Geum.ru

Белла Ахмадулина. Сборник стихов

Вид материалаДокументы
Платаны шиндиси
Натэла из цинандали
Из рассказанного луной...
Подобный материал:
1   ...   44   45   46   47   48   49   50   51   ...   68

ПЛАТАНЫ ШИНДИСИ




С чем платаны Шиндиси сравню?

С чем сравню той поры несравненность?

Ее утро, ведущее к дню,

ее детских молитв откровенность?


С чем тебя я сравню, моя мать?

Что ж не брошусь я к скважинам, щелкам,

к окнам, чтобы на миг увидать,

как идешь, как белеешь ты шелком?


О платаны в Шиндиси моем!

Я не понял закона простого -

да, напомнит одно о другом,

но одно не заменит другого.


Так о детстве всерьез и шутя

я заплакал, отверженный странник.

Уж не я, а иное дитя

его новый и милый избранник.


Нет замены вокруг ничему:

ни пичужке порхающей в выси,

ни цветку, ни лицу моему,

ни платанам в далеком Шиндиси.

x x x




Мир состоит из гор,

из неба и лесов,

мир-это только спор

двух детских голосов.


Земля в нем и вода,

вопрос в нем и ответ.

На всякое "о, да!"

доносится "о, нет!".


Среди зеленых трав,

где шествует страда,

как этот мальчик прав,

что говорит "о, да!".


Как девочка права,

что говорит "о, нет!",

и правы все слова,

и полночь, и рассвет.


Так в лепете детей

враждуют "нет" и "да",

как и в душе моей,

как и во всем всегда.

НАТЭЛА ИЗ ЦИНАНДАЛИ




Я птицей был, мне разрешалось,

как в небо, ринуться в силок.

Я ринулся - и все смешалось:

Натэла, Цинандали, жадность

к тебе, о виноградный сок.


Зачем я вырвался, Натэла?

Зачем освободил крыла?

Когда я вышел, ночь светлела,

была уже светлым-светла.


Уже рассветный ветер дунул,

и птиц возникли голоса,

и я о Тинатин подумал

и к небу обратил глаза.


А в небе было звезд так мало,

так нежно было и светло,

там все качалось, уплывало

и повториться не могло...

ИЗ РАССКАЗАННОГО ЛУНОЙ...




К реке подходит маленький олень

и лакомство воды лакает.

Но что ж луна так медлит, так лукавит,

и двинуться ей боязно и лень!


Ужель и для нее, как для меня,

дождаться дня и на свету погибнуть-

все ж веселей, чем, не дождавшись дня,

вас, небеса грузинские, покинуть.


Пока закат и сумерки длинны,

я ждал ее - после дневной разлуки,

и свет луны, как будто звук луны,

я принимал в протянутые руки.


Я знал наперечет ее слова,

и вот они:

- Полночною порою

в печали - зла и в нежности - слаба,

о Грузия, я становлюсь тобою.


И мне, сиявшей меж твоих ветвей,

твоих небес отведавшей однажды,

о Грузия, без свежести твоей

как дальше быть, как не устать от жажды?


Нет, никогда границы стран иных

не голубели так, не розовели.

Никто еще из сыновей земных

не плакал так, как плакал Руставели.


Еще дитя - он жил в моих ночах,

он был мне брат, не как другие братья,

и уж смыкались на его плечах

прекрасного несчастия объятья.


Нет, никогда границы стран иных... -

я думала, - и, как сосуд, как ваза

с одним цветком средь граней ледяных,

сияли подо мной снега Кавказа.


Здесь Амирани бедствие терпел,

и здесь освобожден был Амирани,

и женский голос сетовал и пел,

и царственные старцы умирали.


...Так и внимал я лепету луны,

и был восход исходом нашей встречи.

И вот я объяснил вам эти речи,

пока закат " сумерки длинны.

x x x




Все желтое становится желтей,

и радуга семь раз желта над нами,

и россыпь драгоценных желудей

все копит дуб и нежит меж корнями.


Все - в паутине, весело смотреть,

как бьется в ней природа пред зимою.

Счастлив рыбак, который эту сеть

наполнил золотою чешуею.


Пока в дубах стозвонный звон стоит

и шум летит над буркою Арсена,

прикосновеньем осень осенит

все то, что было неприкосновенно.

x x x




Тициан Табадзе


Брат мой, для пенья пришли, не для распрей,

для преклоненья колен пред землею,

для восклицанья:

- Прекрасная, здравствуй,

жизнь моя, ты обожаема мною!


Кто там в Мухрани насытил марани

алою влагой?

Кем солонце ведомо,

чтоб в осиянных долинах Арагви

зрела и близилась алавердоба?


Кто-то другой и умрет, не заметив,

смертью займется, как будничным делом...

О, что мне делать с величием этим

гор, обращающих карликов в дэвов?


Господи, слишком велик виноградник!

Проще в постылой чужбине скитаться,

чем этой родины невероятной

видеть красу

и от слез удержаться.


Где еще Грузия - Грузии кроме?

Край мой, ты прелесть

и крайняя крайность!


Что понукает движение крови

в жилах, как ты, моя жизнь, моя радость?


Если рожден я - рожден не на время,

а навсегда, обожатель и раб твой.

Смерть я снесу, и бессмертия бремя

не утомит меня... Жизнь моя, здравствуй!


Георгий Леонидзе