Право на справедливый суд

Вид материалаДокументы
Судебный поединок
Чем такой судебный поединок отличается от дуэли?
Клятва гелиаста
Ксенофонт. Апология Сократа
Какие ошибки были допущены присяжными в совещательной комнате?
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

5. Состязательная система правосудия

Судебный поединок

Аламаннская правда:

Если произойдет спор между двумя родами из-за земли, то... [в присутствии графа] они уговариваются о поединке двух бойцов. Когда они готовы к битве, то между ними кладут ту землю, и они касаются ее своими мечами, которыми будут сражаться, ипризывают Бога Творца в свидетели, чтобы, на чьей стороне правда, тому даровал Он победу; а затем сражаются. А кто победит, того род и владеет спорной [землей], противники же за непризнание собственности платят 12 солидов.


Саксонское Зерцало

Каждый может отказаться биться с тем, кто ниже его по рождению... Судья должен дать двух пособников каждому из тех, кто будет биться, а они смотрят, чтобы бойцы снарядились по праву и обычаю; кожи и холста могут они надеть на себя, сколько захотят; голова и ноги у них должны быть спереди неприкрыты, а на руках — ничего, кроме нетолстых перчаток; в руках — обнаженный меч, а [кроме того] они могут опоясаться одним или двумя мечами — это предоставляется их желанию; в другой руке — круглый щит, из дерева только да кожи, а в середке, конечно, может быть [выпуклая] бляха из железа; поверх доспеха — камзол без рука­вов. Объявляется «полю» мир, и поплатится голо­вой, кто станет мешать их бою. Каждому судья дает по человеку, который держал бы ему жезл; человек этот не должен мешать им ни в чем, разве что кто-нибудь из них упадет, тогда он должен оградить его жезлом, или если кто будет ранен, или сам попросит [охраны] жезла; но этого он не должен делать без разрешения судьи. После того как «полю» объявлен мир, они должны просить «поля» по обычаю, и судья должен разрешить его. Железные наконечники своих ножен они должны отломить, разве что судья разрешит им этого не делать. Они должны выступить перед судьей в полном доспехе и поклясться: один, что обвинение, с которым он выступил против другого, — правда, и да поможет ему Бог; другой, что он не виновен, и да поможет ему Бог. К солнцу надо ставить их в одинаковое положение, когда они сходятся в первый раз; если побежден будет тот, кого обвиняли, его подвергают наказанию; если же он одолеет, он свободен от пени и кары.

Из книги «Средневековье в его памятниках»
  • Считаете ли Вы справедливым подобный судебный поединок? Прообразом какого лица в судебном разбирательстве могли являться «пособники каждому из тех, кто будет биться»?
  • Чем такой судебный поединок отличается от дуэли?


Суды присяжных

П. Гиро

Частная и обществеиная жизнь греков

Греки додумались до мысли, что лучший способ обеспечить себе хороший суд — быть самим своими судьями. Отсюда вытекало основание суда присяжных. В Афинах это учреждение относится ко временам Солона. Ясно, что значение его не было сначала так велико, как впоследствии. Область ведения присяжных, или, как их тогда называли, гелиастов, была вначале очень ограничена, но мало-помалу она расширилась, в особенности в течение V века, а успехи, которых этот суд достиг в следующем веке, дали ему возможность закончить сосредоточение в своих руках всех гражданских дел и почти всех уголовных.

Чтобы быть присяжным, надо было достигнуть 30-летнего возраста и пользоваться всеми гражданскими и политическими правами. Достаточно было явиться к надлежащему должностному лицу, которое вносило в список присяжных. Несостоятельные люди долго воздерживались от несения обязанностей гелиаста, потому что они были очень трудны, а многие граждане должны были для поддержания своего существования иметь какую-нибудь работу. Благодаря Периклу эта обязанность сделалась до­ступной для всех, потому что он решил выдавать присяжным за каждое заседание от одного до двух оболов; Клеон вскоре увеличил эту плату до трех оболов. С того времени присяжные состояли главным образом из мелкой буржуазии. Многие смотрели на обязанности присяжных как на источник средств существования.

Общий список присяжных составлялся ежегодно. Он состоял из 6000 имен. <...> Число присяжных из­менялось сообразно с характером процесса. В гражданском процессе оно колебалось от 200 до 400 человек. В уголовных число их обыкновенно равнялось 500, но могло быть и больше.

Клятва гелиаста

Я буду подавать свой голос в соответствии с зако­нами и постановлениями народа афинян и Сове­та пятисот. Я не окажу поддержки тирании или олигархии, и, если кто попытается упразднить демократию афинян или станет против нее выступать или вносить предложения, направленные против нее, я не стану им подчиняться. Я не буду поддерживать требования отмены частных долгов или передела земли и домов афинян. Я не стану возвращать на родину изгнанных или тех, кто приговорен к смертной казни. Я не буду изгонять граждан, живущих здесь, в нарушение существующих законов и постановлении народа и Совета афинян, я не буду делать этого сам и не допущу, чтобы так поступали другие. <... >

Я не буду брать взяток, используя должность судьи, сам или кто-нибудь другой или другая от моего имени по сговору со мной, прибегая к каким-либо уловкам или хитростям. Возраст мой — не менее 30 лет. Я буду одинаково беспристрастно выслушивать выступление как обвинителя, так и обвиняемого, и голос свой буду подавать по существу рассматриваемого дела. Поклянись же Зевсом, Посейдоном, Деметрой и призови погибель как на себя, так и на дом свой, если ты в чем-то нарушишь эту клятву; если же ты будешь ее точно соблюдать, да выпадут тебе на долю многие блага.

Из книги «Античная демократия

в свидетельствах современников»


Аристофан

Осы

Филоклеон:

От барьера мой бег я сейчас же начну

И тебе доказать постараюсь,

Что могуществом нашим любому царю

Мы ничуть и ни в чем не уступим.

Есть ли большее счастье, надежней судьба

В наши дни, чем судейская доля?

Кто роскошней живет, кто гроза для людей,

Несмотря на преклонные годы?

С ложа только я сполз,

А меня уж давно у ограды суда поджидают

Люди роста большого, преважный народ...

Подойти я к суду не успею,

Принимаю пожатия холеных рук,

Много денег покравших народных,

И с мольбой предо мной они гнутся в лугу,

Разливаются в жалобных воплях:

«Умоляю тебя, пожалей, мой отец!

Может быть, ты и сам поживился,

Когда должность имел или войско снабжал

Провиантом в военное время».

Я — ничто для него, но он знает меня

Потому, что оправдан был мною. <...>

Наконец, размягченный мольбами, вхожу,

Отряхнувши всю ярости пену,

Но в судах никаких обещаний моих

Исполнять не имею привычки,

Только слушаю я, как на все голоса

У меня оправдания просят.

И каких же, каких обольстительных слов

В заседанье судья не услышит!

К нищете сострадания просит один

И к несчастьям своим прибавляет

Десять бедствий еще; до того он дойдет,

Что ко мне приравнять его можно.

Тот нам сказку расскажет, исполнит другой

Из Эсопа забавную басню,

А иные острят, чтобы нас рассмешить

И смирить раздражение наше.

Но, увидев, что мы не поддались ему,

Он ребят поскорее притащит,

Приведет сыновей, приведет дочерей...

Я сижу и внимаю защите,

А они, сбившись в кучу, все вместе ревут,

И опять их отец, точно бога,

Умолять нас начнет, заклиная детьми,

И пощады, трепещущий, просит:

«Если криком ягнят веселится ваш слух,

Ради голоса мальчика сжальтесь!

Если визг поросят больше радует вас,

Ради дочки меня пожалейте!»

Ну, тогда мы чуть-чуть станем мягче к нему,

Раздражения струны ослабим...

Или это не власть, не великая власть?

Не глумимся ли мы над богатством? <...>

Если юношей к нам на осмотр приведут,

Мы любуемся их наготою,

А когда к нам на суд попадется Эагр,

Не дождаться ему оправданья

До тех пор, пока он не прочтет пред судом

Из «Ниобы» прекрасный отрывок;

Коль в процессе победу одержит флейтист,

То в награду за наше решенье

Он с ремнем на губах мелодичной игрой

Выходящих судей провожает.

Если умер отец и наследнице сам

В завещании мужа назначил,

То пускай завещанье его и печать,

Заключенная важно в футляре,

От досады ревут, если могут, —

Они для суда не имеют значенья:

Сироту отдаем мы женою тому,

Кто мольбами склонить нас сумеет,

И отчета мы в том никому не даем,

Не в пример остальным учрежденьям. <...>

Сам Совет и народ, затрудняясь порой

В разрешении важного дела,

Усмотренью присяжных судей предают

Подсудимых особым декретом. <... >

Сам горластый Клеон, оглушающий всех,

Только нас не грызет, а надежно

Нас он держит в руках, от напастей хранит,

Надоедливых мух отгоняя. <... >

Наша власть неужели ничтожна?

Только Зевсу такая доступна,

Только с ним наравне ставят нас.

В самом деле, когда зашумим мы в суде,

То прохожий народ, услыхав, говорит:

«Слышишь, гром-то какой раздается в суде!

Царь наш Зевс!» А когда

Брошу молнию я, то мои богачи

И весь важный народ

Залопочут и воздух испортят.

* * *

Мы видим, господа судьи, что если подсудимый, 1№приведя своих детей, плачет и жалуется, то вы жалеете детей, что они из-за него лишатся граждан­ских прав, и прощаете проступки отцов ради детей, хотя еще не знаете, какими они будут, когда вырастут, — хорошими или дурными.

...иногда подсудимый старается обмануть вас, рассказывая о себе не относящиеся к делу вещи: указывает на то, что он доблестный воин, или что он, ставши командиром военного корабля, взял много неприятельских судов, или что он сделал дружественными вам города, бывшие прежде враж­дебными.

Бывали случаи, когда обвиняемый был признан виновным, однако получал прощение от вас за указание на славные дела предков и на свои собственные заслуги.

И действительно, богатый откупится деньгами от суда...

Лисий


* * *

Вы ведь, граждане, хорошо знаете об ухищрениях обвиняемых и о стремлении их к оправданию, и вам прекрасно известно, что с помощью денег или услуг им удавалось убедить многих из свидетелей забыть о происшедшем, или не прийти на следствие, или найти какой-нибудь другой предлог.

Ликург. Речь против Леократа


В прежние времена некоторые лица, занимая высшие должности и ведая (государственными) доходами, незаконно наживались на том и на другом, затем склоняли на свою сторону ораторов, выступавших в Совете пятисот и в Народном собрании, и с помощью восхвалений и публичных провозглашений задолго предвосхищали свои отчетные доклады. И те, которые обвиняли их во время отчетов, оказывались в очень большом затруднении, а в еще большем - судьи.

Ведь очень многие подотчетные лица, изобличенные с поличным как расхитители государственных средств, ускользали от правосудия. И это естественно. Я думаю, стыдно было бы судьям, если бы оказалось, что об одном и том же человеке в том же самом городе и, возможно, в том же году совсем недавно было объявлено во время празднеств, что он награждается народом за добродетель и справедливость золотым венком, а немного времени спустя этот же человек выйдет из суда осужденным за во­ровство при сдаче им отчета. И поэтому судьи были вынуждены выносить решение, руководясь не оценкой преступления, а стремлением избавить народ от стыда...

Эсхин

«Разве ты не знаешь афинских судов? — сказал опять Гермоген. — Часто судьи, раздраженные речью, выносят смертный приговор людям ни в чем не виновным; часто, напротив, оправдывают виновных, потому что они своими речами разжалобят их или потому, что они говорят им приятные вещи».

Ксенофонт. Апология Сократа
  • Как Вы думаете, соблюдались ли на деле положения клятвы гелиаста? Почему?
  • Что кажется Вам неправильным, несправедливым в действиях афинских присяжных?


Пытки и наказания

Б. Лейн

Уильям Шоу

В 1721 г. Шоу зарабатывал на жизнь обивкой мебели и жил в Эдинбурге со своей дочерью Катериной в многоквартирном доме. Девушка благосклонно принимала ухаживания Джона Лоусона, ювелира, однако ее отец считал молодого человека распутником, был очень против этого брака и отказывался принимать Джона в своем доме. Однако, поскольку Катерина продолжала упорно встречаться со своим возлюбленным, ее отец не придумал ничего, как держать ее под замком.

Некоторое время Шоу настойчиво убеждал свою дочь быть благосклоннее к сыну Александра Робертсона, его друга и соседа, однако Катерина наотрез отказалась. По этому поводу произошла перебранка, после которой отец, так и не добившись желаемого, ушел, заперев дверь на ключ.

Через некоторое время Моррисон, сосед Шоу через стенку, услышал стоны и, обеспокоенный этим обстоятельством, поспешил к другим соседям, которые, набившись затем в комнату Моррисона, услышали, как Катерина, простонав достаточно отчетливо, так, что слышали все, произнесла: «Жестокосердный отец! В своей смерти виню только тебя». Пораженные этими словами, соседи кинулись к двери Шоу, но на их настойчивый стук никто не ответил. Заподозрив худшее, они вызвали констебля, который приказал выломать дверь. Катерину нашли в луже собственной крови; в боку у нее торчал нож. Она была еще жива, но говорить уже не могла.

На вопрос, виновен ли в этом злодеянии ее отец, она явно утвердительно кивнула головой и испустила дух.

В самый критический момент вернулся Уильям Шоу. Увидев набившихся в комнату соседей с кон­стеблем во главе, был немало этим удивлен, а увидев мертвую дочь, побледнел, как смерть, задрожал и чуть было не свалился в обморок. Первоначальное удивление и последующий ужас Уильяма Шоу в гла­зах свидетелей послужили неоспоримым доказате­льством его виновности в смерти дочери, а уж когда на сорочке Шоу констебль обнаружил кровь, сомне­ний не осталось больше ни у кого.

Его тут же предворили к судье, тот же, выслушав показание всех свидетелей, приказал заключить несчастного в тюрьму по подозрению в убийстве. Очень скоро Шоу предстал перед судом, признал, что действительно держал дочь под замком, чтобы помешать ей встречаться с молодым Лоусоном. Он сообщил суду также о том, что действительно она умерла, как это показал свидетель Моррисон, но он побожился, что оставил дочь целой и невредимой, а кровь появилась на рубашке за несколько дней до смерти в результате пореза. Эти утверждения не произвели впечатления на жюри присяжных, особенно в сравнении с неопровержимыми уликами, отмеченными ранее, такими, как обвинение Катериной отца в варварстве и жестокости, а также ее утвердительный кивок головы на вопрос о причастности отца к ее смерти и кровь на сорочке последнего. На основании этих улик Уильям Шоу был признан виновным, казнен в ноябре 1721 г., и тело его вывесили на цепях в Лейт Уолк.

В августе 1722 г. человек, поселившийся в квартире покойного Уильяма Шоу, прибирал комнату, в которой умерла Катерина, и совершенно случайно обнаружил письмо, запавшее в щель у печной трубы. Открыв письмо, он прочел следующее:

«Мой жестокосердный отец, твое дикое стремление разлучить меня с единственным человеком, которого я по-настоящему люблю, и отдать меня замуж за того, кого я всегда ненавидела, заставило меня принять решение покончить счеты с жизнью, коя стала для меня совершенно невыносимой. Не сомневаюсь, что Бог простит меня, ибо никто не может требовать от живой души переносить более пытку, на которую ты меня обрек. В своей смерти я виню тебя, и только тебя. Когда ты будешь читать эти строки, подумай о том, каким бессердечным отцом ты оказался, заставив воткнуть нож себе в грудь несчастную. Катерина Шоу»

Друзья и родственники Катерины Шоу подтвердили подлинность письма, и суд Эдинбурга, убедившись после тщательной проверки в том, что письмо было действительно написано покойной, распорядился снять тело Шоу с виселицы и отдать родственникам для погребения, что и было сделано. В качестве единственной меры для восстановления честного имени Уильяма Шоу тот же суд распорядился установить на его могиле, как свидетельство невиновности, пару штандартов.
  • Как Вы полагаете, что стало причиной судебной ошибки в данном случае?
  • Что необходимо было сделать, чтобы не допустить вынесения смертного приговора невиновному Уильяму Шоу?
  • Соблюдение каких условий может уменьшить риск судебных ошибок?
  • Составьте речь адвоката, защищающего Уильяма Шоу; обвинительную речь прокурора. Инсценируйте состязание


Л.Н. Толстой

Воскресение

—Да ведь уже пятый час, господа, — сказал один из присяжных.

— Так как же, господа, — обратился старшина, — признаем виновной без умысла ограбления, и имущества не похищала. Так, что ли?

Петр Герасимович, довольный своей победой, согласился.

- Но заслуживает снисхождения, - прибавил купец.

Все согласились. Только артельщик настаивал на том, чтобы сказать: «Нет, не виновна».

— Да ведь оно так и выходит, — разъяснил старшина, — без умысла ограбления, и имущества не похищала. Стало быть, и не виновна.

— Валяй так, и заслуживает снисхождения: значит, что останется последнее счистить, - весело проговорил купец.

Все так устали, так запутались в спорах, что никто не догадался прибавить к ответу: да, но без намерения лишить жизни.

Нехлюдов был так взволнован, что и он не заметил этого. В этой форме ответы и были записаны и внесены в залу суда.

Рабле пишет, что юрист, к которому пришли судиться, после указания на всевозможные законы, по прочтении двадцати страниц юридической бессмысленной латыни, предложил судящимся кинуть кости: чет или нечет. Если чет, то прав истец, если нечет, то прав ответчик.

Так было и здесь. То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, го­воривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «Да, виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, пото­му, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заме­тил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «Без умысла ограбления» — уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором все скорей кончается.

Присяжные позвонили... Жандарм, стоявший с вынутой наголо саблей у двери, вложил саблю в ножны и посторонился. Судьи сели на места, и один за другим вышли присяжные.

Старшина с торжественным видом нес лист. Он по­дошел к председателю и подал его. Председатель про­чел и, видимо, удивленный, развел руками и обратился к товарищам, совещаясь. Председатель был удивлен тем, что присяжные, оговорив первое условие: «Без умысла ограбления», не оговорили второго: «Без намерения ли­шить жизни». Выходило, по решению присяжных, что Маслова не воровала, не грабила, а вместе с тем отравила человека без всякой видимой цели.
  • Посмотрите, какую они нелепость вынесли, — сказал он члену налево. - Ведь это каторжные работы, а она не виновата.
  • Ну, как не виновата, — сказал строгий член.
  • Да просто не виновата. По-моему, это случай применения восемьсот восемнадцатой статьи. (818 статья гласит о том, что если суд найдет обвинение несправедливым, то он может отменить решение присяжных.)

— Как вы думаете? — обратился председатель к доброму члену.

Добрый член не сразу ответил, он взглянул на номер бумаги, которая лежала перед ним, и сложил цифры, — не удалось на три. Он загадал, что если делится, то он согласится, но несмотря на то, что не делилось, он по доброте своей согласился.
  • Я думаю тоже, что следовало бы, — сказал он.
  • А вы? — обратился председатель к сердитому члену.
  • Ни в каком случае, — отвечал он решительно. — И так газеты говорят, что присяжные оправдывают преступников; что же заговорят, когда суд оправдает. Я не согласен ни в каком случае.

Председатель посмотрел на часы.

- Жаль, но что же делать, - и подал вопросы старшине для прочтения.

Все встали, и старшина, переминаясь с ноги на ногу, откашлялся и прочел вопросы и ответы. Все судейские: секретарь, адвокаты, даже прокурор, — выразили удивление.

Подсудимые сидели невозмутимо, очевидно не понимая значения ответов. Опять все сели, и председатель опросил прокурора, каким наказаниям он полагает подвергнуть подсудимых.

Прокурор, обрадованный неожиданным успехом относительно Масловой, приписывая этот успех своему красноречию, справился где-то, привстал и сказал:

— Симона Картинкина полагал бы подвергнуть на
основании статьи 1452-й и 4 пункта 1453-й, Евфимию Бочкову на основании статьи 1659-й и Екатерину Маслову на основании статьи 1454-й.

Все наказания эти были самые строгие, которые только можно было положить.

— Суд удалился для постановления решения, — сказал председатель, вставая.

Все поднялись за ним и с облегченным и приятным чувством совершенного хорошего дела стали выходить или передвигаться по зале.

- А ведь мы, батюшка, постыдно наврали, - сказал Петр Герасимович, подойдя к Нехлюдову, которому старшина рассказывал что-то. — Ведь мы ее в каторгу закатали.

— Что вы говорите? — вскрикнул Нехлюдов, на
этот раз не замечая вовсе неприятной фамильярности учителя.

—Да как же, — сказал он. — Мы не поставили в ответе: «Виновна, но без намерения лишить жизни». Мне сейчас секретарь говорил: прокурор подводит ее под пятнадцать лет каторги.

— Да ведь так решили, - сказал старшина. Петр Герасимович начал спорить, говоря, что само собой подразумевалось, что так как она не брала денег, то она и не могла иметь намерения лишить жизни.

— Да ведь я прочел ответы перед тем, как выходить, — оправдывался старшина. — Никто не возражал.

- Я в это время выходил из комнаты, - сказал Петр Герасимович. — А вы-то как прозевали?

- Я никак не думал, — сказал Нехлюдов.

- Вот и не думали.

- Да это можно поправить, — сказал Нехлюдов.

- Ну, нет, теперь кончено.
  • Какие ошибки были допущены присяжными в совещательной комнате?


А. Ваксберг