Geum.ru

Два философских введения в двадцать первый век

Вид материалаДокументы
Внимание переключается
Подобный материал:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   ...   50

обосновать бытие (вне мысли), ассимилировать в теоретизировании нечто

внетеоретическое, в логике - "нелогическое".

Естественнонаучное теоретическое понятие (в математике, физике) переходит

в философское понятие (простите, я снова сказал "понятие", но в довольно

безобидном контексте). И здесь уже нас мучает не вопрос о том, в чем суть

дела, но вопрос о том, как возможно бытие, в чем его смысл. Это и есть

философия.

Философствовать означает осуществлять "теоретическую" деятельность,

направленную на логическое обоснование исходных, принципиально недоказуемых

(не могущих быть обоснованными в данной теоретической и - шире - логической

системе) начал теоретизирования. Так, Декарт стремится обосновать тождество

строгой дедукции и интуитивного геометрического синтеза путем переосмысления

самих понятий "быть протяженным" и "быть мыслимым" как двух воплощений

понятия "быть". Так, Гегель стремится логически обосновать движение

теоретической конкретизации, переосмысливая само понятие "понятие" -

вскрывая его внутреннюю противоречивость, его способность быть потенциально

конкретным (обладать - в себе - основанием бытия).

Или обобщеннее: все коренные повороты в истории философии означают

превращение в проблему, в трудность какой-то исторически сложившейся формы

тождества бытия и мышления (мифологического тождества, христианского

тождества, механистического тождества). Философия начинается там, где

кончается тавтологичность этого тождества, где обнаруживается, что формы

мышления не совпадают (и не могут совпадать) с формами бытия, что "логика

вещей" требует коренного изменения "логики идей", то есть логики моего

собственного мышления. Но ведь это - парадокс, поскольку логика вещей

осознается (актуализируется) как логика и может чего-то "требовать" только

через логику идей, только в форме логики идей.

В философии как раз в той мере, в какой философ осуществляет диалог поэта

и теоретика и в нем (диалоге) развивает свою мысль, происходит еще один

диалог: логики и нелогики, мышления и бытия. И эстетическое начало здесь

входит в мышление как необходимость логически обосновать несводимость к

мышлению (к логике) субъекта мышления, субъекта, полагающего логику. Это -

эстетический парадокс мышления.

Теоретическое начало входит в мышление как необходимость логически

представить несводимость к понятию (к логике) предмета понимания, который

всегда должен быть понят как нечто "большее", чем понятие, пусть самое

конкретное и развитое. Это - теоретический парадокс мышления100.

Но вот мы и дождались, дорогие мои оппоненты. Все, о чем я сейчас говорю,

может осуществляться только в понятии. Теперь без "понятия о понятии" уже

никак нельзя обойтись.

Сначала просто вприглядку... Каждый феномен мышления выступает как момент

понятии в той мере, в какой этот феномен воплощает - в тождестве - те два

парадокса мышления (эстетический и теоретический), о которых я только что

говорил. В той мере, в какой мышление относится к предмету понимании (решает

проблему воспроизведения в логическом движении внелогического бытия вещей),

и в той мере, в какой мышление относится к субъекту понимания (решает

проблему воспроизведения в логическом движении внелогического субъекта

логики), мышление реализуется в понятийной форме. Вот и все. Я сказал "вот и

все" в таком тонком месте изложения моей позиции не случайно. Выражено это

достаточно сложно, - хотелось охватить одной формулой очень многозначные

отношения. Но интуитивно именно такое понимание понятия (мысль в отношении к

предмету мысли и в отношении к субъекту мысли) всегда лежало в основе всех

теорий понятия, всех известных в истории форм учения о понятии (от

Аристотеля до Гегеля), всех тех случаев, когда без понятия "понятие" не

обойтись. Мысль есть понятие, поскольку я, во-первых, нечто, не

тождественное мне, понимаю и, - во-вторых, осознаю себя как производящего

эту мысль, понимающего это "нечто"...

Но пока что я дал лишь феноменологическое описание понятия, скорее даже -

понятийного статуса мысли. Понятие в более строгом смысле - элементарный

момент, "клеточка" понятийного мышления. Правда, "клеточка" совсем в особом

роде.

Дело в том, что эстетический и теоретический парадоксы мышления могут

осуществляться только в "точке", только в клеточке. Раздумье над этими

парадоксами, их выявленность в мышлении означают, что я замыкаю мысль на

самое себя, воспроизвожу в мысли не атрибуты вещей, но саму субъектность

(логическую субъектность) предмета как основания всех своих качеств,

атрибутов, действий, как нечто цельное и единичное, как "точку охвата" (в

терминологии Кузанского), как мир предмета, охваченный в точке предмета.

Помните, какой переполох поднял в средневековом мышлении, как все перевернул

в нем Ум простеца (диалог Кузанского "Об уме"), "свернув" его в неделимую

точку?

В понятии предмет воспроизводится как основание самого себя, как нечто,

относящееся к себе, как одно. Уже то, что я стремлюсь понять предмет как

предмет мысли, заставляет свести все его "свойства" в один узел (все, о чем

я думаю, - это данный, один предмет размышления, взятый в отношении к самому

себе и ко мне, понимающему его "изнутри"). В теории атома я "говорю" о

свойствах атома, его действии, о взаимодействии атомов, их движении и т.д. и

т.п. В понятии "атом" "я говорю" о том, что есть атом как единое, одно,

тождественное во всех своих действиях самому себе, я "говорю" об атоме как

основании его собственного бытия, как основании его коренных превращений.

"Говорить" (излагать) теорию означает нечто совсем иное, чем "говорить"

понятие.

Чтобы воспроизвести предмет мысли в понятии, мне необходимо свернуть все

логические определения, дать разновременные моменты мысли как одновременные,

резко усилить диалогичность мысли, развить в тождестве определение предмета,

логический вывод из этого определения и понимание определения как основания

самого себя.

Пока понятие необходимо для объяснения частных случаев того или иного

процесса, оно не раскрывает до конца все свои особенности и может быть

заменено системой высказываний, суждений, умозаключений, терминов. Но когда

понятие обращено на самое себя, когда оно должно быть формой понимания (и

обоснования) самого себя, то есть предмета как предмета понятия, а не

предмета теории, тогда понятие должно выступить в своей собственной форме,

обнаружить необходимую импредикабельность своего формирования. Отношение

"логический субъект - предикаты" замещается круговым отношением "логический

субъект - логический субъект" ("определяемое" и "определяющее" постоянно

переходят друг в друга), и круг этот разрывается только за счет идеи

"самообоснования". В последнем, замыкаясь на себя, становясь формой

понимания, обоснования своего собственного бытия, понятие коренным образом

трансформируется, преобразуется, изменяет саму логику своего определения.

Такое преобразованное (новое) понятие есть логическое основание исходного,

всеобщего определения данного предмета.

Так, понятие множества, обращенное на само себя, обнаруживает логическую

ограниченность той идеи бесконечного, всеобщего, которая составляет его

(понятия множества) основание. Оказывается, что исходное (уже для науки

второй половины XVII века), казалось бы, интуитивно ясное понимание

всеобщего (то есть логического) само должно быть обосновано, логика объекта

(мира) как множества должна быть понята (обоснована) в свете иной логики,

выходящей за наличные логические пределы, отменяющей всеобщность исходной

логики. Вообще всякое понятие по природе своей (в полной своей логической

раскрутке), взятое не как орудие для понимания чего-то другого, а как

"орудие" (это уже не орудие) для понимания самого себя, импредикабельно. Это

означает, что в каждом понятии в одном определении потенциально заключены

два логических субъекта, два радикально различных понимания того, что такое

быть логическим субъектом, что такое включать в определение предмета

возможность (основание) его бытия. И - в каждом понятии - два субъекта

логики. Доведенное до своих логических оснований, каждое понятие

парадоксально и диалогично содержит в себе (осуществляется как) диалог

минимум двух различных логик, различных определений бытия.

И таким "доведением до Ума", такой предельной раскруткой и выступает

"философизация понятия". Понятие в полной мере понятие, когда оно становится

понятием философским.

Вот я и вернулся к моим исходным утверждениям, вызвавшим такой (во всяком

случае, так я его ощутил) гнев моих оппонентов. Думаю, что теперь хотя бы

ясен смысл моих утверждений, ясна необходимость "понятия о понятии" для

конкретизации философской логики, для конкретизации идеи подлинно

творческого диалога изобретателя теорий со своим внутренним Собеседником.

Сейчас я повторил многое из того, что уже говорил вначале, в

историологическом очерке "Ума Палата". Но теперь, продуманное в контексте

понятия, все сказанное получает другую направленность, другой логический

смысл.

До поры до времени я запрещал себе развернуто говорить о понятии (и о том

внутреннем диалоге, который разворачивает мыслитель в форме понятия, внутри

понятийной клеточки). И дело тут было, конечно, не в нежелании связываться с

сердитыми оппонентами. Просто в том контексте спора, который мы определили в

основных очерках этой книги, - в контексте теории Нового времени - понятия в

собственном смысле действительно не было.

Да и вообще... где оно есть? Вы слышите, мои сердитые оппоненты, Теоретик

и Поэт? Я почти согласен с вами.

Понятия действительно нет (в таком, философском, смысле, как единственной

формы мышления, "точки", замкнутой на себя, "точки", тождественной всему

кругу суждений и умозаключений) ни в теоретическом, ни в художественном

мышлении, хотя и по разным причинам. Понятия нет в мышлении, ориентированном

вовне на данный объект познания, но нет и в мышлении, ориентированном на

осуществление "чуда" эстетического общения. Понятие - это потенция

произведения в искусстве и науке (теории или художественного "полотна"),

взятая как самоцель, замкнутая на себя, так и не ставшая ни полотном, ни

теорией познания, понятая как особый предмет "познания", как самоизменение

самого "способа" мышления. Точнее - самоизменение всеобщего Разума.

Есть такое понятие в эмпирии мышления? Вы правы, его нет. Оно всегда

только может быть. И именно в таком качестве и изучает его философская

логика.

Но зато любое мышление, взятое как предмет философской логики (логики

обоснования логик, их самообоснования), сразу же, под руками, на глазах, в

уме, "сворачивается" в понятие или - какое бы тут слово получше подобрать) -

реализуется как понятие, идеализуется, осуществляется, осмысливается как

понятие, наконец, "возводится", "трансдуцируется" в понятие, если снова

использовать этот варварский неологизм, в параллель к "индукции",

"дедукции", "трансдукции" (и в противовес "редукции").

Но "возведение" в понятие вовсе не выступает только некой технологической

процедурой, эвристической, искусственной операцией. Сразу уточню. Я вовсе не

отрицаю, что такое "возведение" есть необходимая - и предельная -

идеализация. Так ли - в эмпирии - мыслит человек, как я сейчас изобразил?

Конечно нет! Он мыслит подсознательно, интуитивно, в психологическом,

мотивационном обрамлении, в мускульных, кинестезических движениях, в

туманных образах... Только получив результат, оформляет логически

(формально-логически, апостериори), приплетая новые интуитивно, внелогически

полученные) знания к имеющимся, к доказанным. Говоря вежливее - осуществляет

дедукцию. Склеивает новое и старое клеем доказательства, вывода,

формализации.

В нашей схеме мы с умыслом, искусственно доводим, возводим, трансдуцируем

до логики эту интуитивную работу мысли. Опираясь на идею внутренней речи

(прежде всего в понимании Выготского) и соединяя ее с идеей "философского

понятия" (Аристотель, Гегель), мы представляем творческую работу мысли, "как

если бы" она происходила логически, понятийно, содержательно-логически,

диалектически, диалогически...

(Выше мы убедились, что логика Гегеля также попытка "довести" до

логической формы, "до ума" интуитивное, подсознательное движение мысли.

Правда, в логике Гегеля "как если бы" недостаточно заострялось, логическая

ирония почти запрещалась, уходила в нети, творческое мышление напрямик

отождествлялось с феноменом самосознания, когда я, индивид, постепенно

осознаю (это и есть "образование") то, что я как общественный, исторически

памятливый субъект уже знаю. В таком контексте необходимо снимался

радикальный понятийный диалогизм, спор различных логик. Но в этом и состоял

логический всеобщий смысл Познающего разума.)

Так что без предельных идеализаций в мышлении ничего не поймешь. Но

существенно и другое. Все то, что мы делаем "с умыслом", реальная история

мышления осуществляет естественно, необходимо, закономерно. Это идеализация,

осуществляемая самой историей (только историческую идеализацию необходимо

изобрести, чтобы осознать ее, открыть).

Доведение мысли "до понятия" (до диалога и парадокса понятий)

осуществляется как вполне объективный процесс в моменты решающих логических

(осознанных теоретически) революций, в точках исторически необходимого

превращения логик. В таких точках (вспомним Кузанского или Галилея) практика

развернута в определенном направлении (в определенной форме актуализации

бытия) до такой степени, до такой полноты реализации, что каждый акт

"изменения обстоятельств" оборачивается актом "самоизменения", изменения

самой деятельности (Маркс), изменения собственного образа мышления и

воления.

Итак, в философской логике, понятой как логика культуры, все мышление

определенной эпохи замыкается на себя, мыслитель стремится реализовать в

логике ее способность обосновывать собственные начала, но тем самым

осуществляет выход за пределы наличной логики и - в точке понятия - в диалог

(противостояние) различных логик, различных предельных определений того, что

есть логика. В понятие сворачивается гигантский, многовеково, разветвленный

поток мышления, формируется как бы одно мегапонятие. Понятием выступает вся

логика эпохи как единое целое; логика обнаруживает свою "двусубъектность",

"импредикабельность"; логика актуализируется как парадокс превращения логик.

"Я" и "другим Я" творческого интеллекта выступают в таком споре Разум и

Разум, одна культура мышления, скажем логическая культура античности, и

другая культура мышления, скажем логическая культура средневековья или

Нового времени. Как это происходит, как это можно понять и логически

воспроизвести - предмет особого исследования.

До сих пор в этом Введении мы реконструировали внутренний диалог мышления

Нового времени в форме, "обобщенной" Познающим разумом. Я доводил

наукоучение до того предела, на котором оно - возбужденное культурой XX века

- "само" начинает переходить в логику культуры. И - что очень существенно -

само начинает пониматься как один из диалогов современного разума, одно из

перевоплощений целостной логики культуры - логики кануна XXI века. Я

продолжал внутреннее движение нововременной логики (за ее пределы), но не

раскрывал собственные потенции (движение во всеобщности историологических

определений культуры. Соответственно были как бы выпущены две линии

возможного исследования. Во-первых, не был всерьез осмыслен путь понятия, и

прежде всего - логический смысл философского "мегапонятия". Скорее, мысль

все же развивалась в контексте теоретического (а не собственно понятийного)

движения. Диалог логик, могущий радикально осуществляться только в форме

мегапонятия (понятия начала логики), остановился у этого порога, доводя до

этого порога диалогичность теории101. И соответственно, во-вторых,

Собеседниками в таком диалоге Нового времени выступали не Разум и Разум (что

требовала бы развитая идея культуры), но "ипостаси" одного нововременного

разума (как единственно возможного). Это было обнаружением гетерогенности

одной-единственной, нововременной логики. Правда, диалогичность внутри

одного разума в конечном счете "обобщенно" (так требовали законы этой

логики) воспроизводила диалог Разумов, диалог логик внутри одного

изначального понятия. Но "конечный счет" дело очень и очень небезобидное.

"Способности" теоретического интеллекта были "в конечном счете" не только

вырождениями и трансформациями "невидимого" классического Разума Нового

времени (Семь-Я "теоретика-классика"), но и упрощенными проекциями внутрь

классического разума иных логических культур. В таком перерождении (культуры

- в "способность") ни одна из логических культур прошлого не могла

развернуться как нечто целое, разветвленное, как особый, замкнутый "на

себя", логический строй. Сталкивались и взаимообосновывали друг друга не

разветвленные, бесконечно-возможные, осознавшие себя логики (логические

миры, формы Разума), но только их бледные тени; логики сопрягались - так

диктовала логика Познания - только в снятом виде, только в форме

последовательно включенных "узловых точек". Это было лишь "наведение" на

современное мышление.

В свете проблем XX века такое "наведение" может быть воплощено

вопросительно, в форме незавершенной "половины" целостного смысла (смысл:

вопросно-ответное единство).

Диалог Поэта - Теоретика - Философа может быть понят, как...

Внимательное соотнесение "Диалогов" Николая Кузанского и Галилео Галилея,

с одной стороны, и - современных логических проблем - с другой, наталкивает

на мысль...

В своем пределе мышление Познающего разума заставляет предположить,

что...

Все эти возможности прогноза я с трудом - но иначе нельзя - прервал

отточиями.

Ведь это только введение - историко-философское введение - в логику

культуры, в XXI век. Чтобы в логику культуры действительно и свободно можно

было войти, необходимо теперь проложить еще некую вертикаль: прийти к этой

логике от бытия - от бытия человека в культуре - в канун XXI века.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ (введение второе). ХХ ВЕК И БЫТИЕ В КУЛЬТУРЕ

ВНИМАНИЕ ПЕРЕКЛЮЧАЕТСЯ

Чтобы заполнить те отточия, которыми я прервал свое изложение в первой

части (в первом философском введении в XXI век), чтобы вопросы замкнуть на

ответы и сформулировать новые вопросы о смысле философской логики культуры,

начнем сейчас новое, совсем иное движение к этой логике.

Это будет, как я уже сказал, движение по "вертикали". От первоначальных

определений всеобщности проблем культуры в бытии человека XX века (где бы он

ни жил, как бы он ни был далек от непосредственного участия в делах

культуры) - к основным философским определениям новой, только еще

назревающей логики мышления, к новой идее разумения.

Но сразу же необходимо понять, о каком схематизме - "бытие (в культуре) -

мышление (в культуре)" - идет речь. В предисловии я уже говорил об этом,

сейчас надо на этом схематизме сосредоточить внимание читателя.

Схематизм этот, как я предполагаю, "двувекторный". Это вовсе не то бытие,

которое однозначно - снизу - вверх - "определяет сознание"... Здесь два,

одновременных, противоположно направленных движения.

Один вектор. В перипетиях бытия XX века, в онтологизации и все

нарастающей всеобщности смыслов культуры трудно и мучительно назревает

особый тип сознания человека нашего времени. В интенциях и напряжениях этого

нового типа сознания (сознания своего бытия, бытия мира, своего события с

другими людьми и миром) формируется новый тип мышления, новая его