Монархическая власть в консервативных государственно-правовых учениях россии XVIII-XX вв

Вид материала

Автореферат

Содержание Глава четвертая «Постсоветская форма правления России в неомонархических концепциях»

Подобный материал:

• Теория наказания в правовых учениях XVIII-XX, 350.51kb.
• Британский парламентаризм и его влияние на развитие государственно-правовых институтов, 819.66kb.
• А. Б. Каменский Примерная тематика письменных работ по курсу «Опыт модернизации России, 34.62kb.
• А. С. Грибоедова кафедра государственно-правовых дисциплин методические рекомендации, 1275.69kb.
• Задачи конференции: анализ государственно-правовых, экономических, социально-психологических, 35.87kb.
• Конституционно-правовое регулирование обязанностей государства в россии, 499.82kb.
• Становление и развитие права убежища в россии (историко правовой аспект), 420.86kb.
• Конституционно-правовые основы деятельности органов государственной власти Российской, 785.17kb.
• Автореферат разослан 2008, 369.45kb.
• -, 1154.37kb.

Глава третья «Консервативный проект российской государственности XIX – начала XX века» содержит четыре параграфа.

В первом параграфе «Монархическая власть и государственный строй в учениях русских славянофилов и почвенников» анализируются идеи представителей славянофильской и почвеннической парадигмы исследования верховной власти относительно юридической и нравственной природы русской монархии, ее значения и места в отечественном политико-правовом пространстве.

Диссертант констатирует, что в имперский период особенности политико-правовой истории определяются расхождением официальной и малой народной (устной) традиций. В этом плане славянофильский государственно-правовой и социально-этический дискурсы включают в себя решения вопроса о способах и формах органичного допетровской эпохе единения «царя» и «народа», а также об особой неполитической, но духовной миссии россиян как факторе устойчивого развития национального государства. Поэтому в условиях в высшей мере и по многим измерениям антиномичного развития имперского государства возникновение славянофильского направления отечественного консерватизма явилось «ответом» на «вызов» противостояния двух политических и социально-правовых миров: дворянского (элитарного «имперско-западнического» и народного (земско-соборного).

Далее отмечается, что своего рода катализатором славянофильства в России стали идеи П.Я. Чаадаева, «Философические письма», в которых сочетаются как славянофильские, так и западнические элементы, причудливым образом переплетаются разные идеи трансформации российской монархии.

Однако особое внимание автор уделяет концепциям И.В. Киреевского и А.С. Хомякова, так как славянофильская линия в российской консервативно-правовой мысли начинается с обоснования И.В. Киреевским ряда положений об источниках и эволюции отечественных политико-правовых институтов. Он утверждал, что российская государственность именно через православную церковь получила от Византии не только духовное, но и государственно-правовое наследство и таким образом сохранила то, что утратил Запад, т.е. весьма специфические «соборно-имперские» черты и «целостность христианской веры», это и проявлялось вплоть до петровских реформ и в церкви, и в правовых, и в политических институтах.

Вообще, в 30–40 годах XIX века в контексте идеологического «разброда и шатаний» следует признать, что именно славянофилы, видимо, были наиболее последовательными, уже хотя бы в силу их идейного традиционализма. В качестве же базовых положений их философско-правовой рефлексии, нашедших отражение в государственно-политических и историософских теориях, можно выделить следующие: соборность как единственно возможный способ национального бытия, условие сохранения социального единства всех российских подданных. «Протестантизм сохранил идею свободы и пожертвовал ради нее идеей единства» (А.С. Хомяков); «примирительность» (свойственная соборному миропониманию модель разрешения правовых и иных конфликтов, реализуемая, по мнению не только славянофилов, но и ряда их оппонентов, в крестьянской общине); «конгрегационализм» как имманентная отечественному государственному миру версия единения «царя» и «земли», специфика исторически сложившихся в стране властных отношений.

В плане же вечной для российского государственно-правового и духовного бытия проблемы диалога «Запада и России» И.В. Киреевский считал, что последняя, сохранив самобытность основных сфер национальной жизнедеятельности, неизбежно овладеет всеми сторонами европейского просвещения и станет «духовным вождем Европы».

Ставя высоко в социально-правовом и духовном аспектах русскую общину, славянофилы относятся отрицательно к государству в его западноевропейских формах. И.С. Аксаков и К.С. Аксаков усматривают на Западе «поклонение государству», торжество идеалов внешнего порядка, внешней стройности, «механического устройства», гарантированного государственными законами и как результат этого – «обеднение человека внутреннего». Идеал славянофилов заключался в возвращении к органической отечественному правовому сознанию, национальной ментальности, религиозным канонам, духовному миросозерцанию. В этом смысле славянофилы утверждали об исконной добровольности Российского государства, основанного на «взаимной довереннос­ти» народа и власти.

Главными линиями их государственно-правовой рефлексии в данном вопросе являются следующие смысловые референции: природа исконной для России «народной монархии», ее содержательное и структурное перерождение в императорский период (самодержавие и абсолютизм); соотношение позитивного (формального) права, православно-нравственных идеалов и норм, народного обычая; монархический нравственный ригоризм и особый «над-юридический» механизм ответственности русского монарха за судьбу «земли»; специфика легитимации монархии в российском правовом и политическом сознании.

В завершение параграфа диссертант обращает внимание на то, что в отношении государственно-правовой сферы почвенники в значительной мере углубляют славянофильскую идею «внутреннего (нравственного) человека» и выделяет несколько ключевых политико-правовых аспектов идеологии почвенничества: государство есть не что иное, как «вынужденное зло» (право и государство не являются великими достижениями европейской культуры, они суть крайнее средство «борьбы со злом», то есть индикаторы серьезного нравственного кризиса общества), которое в идеале своем должно смениться идеалом «соборного братства», основанного на отмеченной еще Иларионом христианской благодати, представляющей собой своего рода антипод правового пространства; однако русское общество в силу многих факторов еще далеко от овладения «благодатью», в этом плане сохранение государства необходимо, но только в виде православного самодержавия, а не современного им империализма, отрицающего единение народа и царя, конфликтогенного по своей сути явления; самодержавие освобождает народ от «рабства властной деятельности», но охраняет его от прихода к власти разного рода «слабых духом», а потому опасных для общества личностей, охраняет страну от внешних врагов, но дает ему свободу общинной и духовной жизни, в частности свободу местного (общинного) самоуправления.

Второй параграф «Стратегия модернизации императорской власти в эпоху Великих реформ: консервативно-правовое измерение» посвящен проблеме консервативно-правового осмысления содержания, направленности и результатов либеральных реформ эпохи Александра II. По мнению автора, утверждаемый в последние десятилетия исключительно позитивный пафос модернизации важнейших институтов и структур российской государственности в 60–70-х годах XIX столетия вряд ли имеет под собой сколько-нибудь прочное научное основание, так как и по содержанию, и по полученным результатам (включающим в себя также судьбу самого императора-реформатора) это был весьма и весьма противоречивый процесс. Поэтому прежде всего диссертант характеризует специфику возникновения и практику распространения либеральных политико-правовых доктрин, а также выявляет особенности консервативно-охранительного государственно-правового дискурса пореформенной эпохи (особенно трудов К.П. Победоносцева, Д.А. Толстого, М.Н. Каткова, К.Н. Леонтьева и др.).

Далее указывается, что при всем своеобразии и различии консервативных концепций необходимо выделить ряд общих признаков, в целом присущих данной системе мировоззренческих ценностей: главным критерием государственно-правового прогресса является достижение гармонии между «заемными» правовыми и политическими институтами, принципами, конструкциями и национальными идеалами, традициями, обычаями. Только в таком случае можно вести речь о «здоровье» всего государственного организма (К.Н. Леонтьев); Россия может и должна развиваться исключительно по собственному национальному пути, отличному от западного в юридическом, политическом и духовно-нравственном аспектах (К.П. Победоносцев, М.Н. Катков), из чего следует признание незыблемости самодержавной власти в России, причем в ее традиционных правовых формах, но при сохранении особого духовно-нравственного содержания, реформы же должны укреплять монархическую власть как органичную для русского народа форму правления, а не разрушать ее (М.О. Меньшиков); истинная российская монархия существует только в рамках религиозно-православной константы, обусловленной идеократическим взглядом на мир и сакрализацией ключевых явлений государственно-правовой жизни (в этом плане в трудах консерваторов явно прослеживается убежденность в сложной и даже «тонкой» во многих отношениях природе монархической формы правления, ее особой «юридичности»); настороженное отношение к начавшейся капитализации России как мощному материальному источнику деформирования, нивелирования отечественной монархии через интервенцию в национальное правовое пространство институтов и ценностей конституционализма, парламентаризма, многопартийности, либерализма и даже социализма (К.П. Победоносцев, Д.А. Толстой).

Формулируя выводы к параграфу, диссертант отмечает, что в юридическом плане в консервативном лагере также нет абсолютного единства, но, естественно, наблюдаются общие подходы к оценке происходящих в российской правовой сфере процессов. Так, для большинства русских консерваторов второй половины XIX – начала ХХ века характерен поиск русской правовой идеи, отличающейся от романо-германской рационалистической правовой идеологии и ориентирующейся на приоритет этико-духовного над всем юридико-формальным как в частной, так и прежде всего публичной области общественных отношений. Западноцентристские реформы отечественного права 60–70-х годов XIX века только привели к «зашоренности» русских юристов главным образом чуждыми интеллектуальными и практическими схемами, способами юридической деятельности, их «растворению» в бюрократической среде.

Консерваторы более чем критически относились к распространяемому либеральными кругами в 60–80-х годах XIX века мнению о якобы «юридической отсталости» Российского государства и правовом нигилизме как «врожденном» качестве россиян и считали губительным для русской монархии, а значит, и Российского государства (эти явления для консервативного политико-правового мышления нераздельны) внедрение западных образцов парламентаризма и конституционализма (К.П. Победоносцев, М.Н. Катков и др.).

В третьем параграфе «Идея православной империи как фактор устойчивого развития национальной правовой и политической системы» диссертант рассматривает модель православной империи сквозь призму методологии устойчивого развития, используя для этого государственно-правовые идеи отечественных консерваторов.

При этом отмечается, что проблемы устойчивого развития в последние два десятилетия привлекают к себе пристальное внимание не только отечественных и зарубежных исследователей, но и политических лидеров различных государств, тех или иных религиозных объединений, партий, национальных или международных ассоциаций. Увлеченность же модернизационной моделью осмысления российской государственности вполне естественно стимулировала невиданный ранее интерес к концепции устойчивого развития, начало которой было положено в экономической науке и практике, но в середине 90-х годов главные ее постулаты вполне справедливо переносятся и в юридическую науку, становятся ощутимым теоретико-методологическим ориентиром для решения многих актуальных проблем: утверждения прав человека, создания правовых основ стабилизации национальных отношений, правового регулирования земельного вопроса, экологии и др.

Однако, по убеждению автора, в современной правовой науке методология устойчивого развития используется весьма фрагментарно, так как она не охватывает фундаментальных вопросов российского государственно-правового бытия. В частности, проблема выбора формы правления в социально-правовом пространстве считается, в принципе, решенной еще в начале 90-х годов, хотя уже после 1995 года кризис президентской республики начинает нарастать и своего пика достигает перед очередными выборами главы государства в марте 2012 года, когда становится ясно, что институт выборов в России имеет свою «специфику» и является мощным рискогенным источником, подрывающим стабильное функционирование национальной правовой и политической систем.

В данном контексте диссертант обосновывает положение о том, что «цветные революции» представляют собой индикатор эффективности механизма легитимности государственной власти, показатель приемлемости (или неприемлемости) и оправданности (или наоборот) деятельности властных элит в общественном сознании.

На этом фоне имеющие место в консервативно-правовых доктринах исследования православной империи в качестве фактора устойчивости развития Российского государства более чем значимы не столько в теоретическом, сколько в практическом ракурсе.

Далее автор обращается к идеям К.П. Победоносцева, Л.А. Тихомирова, М.Н. Каткова, И.Л. Солоневича и других представителей консервативно-правовой мысли о республиканской и демократической форме правления, которую они в полной мере обоснованно считают наиболее сложной и самой затруднительной в истории человечества вообще и российской государственности в частности. В государствах с многовековыми монархическими традициями демократические республики предстают преходящим (в отличие от жизнеспособных монархий) явлением и не имеют действенных механизмов обеспечения устойчивого развития основных сфер жизнедеятельности общества.

Обобщая позиции вышеупомянутых исследователей, диссертант подчеркивает, что консерваторы как раз и выступают против различных экспериментов в правовой, политической или экономической сферах: консерватор – не тот, кто стремится «сохранить существующее положение дел», идеалы консерватизма – «в вечном», а не в настоящем. В этом смысле гораздо правильнее называть их «традиционалистами».

Кроме того, консерваторы считают, что в развитии любого государства есть весьма и весьма значимые константы, сохраняющиеся вне и вопреки каким-либо формационным «перегородкам» или государственно-правовым трансформациям: может ли вообще что-либо исчезнуть в российской политико-правовой системе, либо в процессе разных институционально-правовых и политических изменений оно удачно «маскируется», меняет внешние «очертания», но сохраняет свою сущность. Это же относится и к имперско-православному принципу государственно-правового строительства в рамках целостной государственно-правовой истории.

В завершение параграфа делается вывод о том, что монархические идеалы и институты, веками развивающиеся в российском социально-правовом и духовном пространстве, консерваторы XIX–XX веков в полной мере оправданно рассматривают в контексте «традиционно-модернизационной» антиномичности, в рамках которого (задолго до появления современных версий концепции устойчивого развития) и звучат вопросы сохранения адекватной историческому пути России и ее особой культурной миссии формы государственного правления.

В четвертом параграфе «Монархия и институты народного представительства в российской государственности на рубеже XIX–XX веков» диссертант предлагает собственное видение такой сложной и во многом знаковой проблемы, как возникновение и развитие различных институтов народного представительства в условиях сохранения монархического государства.

В частности, автор соглашается с мнением о том, что, действительно, «власть в сакральном обществе концентрически сводится к центральной точке – к полюсу, суверену» (А.Г. Дугин). Однако диссертант считает, что специфика российской государственно-правовой реальности состоит в способности объединять сакральные и обыденные начала, когда первые пронизывают вторые, являются смыслополагающими, сливаются в тотальности национального жизненного уклада, находят свое выражение в содержании и функциях национальных правовых и политических институтов.

Автор обращает внимание на то, что из двенадцати самых стабильных демократий Запада десять являются монархиями. Хотя в советской государственно-правовой традиции господствовало однозначное утверждение о «принципиальной несовместимости» монархии и демократии в любом политико-правовом пространстве. Это представляется вполне объяснимым хотя бы тем, что для К. Маркса демократия всегда выступала антиподом монархии, ее особого рода правовым и политическим отрицанием.

Учения отечественных консерваторов второй половины XIX – первой половины XX века (учитывая, разумеется, и эмигрантскую консервативно-правовую традицию) обосновывают тезис о том, что при исследовании правовой и политической природы монархии проблема создания и функционирования демократических институтов не является чем-то «случайным». Консерваторы, опираясь на российские государственно-правовые традиции, приводят весомые аргументы в пользу того, что в историческом плане трудно оспорить тот факт, что дворянская, сословно-представительная демократия, парламенты, городские коммуны и т. п. возникали и получали свою юридическую институционализацию именно в монархических государствах.

Подлинной опорой русского самодержавия в воззрениях представителей консервативного направления политико-правовой мысли (Л.А. Тихомирова, проводившего в жизнь идеи «народной монархии», И.Л. Солоневича, Н.А. Захарова и др.) считались как дворянская аристократия (в качестве «хранительницы идеи чести, благородства и исторических преданий»), так и простой народ, русское патриархальное крестьянство. Отсюда не случайно и то, что народное правовое сознание всегда в том или ином ракурсе интересует отечественных мыслителей (И.А. Ильина и др.).

Поэтому следует иметь в виду, что отечественный демократический элемент по своему содержанию, генезису и функциональной специфике всегда отличался от западных институциональных образований. Это была действительно «выращенная» в отечественной истории демократия, а не государственно-пра­вовой режим «мировых стандартов», однотипный для всех «цивилизованных стран». Причем акцентуация на нравственно-правовом аспекте взаимодействия народа и монарха, детально представленная славянофилами и почвенниками, только подтверждает эту мысль, является еще одним весомым аргументом самобытности демократически представительных начал в российской монархии.

Исходя из положений, изложенных в параграфе, диссертант формулирует выводы о том, что идеал государственно-правового строительства в России всегда был выражен «соборной монархией» или «демократическим самодержавием», в рамках которого разные институты народного представительства и могут определять законодательные функции верховной власти, социальную правовую политику, осуществлять контроль за деятельностью государственного аппарата и т. д. Кроме того, в рамках «демократического самодержавия» будет происходить развитие местной власти по модели, органичной традициям российского политико-правового мироупорядочивания, системе сложившихся в силу действия многих факторов властных отношений.

Глава четвертая «Постсоветская форма правления России в неомонархических концепциях» содержит два параграфа.

В первом параграфе «Неомонархизм в России в конце ХХ – начале XXI века: причины возникновения, место и роль в современных политико-правовых учениях» диссертант, рассматривая содержание российского неомонархизма, его идейные и практические перспективы в отечественном политико-правовом и духовном пространстве, констатирует его теснейшую связь с актуальными проблемами государственно-правовой модернизации, государственно-правового строительства в постсоветской России. Собственно, возникновение неомонархизма и его все более растущая популярность в юридических, политологических и философских кругах есть не что иное, как результат наступившего еще в 90-х годах ХХ века либерального политико-правового хаоса, серьезнейших ошибок правящих элит, допущенных в процессе постсоветского реформирования, своего рода «ответ» на кризис многих республиканских политико-правовых институтов.

Современные неомонархические идеи, естественно, развиваются в весьма антиномичной идейной плоскости, в которой, впрочем, только и могут иметь место проекты дальнейшего развития российской государственности, тем более что политический процесс, результаты государственно-правового строительства в переходные эпохи никогда не бывают полностью предопределены и национальная политико-правовая история должна осваиваться как открытая и многовариантная.

Наличие монархических идей в современном российском правоведении является показателем его освобождения от методологического монизма, абсолютного господства марксистских и ленинских теоретических установок и перехода к разного рода культурцентристским способам понимания национальной государственно-правовой действительности (связанным с вариативностью, многополярностью ее изменений), многие из которых как раз и были разработаны российскими консерваторами XIX–XX веков.

Далее диссертант отмечает, что оценка монархических идей, принципов, доктрин и проблем легитимности институтов монархической власти в России, исторической и современной, должна проводиться по нескольким критериям (содержанию структурных элементов): нормативно-правовому, институционально-организационному и духовно-социологическому.

С точки зрения автора, важно осознавать, во-первых, каким образом и, во-вторых, насколько в той или иной неомонархической теории представлены данные структурные элементы организации монархического публично-властного и правового пространства. Только в этом случае возможно «отсечение» явно утопических концепций, а также тех доктрин, которые носят не научный, а, скорее, идеологически-пропагандистский характер.

Вообще, нарастающий (несмотря на все усилия современных либералов) интерес к монархии наблюдается не только в ряде западных государств, стран Восточной Европы, но и в современной России, хотя в силу ряда факторов монархические настроения в отечественной государственности все же пока имеют «локальный», ограниченный в юридическом и институционально-полити­ческом планах характер. Однако одним из отмечаемых преимуществ института монархии многие консерваторы (как классики, так и современники) считают органически присущую монарху пожизненную ответственность за страну перед настоящими и последующими поколениями подданных, своей династией, наследником, а кроме того – перед Богом. Последнее обстоятельство, несомненно, придает особый характер ответственности монарха, выводит ее за политико-правовые рамки, сакрализирует этот и без того сложный институт.

В заключение параграфа диссертант выявляет в постсоветском неомонархическом дискурсе следующие концептуальные направления: переход от авторитарной республики к конституционной (народной) монархии (М.П. Рачков, А. Казин); реставрацию православной самодержавной монархии (Л. Афонский, А.М. Величко, М.Б. Смолин, М.В. Назаров).

Автор отмечает, что неомонархисты выдвигают свой, принципиально отличающийся от общелиберальных и социалистических вариантов модернизационный проект развития России в XXI веке. Диссертант не согласен с оппонентами неомонархизма, полагающими, что современные российские монархисты якобы «отрицают» или просто «не хотят признать» наличие кризисных моментов в российском самодержавии начала ХХ века и стремятся к идеализации всех монархических институтов, обычной «ретроориентации масс», то есть занимаются «исторической мифологией». В отношении объективного характера российской революции февраля 1917 года неомонархисты, как правило, едины во мнениях: факты свидетельствуют о том, что она вообще не была вызвана внутренними экономическими или социальными проблемами. Революция являлась преднамеренно спланированной и организованной враждебными стране внешними и внутренними силами, которые стимулировали нарушение ряда законов Российской империи, целенаправленно раскололи русский народ и «стравили» людей между собой.