ялтинской конференции, И. Тито сформировал Временное народное правительство Демократической Федеративной Югославии (ДФЮ), которое было официально признано в течение марта Советским Союзом, Великобританией и США. На большинство постов (22 из 28) были назначены представители HKOIO: И. Тито стал председателем Совета министров и министром обороны; И. Шубашич —- министром иностранных дел; заместителями председателя Совета министров были назначены: от НКОЮ — Э. Кардель, а от эмигрантского правительства — лидер довоенной демократической партии М. Грол. Правительство ДФЮ выступило с декларацией, в которой излагалась программа его деятельности.
Советский Союз первым — 12 марта 1945 г. — назначил своего посла при новом правительстве, подчеркнув при этом, что будет и впредь оказывать всю возможную помощь и поддержку братским народам Югославии.
Тито имел широкую популярность и авторитет не только внутри страны, но и за ее пределами. В ореоле победителя, в маршальской форме он посещал другие страны, где его встречали с восхищением.
"Мой английский друг Фицрой Маклин так пишет об этом: "Тито использовал свои поездки и ответные визиты для обсуждения проблем, представляющих взаимный интерес, и подписания соглашений, не всегда испрашивая одобрения. Москвы. Разговоры, например, велись о Балканской федерации. Подозрительному Сталину не нравилось такое поведение сателлитов..."
И действительно, в сложной международной обстановке Сталин, считая необходимым проявлять должную осторожность и осмотрительность, болезненно реагировал на несогласованность в международных делах, не скрывая своего недовольства, когда Советское государство, как казалось Сталину, ставилось перед свершившимися фактами.
Так, например, 2 августа было опубликовано в Югославии и Болгарии сообщение о заключении Договора о взаимной помощи, дружбе и сотрудничестве. Причем Димитров заявил: "Этот договор будет бессрочным".
Узнав об этом, Сталин послал Тито телеграмму:
"...Советское правительство считает, что оба правительства допустили ошибку, заключив пакт, к тому же бессрочный, до вступления в силу мирного договора, несмотря на предупреждение Советского правительства. Советское правительство считает, что своей торопливостью оба правительства облегчили дело реакционных англо-американских элементов, дав им лишний повод усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии..."
Для корректировки понимания международных вопросов решили провести трехсторонние переговоры в Москве. Молотов послал приглашения Тито и Димитрову с просьбой прибыть не позже 8—10 февраля.
Тито в Москву не поехал, сославшись на плохое самочувствие. Вместо него прибыли Э. Кардель, М. Джилас и В. Попович. От Болгарии приехали Г. Димитров, В. Коларов и Т. Костов.
Встреча со Сталиным состоялась 10 февраля в его кабинете, открыл ее Молотов. Когда он делал общий анализ причин, вынудивших к этой встрече, Сталин прервал его и сказал:
-— А все, что Димитров говорит, что говорит Тито, за границей воспринимается как сказанное с нашего ведома.
Димитров пытался объяснить, что Югославия и Болгария не обнародовали в Бледе текст договора, а только коммюнике, в котором говорилось, что достигнуто согласие между двумя странами о необходимости заключить такой договор. Затем он добавил, что Болгария, переживающая большие экономические трудности, не может развиваться без сотрудничества с другими странами.
Но Сталин, обращаясь к Димитрову, заявил:
— Вы зарвались, как комсомолец. Вы хотели удивить мир — как будто вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих делах, мы обо всем узнаем на улице. Вы ставите нас перед свершившимися фактами!
Кардель поддержал Димитрова:
— Возможно, с болгаро-югославским договором была проявлена спешка, но его проект был своевременно направлен Советскому правительству, со стороны которого не последовало никаких замечаний, кроме предложения (которое было принято) заключить такой договор не "на вечные времена", как предусматривалось в первоначальном варианте, а на 20 лет с правом продления. Поэтому я не вижу каких бы то ни было расхождений в политике между Югославией и СССР.
Сталин возразил:
— Ерунда! Расхождения есть, и глубокие! Что вы скажете насчет Албании? Вы вообще не консультировались с нами в отношении ввода своих войск в Албанию.
Кардель оправдывался:
— На это есть согласие правительства Албании. Сталин вновь прервал его:
— Факт остается фактом, что вы с нами Fie проконсультировались по вопросу направления югославских дивизий в Албанию. Это могло бы привести к серьезным международным осложнениям!
В результате этих переговоров в Москве было подписано соглашение "О консультациях по внешнеполитическим вопросам".
Вроде бы обо всем договорились, но в каком настроении уезжали югославские гости, свидетельствует такая фраза Джиласа: "На заре нас отвезли на Внуковский аэродром и безо всяких почестей впихнули в самолет".
В соответствующей тональности был проинформирован и Тито о проходивших переговорах. Тито постоянно подталкивали на конфликт со Сталиным, да и сам югославский лидер был не только строптивый, но и амбициозный человек.
Позднее, уже в Е974 году, Тито на вопрос: "Какое для вас решение было более трудным — решение о тяжелой борьбе против Гитлера в годы войны или позднее, в связи с позицией Сталина?" — признался: "Решение о начале борьбы против Гитлера не было трудным. Мы обязаны были принять его. Принять решение в связи с позицией Сталина было гораздо тяжелее, поскольку мне, как дисциплинированному коммунисту-интернационалисту, было трудно пойти на такой шаг. Однако тогда я принял бесповоротное решение. И это стало переломом. Это было решение начать борьбу за то, чтобы не подчиниться диктату Сталина".
Это решение Иосип Броз Тито начал осуществлять с заседания Политбюро I марта 1948 года, на котором был заслушан отчет югославских представителей, вернувшихся из Москвы.
Итоги обмена мнениями подвел И. Тито:
— У Югославии нет разногласий с СССР в сфере внешней политики. Вопрос касается единства партии. Наша сила — в единстве воли и действий... Югославия подтвердила свой путь к социализму. Русские по-иному смотрят на свою роль. На вопрос надо смотреть с идеологической точки зрения. Правы мы или они? Мы правы. Они иначе смотрят на национальный вопрос, чем мы. Было бы ошибкой соблюдать коммунистическую дисциплину, если это в ущерб какой-либо новой концепции... Мы не пешки на шахматной доске. Пока не прояснится, как выкристаллизовывается вся ситуация, федерация неосуществима... Мы должны ориентироваться только на собственные силы.
Участник этого заседания — министр финансов, член Политбюро ЦК КПЮ, Генеральный секретарь Народного фронта ФНРЮ С. Жуйович, будучи несогласным с подобным курсом, тайно проинформировал посла СССР в ФНРЮ А. И. Лаврентьева о характере состоявшегося на заседании Политбюро ЦК КПЮ обсуждения вопросов.
Жуйович и в дальнейшем регулярно информировал советского посла о всех решениях Тито и югославского правительства; суть происходящего сводилась к тому, что идет стремление оторваться от Советского Союза, и даже началось охаивание положения в СССР. В Югославии проявлялись недружественные отношения к советским специалистам, им не доверяли, ограничили доступ даже к техническим документам на совместных стройках.
Как и следовало ожидать, Сталин резко отреагировал на такие выпады, он приказал отозвать из Югославии советских специалистов от министерств черной металлургии, цветной, химической промышленности, здравоохранения и даже военных советников. Это был уже полный разрыв.
Состоялся обмен несколькими письмами, которые только углубляли разногласия. 9 мая на пленуме ЦК КПЮ, после обсуждения создавшегося положения, было принято послание за подписью И. Б. Тито и Э. Карделя:
"Товарищам И. В. Сталину и В. М. Молотову.
Получили ваше письмо от 4 мая 1948 года. Излишне писать, насколько и это письмо произвело на нас тяжкое впечатление. Оно убедило нас в том, что напрасны все наши попытки доказать даже с помощью фактов, что все обвинения против нас — результат неправильного информирования...
Мы хотим ликвидировать вопрос и на деле доказать, что обвинения против нас несправедливы, то есть что мы настойчиво строим социализм и остаемся верными Советскому Союзу, остаемся верными учению Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Будущее покажет, как и прошлое уже показало, что мы добьемся того, что вам обещаем".
На этом же пленуме было одобрено сообщение комиссии, изучившей поведение С. Жуйовича и А. Хебранга, оба они были выведены из состава ЦК КПЮ и исключены из рядов партии. Указом Президиума Народной скупщины Югославии С. Жуйо-вич был освобожден от обязанностей министра финансов, а А. Хебранг — министра легкой промышленности.
Джилас в мемуарах пишет: "Вопрос об арестах С. Жуйовича и А. Хебранга в ЦК не обсуждался. Тито сам принял такое решение".
Конфликт перерос в громкий скандал.
Сталин, узнав об аресте С. Жуйовича и А. Хебранга, поручил 9 июня 1948 года В. М. Молотову передать И. Б. Тито следующее:
"ЦК ВКП(б) стало известно, что югославское правительство объявило Хебранга и Жуйовича изменниками и предателями родины. Мы это понимаем так, что Политбюро ЦК КПЮ намерено ликвидировать их физически. ЦК ВКП(б) заявляет, что если Политбюро ЦК КПЮ осуществит этот свой замысел, то ЦК ВКП(б) будет считать Политбюро ЦК КПЮ уголовными убийцами. ЦК ВКП(б) требует, чтобы расследование дела Хебранга и Жуйовича о так называемой неправильной информации ЦК ВКП(б) происходило с участием представителей ЦК ВКП(б). Ждем немедленного ответа".
На такого рода беспрецедентный запрос ЦК КПЮ направил 18 июня в Москву ответ следующего содержания:
"ЦК КПЮ никогда не помышлял убивать кого-либо, в т. ч. Хебранга и Жуйовича. Они находятся под следствием наших властей. ЦК КПЮ считает неправильной постановку вопроса со стороны ЦК ВКП(б) и с возмущением отвергает попытку представить наше партийное руководство "уголовными преступниками и убийцами". Учитывая это, ЦК КПЮ считает, что участие представителей ЦК ВКП(б) в расследовании дела Хебранга и Жуйовича исключено".
С целью "воспитания" югославских коммунистов было решено созвать совещание Информбюро (которое теперь заменяло Коминтерн). Оно состоялось близ Бухареста в июне 1948 года с повесткой дня "О положении в КП Югославии".
Доклад Жданова на этом совещании отредактировал Сталин. Были в нем очень резкие выражения: "Их методы из арсенала троцкизма", "В компартии... позорный турецкий террористический режим", "Мы располагаем данными, что Тито — иностранный шпион".
В резолюции совещания, которую одобрили ее участники (от Югославии представителей не было), Югославию отлучали от социализма. Рекомендовалось изгнать из КПЮ перерожденцев, выдвинуть новые здоровые силы, верные марксизму-ленинизму. Компартии почти всех стран поддержали резолюцию Информбюро. Югославия оказалась в изоляции.
Именно к этому времени относится выдуманная Хрущевым фраза, которую Сталин никогда не произносил: "Достаточно мне шевельнуть мизинцем, и не будет Тито".
21 июля 1948 года в Белграде открылся (и продолжался 8 дней) Пятый съезд КПЮ. Доклад Тито продолжался 8 часов! В нем была проанализирована история отношений с Россией с древних времен. Говоря о партии, Тито сказал, что она воспитывала парод и коммунистов в любви к Советскому Союзу как стране социализма, защитнику малых народов. Но решение Информбюро назвал ".чудовищными обвинениями!" Закончил Тито свою речь здравицей в честь Сталина!
Делегаты съезда бурно аплодировали и скандировали: "Тито — Сталин! Сталин — Тито!"
Но на деле продолжалось ухудшение отношений. В югославской и советской печати шли обоюдно грубые и злые оскорбления. В Югославии арестовывали симпатизирующих русским, в Советском Союзе преследовали тех, кто не одобрял разрыв отношений с Югославией.
В общем, этот конфликт принес много вреда обеим странам. Туг, как говорится, нашла коса на камень: оба государ ственных деятеля, и Сталин и Тито, поддались своим худшим чертам характера — амбициозности, неуступчивости и даже капризу.
Эпизод с Югославией — одна из крупных ошибок Сталина. По-другому назвать это не могу — объективность не позволяет.
Опала Жукова
Много написано о неблаговидных делах Сталина. Такие его поступки объясняются политической хитростью, а иногда и коварством в борьбе с соперниками. Большинство подобных обвинений надуманны. Выплеснуты они все той же общей установкой "демократов" опорочить Сталина.
Но это совсем не значит, что у Иосифа Виссарионовича не было дел, не украшающих его биографию, и поскольку я обещал писать правду, вспомню очень неприятную и трудно объяснимую расправу над Жуковым, с которым Сталину довелось пережить в годы войны так много тяжелых и радостных дней.
Мне кажется, причиной этой расправы были не политические мотивы, а чисто человеческие, психологические, эмоциональные побуждения, которые подогревались определенными личностями.
У Сталина, как и у всех людей, были свои недостатки, один из них — болезненная подозрительность, она вызрела в результате многолетней борьбы с оппонентами, измен и предательства ранее близких людей. Вот этим болезненным пороком и воспользовались недруги Жукова.
В мирные дни КГБ надо было показывать свою работу на крупных делах. Из Германии поступала информация о том, что некоторые генералы злоупотребляют вывозом "трофеев" для личных нужд. Глава КГБ Абакумов решил сам разобраться в этих сигналах. Он прибыл в Берлин и, действительно обнаружив криминал, стал производить аресты.
Жуков об этом пишет:
"Мне о цели визита не доложил, развернул бурную деятельность.
Когда стало известно, что Абакумов производит аресты генералов и офицеров, я приказал немедленно вызвать его. Задал два вопроса: почему по прибытии не изволил представиться мне как главнокомандующему и почему без моего ведома как главноначальствующего арестовывает моих подчиненных?
Ответы его были, на мой взгляд, невразумительны. Приказал ему: всех арестованных генералов и офицеров освободить. Самому убыть туда, откуда прибыл. В случае невыполнения приказа отправлю в Москву под конвоем".
Надо прямо сказать, Жуков обошелся с Абакумовым не только круто, но и весьма неосторожно. Всесильные начальники КГБ никогда еще не встречали такого беспардонного с ними обращения.
Нетрудно представить, какую злобу затаил Абакумов против маршала!
Позднее (на суде) Абакумов будет уверять, что все подлости против Жукова он затевал и осуществлял по указанию Сталина. Но вполне допустимо предположить, что оскорбительное изгнание из Берлина было вдохновляющим стимулом для мести. У Абакумова своей власти для наказания Жукова не хватало, он искал любой повод подключить Сталина к своей мстительной затее.
Вскоре представился удобный случай подобраться к Жукову, используя громкое дело, которое расследовалось по указанию Сталина.
23 апреля 1946 года главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза А. А. Новиков был арестован. Незадолго перед этим были арестованы министр авиационной промышленности А. И. Шахурин, из руководства ВВС — генералы Репин, Селезнев и три ответственных работника ЦК: Шиманов, Будпиков, Григорьян.
В Главной военной прокуратуре СССР (в 1992 г.) я ознакомился с материалами дела по обвинению этой "группы крупных вредителей". Суть обвинения: руководство Министерства авиационной промышленности якобы выпускало партии недоброкачественных самолетов, а руководство ВВС принимало их, направляло на укомплектование авиационных частей, что нередко приводило к авариям и даже гибели летного состава.
Я разыскал оставшегося в живых обвиняемого по этому делу генерал-лейтенанта Николая Павловича Селезнева, он был начальником Главного управления заказов вооружения ВВС. Он был уже не молод, в 1992 году ему шел восемьдесят шестой. В течение пяти лет он находился на Лубянке! Даже в лагерь не отправляли.
Не буду приводить содержание всей нашей беседы, это требует отдельного изложения. Главное, что я уяснил: обвинение во вредительстве было абсолютно надуманным.
— Война есть война! Тут не до тонкостей отделки, главное — наличие боевых качеств, — сказал Селезнев. — Каждый раз я как ответственный за приемку фиксировал все заводские недостатки. Но тот же Верховный Главнокомандующий Сталин, и особенно курировавший авиационное производство Маленков, гнали нас в хвост и в гриву, требуя не мелочиться и не задерживать поставку самолетов фронту. Кстати, зафиксированное за время войны количество аварий по техническим причинам является меньше допустимой "нормы" поломок за такой длительный срок, да еще в условиях торопливого производства в военное время. Нас надо было поощрять, а не наказывать за такие показатели!..
После беседы с Селезневым я убедился: в этом деле министр госбезопасности Абакумов осуществлял определенную "сверхзадачу". Об этом сказал сам Абакумов, когда дошла очередь до него, и он оказался в одной из камер той же Лубянки. В сохранившихся докладах об арестах и ходе следствия, написанных им, когда он был министром госбезопасности, Абакумов пытался свалить вину на Сталина, заявляя, что все вершилось по его личному указанию.
Но даже если арест авиаторов действительно был произведен с разрешения Сталина, то подключение к этому делу Жукова уже было инициативой и мстительным желанием Абакумова.
Вот что рассказывал главный маршал авиации Новиков уже на суде над самим Абакумовым. Привожу короткие цитаты из рукописных записей Александра Александровича; подробности, касающиеся авиационной сути дела, для краткости опускаю, отбираю только то, что относится к фальсификации обвинений против маршала Жукова.
"Арестован по делу ВВС, а допрашивают о другом".
"Был у Абакумова не менее 7 раз, как днем, так и ночью, что можно установить по журналу вызовов из тюрьмы".
"Я был орудием в их руках для того, чтобы скомпро-метироватьпекоторых видных деятелей Советского государства путем создания ложных показаний. Это мне стало ясно гораздо позднее... Вопросы состояния ВВС была только ширма".
"Следователь Лихачев: "Какой ты маршал — подлец, мерзавец. Никогда отсюда больше не выйдешь... Расстреляем к... матери... Всю семью переарестуем. Заставим все равно рассказать все, мы все знаем. Рассказывай, как маршалу Жукову в жилетку плакал, он такая же сволочь, как ты..."
"Допрашивали с 22 по 30 апреля ежедневно, потом с 4 мая по 8 мая".
"Морально надломленный, доведенный до отчаяния несправедливостью обвинения, бессонные ночи... Не уснешь, постоянно свет в глаза... Не только по причине допросов и нервного напряжения, чрезмерная усталость, апатия, безразличие и равнодушие ко всему — лишь бы отвязались — потому и подписал — малодушие, надломленная воля. Довели до самоуничтожения.
Были минуты, когда я ничего не понимал... я как в бреду наговорил бы, что такой-то хотел убить такого-то".
Что касается письма-заявления на маршала Жукова, о нем Новиков, давая пояснения суду, сказал:
"— Заявление на Жукова по моей инициативе? — Это вопиющая неправда... со всей ответственностью заявляю, что я его не писал, дали печатный материал...
Дело было так: к Абакумову привел меня Лихачев. Не помню, у кого был документ... (Где уж помнить в том состоянии, которое Александр Александрович описал выше. — В, К.) Абакумов сказал: вот, ознакомьтесь — и подпишите. "Заявление" было напечатано... Ни один протест не был принят...
Потом заставили... Это было у Лихачева в кабинете, продолжалось около 7—8 часов...
Было жарко мне, душно, слезы и спазмы душили...
Много времени спустя я понял, для чего надо было им такое заявление".
Так выбивались показания для того, чтобы обвинить Жукова.
В итоге Абакумов доложил Сталину "Заявление" Новикова на девяти страницах, в котором главный маршал авиации обвиняет Жукова в присвоении исключительно себе заслуг по разработке и осуществлению многих победных операций и очень неуважительном отношении к Сталину как Верховному Главнокомандующему.
Знал Абакумов, на какие болезненные чувства Сталина педалировать при составлении этого "Заявления".
Получив такое обстоятельное и тяжелое обвинение в адрес Жукова, Сталин не счел возможным единолично решать судьбу заслуженного маршала, он, как министр обороны, которому было адресовано "Заявление", приказал созвать Высший Военный совет.
1 июня 1946 года состоялось заседание Высшего Военного совета. На него были приглашены маршалы Советского Союза и некоторые маршалы родов войск.
Сталин вошел хмурый — предстоящий разговор, конечно же, был не из приятных. Плохое настроение Сталина подтверждала и его одежда: он был не в военной форме, а в кителе без погон.
Сталин подошел к секретарю Военного совета генералу Штеменко, положил перед ним на стол папку и сказал:
— Товарищ Штеменко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы.
Генерал Штеменко раскрыл папку и начал громко читать. То были показания Новикова.
После прочтения "Заявления" маршала Новикова в зале воцарилась гнетущая тишина, длившаяся минуты две. Первым заговорил Сталин. Обращаясь к сидящим в зале, он предложил выступать и высказывать мнение по существу выдвинутых обвинений в адрес Жукова.
Выступили члены Политбюро ЦК партии Г. М. Маленков и В. М. Молотов. Оба они стремились убедить присутствующих в вине Жукова.
После Маленкова и Молотова выступили маршалы Советского Союза И. С. Конев, А. М. Василевский и К. К. Рокоссовский. Они говорили о некоторых недостатках характера Жукова и допущенных ошибках в работе. В то же время в их словах прозвучало убеждение в том, что он не мог быть заговорщиком. Особенно ярко и аргументированно выступил маршал бронетанковых войск П. С. Рыбалко, который закончил свою речь так:
— Товарищ Сталин! Товарищи члены Политбюро! Я не верю, что маршал Жуков — заговорщик. У него есть недостатки, как у всякого другого человека, но он патриот Родины, и он убедительно доказал это в сражениях Великой Отечественной войны.
Сталин никого не перебивал. Предложил прекратить обсуждение по этому вопросу. Затем он подошел к Жукову:
— А что вы, товариш Жуков, можете нам сказать? Маршал твердым голосом ответил:
— Мне, товарищ Сталин, не в чем оправдываться, я всегда честно служил партии и нашей Родине. Ни к какому заговору не причастен. Очень прошу разобраться в том, при каких обстоятельствах были получены показания от Новикова. Я хорошо знаю этих людей, мне приходилось с ними работать в суровых условиях войны, а потому глубоко убежден в том, что кто-то их принудил написать неправду.
Сталин спокойно выслушал, внимательно посмотрел Жукову в глаза и сказал:
— А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву.
Как результат заседания Военного совета был издан Приказ Министра Вооруженных Сил Союза ССР от 9 июня 1946 года № 009 за подписью Сталина.
Привожу несколько первых абзацев этого приказа:
"Совет Министров Союза ССР постановлением от 3 июня с. г. утвердил предложение Высшего военного совета от 1 июня об освобождении Маршала Советского Союза Жукова от должности Главнокомандующего Сухопутными Войсками и этим же постановлением освободил маршала Жукова от обязанностей Заместителя Министра Вооруженных Сил.
Обстоятельства дела сводятся к следующему.
Бывший Командующий Военно-Воздушными Силами Новиков направил недавно в Правительство заявление на маршала Жукова, в котором сообщал о фактах недостойного и вредного поведения со стороны маршала Жукова по отношению к Правительству и Верховному Главнокомандованию.
Высший военный совет на своем заседании 1 июня с. г. рассмотрел указанное заявление Новикова и установил, что маршал Жуков, несмотря на созданное ему Правительством и Верховным Главнокомандованием высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями Правительства и враждебно отзывался о нем среди подчиненных лиц.
Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе, в разговорах с подчиненными, разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая и те операции, к которым он не имел никакого отношения.
Более того, маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстраненных от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым Правительству и Верховному Главнокомандованию..."
В такой обвинительной тональности составлены еще две с половиной страницы, и завершается приказ назначением Жукова командующим Одесским военным округом.
Сталина несколько шокировала поддержка Жукова боевыми соратниками, особенно маршалом бронетанковых войск П. С. Рыбалко. Но маховик расправы был запущен. На пленуме Жукова вывели из членов ЦК КПСС.
Через год из Москвы в Одессу была направлена комиссия во главе с министром обороны Булганипым. Проверку решили провести внезапную, никого не предупредили о прибытии комиссии. Жуков в этот день был на учениях в поле.
Комиссия не обнаружила никаких недостатков. Наоборот, обучение и состояние войск улучшилось. Но пожаловался секретарь обкома партии Кириченко на слишком самостоятельные решения маршала в вопросах не только военных — в борьбе с преступностью, в распределении жилплощади. Н вообще — гордец. Очень просил секретарь перевести Жукова куда-нибудь на другое место.
Булганин подробно изложил Сталину результаты проверки комиссии. Не забыл просьбу Кириченко. Жуков выглядит обиженным. На вокзал даже не пришел встречать комиссию (о намерении проверять внезапно — умолчал). И еще добавил:
— Граница с Турцией рядом, как бы беда не случилась, махнет за рубеж — и что тогда?
Не дремал и Абакумов, докладывал Сталину о "чемоданчике с драгоценностями", с которыми жена маршала якобы не расстается (позднее выяснилось, что это фикция). Регулярно присылал материалы подслушивания разговоров маршала на квартире.
Сталин и на этот раз пошел на поводу у недоброжелателей. Жукова перевели подальше от границы, командующим второразрядным Уральским военным округом со штабом в Свердловске.
Но все же через несколько лет, как говорится, совесть у Сталина заговорила: Жукова избрали депутатом Верховного Совета СССР (по рекомендации "сверху". Кроме Сталина, никто на это не осмелился бы). 10 октября на XIX съезде маршала опять избрали кандидатом в члены ЦК.
Все шло к тому, чтобы назначить Жукова министром обороны. Смерть Сталина помешала этому.
Но все же в какой-то степени Сталин признал свою вину перед боевым соратником и кое-что сделал для устранения этой своей несправедливости.