Geum.ru

Правительству Российской Федерации, и будем руководство

Вид материалаРуководство
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

В.А.ЗУБАКИН


Добрый день! Я давно не слышал своего соседа Виктора Васильевича, хочу оценить очень высоко это выступление, практически под всем готов подписаться. Буквально добавлю несколько комментариев по этой теме.

Суть реформы электроэнергетики – это очень тонкое, кропотливое, тщательное разделение каждого из видов деятельности, которые существуют в этой отрасли, на естественно-монопольное и конкурентное. И это разделение, выделение конкурентных видов и выпуск их на рынок (а конкурентные – это производство электроэнергии, это сбыт и ни в коей мере не снятие монопольного статуса с того, что, собственно, монопольно, а это транспорт, это диспетчирование, это в целом поддержание системной надежности) и есть главная проблема реформы.

Ведь действительно могут быть построены частные сети. Нет в этом сомнения, и думаю, что со временем найдутся такие инвесторы, которые свои сети будут строить. Но если это будут сети, которые находятся в единой системе, то тут же встанет вопрос – а как их резервировать, как обеспечивать их надежность, как это все диспетчировать, как управлять.

Каким бы ни был сознательным собственник этих сетей, но вообще-то график вывода в ремонт тех или иных сетей, поскольку он по всем законам физики, о чем справедливо говорил Виктор Васильевич, захватывает и всех остальных окружающих, наверное, должен быть согласован с остальными собственниками, остальными участниками этой сети.

И в этом смысле существует ли понятие естественных монополий, не существует, это дискуссия, которая ведется, насколько я помню, как минимум 10 лет со знаменитой работы Томаса Диларенса, где он попытался доказать, что естественная монополия – это некий миф и так далее.

На самом деле миф это или не миф, но если это существует в законодательных актах, если это существует в нашем с вами мышлении, то это реальность, с которой надо считаться.

Другое дело, чтобы, пользуясь этим статусом, кто-то действительно не пытался извлекать из него нерыночные преференции, привилегии и не прикрывал неэффективность хозяйствования вот этим самым статусом.

Что касается государственной политики, она на самом деле существует. Я не согласен с установителями этого мероприятия, когда они говорят, что государственную политику надо создать.

Давайте возьмем вопрос, который на слуху, – создание оптовой генерирующей компании. Всех, наверное, удивляет, почему эти оптовые компании так рассыпались по карте России, в каждую оптовую генерирующую компанию входят электростанции из всех регионов – из Сибири, из центра, с юга. Да, собственно, для того, чтобы минимизировать возможность манипулирования ценами, для того, чтобы минимизировать возможность наглого монопольного поведения, для того, чтобы действительно существовала конкуренция даже в условиях наших очень бедных сетей с большим количеством системных ограничений.

И государственная политика, например, при создании УГК существует, мы с ней вынуждены считаться, хотя она создает некие технологические проблемы. Попробуй, раздели между собой таких сиамских близнецов, как Сургутская ГРЭС-1 и Сургутская ГРЭС-2. Да, когда у них есть общая инфраструктура и так далее. Но оставлять их сросшимися – это значит не иметь никогда на Урале рынка, что показывают все расчеты зависимых и независимых специалистов.

Что касается выхода на рынок, который является серьезной и болезненной темой, то напоминаю, сегодня любой потребитель, имеющий установленную мощность свыше 25 мегаватт, находящийся в европейской части России, где конкурентный сектор рынка уже существует, и оснащенный надлежащим образом приборами учета, имеет право выйти. Да, где-то есть те или иные препятствия, но в условиях появления этих препятствий мы всегда играем на стороне потребителя. Несмотря на то, что сердце обливается кровью, поскольку проблема перекрестного субсидирования, и здесь я абсолютно согласен с устроителями этих слушаний, которые записали в своих рекомендациях это как ключевую проблему, она существует и пока, к сожалению, не решена.

В целом, я думаю, что в отрасли электроэнергетики (я не берусь судить о связи или трубопроводном транспорте) процесс идет достаточно сложно, достаточно неровно, но я вижу, что разделение на естественно-монопольные и конкурентные виды деятельности – это вопрос буквально ближайших 2–3 лет. И если создаются механизмы контроля монопольного поведения соответствующего регулирования, дописывается антимонопольное законодательство в части такого специфического товара, как электроэнергия, и таких специфических услуг, как сбыт электрической энергии, то я думаю, что здесь мы получим монополию в том месте, где она должна находиться, в четко обозначенном заповеднике, в клетке, за частоколом, где она уже никому из хозяйствующих субъектов угрожать не будет. Она будет уже не опасна.

А.Л.Хазин

Теперь хотелось бы предоставить слово Юрию Михайловичу Плюснину, профессору, доктору философских наук, заведующему лабораторией анализа развития науки Объединенного института философии Сибирского отделения Российской академии наук.

Ю.М.ПЛЮСНИН


Хотел бы обратить ваше внимание на другую, страдательную сторону процесса реформирования естественных монополий, то есть на проблему возможных реакций населения на этот процесс.

В сообщении я изложу четыре тезиса, они имеют эмпирическое основание – данные, полученные в полевых социологических исследованиях, поэтому я буду базироваться на них.

Наиболее значимым социальным результатом предполагаемого реформирования будет снятие значительного объема или всех социальных обязательств, некогда делегированных монополиям государством в качестве составной части своей внутренней политики.

Население в подавляющем большинстве надеется на сохранение объявленных прежде и исполнявшихся социальных гарантий, потому перед ним встают вопросы: кому будут переданы эти обязательства и будут ли вообще они переданы кому-либо? Ясно, что внезапное и необоснованное с точки зрения людей снятие социальных обязательств государства перед значительными группами населения повлечет его ответную реакцию. Общий вид этой социальной реакции в целом известен. Очевидно, что в любом случае на первом этапе характер ее будет резко негативный. Неясна только возможная глубина негативной реакции.

Для власти существенно больший интерес представляет второй, долгосрочный этап этой реакции. Здесь возможен веер как позитивных ответов, так в целом и негативных ответов.

Представляется необходимым дать оценку вероятности вееров тех и других реакций населения на эту значимую для него акцию государства. На основе чего могут быть выстроены компоненты такой оценки?

Я считаю, что это возможно на основе данных социальных трендов, которые фиксировались мною в течение достаточно продолжительного кризисного периода 90-х годов, особенно на переломе, в конце 90-х – начале этого века.

Позвольте мне продемонстрировать мои оценки вероятных реакций населения. Они сделаны на основе собственных полевых социологических исследований, которые охватили разные регионы страны, 5 федеральных округов. Здесь представлена карта, где я работал, причем неоднократно.

В рамках этих работ в 1999 и 2001 годах были проведены всероссийские исследования жителей малых городов и сел. Сейчас началось аналогичное исследование. Таким образом, мои оценки относятся примерно к 50–60 процентам так называемого провинциального населения России.

Разумно будет прежде всего оценить вероятность развития событий в соответствии с негативной реакцией. Какова вероятность того, что долгосрочная реакция населения будет продолжением первой краткосрочной негативной реакции, что события будут развиваться с неизменной положительной обратной связью и могут привести к значительному нарастанию социальной напряженности? Общую оценку вероятности развития ситуации в данном направлении можно дать на основе нескольких параметров. Это отношение населения к реформам, которые проводились в стране начиная с 1991–1992 годов. Это оценка людьми вероятности стихийных и организованных акций протеста в ответ на любые действия власти, ущемляющие и ограничивающие права населения.

Это психологическая готовность людей к таким акциям протеста, это деструктивный потенциал населения, идеальное представление людей относительно действий, которые необходимо или желательно совершить власти или народу, чтобы общество развивалось в правильном направлении. Это степень содействия населения федеральной власти.

Перечисленная группа социальных параметров позволяет, по моему мнению, оценить, каким властным ресурсом реально располагает федеральная власть, насколько народ подвластен, готов быть объектом властного действия, восприимчив к инициативам власти. Это, следовательно, позволяет определить, насколько велика потенциальная свобода действий власти по реформированию структуры управления отдельных социальных институтов или отношений со своими подданными.

Первый тезис – это оценка реформ и отношения к власти. На этой картинке вы видите динамику оценки людьми проводимых в стране реформ. Я построил этот график впервые в 1998 году, и затем последовательно добавлял в него новые данные. Последние данные я добавил по результатам исследования недельной давности. По мере развития кризисных процессов отношение людей к экономическим, политическим и социальным реформам становилось все более определенным, все более негативным. При этом постоянно высокой – 40–50 процентов населения – оставалась доля людей, которые не сумели определиться в своем отношении к направленности реформ.

2000 год оказался переломным, началось медленное и пока неуклонное нарастание позитивного отношения населения к проводимым реформам. Соотношение между оптимистично и пессимистично настроенными людьми выравнялось, и доля оптимистов сейчас уже превысила долю пессимистов. Заметьте, кстати, что при этом возросла доля людей, неуверенных в своих оценках направленности реформ. Пессимисты постепенно через неуверенность стали переходить в стан оптимистов. Следовательно, на основе только приведенной динамики можно допускать, что население уже не столь болезненно, как в конце девяностых, и не с такой потенциальной угрозой социального взрыва готово будет принимать непопулярные реформы. Об этом же свидетельствует и другой, но уже качественный показатель – это престиж центральной власти в глазах простых людей с точки зрения местных экспертов, то есть тех экспертов, которые сами проживают в этих малых городах и сельской местности.

До 1996 года – времени вторых президентских выборов Ельцина престиж власти, хотя и постоянно падал, но не столь стремительно, как это случилось со второй половины 1996 года и особенно в 1997–1998 годах. К тому времени отношение к далекой московской власти носило характер полного безразличия и даже презрения. Такого, я думаю, в нашей стране не бывало, надеюсь, что и не будет вновь. Новые персоны у власти достаточно быстро и значительно подняли ее престиж в глазах людей, и сейчас он, вероятно, приближается к уровню советских времен, когда в сознании простых людей в провинции центральная власть была авторитетна, и в определенном смысле, священна. Следовательно, основываясь и на этом качественном показателе социального настроения мы должны признать реальную осуществимость сейчас даже весьма непопулярных реформ федеральной власти в провинции.

Второй тезис – это взгляд на политическую активность снизу, на политическую активность людей. Такой оптимизм все-таки недостаточен, другие показатели предостерегают. Прежде всего, это ценностные социально-политические установки людей, которые выражены в форме утверждения о мерах, способных улучшить положение дел в стране. Я предлагал людям набор из шести мер, которые политиками и учеными нередко рассматриваются в качестве условий выхода из кризиса и перехода общества в состояние стабильности.

Среди этих мер две являются мерами, так сказать, акциями снизу, социально-политическими действиями населения, вынуждающими Правительство и Президента страны на принятие соответствующих решений или изменения действующего курса. Это, во-первых, стихийные массовые выступления населения, способные, по мнению людей, уже сами по себе привести к наведению порядка в стране.

Во-вторых, это инициированное снизу, но организованное проведение митингов и демонстраций, направленных обычно на заявление и удовлетворение экономических требований населения. Как видно из этого слайда, эффективность мер, которые идут снизу, будь то в данном случае стихийное выступление людей, имеет тенденцию со временем оцениваться людьми как очень значимые.

Следующий слайд. Организованные акции протеста также имеют тенденцию, но существенно менее выраженную, повышать свое значение. В обоих случаях отмечается рост числа людей, которые считают народную политическую активность эффективной и полезной для целей социального развития.

Вы видите, что значение стихийных массовых выступлений в сознании людей с годами приобретает даже большее значение, чем организованная забастовочная активность. Если в 1999 году значение стихийных выступлений населения оценивали как важное только треть опрошенных, то теперь вдвое больше – 66 и 64 процента. А важность значения организованной протестной активности возросла за последние шесть лет с 30 процентов до 40.

Необходимо обратить внимание на то, что меры властей, направленные на ограничение протестной активности населения в форме временного запрета на проведение забастовок, рассматриваются людьми как совершенно непопулярные. Все годы с конца кризиса 1999 года и стабилизации 2001–2004 годов не менее трех четвертей населения отказывают таким мерам в эффективности. Следовательно, надо думать, что люди со все большим уважением относятся к себе, как к субъекту политического действия, но субъекту, возможно, не в полной мере управляемому, потому что стихии бунта они отводят гораздо более важную роль, чем организованности митинга. Политическое сознание людей уже в провинции допускает самодеятельную активность народа в качестве регулирующего механизма общественного развития. Следовательно, с этим власти уже нельзя не считаться.

Третий тезис – потенциал социальной напряженности. Как же проявляется эта активность населения в социальной напряженности, потому что ментальные установки людей связанные с оценкой себя, как все более значимого политического субъекта, в сильной степени коррелируются скрытым потенциалом напряженности. Субъективные оценки людьми вероятности возникновения стихийных акций протеста и беспорядков в стране достаточно сильно совпадают с оценкой ими направленности реформ в России.

Вероятность возникновения беспорядков оценивается выше теми людьми, кто считает, что период реформ 90-х годов привел к упадку и разрушению страны, тем самым они выражают свои некоторые скрытые интенции, поскольку обычно те же самые люди имеют и более низкий уровень жизни, и низкую удовлетворенность материальным положением. Неудовлетворенность предполагает желание изменений, которые для весьма многих в нашей стране все еще связаны с революционными, в кавычках, стихийными преобразованиями. Это опасные тенденции. Вы видите, что они далеко не нормализовались.

А между тем представление о стихии бунта, способного к созданию новой и лучшей жизни, достаточно широко распространены в провинциальном обществе. Как можно видеть на следующем слайде, вероятность оценки возникновения организованных актов протеста также сейчас снизилась. Сравнительно с 1999 годом она снизилась вдвое. Но уже и в 2001 году наблюдалось показательное снижение напряженности по этому параметру. В 1999 году всего 53 процента людей считали, что вероятность возникновения беспорядков в стране значительная, шанс более одной трети, как допускали люди. В 2001 году доля таких людей снизилась до 38, а в этом году – уже до 27 процентов.

В то же время оценка вероятности распространения организованных актов протеста, несмотря на то, что они почти всегда связаны с экономическими требованиями, не находится в столь однозначных отношениях с материальным положением людей и даже не отражает их реальных социально-политических установок. Оценка вероятности снизилась в полтора раза, с 65 процентов в 1999 году до 46 процентов в этом году. В то же время это тоже высокие оценки.

Однако мне представляются более важными не сами оценки людей, которых характеризует потенциал напряженности, а такие параметры, как опыт недавнего участия людей в акциях протеста разного рода, а также психологическая готовность людей к участию в акциях. Пожалуйста, слайд. В провинциальной России таким опытом к концу 1999 года обладало уже не менее четверти всего взрослого населения. По мере разрешения кризиса и в годы стабилизации все меньшее число людей принимали участие в протестах. Сейчас, через шесть лет, оно сократилось до 10 процентов, в два с половиной раза. Это очень важный позитивный момент, свидетельствующий о реальной стабилизации общественной жизни.

Следующий слайд, пожалуйста. Готовность людей к участию в забастовках в то же время не уменьшилась, она осталась такой же, какой была на уровне 1999 года. Это косвенно может свидетельствовать о реальной готовности людей выйти на улицы и об их психологических предрасположенностях, социальных установках людей. В целом, по моим исследованиям, структура социальной напряженности в 2001–2004 годах подобна той, которая выявлена в 1998–1999 годах. Но сам уровень напряженности стабилизировался, имеет постоянную и отчетливую тенденцию к снижению. Это свидетельствует о двух важных моментах.

Во-первых, спонтанная деструктивная активность населения все более снижается после пика кризиса в конце 90-х годов.

Во-вторых, на этом фоне возрастает конструктивная политическая активность населения. Люди все более осознают свою политическую силу, становятся, как я уже сказал, субъектом политики, пока только местной, и пока лишь в своем сознании, но потенциал их субъектности высок, с этим необходимо будет все больше считаться.

Я рассмотрел признаки развития веера негативных реакций. Между тем важно увидеть и признаки формирования позитивных реакций. Эти признаки были отчетливо видны уже в позитивной динамике последних четырех лет, которые я продемонстрировал в самом начале. Но в чем они еще могут заключаться и на чем основываться? Я думаю, что в первую голову на доверии к власти. Следует признать, что сейчас в провинциальном обществе оно есть и укрепляется. Приведу два ярких примера. Это четвертый, последний сюжет. Народ в своем подавляющем большинстве стоит на позициях сильной государственной, иерархически организованной власти с федеральным центром, которому должна быть жестко подчинена региональная и местная власть.

Мы наблюдали, что с момента усугубления системно кризисных явлений в обществе у населения сформировалась устойчивая охранительная реакция. Люди все больше ратуют за сильную президентскую власть, за концентрацию верховной власти. Это прослеживается и в рейтингах партий власти. Это видно и по такому показателю, как надежда на лучшую жизнь, связываемую людьми с усилением власти Президента.

С 1999 года доля людей в провинции, которые считают усиление власти Президента фактором стабилизации и улучшения жизни, возросла с 56 процентов до 91. Практически все население провинции смотрит на роль Президента, как на определяющий фактор стабилизации общества. В этом полнее всего реализуется один из главнейших принципов нашей глубинной общественной жизни, который выражен старой поговоркой: "Нам бы хозяина – мы бы не тужили".

Эта очень сильная интенция населения подтверждается и тем, как распределяется провинциальное население в действительности по своим социально-политическим установкам.

А.Л.Хазин

Юрий Владимирович, регламент.