Geum.ru

Два философских введения в двадцать первый век

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   ...   50

И все же рост свободного времени - с нарастающей атомизацией

человеческого общения - становится все более серьезным социальным феноменом.

Решающее - в тенденции - влияние свободного времени на все сферы социального

и производственного развития означает коренной и неотвратимый сдвиг в бытии

и сознании людей. Вместе с тем это общение в "режиме" свободного времени -

реальное или предвкушаемое, - общение через лакуны, через стены домов, через

границы и континенты и главное - через исторические эпохи, - общение людей с

наиболее близкими или наиболее остро противостоящими друг другу творческими

замыслами и идеями, - это общение сейчас, в XX веке, входит в безвыходный и

остро ощущаемый конфликт с жесткой кооперацией и жестким разделением

частичных исполнительских (дающих полуфабрикаты) функций "под одной крышей",

как бы протяженна эта "одна крыша" ни была.

Еще раз поверну и немного заострю мою мысль.

В XX веке возрастает социальное значение и катализирующая роль (в

целостном производственном процессе) таких извечных, но ранее маргинальных

форм деятельности, в которых основным производителем (?) общения является не

"совокупный работник" - цех, завод, предприятие или, наконец, - "все

общество", как единое целое, с едиными всеобъемлющими целями, но - просто

индивид (центр везде, окружность нигде...), свободно сосредоточивающий в

своем разуме (хорошо, если так...) всеобщие (это - существенно!) знания,

умения, стремления человечества, - творчески преобразующий эти знания и

стремления в своих произведениях, - собеседник, излучающий новые и

актуализирующий старые - вечные - формы личностного общения. Общения, к

примеру, Эйнштейна и Галилея, Гейзенберга и Платона или Пикассо и Овидия.

Это, конечно, предельные, идеализованные, случаи. В миллионах судеб наших

современников есть "вершки" (отъединенность индивидов, их ориентация на

свободное время) без "корешков" (творческое - через века - общение). Но

существенно, что в напряжениях научно-технической революции такое предельное

общение (Эйнштейн - Бор) оказывается моделью для общения основной массы

работников вне (рядом с... в целях изменения...) автоматизированных

производственных структур. И все же, несмотря на всю свою насущность, такая

деятельность и такое общение есть - пока что - процесс атомарный,

разорванный, - да другим он и не может быть, - и этот процесс постоянно

подавляется все еще всемогущими и все еще раздувающими свое могущество

силами Ordnung'а, мегаколлективами труда "совместного"...

Но сказка про белого бычка начинается вновь...

Слабое взаимодействие в социуме свободного времени снова берет свое. Оно

все более проникает в самые поры всемогущего Ordnung'а, обесценивает его

сцепления, превращает почти ничтожные, свободно возникающие, исчезающие,

переливающиеся "малые группы" в средоточие современного бытия...

Однако проблема не только во внешнем противоборстве двух социумов

(совместного и всеобщего труда). Может быть, еще более острая проблема -

внутренняя неоднородность и антиномичность мучительно назревающего нового

"социума".

Два "магдебургских полушария" этого нового социума, нового типа общения

далеко раздвинуты, и встреча их страшно затруднена. Я имею в виду, прежде

всего, следующее:

Одно "полушарие" - это выброшенные из социальных матриц одиночки, изгои,

- осколки мировых войн, концлагерей, беженцы, бездомные, безработные,

потерянные, современные люмпены. Это - жертвы свободного времени, и несть им

числа... Это - свободное, слабое, одинокое общение ("малые группы"),

объединяющее и разъединяющее вырванных из почвы аутсайдеров.

"Второе полушарие" - это формирующийся в самом эпицентре современного

производства (автоматизация, компьютерная революция) социум

индивидуально-всеобщих работников, в одиночку сосредоточивающих в своей

деятельности свободное общение между странами и веками и - всеобщую

информацию. Здесь опять-таки складываются "малые группы" "слабого

взаимодействия" - взаимодействия индивидов, работающих в контексте культуры.

"Взбудораженное", отчаянное общение в "первом полушарии" и "охлажденное",

чисто (даже - очищенно...) творческое общение во "втором полушарии"

притягиваются и отталкиваются друг от друга и никак не могут соединиться в

новый тип социальной "формации": в новый всеобщий "социум" (сообщество)109

культуры. Это слияние особенно трудно, поскольку "вышибание из социальных

матриц" - это в основном плод первой половины века, а формирование

социальности "всеобщего труда" - итог второй его половины. Впрочем, к концу

века - в атмосфере нависающей вселенской военной катастрофы и экологического

кризиса - эти два полушария стягиваются все ближе и не могут не свестись

воедино. Но асе же это только благое пожелание!

Ведь остается фактом, что слияние двух "магдебургских полушарий", двух

форм нового общения - творческой и личной; культуроформирующей и бытовой,

вседневной, - происходит в нашей современной жизни очень заторможенно и

вопрошающе. Весь наш духовный строй, вся эмоциональная жизнь, только

отчаянно сопротивляясь, сосредоточивается в очагах разума (разума - не

рассудка...). Предрассудки эмоций стремятся поспешно заполнить, засыпать

странные лакуны; разбить отделяющие (и - соединяющие) людей кристаллы

произведений. Снова начинается все то же бегство в соблазны всепоглощающего

эгоцентризма или (и) спасительного мистицизма.

Катарсис здесь возможен лишь в сопряжении (?) тех феноменов, что были

очерчены в предыдущих фрагментах (1 - 4), и - тех всеобщих стремлений, что

сопровождают современную производственную революцию.

В заключение этого ("научно-технического") фрагмента - три заметки впрок.

Во-первых, в русле научно-технической революции те элитарные процессы,

которые происходили в науке и искусстве начала века, оборачиваются

вездесущими "спорами" (ботан. - зачатками), проникающими в микроструктуру

повседневной жизни большей части человечества. Во-вторых, здесь речь уже

идет не о "великих потрясениях", не о судорогах и вышибленности из колеи, но

о новом, пусть только еще назревающем, образе жизни, формах общения, образе

мышления, в их глубинных, спокойных основаниях. В-третьих, хотя сегодня все

определения НТР - в том предельном смысле, что был только что очерчен, -

есть лишь слабые потенции ("улита едет...") и реально они, казалось бы,

значимы лишь для сравнительно отдаленного будущего (если таковое будет...),

я все же предполагаю, что именно в качестве и в форме таких потенций, слабых

стремлений, изначально едва заметного поворота основных установок

индивидуального поведения, - все эти силы уже сегодня изменяют сознание

людей, даже самых далеких - территориально и по характеру своих

непосредственных действий - от европейского эпицентра современной

производственной революции. Новые потенции (хотя бы в форме желаемого

"образа жизни" - жизни и социуме свободного времени)110 оказываются

важнейшей определяющей нашего сознания - из бытия; определяющей нашего бытия

- из сознания. Кстати, думаю, что вообще именно такая форма "слабого

взаимодействия" наиболее существенна в реальной истории. Но это уже иная

проблема.

...Можно назвать и многие другие процессы в жизни людей XX века, бьющие в

ту же точку, но и сказанного достаточно. Не буду сейчас детально говорить о

причинах и генезисе очерченной ситуации.

Напомню только, что "четыре пятых" из этих составляющих были особенно

насущны в первой половине XX века; затем эти линии расплылись, неразличимо

наложились друг на друга, упростились и, главное, оказались настолько

невыносимыми для классического разума, что уже к началу 50-х годов

ностальгия по прошлым векам и "вечным ценностям" напрочь заслонила

неповторимые импульсы века XX. Заслонила? Напрочь? Очень возможно. Но все же

очерченный в этих фрагментах сдвиг человеческого бытия и сознания - сдвиг,

трудноинтегрируемый - к концу века - в тихих, глубоких очагах

научно-технической революции - революции "свободного времени", - определяет

неповторимое лицо (в той мере, в какой оно неповторимо...) XX столетия нашей

эры. И это так, вне зависимости от того, будет ли у этого века

продолжение... Я сейчас мыслю не в Futurum'е, но в Presens'е,

Все те феномены, что я вкратце очертил выше, и означают, на мой взгляд,

сдвиг нашего бытия к полюсу культуры, или - сдвиг культуры в эпицентр

человеческого бытия, сдвиг, характерный для XX века - в его неповторимости,

в его непохожести на прошлые века.

Чтобы острее осмыслить этот странный тезис, сгущу намеченные пять

фрагментов в чересполосицу и скороговорку самых различных вызовов,

тревожащих наше повседневное, телесное, - душевное, - духовное бытие:

...Жизнь в промежутке и одновременности различных - и - каждый! -

претендующий на всеобщность и единственность, - смысловых спектров, зачастую

бытующих в нашем сознании в неузнаваемом, расхожем виде (в пределе, это -

античный Эстезис и средневековый Текст; нововременное - "Знание - сила!" и

современное - "Сознание есть там, где есть два сознания, дух есть там, где

есть два духа"; западное - cogito ergo sum..." и восточное - "Существую

действительно, когда не "Я"...").

...Поступок - как риск перерешения заново исторических судеб...

...Предельный смысл моего бытия, осознанный как ответ на столь же

всеобщий и столь вопрошающий смысл, - вопрос и возглас "SOS", собеседником

обращенный в моем собственном сознании - к моему бытию.

...Разум, находящий истину (в физике, математике, в гуманитарном

мышлении) только во взаимообосновании и взаимоотрицании противоположных форм

разумения - в общении исторически последовательных, но логически сопряженных

философских миров, эстетических замкнутых художественных поэтик.

...Элементарность самодействия вместо нововременной неделимости "действия

на...".

...Восприятие эстетического схематизма прогресса - "действие третье, те

же, и..." - как всеобщей формы соотнесения исторических эпох, знаний,

умений.

...Общение не через анонимный "продукт", но через "произведение"

становится не обочиной, но - сквозь магический кристалл - средоточием

какой-то единой и всепроникающей социальности.

...Сближение бытовых и бытийных болевых точек нашей жизни. Вышибленность

из привычных луз застывшего и неуклонно развивающегося социального бытия -

войны, революции, окопы. Выбор своей собственной "малой группы" - как

свободное решение очень одиноких людей.

...Разрыв, рассечение ранее плотно сросшихся и слежавшихся регуляторов

человеческого поведения: разума и воли, нравственности и поэтики, души и -

духа. Необходимость для каждого индивида самому находить живую воду,

соединяющую и сращивающую разломы времени. Или - сознательный отказ от

поисков живой воды. Мучительный риск - каждый раз заново, чуть ли не каждый

день, в трудном решении изобретать "что, как и для чего делать", "почему,

зачем и как жить"...

...Научно-техническая революция конца века и неумолимое нарастание нового

"социума всеобщего труда", социума "свободного времени", что так насущен

теперь во всех сферах деятельности, в общении - сквозь века - одиноких,

оторванных от почвы, отъединенных, растущих "корнями вверх" индивидов нашего

времени.

Пока - достаточно. Выскажу только сильное предположение: все эти

современные стремления и болевые точки сознания и есть исходные, глубинные

(еще разорванные и неопределенные) импульсы всеобщего сознания культуры.

Существенно также, что сознание всех этих чудовищных сдвигов носит очень

странный, и двойственный, и мучительный характер. Наш душевный и духовный

мир - в той же мере и с той же силой - тянется к этим феноменам, стремится к

ним и тяготится ими, ужасается; начинается отчаянное "бегство от чуда" (еще

раз вспомним афоризм Эйнштейна) "самосвободного" бытия (неологизм

Хлебникова). Это - бегство от напряженностей и ответственностей свободного

времени, свободного решения, одинокого бытия "корнями вверх", общения через

пустоты веков и поверх удобств бытового "лада"; бегство от жизни "в

промежутке" различных смысловых вселенных. Причем если в начале века и

преобладало притяжение к полюсу "артистизма" (в понимании Блока), то в конце

века господствует бешеный рефлекс бегства от всех этих невыносимых свобод...

...Но вне всех этих невыносимостей остается лишь всунуть душу и тело в

прокрустово ложе тоталитаризма... А скрыться куда-то в кержацкую деревню

XVII века, или в монашеский скит века XI, или - в извечную индийскую нирвану

(да еще - надуманные усталым рассудком европейца XX века) - все это просто

невозможно; к счастью или к несчастью - это уже другой вопрос.

Но вернусь в спокойную и все же - насущную сферу теории, или, точнее,

философии.

Мне кажется, что уже свободное напоминание осмысленных только что

фрагментов жизни людей в XX веке - нашей с вами трудной жизни - должно

сблизиться в сознании читателя с затаенной интуицией культуры.

Не столь существенно, читали ли мы Шпенглера или Тойнби, понимаем ли мы

различие культуры и цивилизации, знаем ли мы культурологические штудии

Бахтина или Леви-Стросса. Существенно другое.

Есть особый круг явлений - философствование, искусство, теория,

нравственность... (а также тексты и произведения, воплощающие и обратно

обрушивающие на наши головы - эти формы освоения мира); такой круг явлений

всегда - по меньшей мере, с эпохи античности - существует в нашем бытии и

сознании как нечто цельное, связанное, единое; этот феномен (точнее, его

внешний контур) и вмещается обычно в нашу интуицию культуры; мы осознаем,

далее, что феномен культуры находится в каких-то странных отношениях

притяжения и отталкивания, взаимоопределения с иным целостным миром -

техники, политики, экономики и т.д. Так вот, во вседневной жизни людей XX

века этот особый круг (культура) вышел из берегов, упорно лезет в самое

средоточие всех наших забот и тревог, а многие его, казалось бы, обочинные и

излишние - в обыденной жизни - признаки, отделяясь от своих извечных форм

проявления (художественных поисков, к примеру), претендуют на всеобщность,

оказываются определяющими "спорами" (зародышами) нашего сознания, выбора,

поступка.

Здесь впервые в истории человечества (нечто похожее, но не в такой

предельной форме и только для узкого круга участников платоновского "Пира"

было в античности) этот особый круг явлений - культура - может быть

определен во всеобщей форме, не в качестве одного из "ответвлений" нашего

бытия (надстройки), но - как его (бытия) единственный смысл и замысел.

Если теперь - рефлектирующе и осознанно - сблизить давно известные нам

(вне ученых дефиниций) явления культуры и те феномены, что трагически

тревожат наше сознание и жизнь в XX веке, то будет возможно очертить

исходный феноменологический образ (пока еще не понятие) культуры, всеобщий

для всех ее исторических форм, но бытийно сдвинутый в эпицентр нашей жизни,

сознания, социальности в XX веке и с особой силой - в канун века XXI.

В XX веке на основе тех трансформаций в бытии и в мышлении, о которых я

только что говорил, всеобщее определение культуры возникает на грани

изначальных вопросов бытия, на самой грани бытия и небытия культуры, - бытия

и небытия человека.

Взгляд, обращенный на "обычный" круг явлений культуры, обнаруживает в нем

совсем новые смещения, сдвиги, смыслы.

"Назовем мы кошку - кошкой", назовем те феномены, что заметили в бытии

людей XX века, изначальными феноменами культуры.

2. XX век и феномен культуры

Итак, феномен, - пока еще не понятие - культуры, как он осознается (не

осознается, мучит наше сознание...) в магматических сдвигах XX века:

1. В XX веке стало необходимым - для Шпенглера и Тойнби, для Леви-Стросса

и Бахтина, для подспудного сознания каждого мыслящего человека - осознать и

осмыслить какое-то странное и резкое отщепление идеи "культуры" от идей

"образования", "цивилизации", "формации"...

Думаю, что именно в соотношении с идеей "образования" (этой исходной

отправной точкой логики Гегеля) всеобщий смысл культуры может быть очерчен

наиболее сжато и - для начала - образно.

В истории человеческого духа и вообще в истории человеческих свершений

существуют два типа, две формы "исторической наследственности". Одна форма

укладывается в схематизм восхождения по лестнице "прогресса", или - пусть

даже мягче - развития. Так, в образовании, в движении по схематизму науки

(но науки, понятой не как один из феноменов целостной культуры, а как

единственно всеобщее, всеохватывающее определение деятельности нашего Ума)

каждая следующая ступень выше предыдущей, вбирает ее в себя, развивает все

положительное, что было достигнуто на той ступеньке, которую уже прошел наш

ум (все глубже проникая в единственную истину), наши ноги и руки (создавая

все более совершенные орудия труда), наше социальное общение (восходя к все

более и более "настоящей" "формации", оставляя внизу до- и пред-историческое

бытие человека). В этом восхождении все предшествующее: знание, старые

орудия труда, пережившие себя "формации"... - конечно, не исчезает "в

никуда", оно "уплотняется", "снимается", перестраивается, теряет свое

собственное бытие - в знании и умении высшем, более истинном, более

систематизированном и т.д. Образованный человек - это тот, кто сумел

"перемотать" в свой ум и в свое умение все то, что достигнуто на "пройденных

ступенях", причем "перемотал" в единственно возможном (иначе всего не

освоить!) виде: в той самой уплотненности, снятости, упрощенности, что лучше

всего реализуется в "последнем слове" Учебника. В самом деле, какой чудак

будет изучать механику по трудам Галилея или Ньютона; математику - по

"началам" Евклида, даже квантовую механику - по работам Бора или Гейзенберга

(а не по современным толковым учебникам или - сделаем уступку - по самым

последним научным трудам).

Это - об "образовании".

Культура строится и "развивается" совсем по-другому, по противоположному

схематизму. Здесь возможно оттолкнуться от одного особенного феномена.

Существует одна сфера человеческих свершений, что никак не укладывается в

схематизм восхождения (Ньютоново: "Я карлик, стоящий на плечах гиганта" -

предшествующих поколений...). Эта сфера - искусство. Здесь - даже "на

глазок" - все иначе. Во-первых, здесь нельзя сказать, что, допустим, Софокл

"снят" Шекспиром, что подлинник Пикассо сделал ненужным впервые открывать

подлинник (обязательно - подлинник) Рембрандта.

Даже резче: здесь не только Шекспир невозможен (ну конечно же) без

Софокла или Брехт - без Шекспира, без внутренней переклички, отталкивания,

переосмысления, но и - обязательно - обратно: Софокл невозможен без

Шекспира; Софокл иначе - но и более уникально - понимается и иначе

формируется в сопряжении с Шекспиром. В искусстве "раньше" и "позже"

соотносительны, одновременны, предшествуют друг другу, наконец, это есть

корни друг друга. Не только в нашем понимании, но именно во все большей

уникальности, "уплотненности", всеобщности собственного, особенного,

неповторимого бытия.

В искусстве явно действует не схематизм "восходящей лестницы, с

преодоленными ступенями", но схематизм драматического произведения.

"Явление четвертое. Те же и... Софья..." С появлением нового персонажа

(нового произведения искусства, нового автора, новой художественной эпохи)

старые "персонажи" - Эсхил, Софокл, Шекспир, Фидий, Рембрандт, Ван-Гог,

Пикассо... не уходят со сцены, не "снимаются" и не исчезают в новом

персонаже, в новом действующем лице. Каждый новый персонаж выявляет,

актуализирует, - даже - впервые формирует новые свойства и устремления в