Geum.ru

Два философских введения в двадцать первый век

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   50

персонажах, ранее вышедших на сцену; одно действующее лицо вызывает любовь,

другое - гнев, третье - раздумье. Число действующих лиц постоянно

изменяется, увеличивается, растет. Даже если какой-то герой навсегда уйдет

со сцены, скажем застрелится, или - в истории искусства - какой-то автор

выпадет из культурного оборота, его действующее ядро все же продолжает

уплотняться, сама лакуна, разрыв обретают все большее драматургическое

значение.

Такой схематизм художественной наследственности всегда сохраняет свои

основные особенности, и схематизм этот коренным образом отличается от

схематизма "образования", "цивилизации", формационного развития, как бы их

ни понимать.

Схватим одним взглядом все сказанное об искусстве:

а) история сохраняет и воспроизводит здесь "персонажность" слагающихся

феноменов;

б) увеличение числа "персонажей" осуществляется вне процедуры снятия и

восхождения, но в схематизме одновременности, взаиморазвития, уплотнения

каждой художественной монады;

в) обратимость "корней и кроны", "до..." и "после..." означает в

искусстве особый тип целостности, "системности" искусства, как

полифонического драматического феномена.

И еще один момент, не прямо вытекающий из представленной театральной

схемы, но органично с ней связанный. Мой исходный образ предполагает еще

одно (?) действующее лицо, точнее, некое "многоместное множество"

действующих лиц. Это - зритель, слушатель художественного произведения. В

театральном действе соучастие этого "действующего лица" особенно наглядно,

но это активное творческое бытие не менее необходимо, насущно, органично для

любого произведения любой формы искусства. Зафиксируем на мгновение слово

"произведение" и пойдем дальше, пока что подчеркивая только особый

"схематизм" "наследственности" в истории и реальном бытии произведений

искусства. Если история искусства - это драма со все большим числом

действующих и взаимодействующих лиц, если все эти Лица (авторы, стили,

художественные эпохи) действительно и действенно одновременны, действительно

и напряженно сопрягают время прошлое (во всей его самобытийности) и время

настоящее, причем - в средоточии этого мгновения, то все это осуществляется

как раз в общении "сцены и зрительного зала", или - автора поэмы и ее

далекого - сквозь века - молчаливого читателя... Культуры - и того, кто ее

(со стороны) воспринимает...

Не буду сейчас дальше развивать эту мысль.

Если хотите, называйте очерченный схематизм "прогрессом", или

"развитием"... Сейчас существенно исходно отличить схематизм

"наследственности" в искусстве: "Явление четвертое... Те же и Софья..." - от

схематизма "восхождения" ("Карлик на плечах гиганта..."). Это - в искусстве.

Но в XX веке с особой силой обнаруживается, что такой схематизм истории

искусств есть лишь особый и особенно наглядный случай некоего всеобщего

феномена - бытия в культуре. Причем - бытия в культуре как в целостном

Органоне. И этот Органон не распадается на "подвиды" и непроницаемые

"отсеки".

Наш взгляд, обостренный современной жизнью (теми сдвигами, о которых я

выше говорил, а в заключение скажу еще определеннее), безошибочно замечает:

тот же феномен, что и в искусстве, действует в философии. Аристотель

существует и взаиморазвивается в одном (?) диалогическом (?) культурном

пространстве с Платоном, Проклом, Фомой Аквинским, Николаем Кузанским,

Кантом, Гегелем, Хайдеггером, Бердяевым.

Но это одно пространство явно "не-евклидово", это - пространство многих

пространств. Платон имеет бесконечные резервы все новых и новых аргументов,

ответов, вопросов в споре с Аристотелем: Аристотель также обнаруживает

бесконечные возможности "формы форм", отвечая на возражения Платона. Кант

бесконечно содержателен и осмыслен в беседах с Платоном, Гегелем, Гуссерлем,

Марксом... Философия - как феномен культуры - также мыслит в схеме: "Те

же... и Софья". Это - опять-таки драма со все большим числом действующих

лиц, и бесконечная уникальность каждого философа раскрывается и имеет

философский смысл только в одновременности и во взаимополагании философских

систем, идей, откровений. Если говорить более крупными блоками: философия

живет в сопряжении и одновременном взаимопорождении разных форм

бесконечно-возможного бытия и разных форм его понимания.

Я не отрицаю - иногда возможно и даже необходимо распределить философские

системы в восходящий, гегелевский ряд. Но тогда это будет феномен

цивилизации, или, точнее, цивилизационный "срез" культуры Нового времени.

Именно и только в одновременности и бесконечной диалогической

"дополнительности" каждого из философов на "Пиру" Платоновой и вообще

философской мысли философия входит в единую полифонию культуры.

В сфере нравственности XX век обнаруживает тот же феномен "трагической

пьесы" ("те же и Софья..."), или "годовых колец в стволе дерева".

Современная нравственность есть сопряжение, нравственная историческая

памятливость (и диалог, беседа) различных нравственных перипетий,

сосредоточенных в разных образах культуры, - Героя античности, -

Страстотерпца и Мастера средних веков, - Автора своей биографии в романной

остраненности Нового времени. Здесь перипетийна исходная нравственность. Рок

и характер (античность); исповедальная грань земной жизни у потусторонней

вечности (средние века); открытость моей смертной жизни - в бесконечность

временных причинных сцепок и, с другой стороны, полная ответственность и за

начало моей жизни - "Быть, или не быть..." Гамлета, - и за ее завершение, за

ее замкнутость "на себя" (Новое время). Но не менее перипетийно - в точке

взаимопорождения, начала - и само общение, взаимопредполагание этих

перипетий в душе современного человека. И это не "релятивизм" и даже не

"вариативность" морали, но - полный объем моей личностной ответственности за

судьбы и смыслы жизни людей иных культур, иных смысловых спектров. Это уже

не мораль "терпимости" (пусть живут, как могут...), но нравственность

включения в мою со-весть предельных вопросов бытия других людей, их ответной

вести в моей собственной судьбе111.

Но продолжим наше сопоставление. Сознание, пробужденное XX веком,

замечает, что в том же едином ключе - и скажу определеннее - в ключе

культуры - необходимо сейчас понимать и развитие самой науки, еще недавно

породившей схему "восходящего развития", уплотнения знаний и т.д. "Принцип

соответствия", идея "предельного" перехода, соотношение дополнительностей,

парадоксы теории множеств в математике, вообще - парадоксы обоснования начал

математики - все это заставляет утверждать: наука также может и должна быть

понята и развиваема как феномен культуры, то есть (теперь отважимся сказать

- то есть...) как взаимопереход, одновременность, разноосмысленность

различных научных парадигм, как форма общения античных - средневековых -

нововременных форм ответа на вопрос: что есть "элементарность", "число",

"множество" и т.д.? Снова тот же культурологический парадокс:

Не обобщение, но общение различных форм понимания - вот формула движения

к всеобщности в современных позитивных науках.

Но тот же схематизм общения (не обобщения) различных всеобщих и

уникальных форм бытия действует в конце XX века и в определении

"производительных сил" (ориентация на свободное время, на время

"самоизменения" не только в духовном, но и в так называемом материальном"

производстве, в индивидуально-всеобщем труде)112. В общении различных

"формаций" (ср. конвергенция). В элементарных ячейках современной

социальности (особая роль малых, динамичных групп и полисов). В странном

взаимовлиянии различных форм современного - стремящегося к всеобщности -

гуманитарного мышления. В этой всеобщности и атом, и электрон, и космос

понимаются так, как если бы это были произведения, смысл которых

актуализируется в челноке различных форм разумения.

Однако общение и бытие в культуре (по схематизму: "Явление четвертое. Те

же и Софья...") совершаются не линейно, не в профессиональном отщеплении -

философ с философом, поэт с поэтом... но в контексте целостных исторических

"пьес" - античной, средневековой, нововременной, западной, восточной...

Культура - трагедия трагедий, когда одна - в другую (как в китайской

костяной головоломке) вточены многообразные шаровые поверхности

драматического действа и катарсиса; когда реальное общение и взаиморазвитие

отдельных персонажей осуществляется как общение и диалог различных трагедий.

Обращу внимание на два таких сопряжения.

Так, все названные феномены культуры - искусство, философия,

нравственность... - имеют действительно культурный смысл не перечислительно,

но - конструктивно, в Органоне данной культуры. Внутри каждой культуры

искусство, философия, нравственность, теория также приобретают свою особую

"персонажность", персонализируются в общении друг с другом, на грани этих

различных форм бытия в культуре. Здесь действующие лица: Поэт, Философ,

Герой, Теоретик, постоянно погружающие в себя свой внешний диалог. Между

этими действующими лицами складывается своя трагедия, со своим единством

места, времени, действия. Платон современен Канту и может быть его

Собеседником (в культуре) лишь тогда, когда Платон понят в своем внутреннем

общении с Софоклом и Евклидом; Кант - в общении с Галилеем и - Достоевским.

Но если так, то угадывается еще один, возможно - конечный, или

изначальный, - трагедийный строй.

Эта культура способна жить и развиваться (как культура) только на грани

культур113, в одновременности, в диалоге с другими целостными, замкнутыми

"на себя" - на выход за свои пределы - культурами. В таком конечном (или

изначальном) счете действующими лицами оказываются отдельные культуры,

актуализированные в ответ на вопрос другой культуры, живущие только в

вопрошаниях этой иной культуры. Только там, где есть эта изначальная

трагедия трагедий, там есть культура, там оживают все, вточенные, встроенные

друг в друга, трагедийные перипетии. Но совершается это общение (и

взаимопорождение) культур только в контексте настоящего, то есть для нас - в

культуре конца XX века.

Причем вся данная культура (скажем, античности) должна быть понята как

единое произведение, созданное и пересоздаваемое одним (воображаемым)

автором, адресованное насущному и возможному "читателю" - в канун века XXI.

Итак, мы снова зафиксируем слово "произведение" и пойдем дальше.

2. Первый феноменологический образ (не хочется говорить - признак")

культуры неявно перерастает в новый целостный образ, в новый круг

представлений.

Культура есть моя жизнь, мой духовный мир, отделенный от меня,

транслированный в произведение (!) и могущий существовать (больше того,

ориентированный на то, чтобы существовать) после моей физической смерти

(соответственно после "физической смерти" данной цивилизации, формации) в

ином мире, в живой жизни людей последующих эпох и иных устремлений. Отвечая

на вопрос: "Что есть культура?" - мы всегда - до конца сознавая это или нет

- отвечаем на другой вопрос: "В какой форме можем существовать - и развивать

себя - мой дух, и моя плоть, и мое общение, и насущная - в моей жизни -

жизнь близких людей после моей (моей цивилизации) гибели, "ухода в нети"?..

Ответ - в форме культуры. Великий русский мыслитель М.М.Бахтин всегда

настаивал, что смысл любому нашему высказыванию всегда придает ясное

понимание того, на какой вопрос (обращенный ко мне - явный или тайный)

отвечает это высказывание, это утверждение. Так вот, культура не только

понимается, но и возникает (как культура) в попытках ответить (и самому

себе, своими деяниями и творениями) на вопрос о рукотворных формах

"потустороннего бытия". Бытия в других мирах, в иных, отстраненных,

остраненных, заранее воображенных культурах. И здесь не существенно, что я -

в своем непосредственном бытии в культуре - могу обращаться к моим

непосредственным Собеседникам и Современникам. Существенно то, что и в этих,

наиболее, кстати, напряженных, ситуациях я обращаюсь к своему Собеседнику

так, чтобы он смог воспринять меня - в моем произведении - и тогда, когда я

исчезну из его сиюминутного кругозора (выйду из комнаты, уеду в другой

"полис", уйду из жизни). Чтобы он воспринял меня как бы ("как если бы"...)

из другого, бесконечно отдаленного мира. Но сие означает также и особую

обращенность культуры во-вне, ее сквозную адресованность в иное (и - вполне

земное) бытие. -

Это означает острую необходимость быть - навеки - вне собственного бытия,

быть в ином мире. В этом смысле культура - всегда некий корабль Одиссея,

совершающий авантюру плавания в иной культуре, оснащенный так, чтобы

существовать вне своей территории (Ср.: Бахтин М.М. Культура собственной

территории не имеет).

Но если уж вспомнились античные образы, скажу еще так: каждая культура

есть некий "двуликий Янус". Ее лицо столь же напряженно обращено к иной

культуре, к своему бытию в иных мирах, сколь и внутрь, в глубь себя, в

стремлении изменить и дополнить свое бытие (в этом смысл той

"амбивалентности", что присуща - по Бахтину - каждой целостной культуре).

Проецирование насущного Собеседника в ином мире (каждая культура - это

возглас SOS, обращенный к другой культуре) предполагает, что этот мой

Собеседник насущен мне больше, чем собственная жизнь. Вот та основа, на

которой вырастают две дополнительные интуиции "бытия в культуре".

Во-первых. В культуре возникает решающее, заторможенное и замкнутое в

плоти произведений - несовпадение автора (индивида) с самим собой. Все мое

сознание преображается этой обращенностью "извне" - "в-меня" - моего

"другого Я", моего насущного читателя, отдаленного (во всяком случае, по

замыслу) в вечность. Ясно, что для читателя (зрителя, слушателя...) таким

насущным, "другим Я" ("Ты"...) оказывается автор произведения культуры...

Это несовпадение, эта возможность видеть "со стороны" мое собственное бытие,

как бы уже завершенное и отдаленное от меня в произведении, - это и есть

изначальное основание идеи личности. Личность - та ипостась индивида, в

горизонте которой он способен перерешить свою - уже предопределенную

привычками, характером, психологией, средой - судьбу. Итак, индивид в

горизонте культуры - это индивид в горизонте личности.

Во-вторых. В общении "через" плоть произведения каждая личность - автор и

читатель - формируется, назревает "на горизонте" как - потенциально-особая и

неповторимая культура. Как особый бесконечный мир возможных перевоплощений

этого - свободно предполагаемого произведением - общения. Общение в

культуре, то есть бытие в культуре, - это всегда - в потенции, в замысле -

общение между различными культурами. Даже если мы оба (автор и читатель)

живем в одной и той же культуре.

3. Понятие культуры. Культура как общение культур. Мир впервые

Предположу теперь, что феноменологический образ (еще не понятие) культуры

возник в сознании читателя. Точнее, сосредоточился из тех внутренних

интуиций, что, как я предполагаю, всегда присущи всем современникам конца XX

века.

Тогда - если это произошло - попытаюсь кратко очертить смысл понятия, или

- лучше - идеи культуры.

Переход от образа культуры к понятию (и - далее - идее) культуры имеет -

в логике культуры - следующий смысл.

Это - смысл трех, переходящих друг в друга и обосновывающих друг друга

всеобщих определений того, что есть культура (пока еще это не ответ на

вопрос, как возможна культура). Каждое из, таких определений, доведенное до

предела, трансформируется в иное, столь же всеобщее определение, образуя в

цельности некий континуум идеи начала культуры.

Вот эти три определения, дающие, как я полагаю, в совокупности единое

понятие культуры:

Первое определение культуры (почти тавтологическое, фокусирующее тот

образ культуры, что был намечен выше).

Культура есть форма одновременного бытия и общения людей различных -

прошлых, настоящих и будущих - культур, форма диалога и взаимопорождения

этих культур (каждая из которых есть... См. начало определения).

И - несколько дополнений: время такого общения - настоящее; конкретная

форма такого общения, такого со-бытия (и взаимопорождения) прошлых,

настоящих и будущих культур - это форма (событие) произведения; произведение

- форма общения индивидов в горизонте общения личностей; форма общения

личностей как (потенциально) раз-личных культур.

В этом определении смысл культуры в жизни человека осмыслен, во-первых,

на грани различных культур, в момент (в точке) их взаимоперехода, и - уже в

этом плане - изначален, раскрывает момент, в котором культура определяет

самое себя. Этот момент крайне важен для реального понятийного определения

культуры. Во-вторых, это определение дает тот "логический круг", что не

только не отрицает, но составляет суть новых логических определений,

свойственных логике культуры, ее пониманию понятия. В-третьих, это

определение дает единство предметного смысла логики культуры (идея

произведения) и ее основных идеализаций, возможность развертывания различных

культур в процессе общения автора и "читателя" произведений культуры.

В-четвертых, это определение дает исток основных идей новой логики, как

логики общения (а не обобщения) всеобщих понятийных систем. И наконец, самое

основное - только понимание культуры как формы общения культур есть

основание перехода ко второму, столь же всеобщему определению, ответу на

вопрос, что есть культура?

Второе определение культуры.

Культура - это форма самодетерминации индивида в горизонте личности,

форма самодетерминации нашей жизни, сознания, мышления; то есть культура -

это форма свободного решения и перерешения своей судьбы в сознании ее

исторической и всеобщей ответственности.

Об этом смысле культуры в жизни человека дальше я скажу специально,

поскольку этот смысл особенно напряжен и естествен в конце XX века. Именно

этому смыслу - и прежде всего его понятийной логике - посвящена вторая часть

моей работы.

И наконец, третье определение культуры.

Культура - это из-обретение "мира впервые"114.

Культура - в своих произведениях - позволяет нам - автору и читателю -

как бы заново порождать мир, бытие предметов, людей, свое собственное бытие

- из плоскости полотна, хаоса красок, ритмов стиха, философских начал,

мгновений нравственного катарсиса. Вместе с тем в произведениях культуры

этот, впервые творимый, мир с особой несомненностью воспринимается в его

извечной, независимой от меня абсолютной самобытийности, только

улавливаемой, трудно угадываемой, останавливаемой на моем полотне, в краске,

в ритме, в мысли.

В культуре человек всегда подобен Богу в афоризме Поля Валери: "Бог

сотворил мир из ничего, но материал все время чувствуется". Вне этой

трагедии и иронии культура невозможна; всякий разговор о культуре становится

пустышкой и риторикой.

Причем именно понимание культуры в определений "мир впервые" является -

логически - исходным основанием и первого определения (общения на грани

культур), и второго определения (возможность самодетерминации) культуры.

Именно в этом определении становится особенно явным, что предметным

основанием всех "срезов" и "проекций" идеи культуры выступает сфера

произведений как неделимых единиц ("атомов", "монад") бесконечного

культурного бытия.

Произведение - вот ответ на вопрос: "Что значит быть в культуре, -

общаться в культуре, - самодетерминировать свою судьбу в напряжениях

культуры, - порождать в культуре - мир впервые..." Вот почему я так упорно,

начиная с первой страницы, тормозил внимание читателя на этом понятии. Но