Михаил Георгиевич Гиголашвили
| Вид материала | Документы |
- Красильников Дмитрий Георгиевич, Барбанель Михаил Владимирович, Троицкая Елизавета, 716.73kb.
- Красильников Дмитрий Георгиевич, Пунина Ксения Александровна учебно-методический комплекс, 856.5kb.
- Учебно-методический комплекс учебной дисциплины история русской литературы ХХ начала, 543.39kb.
- Т н. Михаил Георгиевич Ерошенков. Сайт: www eac-ras ru Г. В. Рожков Генезис инновационной, 12885.69kb.
- Выпускная работа по «Основам информационных технологий» Магистрант кафедры международного, 307.23kb.
- С. Кара-Мурза, А. Александров, М. Мурашкин, С. Телегин, 6654.32kb.
- С. Кара-Мурза, А. Александров, М. Мурашкин, С. Телегин, 6654.45kb.
- Исследовательская работа Тема Великой Отечественной войны в поэзии М. Г. Чехонина, 92.74kb.
- Константин Георгиевич Малышевский, клуб "Лето", г. Красноярск, 823.44kb.
- Красильников Дмитрий Георгиевич, Троицкая Елизавета Александровна учебно-методический, 356.51kb.
18
Нугзар и Сатана сидели в Ленинграде в люксе гостиницы и готовили себе вечерний заход. Тут же, на диване, лежал Черный Гогия, на которого они наткнулись в аэропорту и забрали с собой. С тех пор, как Гогия выпил первые пять граммов кодеина, он с дивана не поднимался, так и лежал в своем новом костюме и лакированных туфлях сорок восьмого размера.
В люксе было чисто, тихо, спокойно. В громадных окнах перебегали огоньки. На воде залива качалась пестрая рябь. Наступал вечер.
Приятели готовили себе вечерний заход: в пустые сигаретные гильзы всыпали блестящие кристаллики кодеина, заворачивали их на манер капсул. Потом выложили на стол несколько таблеток ноксирона и теперь спорили, сколько еще добавить — Сатана хотел добавить еще полпачки, Нугзар отмахивался от него:
— Ты что?! Подохнем! Забыл, как от снотворного мрут? Вспомни Бегемота!.. Заснул в бакинском поезде и не проснулся. А Важа? Тоже заснул навсегда в кировабадском садике. Нет, не надо больше ноксирона.
— Кодеина надо добавлять. Кодеин не даст заснуть! — сопел Сатана.
Потом он, сглотнув свою капсулу и подобрев, расчесываясь все яростнее, сорвал трубку, позвонил в кафетерий и севшим голосом приказал:
— В пятьсот двенадцатый чай и бутерброды. Лимон?… С лимончиком, с лимончиком, обязательно. Мы лимоны любим!..
Он одновременно и курил, и чухался о дверной косяк, и собирал со стола обрывки сигарет, фольги, оторванные фильтры:
— Главное, чтобы чистота была. И лимончиков надо много. — И вдруг вспомнил: — Как этот сучонок Бати треть доли попросил, а? Вот наглый фраер!.. «Я, говорит, вам накол на родного дядю дал, все расписал, что где лежит, а вы мне всего несколько колец даете?» — И Сатана яростными глазами повел по комнате, как будто Бати сидел поблизости. — Зря ты вообще ему что-то дал.
— Кольцам, что я ему дал — грош цена, дешевые цацки, ерунда, харахура26, какая-нибудь дворничиха на аборт пришла, с руки сняла или из ушей вынула, — ответил Нугзар. — Его был накол, надо было дать.
— Да он же козел натуральный! Такого драть да драть во все дырки, — сипел Сатана, руками показывая, как бы он драл Бати, если б тот оказался тут.
Раздался стук. Сатана прыгнул в прихожую:
— Кто? — и так резко распахнул дверь, что девушка в белом кокошнике с подносом в руках вздрогнула на пороге. При виде полуголого, обросшего шерстью снежного человека она замерла. Поднос задрожал у нее в руках, но Сатана галантно принял чай и сам донес до стола. Девушка, не переступая порога, ожидала, пока он рылся в куче денег.
Но вдруг ему пришла в голову какая-то мысль. Он сгреб несколько купюр, вернулся к девушке, взял ее за руку и стал что-то шептать. Она пыталась вырвать руку. Сатана, продолжая безостановочно говорить, ногой прихлопнул входную дверь и твердо повел девушку к ванной. Девушка, вздрагивая кокошником и стуча каблучками, деревянно шла, повторяя заплетающимся языком:
— Нам нельзя находиться в номере… Куда вы меня тащите?… Нам запрещено заходить в номер, когда там гости…
— Мы не гости, мы люди! — сказал им вдогонку Нугзар.
Щелкнул замок, и захлестала вода из всех кранов.
— Что ему, меня мало? — подала голос из другой комнаты Гита, где она, полураздетая, примеряла новые вещи, сваленные на кроватях.
— Он же больной, шизоид, — отозвался Нугзар, занявшись чаем. — У него в драке задели нерв на спине, и с тех пор у него постоянно стоит. Да что я тебе говорю — ты сама знаешь…
— У тебя ничего не перебито, но ты от него не отстаешь! — хохотнула Гита. — Посмотри, на кого я стала похожа, связавшись с вами… Заебали вы меня, как кошку!
— Чего тебе еще? День и ночь пьешь шампанское, куришь фирму, покупаешь шмотки, делаешь что хочешь, да еще тянут в две елды.
— Я устала, не привыкла к такому… Мои любовники все больше старички были, богатые и тихие… А тут бешеные кабаны с такими кувалдами!..
Нугзар засмеялся:
— Твое лицо говорит о другом. Бог так создал, и ничего тут не поделаешь. У вас замочек, у нас ключик…
— Да уж, ключик… Ключищи!
— А где, кстати, твоя семья? — вдруг поинтересовался Нугзар. — Вообще, откуда ты? У тебя есть мать, отец?
— В разводе. Отец — в Орджоникидзе, мать — в Тбилиси.
— Ты осетинка?
— Наполовину.
Тут дверь ванной с треском распахнулась, из нее вылетела растрепанная официантка и опрометью кинулась из номера.
— Хорошая бабенка!.. Я ее обязательно еще найду! — сообщил Сатана, появляясь следом и застегивая джинсы.
— Сколько подарил? — поинтересовалась Гита.
— Тебе-то что?
— Лучше бы мне дал.
— Тебе и так перепадает! — сказал Сатана. — Не шакаль, шакалка!
Они принялись за чай, решая, чем бы заняться вечером. Сатана предлагал поехать в Петергоф и посмотреть на «этого ихнего Самсона», о котором ему вчера под утро рассказывала очередная ошалевшая горничная. Имени ее он не запомнил, но про Самсона не забыл — так красочно бедная женщина описывала разорванную пасть несчастного льва. Гита на Самсона смотреть не хотела и попросила разрешения пойти со своей новой подружкой-парикмахершей в гриль-бар, когда у той кончится смена.
— Можно! — разрешил Нугзар и дал ей пару купюр. Он запретил без его разрешения выходить из номера, и Гита исполняла все приказы, несмотря на то, что паспорт лежал на полке в номере.
Но оказалось, что уже вообще поздно куда-то ехать. Остался опять ресторан. Разошлись по комнатам переодеваться.
После грабежа Давида Соломоновича они тщательно перебрали, пересмотрели, пересортировали деньги и драгоценности. Затем нагрянули в Харпухи27 к Артурику, который при их появлении обычно сразу вставал к стене и поднимал руки на затылок. На этот раз было по-другому: важно швырнув на стол деньги, они потребовали лекарство. Артурик очень удивился деньгам, сказал, что столько лекарства нет, попросил подождать, пока он сбегает по соседству; сбегал куда-то, там же приготовил раствор (всем было известно, что Нугзар не выносит запаха ангидрида) и, запыхавшись, примчался обратно, опоздав на полчаса, за что и был примерно наказан — кайф и деньги у него мгновенно отобрали, а сам Артурик, получив пару пинков от Сатаны, остался в растерянности стоять у ворот, подсчитывая, на сколько его кинули в этот раз проклятые бандюги.
От Артурика они отправились на одну хату, кололись пару дней, да так смачно, что Сатана чуть не отдал Богу душу. Затем рванули в аэропорт. Нашли летчиков, почти силой всучили им деньги. Штурмом ворвались в самолет и устроились на депутатских местах. Весь полет Сатана заигрывал со стюардессами, пил кофе и красный, опухший, осипший, поминутно бегал блевать в туалет, с руганью топча по дороге сумки и коробки. Гита сидела между ними, не смея шевельнуться. Она была в том же платье, что и в день грабежа. Нугзар весь полет молчал.
Первый, кого они увидели в аэропорту Пулково, был Черный Гогия, который, невесть как оказавшись в Ленинграде, умудрился потерять не только все деньги, но и плащ, и теперь в ломке валялся на скамейке, поджидая тбилисский рейс, в надежде встретить знакомых, занять деньги и как-нибудь вернуться домой. Сатана, когда-то сидевший с ним в ростовской колонии для малолеток, решил забрать его с собой.
Из аэропорта отправились прямо на Кузнечный рынок. У них еще оставался опиум, отнятый у Рублевки, но Сатана считал, что чем кайфа больше — тем жизнь лучше, и настоял взять его любимый чистый кодеин, который он ласково называл «пуриа». Они накупили на рынке тысяч на пять кодеина, сняли в гостинице люкс. В их планы вовсе не входили встречи с соотечественниками, поэтому поселились не в «Прибалтийской» или «Октябрьской», а в «Ленинграде», где иностранцев больше, чем советских. Черный Гогия, выпив первый лошадиный заход, улегся на диван и больше не вставал, время от времени открывая глаза и подмолачиваясь тем, что лежало перед его носом на тумбочке. Сутки они отсыпались.
Переодевшись во все новое, приятели отпустили Гиту в гриль-бар, причем Сатана приказал ей присмотреть какого-нибудь фраера побогаче, чтобы бомбануть его потом, но Нугзар покрутил пальцем у виска:
— Ты что, спятил? Для чего нам это? Да еще тут, в гостинице? Никаких фраеров! Сиди со своей парикмахершей и пей кофе. А проголодаетесь — поешьте что-нибудь, деньги у тебя есть…
Отправив Гиту, они сделали круг по вестибюлю, купили у швейцара американских сигарет и вошли в ресторан. Уселись за столик, свистнули официанта и заказали ему, что попало. Нугзар есть не мог, он только посматривал на еду. Сатана молол крепкими зубами все подряд и нагло осматривался.
— Как ты под кодеином можешь столько есть? — привычно удивился Нугзар. — Мне кусок в горло не лезет.
— Э, какие слова говоришь, друг? Хорошо, никто из зоновских не слышит! Кусок! Лезет! В горло! — отбрыкнулся Сатана, осматриваясь. — Почему русские бабы такие красотули, ништяковские бикси, а мужики — такие уроды и козлы? Курносые, как поросята, хрю-хрю-хрю, — захрюкал он, безуспешно пытаясь пальцем задрать кончик носа вверх.
— Всякие есть.
Вскоре объявилась жертва — сама подошла и пригласила Сатану на белый танец. Была она хрупка, миловидна, на высоких каблучках, в светлом платье, и Нугзар, глядя на это платье, представил себе, во что оно превратится, если девушка будет иметь глупость подняться с Сатаной в номер. Впрочем, она была обречена и без своего согласия.
Тут в ресторане потушили свет и началось что-то дикое. Появились маленькие косоглазые то ли бурята, то ли эвенки, в шубах, с гонгами, трубами, хула-хупами, бубнами и живым веселым медвежонком в наморднике, который привел в полный восторг сидевших в зале иностранцев.
— Гор-би! Гор-би! Пе-ре-строй-ка! — скандировали они. — Хоп-хоп, гор-би!
Буряты во главе с шаманом побросали на пол хула-хупы, встали в них и начали под бой бубнов бесконечный танец. Медвежонок вертелся в центре зала. Официанты забегали быстрее, стали разносить горячее, а Нугзар, удобно устроившись в кресле и полузакрыв глаза, вернулся мыслями к утренней встрече…
Утром он был один — Гогию можно не считать, Гита спустилась в бассейн, Сатана еще не вернулся от какой-то шведки, которую он ночью подцепил прямо в лифте. Шведка восхищенно смотрела на него и что-то шептала своему флегматичному белобрысому спутнику с трубкой и в шортах, который со смехом переводил: «Маргрет говориль, что она… э… удивиль… и… э… такая мушчин не видаль на свой шизнь!» Чем закончилась эта встреча для любознательной Маргрет — оставалось лишь предполагать.
Нугзар сидел у окна, глядел на желтые блики Невы. Удача в квартире гинеколога давала возможность многие месяцы не думать о деньгах, и Нугзар был спокоен. Он позвонил своему другу детства и подельнику, Тите, давно уже уехавшему подальше от тбилисского угрозыска. Тите обосновался в Ленинграде, женился и крутил какой-то винно-шашлычно-видеобизнес. Он обрадовался, услышав голос Нугзара, и сразу попросил о встрече.
Через час они встретились у залива. Поболтали о том, о сем. Тите поведал, что есть один кооперативщик, с которого можно и нужно взять куш:
— Я бы и сам взял, но, видишь, форму потерял — жена, дети, не тот уже, в общем. А ты, я вижу, в полете, тебе это раз плюнуть: вывези за город, облей бензином и зажигалкой пощелкай…
— Как просто! — язвительно поддакнул Нугзар. — А деньги у него есть? А то некоторых хоть пилой режь — нечего взять.
— Есть, говорю тебе, есть! Он, сукин сын, в месяц по пятьсот тысяч гребет, занимается чем хочет, от мороженого до компьютеров, а компьютеры эти сейчас — самый выгодный бизнес.
— Ну-ка, расскажи подробнее, что за компьютеры, — попросил Нугзар и уселся на парапете, одним глазом поглядывая в сторону троих школьниц, которые лизали эскимо и о чем-то вполголоса переговаривались, краснея и волнуясь под взглядами видных седоватых мужиков.
Тите рассказал вкратце о компьютерах, что сейчас это самая главная вещь, через нее всем миром управлять можно, а выдумал ее какой-то Билл Гейтс, и дело уже обстоит так, что чашка чая, разлитая на его рабочем столе, может наделать больше бед, чем мировая война. Потом вернулся к кооперативщику:
— На триста тысяч баксов он людей кинул… Знает, сука, что должник. Облитый бензином, он не будет выяснять, кто ты и от кого пришел…
— Триста тысяч зеленых? — переспросил Нугзар.
— Подумай, ведь на земле лежат, только нагнуться и поднять. Я тебе дам пару бугаев в помощники. А ты лишь говори. Ты же знаешь, как люди твоих глаз и голоса боятся! Разделим пополам.
Они договорились о встрече в ближайшие дни. О том разговоре Нугзар ничего не сказал Сатане, решив пока посмотреть сам, что это за деньги, которые на земле лежат.
Ажиотаж в ресторане нарастал. Музыка грохотала. Плясали первые пьяные. Буряты, уже в масках, с лайками бегали по залу, подсаживались к зрителям; их миниатюрные женщины с раскосыми глазами распахивали шубы, надетые на полуголые тела, садились к мужчинам на колени, пили водку. Одна из них попыталась сесть к Нугзару, обдав его потной волной алкоголя и духов, но он брезгливо отбросил ее от себя. Медвежонок в наморднике ревел и пытался лапами запихнуть в пасть мясо, которое ему швыряли со столов. Шаманы били в бубны, а танцующие прыгали под их взвизгивание, ловили друг друга хула-хупами, притягивались и целовались.
Сатана, неуклюже танцуя с хрупкой девушкой уже пятый раз, пытался приветливо улыбаться ей. Девушка ежилась под его взглядами, но храбро продолжала танцевать, несмотря на то, что он временами больно наступал ей на ногу и тесно прижимался к ее животу упруго-пульсирующим членом, отчего она вспыхивала и краснела, но не отстранялась.
Потом Сатана привел девушку к их столу, представил Нугзару:
— Лялечка! — и приказал официанту отнести на соседний столик подругам Лялечки коньяк и фрукты с шоколадом.
Каменные лица подруг разгладились. Они принялись ломать плитки, отщипывать виноград, прихлебывать из рюмок и поглядывать с улыбками на этих мужиков.
— Щедрые мужики. Не то, что наши, — сказала одна, Машка. — Наши жмоты только и знают: «Иди, в рот дам! Давай засажу под завязку!» И все!
— Люблю грузин, — мечтательно призналась вторая, Наташка. — И в постели что надо, и веселые, и красивые! Счастливые эти грузинки, таких мужей имеют! Если фирмы нету, надо зашивать кавказцев…
— Азеры — противные, — возразила ей подруга.
— Ну, на худой конец армян можно цеплять, — согласилась Наташка, — они тоже бабки имеют. Правда, у них сейчас там Карабах какой-то, а так все путем. Они даже поспокойнее грузин. Грузины напоследок обязательно передерутся, что-нибудь сотворят, а армяне нет, культурный народ. У них, в Армении ихней, всюду камни, камни, камни — ужас! Я была там. Всю дорогу по развалинам возили — там остатки храма, тут остатки храма, я даже ногу подвернула… И на хрена столько храмов?
— А я их особо не различаю: грузины ли, армяне — все едино, — махнула рукой Машка.
Тут явился Сатана и почти силой перетащил их за свой стол, где Нугзар с Лялечкой беседовали о Петре Первом.
Вечер шел к развязке. В ресторане началась та истошная и надрывная гулянка, которая обычно предшествует закрытию. Уставшие эвенки собирали по залу свой скарб. Медвежонок, оглушенный шумом и дымом, дремал у эстрады. Официанты спешили успеть взять спиртное, пока буфетчик не закрыл свой железный занавес — потом уже все, хана, водка только за доллары в вестибюле.
Сатана сорвал пробку:
— Сто грамм за прекрасных дам! — И галантно чокнулся со всеми.
Вокруг сновали танцовщицы. Они были похожи на куколок — маленькие, розовенькие, с точеными ножками и ручками. Мимо Нугзара прошмыгнула одна. Ему показалось, что именно она пыталась сесть ему на колени. Он свистом стал подзывать ее, как болонку, но девчушка скорчила недовольную рожицу и погрозила ему пальчиком. Она понравилась Нугзару своим кукольным изяществом, и он посетовал про себя, что у него никогда не было ни китаянки, ни японки, и стал опять манить ее, но она с презрительным фырком исчезла за перегородкой.
Лялечка, не отрываясь, смотрела на приосанившегося Сатану. Тот, держа в мощной лапе фужер, полный коньяка, перешел на традиционные тосты. Вообще он всегда пил только так: водку — чайными стаканами, вино — пивными кружками, а коньяк — фужерами. Нугзар с интересом наблюдал за тем, как Лялечка, влюбленно глядя на Сатану, подавала ему спички, когда он хотел прикурить (а курил он беспрерывно), придвигала ему еду, чтобы он закусывал, вытирала ему пот со лба, когда он вливал в себя очередной фужер, разворачивала салфетки, когда у него с бутербродов летела на пол буженина и брызгала икра. Сатана явно произвел на нее впечатление.
— Сатана, — сказал ему Нугзар тихо. — Пожалей сегодня эту девочку. Посмотри, как она на тебя смотрит! Она же влюблена в тебя!
— Разве я собираюсь ее обижать? — удивился Сатана.
— Видно, что она недавно на промысле…
— Ну и что? Она мне очень даже нравится. Я сделаю ей приятно, вот и все. И еще дам денег. Она должна быть рада. Что тут плохого?
Наташка и Машка внимательно слушали непонятную для них речь, пытаясь уловить, не завязывается ли тут какая-нибудь перепалка. Когда имеешь дело с кавказцами, надо держать ухо востро. Они вспыхивают по любому поводу, например, из-за того, кто с кем раньше переспит. Ну, какая разница? Все со всеми переспят! Так нет же, обязательно надо подраться!
А Нугзар и Сатана продолжали:
— Тебе не бывает жалко их? Ты мучаешь их, делаешь им больно, — говорил Нугзар.
— Они только этого и хотят, всю жизнь об этом мечтают. Шведка так и сказала, что всю жизнь мечтала, чтобы ее как следует ремнем отпороли и в задницу трахнули…
— На каком языке, интересно, она тебе открыла это?…
— Руками показала, на каком!..
— Значит, ты уверен, что любой женщине всегда приятно быть с тобой? — удивился Нугзар.
— Конечно, а чего им неприятно? Я еще не встречал такой, — бесхитростно объяснил Сатана, проводя пальцами по напомаженной Лялечкиной щеке, отчего ресницы у Лялечки закрылись сами собой, и она вздохнула глубоко, как под гипнозом.
Выяснилось, что кончился коньяк. Сатана что-то рявкнул официанту, который крутился возле стола, ожидая приятного момента расчета. Но буфет был уже на запоре.
Тогда Сатана подозвал томного кудрявого валютного официанта в вышитой толстовке, который торчал со своей тележкой у выхода. Кинул доллары, взял две бутылки коньяка и пару блоков «Мальборо».
— Это уже много! — официант попытался задержать рукой второй блок, на что Сатана вскинулся:
— Ты чё, козлина, лапы распускаешь?
— Не связывайся! — блеснул глазами Нугзар и кинул еще денег. — Этого хватит?
— Вот сейчас в самый раз! — удовлетворенно произнес официант.
— Ну, все, Лялечка, бери своих подруг, продолжим в номере, — сказал Нугзар. — Вы идите с Сатаной, а я расплачусь… с кем следует…
Лялечка сделала подругам знак. Те, быстро собрав со стола в сумки все, что можно унести, отправились за Сатаной, а Нугзар расплатился и вышел в холл. Валютный официант со своей тележкой курил возле туалетов.
Нугзар постоял, подождал. Улучив минуту, когда холл опустел, он быстро оказался лицом к лицу с официантом и резко втолкнул его в туалет.
— В чем дело, граж… — попытался произнести тот, но на него обрушилась такая тяжелая пощечина, что он согнулся пополам.
— Ты что себе позволяешь, гнида? Перед бабами позоришь, из рук сигареты тянешь? — бил его Нугзар. — Разве тебя не учили быть вежливым с клиентами, скотина?!
Официант попытался закрыть голову руками. Тогда Нугзар крепко схватил его за кудри и пару раз ткнул лицом в писсуар:
— Знай свое место, ублюдок!
Зашвырнув избитого официанта в кабинку и заперев дверцу, он исчез в одном из лифтов.