Михаил Георгиевич Гиголашвили
| Вид материала | Документы |
- Красильников Дмитрий Георгиевич, Барбанель Михаил Владимирович, Троицкая Елизавета, 716.73kb.
- Красильников Дмитрий Георгиевич, Пунина Ксения Александровна учебно-методический комплекс, 856.5kb.
- Учебно-методический комплекс учебной дисциплины история русской литературы ХХ начала, 543.39kb.
- Т н. Михаил Георгиевич Ерошенков. Сайт: www eac-ras ru Г. В. Рожков Генезис инновационной, 12885.69kb.
- Выпускная работа по «Основам информационных технологий» Магистрант кафедры международного, 307.23kb.
- С. Кара-Мурза, А. Александров, М. Мурашкин, С. Телегин, 6654.32kb.
- С. Кара-Мурза, А. Александров, М. Мурашкин, С. Телегин, 6654.45kb.
- Исследовательская работа Тема Великой Отечественной войны в поэзии М. Г. Чехонина, 92.74kb.
- Константин Георгиевич Малышевский, клуб "Лето", г. Красноярск, 823.44kb.
- Красильников Дмитрий Георгиевич, Троицкая Елизавета Александровна учебно-методический, 356.51kb.
20
Инспектор Макашвили сразу после звонка Кукусика помчался в мастерскую к Художнику, но не нашел там никого, кроме лежащей под матрасом Анки.
«Профура какая-то», — подумал он и хотел уйти, но тазы, шприцы и банки остановили его. Он обследовал их, хотя и мало что понимал в этом темном деле. Удивился тому бардаку, который царил вокруг — что-то протекло, что-то сгорело. Подошел к дивану. Анка смотрела на него потухшими глазами.
— Кто ты такая? — спросил он. Та молчала. — Где морфинисты? — инспектор повысил голос, с брезгливостью рассматривая матрас в пятнах, под которым съежилась эта потаскуха.
— Ничего не знаю… Я больна, — выдавила Анка.
— Ты в ломке? Ну-ка, покажи руки.
Она не шевельнулась. Тогда он силой вытащил ее руки из-под матраса, разжал их и увидел бордово-красные шрамы и пунктиры уколов.
— Ничего себе! — пробормотал Макашвили. Таких страшных женских рук он еще не видел. — Вставай. Собирайся.
— Я не могу встать. Мне плохо.
— В ломке? — повторил он.
— Не имеет значения. — Она в упор посмотрела на него, и инспектор удивился красоте ее глаз.
— Плохо твое дело, девка.
— Без тебя знаю.
Помолчали… Макашвили ждал, что женщина начнет просить его отпустить, клянчить, канючить, предлагать себя, как это делали все морфинистки, с которыми он успел столкнуться, но она молчала, ничем не пытаясь помочь себе.
«Странная какая-то… Может, чем-нибудь больна? СПИД?… Желтая как будто… Боткина?…» — подумал инспектор, и ему опять захотелось уйти отсюда.
Когда позвонил Кукусик и сообщил, что в мастерской у Художника собрались морфинисты, Мака сидел в кабинете один. Пилия куда-то уехал. Майор был то ли на семинаре, то ли в ресторане. «Сколько их там?» — спросил Мака. «Трое в ломке», — ответил Кукусик и повесил трубку. Мака решил нагрянуть и в одиночку взять все деньги. Но вот никого нет, только какая-то психопатка лежит под тряпьем. Глаза, правда, очень красивые… Нет, ее оставлять нельзя. Может, она — главная барыга? Но очень странная…
— Давай вставай! — приказал инспектор. — А то силой придется вытаскивать.
— Вот привязался… Кто ты такой? Куда вытаскивать?
— Как куда? В милицию, куда же еще? Имен не называешь, улик вокруг на три дела, руки в дырах… Я капитан Макашвили, инспектор угрозыска…
Анка кивнула:
— Ясно. Капитан. Не хочу никуда.
— Ах, не хочешь?! — Он сдернул тряпье и рывком поднял Анку с дивана.
Она дрожала, пытаясь опять накинуть на себя матрас.
— Тебе холодно? Жара на дворе.
— А мне холодно. Меня трясет, не видишь?!
Мака собрал улики в мешок. Анка стояла в растерянности. В какую-то минуту Маке стало ее жаль. «Как собака побитая… Затрахали ее тут, видно». Но он взглянул на ее изуродованные руки и громыхнул мешком:
— Пошли! — Наркоманов он терпеть не мог с детства.
Инспектор вывел несчастную во двор, усадил в машину, выехал на улицу. Он был уже не рад, что ввязался в это дело. Анка глухо попросила:
— Послушай, капитан, завези меня на секунду домой, с дочерью попрощаться.
— Вот еще новости! Чего тебе прощаться?
— Как чего? На срок же иду! С дочерью хочу попрощаться. Прошу тебя. Вот, возьми кольцо, золотое, только заедем на минутку… — Она протянула ему тоненькое обручальное колечко.
— Как оно уцелело у тебя? — усмехнулся Макашвили.
— Сама не знаю. Барыги не берут — маленькое уж очень.
— А ты сама разве не барыга?
Анка криво улыбнулась:
— Ты, видно, новый мент. Какая я барыга? Будь я барыга, я бы не валялась на подстилке, как псина, а по ресторанам шампанское пила с такими, как ты… Я чистая морфинистка. Весь город меня знает.
— Не чистая, а грязная! — поправил он ее и бросил колечко в карман. — Ладно. Зайди. Но я зайду с тобой вместе, чтоб не сбежала.
— Мне все равно, — безучастно согласилась она.
«Черт вас разберет, где барыги, где морфинисты! Был бы Пилия, он бы живо сообразил, что к чему!» — подумал Мака и опять вспомнил тихое время в транспортной милиции. Сиди себе, играй в нарды на солнышке, пока карманника или зайца не приведут, составь протокол — и дальше, в домино до вечера. А тут?…
— Может, и деньги у тебя дома есть? — с некоторой надеждой спросил он.
— Нет, денег нету. Если б были — я бы там не валялась, где ты меня подобрал.
— Плохо.
— Да, — согласилась она. — Здесь сворачивай, и вниз, до угла.
Он развернул машину через осевую и помчался в нужном направлении.
«Странная, — думал Мака, поглядывая в зеркальце и видя лицо Анки, похожее на маску. — В ломке, наверно… Уколоться дома хочет, чего же еще?…» Мысль о том, что если бы у нее нашлось, чем уколоться, она бы не лежала под тряпьем в мастерской, опять не пришла ему в голову. «А, пусть колется, все равно уж теперь…»
— Направо, налево, — говорила она. Мака послушно вертел руль, иногда исподтишка поглядывал на ее действительно чудесные глаза. Хороши… Но морщины, мешки, складки… Ему опять стало жаль ее: «Пропащая баба…»
Подъехали к старым домам. Остановились. «Пустить одну? А если смоется? Да пусть, возиться с ней еще…» — подумал инспектор. К машине подбежал мальчишка и прильнул к стеклу:
— Тетя Анка, дай жвачку!
— Нету.
«Анка!..» — вспомнил Мака. Такое имя было в списке. Нет, ее отпускать нельзя, могут быть неприятности. Он также вспомнил слова Пилии о том, что если невозможно получить деньги, то нетрудно — информацию. Стрекотнув ручным тормозом, он вновь посмотрел в зеркальце. Анка сидела неподвижно. Казалось, понимала, что творится в голове у капитана.
— Пошли.
В квартире был кавардак — в галерее все набросано, навалено, окурки, грязь. Из кухоньки тянуло тяжелыми запахами. Оттуда выглянула крошечная женщина. Неодобрительно покачав головой, сказала:
— Где тебя только носит, стерву?
В тесной комнатке у стола сидела девочка и что-то аккуратно писала в тетрадке. Подняла голову.
— Мама! Куда ты пропала? У меня контрольная по математике, я не могу решить без тебя!
Девочка подбежала к Анке, и Мака заметил, что у нее такие же красивые глаза, как у матери. Потоптавшись и увидев, что окна комнаты зарешечены, он вышел в галерею и сел на расшатанный стул. Осмотрелся. Мебель старинная, но обшарпанная, ветхая. Всюду лежали какие-то салфеточки, коврики, дорожки — очевидно, ими пытались прикрыть бедность, но салфеточки были такие грязные, а дорожки такие пыльные, что только усиливали ощущение нищеты.
«Что с нее возьмешь? Нищенка! Лишь время даром теряю…» Инспектор зевнул.
В соседней комнате Анка лихорадочно рылась в шкафу; дочь о чем-то спрашивала ее, она, не оборачиваясь, отвечала… Нащупала аптечку, а в ней — коробочки со снотворным. Одна, вторая, третья… Снотворного было много, оно осталось еще от любовника, убитого недавно на вокзале. Она схватила все, что нашла, сунула в карманы и лихорадочно обернулась к дочери:
— Сиди тут и не выходи!
Когда она прошла мимо Маки, он шепнул ей в спину:
— Смотри, не колись, хуже будет.
Анка скрылась за дверью ванной, бормотнув что-то. Накинула крючок. Запершись и оглядевшись, села на корточки и стала выдавливать таблетки прямо на пол. Потом собрала их в ладонь и, стараясь не смотреть в зеркало, забросила в рот.
Запивать водой из-под крана было трудно, она высыпала зубные щетки из стаканчика. Стаканчик вонял гнильцой, но Анка этого не замечала. Проглотила несколько пригоршней. Выпив все таблетки, Анка заметила пузырек с «ношпой», которую принимала мать. Она высыпала и «ношпу». Запила ее водой и оглянулась вокруг — нет ли еще чего? Но ничего, кроме треснувшей раковины и серой от старости ванны, где Анка в детстве так любила сидеть в пене и играть в кораблики… Собственно, она не изменилась с тех пор — изменилось все вокруг, а Анка осталась той же маленькой девочкой. Все, что было дальше — делала не она. А та, настоящая, лишь наблюдала… Но пришел конец — она не хочет больше наблюдать, надоело. Впереди ничего не светит, одно и то же… да еще тюрьма… Нет, хватит!
Когда Анка, чувствуя тяжесть в желудке, выбралась из ванной, не забыв спрятать упаковки облаток в мусорное ведро, дочь ждала ее с тетрадкой:
— Мама, не понимаю. Вот тут написано — один человек прошел расстояние из пункта А в пункт Б за три часа, а другой — в два раза быстрее…
— Значит, другой очень торопился, спешил! — рассеянно отозвалась она, целуя девочку в голову, шею, щеки.
Мака поднялся со стула. Стараясь не смотреть на мать и дочку, вышел в прихожую. Не оборачиваясь, слышал всхлипы и бормотания. Полез за сигаретой, наткнулся на колечко. Он вытащил его, повертел в руках и, повернувшись, сказал Анке:
— На, отдай…
Анка с мертвым лицом протянула кольцо дочери:
— Возьми, спрячь. Я скоро приду. Учись и слушайся бабушку.
Крошечная женщина выглядывала из кухни, с неодобрением разглядывая нового кавалера своей непутевой дочери.
Когда они ехали в отделение, Мака решил — пусть напишет объяснительную, откуда она взялась на хате, с кем там кололась, — и катится к черту. Его дело — ловить преступников, а не психушных баб. Он пару раз глянул в зеркальце. Анка сидела молча, с закрытыми глазами, будто что-то вспоминала или к чему-то прислушивалась.
«Укололась, точно…» — решил Мака, не особенно хорошо разбираясь, как ведут себя морфинисты, когда уколются — то ли спят, то ли шумят. Сам он никогда этого не делал, не то что Пилия, изучивший все оттенки всякого кайфа. Потому и специалист! Наркотики — дело темное… Если самому не знать, то не врубишься никогда. «Наша область — черная нарколургия, тут надо знать специфику труда и производства…» — хвалился майор.
— Скоро приедем? — вдруг спросила Анка, не открывая глаз.
— Ты что, торопишься? — удивился он вопросу.
— Да, — односложно ответила она.
— Успеешь, скоро…
Когда они поднимались по ступенькам в отделение, он заметил, что ее качает.
«Все-таки укололась, стерва!» — разозлился он и, грубо схватив ее за руку, быстро потащил по коридору. Если выяснится, что он разрешил ей заехать домой, майор будет очень недоволен. Может, она все факты уничтожила в уборной?… А он, как баран, уши развесил.
— Слушай, ты никому не говори, что я тебе разрешил домой заехать, поняла? — сказал он на всякий случай.
— Кому мне говорить? Меня никто не слышит, — серьезно ответила она.
Встретились два сотрудника. Один из них хохотнул:
— Ну и красотку привел ты, брат! Ее мыть и стирать надо перед употреблением, — и шлепнул Анку по бедру, а второй попросил прислать ее, когда Маке будет не жалко.
Они вошли в кабинет. Майор сидел за столом и читал газету. Анка как-то странно-тяжело, неповоротливо бухнулась на стул и застыла.
— Это еще кто такая? — удивился майор, поднимая глаза и складывая газету. — Ошарашка какая-то вонючая… — Он включил вентилятор.
— Это Анка. Из списка, — ответил Мака.
— А, Анка!.. — покачал майор головой. — Очень хорошо! Под каким забором ты ее нашел?
— В мастерской у Художника.
— Что это с ней? — присмотрелся майор.
Анка сидела боком, тяжело, недвижно, не поднимая глаз.
— В кайфе, сучка! Глаз открыть не может! Эй, ты! — Майор перегнулся через стол и газетой шлепнул ее по щеке.
Анка с трудом открыла глаза.
— Слышишь меня, шалава?
— Идиот, — пробормотала она. — Свинья.
— Что? — Майор еще раз, уже сильнее, щелкнул ее газетой по лицу.
Анка подняла вялую руку и сделала движение, будто отгоняет муху.
— Сейчас я тебе покажу, кто здесь свинья! — угрожающе встал из-за стола майор, но Мака удержал его:
— Подожди, с ней что-то происходит…
— Это с ней всю жизнь происходит! В кайфе беспробудном, вот что с ней. Каликов обхавалась! Или сонников переборщила.
Секунды две они всматривались в лицо женщины, которое застывало, превращаясь в маску.
— Ей плохо, — сказал Мака.
— Ей хорошо, — ответил майор.
— Может, вызвать врача?
— Врача? А если пожарную команду?
Тут Анка как-то странно всхрапнула, качнулась вперед, и голова ее тяжело ударилась о стол. Руки обвисли.
— Вырубилась! — сказал пораженный Мака.
Зазвенел внутренний телефон. Майор схватил трубку.
Чертыхнувшись, выслушал чей-то крик.
— Начальник всех вызывает. Из-за вчерашней драки на стадионе. Ему сверху приказали дело спустить на тормозах! — зло ругнулся майор. — Ты ловишь, ловишь этих бандюг, а они раз — и дело закрывают. У, твари! — погрозил майор кулаком в потолок. — Старые портреты из кабинетов повыносили, а люди те же сидеть остались, только под новыми портретами! Пока мы все не передохнем, ничего не изменится! Надо атомную бомбу бросить на весь Союз, а потом его заново отстроить. Вот тогда будет толк! Ну что, пошли?
— А с ней что делать?
— А что с ней делать?… Пусть поспит тут. Вернемся — допросим. Или того, голубой боржом?… — подмигнул майор. — Оральный допрос второй степени?
Мака с открытой неприязнью посмотрел на толстяка. Майор попрятал все со стола, запер ящики, проверил сейф, выключил вентилятор.
— Пойдем. — Он посмотрел на Анку, лежавшую щекой на столе, свесив руки до пола. — Ничего, отоспится.
Мака покачал головой. Но майор торопил его, и они вышли из кабинета, заперев дверь на двойной оборот.