Р. В. Митин наваждение
| Вид материала | Документы |
- Н. Г. Козловская, В. Н. Митин,, 35.41kb.
- Р. В. Митин, 205.65kb.
- Наваждение или феномен блуждающих могил, 6011.03kb.
- Ть, Монд Дипломатик, Митин Журнал, Алекса Керви, Бориса Кагарлицкого, издательство, 7833.19kb.
- Ахромеева Т. С., Капустин М. А., Кащенко С. А., Куракин П. В., Малинецкий Г. Г., Медведев И., 459.22kb.
- Наваждение гомосексуализма, 54.57kb.
- С. С. Митин к вопросу о разделении властей, 156.22kb.
- Принято Советом Школы Протокол № от утверждаю директор моу «Чарышская сош» А. Н. Митин, 182.42kb.
- Именно потому, что оно больше не задает форму общества, оно и знакомо им лишь как наваждение,, 4832.14kb.
To Tirzah
Whate'er is Born of Mortal Birth,
Must be consumed with the Earth
To rise from Generation free:
Then what have I to do with thee?
The Sexes sprung from Shame & Pride
Blowd in the morn; in evening died
But Mercy changd Death into Sleep;
The Sexes rose to work & weep.
Thou Mother of my Mortal part,
With cruelty didst mould my Heart.
And with false self-deceiving tears,
Didst bind my Nostrils Eyes & Ears.
Didst close my Tongue in senseless clay
And me to Mortal Life betray:
The Death of Jesus set me free.
Then what have I to do with thee?
К Тирзе
Кто к Смертной Жизни был рождён,
Землёй быть пожран должен он,
Чтобы воскреснуть в мир иной.
Ещё не наступил час мой!
Два пола – стыд свой одолеть,
С утра восстать, в ночь умереть,
Но Бог им Смерть на Сон сменил,
На труд и плач их отпустил.
Ты, Мать, безжалостной рукой
Слепила жалкий остов мой,
Потом, в обманчивых слезах,
Хотя во рту, в ушах, в глазах
Была земля, меня взяла
И Смертной Жизни предала:
Иисус распят, меня он спас.
Ещё не наступил мой час!
Three Things to Remember
A Robin Redbreast in a cage,
Puts all Heaven in a rage.
A skylark wounded on the wing
Doth make a cherub cease to sing.
He who shall hurt the little wren
Shall never be beloved by men.
* * *
Leave, O leave me to my sorrows;
Here I'll sit and fade away,
Till I'm nothing but a spirit,
And I lose this form of clay.
Then if chance along this forest
Any walk in pathless way,
Thro' the gloom he'll see my shadow
Hear my voice upon the breeze.
Запомни три вещи
Навёл на жаворонка ствол,
Ты в ярость Небеса привёл.
Тот с ветки соловья собьёт,
И херувим уж не поёт.
Того, кто птичку смел обидеть,
Всегда мы будем ненавидеть.
* * *
Ах, оставь меня страданьям;
Буду здесь сидеть. Истаяв,
Духом бестелесным стану,
Облик плотский потеряю.
Кто-то тень мою увидит,
Лесом в сумерках блуждая,
И сквозь ветра свист услышит,
Как мой голос замирает.
Several Questions Answered
What is it men in women do require?
The lineaments of Gratified Desire.
What is it women do in men require?
The lineaments of Gratified Desire.
The look of love alarms
Because 'tis fill'd with fire;
But the look of soft deceit
Shall Win the lover's hire.
Soft Deceit & Idleness,
These are Beauty's sweetest dress.
He who binds to himself a joy
Dot the winged life destroy;
But he who kisses the joy as it flies
Lives in Eternity's sunrise.
Некоторые вопросы – ответы
Что мужи от жён хотели?
Быть довольными в постели.
Жёны что всегда хотели?
Быть довольными в постели.
Пугает нас любовный взгляд,
Ибо наполнен он огнём;
Взглянёт лукавый флирт на нас
И победит, утонем в нём.
Лукавство, леность, пустота –
Вот чем укрыта Красота.
Счастье в цепи закуёшь –
Крылья жизни оборвёшь;
На лету его коснись,
В Жизни Вечность окунись.
The Wild Flower's song
As I wander'd the forest,
The green leaves among,
I heard a Wild Flower
Singing a song.
'I slept in the earth
In the silent night,
I murmur'd my fears
And I felt delight.
'In the morning I went,
As rosy as morn,
To seek for new joy;
But I met with scorn.'
Песня Лесного Цветка
Бродил я по листьям,
Где лес зеленел,
И слышал – цветочек
Так песенку пел:
«В ночном молчанье
Я сладко спал,
О чём-то страшном
Во сне шептал».
«Для нового счастья
Проснулся я,
Но мир насмешкой
Встретил меня».
Samuel Coleridge
Сэмуэл Кольридж
Kubla Khan
In Xanadu did Kubla Khan
A stately pleasure-dome decree :
Where Alph, the sacred river, ran
Through caverns measureless to man
Down to a sunless sea.
So twice five miles of fertile ground
With walls and towers were girdled round :
And there were gardens bright with sinuous rills,
Where blossomed many an incense-bearing tree ;
And here were forests ancient as the hills,
Enfolding sunny spots of greenery.
But oh ! that deep romantic chasm which slanted
Down the green hill athwart a cedarn cover !
A savage place ! as holy and enchanted
As e'er beneath a waning moon was haunted
By woman wailing for her demon-lover !
And from this chasm, with ceaseless turmoil seething,
As if this earth in fast thick pants were breathing,
A mighty fountain momently was forced :
Кубла Хан
Давно, с тех пор прошли века,
Решил дворец построить Кубла Хан:
Там, где Алфа, священная река,
Стремит свой бег сквозь скалы, глубока,
И падает в угрюмый океан.
Тогда земли большой пологий склон
Стенами был надёжно окружён:
И были там цветущие сады,
Полны душистых, сказочных цветов;
И были там ручьи, полны воды,
Сбегающей к оазису с холмов.
О, эта бездна глубока; и вниз уводит
Меж кедрами наклонный путь опасный!
О, место дикое в таинственной природе!
Там дева под луной, как тень, проходит
И стонет – Где мой демон страстный!
Из бездны, где река неслась, бурля,
И где, дрожа, дышала тяжело земля,
Фонтан, как мощный демон, вдруг возник:
Amid whose swift half-intermitted burst
Huge fragments vaulted like rebounding hail,
Or chaffy grain beneath the thresher's flail :
And 'mid these dancing rocks at once and ever
It flung up momently the sacred river.
Five miles meandering with a mazy motion
Through wood and dale the sacred river ran,
Then reached the caverns measureless to man,
And sank in tumult to a lifeless ocean :
And 'mid this tumult Kubla heard from far
Ancestral voices prophesying war !
The shadow of the dome of pleasure
Floated midway on the waves ;
Where was heard the mingled measure
From the fountain and the caves.
It was a miracle of rare device,
A sunny pleasure-dome with caves of ice !
В порыв его, прервавшийся на миг,
Куски огромных глыб, влетев, как град,
Вздымались вверх и падали назад:
Танцуя средь утёсов, глубока,
Швыряла их священная река.
Затем река сквозь брызги и туман
В пещеры дикие осколки глыб влечёт,
Извилистой змеёй в лесах, долах течёт,
Втекает с шумом в мёртвый океан:
И Кубле в шуме том была слышна
Весть, дедов голоса – грядёт война!
Тень от дворца Кубла Хана
В волнах морских плыла;
В эхе пещер у фонтана
Песня слышна была.
Чудо чудес отражала вода –
Светом наполнен, чертог изо льда!
A damsel with a dulcimer
In a vision once I saw :
It was an Abyssinian maid,
And on her dulcimer she played,
Singing of Mount Abora.
Could I revive within me
Her symphony and song,
To such a deep delight 'twould win me,
That with music loud and long,
I would build that dome in air,
That sunny dome ! those caves of ice !
And all who heard should see them there,
And all should cry, Beware ! Beware !
His flashing eyes, his floating hair !
Weave a circle round him thrice,
And close your eyes with holy dread,
For he on honey-dew hath fed,
And drunk the milk of Paradise.
Когда уже отпылал закат,
Я деву увидел во сне:
Это была Абиссинии дочь,
И звуки цимбал летели в ночь,
И песнь она пела мне.
И я возрождался, впивая
Мелодию, голос её,
Восторг, дыхание рая!
Сбылось неземное виденье моё –
Воздушные замки в небе висят,
Чертог изо льда! Этот солнечный Дом!
Смотрите! Но кинулись люди назад,
Кричат они – Чур, меня, чур! Свят, свят!
Глядите, глаза его чудно горят!
Вы трижды его очертите кругом,
И в ужасе взор опустите вы свой –
Ведь вскормлен он медвяною росой,
Напоен он райским, святым молоком.
George Byron
Джордж Байрон
I see before me the Gladiator lie:
He leans upon his hand – his manly brow
Consents to death, but conquers agony,
And his drooped head sinks gradually low –
And through his side the last drops, ebbing slow
From the red gash, fall heavy, one by one,
Like the first of a thunder-shower; and now
The arena swims around him: he is gone,
Ere ceased the inhuman shout which hailed the wretch who won.
He heard it, but he heeded not – his eyes
Were with his heart, and that was far away;
He recked not of the life he lost nor prize,
But where his rude hut by the Danube lay,
There were his young barbarians all at play,
There was their Dacian mother – he, their sire,
Butchered to make a Roman holiday –
All this rushed with his blood – Shall he expire,
And unavenged? – Arise! ye Goths, and glut your ire!
Вот гладиатор предо мной лежит:
На руку он опёрся, осуждён
На смерть; без пользы рядом меч и щит,
И борется с агониею он.
Он негодяем подло был сражён,
За каплей капля кровь его течёт,
Как первый дождь в грозу; он обречён,
И вот арена вкруг него плывёт,
А праздная толпа восторженно ревёт.
Уходит жизнь, пощада не нужна,
Его душа и сердце далеко,
В тумане взор, арена не слышна –
Пред ним Дунай, раскинут широко,
Вот дом его, так дышится легко,
Играют дети, с ним его жена –
А он, мечом пробитый глубоко,
Лежит в крови, ждёт смерти. – Вот она!
О, Гот, восстань! Да будет месть твоя страшна!
Remembrance
’Tis done!—I saw it in my dreams;
No more with Hope the future beams;
My days of happiness are few:
Chill’d by misfortune’s wintry blast,
My dawn of life is overcast;
Love Hope, and Joy, alike adieu!
Would I could add Remembrance too!
* * *
The spell is broke, the charm is flown!
Thus is with life’s fitful fever:
We madly smile when we should groan;
Delirium is our best deceiver.
Each lucid interval of thought
Recalls the woes of Nature’s charter;
And he that acts as wise men ought,
But lives, as saints have died, a martyr.
Память
Конец! Я видел то во сне:
Не будет больше счастья мне,
Уж не надеюсь больше я;
Под зимней вьюгою застыл
Мой жизни путь, тосклив, уныл;
Прощай, Любовь и Радость бытия!
Прощай и Память обо всём моя!
* * *
Чары кончились! Трезвою мукой полны
Лихорадочной жизни теченья;
Мы смеёмся безумно – стонать мы должны,
Лишь в бреду ищем мы утешенья.
Мысли честные, ясные – надобно жить
По жестоким законам Природы;
Если хочешь ты мудрым мужчиною быть,
Через муки иди и невзгоды.
Lines written in an album, at Malta
As o'er cold sepulchral stone
Some name arrests the passer-by:
Thus, when thou view'st this page alone,
May mine attract the pensive eye!
And when by thee that name is read,
Perchance in some succeeding year,
Reflect on me as on the dead,
And think my heart is burried here.
В альбом, Мальта
И, как на камень гробовой,
Спеша, прохожие глядят,
Ты на странице этой свой,
Быть может, остановишь взгляд.
Скользнёт твой взгляд когда-нибудь
По строчкам выцветших чернил,
Меня ты вспомнишь? Не забудь –
Я сердце здесь похоронил.
Percy Shelley
Перси Шелли
Evening (Ponte al mare, Pisa)
The sun is set; the swallows are asleep;
The bats are flitting fast in the grey air;
The slow soft toads out of damp corners creep;
And evening's breath, wandering here and there
Over the quivering surface of the stream,
Wakes not one ripple from its summer dream.
There is no dew on the dry grass tonight,
Nor damp within the shadow of the trees;
The wind is intermitting, dry, and light;
And in the inconstant motion of the breeze
The dust and straws are driven up and down,
And whirled about the pavement of the town.
Within the surface of the fleeting river
The wrinkled image of the city lay,
Immovably unquiet, and for ever
It trembles, but it never fades away;
Go to the…
You, being changed, will find it then as now.
Вечер (Понте аль маре, Пиза)
Садится солнце, гомон птиц затих,
Нетопыри беззвучно в воздухе скользят,
И жабы выползают из углов сырых;
Дыханье вечера, бродя вперёд, назад,
Слегка реки уснувшей морщит гладь,
Но не мешает ей в тиши дремать.
Не выпала роса, на берегу реки
Деревья шелестят сухой листвой,
Движенья воздуха изменчивы, легки;
Солома, пыль летят над мостовой,
Их крутит и бросает вверх и вниз
Вечерний, беспокойный летний бриз.
Неверный образ города лежит
Внизу в реке, его влечёт вода,
Теченьем искажённый, он дрожит,
На месте оставаясь навсегда;
Пойди...
Ты изменяешься, но неизменен он.
The chasm in which the sun has sunk, is shut
By darkest barriers of enormous cloud,
Like mountain over mountain huddled - but
Growing and moving upwards in a crowd,
And over it a space of watery blue,
Which the keen evening star is shining through.
A Dirge
Rough Wind, that moanest loud
Grief too sad for song;
Wild wind, when sullen cloud
Knells all the night long;
Sad storm, whose tears are vain,
Bare woods, whose branches strain,
Deep caves and dreary main, –
Wail, for the world's wrong!
Вот солнце в бездне тонет, вот оно
Уж скрыто в тёмных, грозных облаках,
Подобных груде гор громадных, но
Растущих вверх в дымящихся клубах;
Над ними в синеве, спокойно, как всегда,
Сияет острая вечерняя звезда.
Панихида
Ночь, ветра вой и стон,
Угрюмо летят облака;
Вой ветра, как вопль похорон,
Ночь долгая, как века;
Лес тянет голые ветки вперёд,
И шторм печальные слёзы льёт,
И море в унылые скалы бьёт, –
Вой, скорбь мировая, тоска!
The world's wanderers
Tell me, thou Star, whose wings of light
Speed thee in thy fiery flight,
In what cavern of the night
Will thy pinions close now?
Tell me, Moon, thou pale and gray
Pilgrim of heaven's homeless way,
In what depth of night or day
Seekest thou repose now?
Weary Mind, who wanderest
Like the world's rejected guest,
Hast thou still some secret nest
On the tree or billow?
Всемирные странники
Скажи, Звезда, чей свет тебя несёт
И, ускоряя огненный полёт,
К какой пещере в ночь тебя влечёт,
И где закончишь бесприютный путь?
Скажи, седая, бледная Луна,
По небесам ты странствуешь одна,
Какая ночи, дня ли глубина
Зовёт тебя в покое утонуть?
О, Дух усталый, отдохнуть пора,
Отвергнут, бродишь ты с утра и до утра,
В горах иль в море тайная нора
Та кроется, где сможешь ты уснуть?
To Jane
The keen stars were twinkling,
And the fair moon was rising among them,
Dear Jane!
The guitar was tinkling,
But the notes were not sweet till you sung them
Again.
As the moon's soft splendor
O'er the faint cold starlight of Heaven
Is thrown,
So your voice most tender
To the strings without soul had then given
Its own.
К Джейн
Звёзды остро мерцают, в зенит
Поднялася луна между ними чудесно
Сиять.
И гитара звенит,
Её ноты сухи, пока Джейн не споёт эту песню
Опять.
Как простор междузвёздный, безбрежный
Освещает, смягчает свет лунный
В ночи,
Так милее твой, Джейн, голос нежный,
Оживляя бездушные струны,
Звучит.
The stars will awaken,
Though the moon sleep a full hour later,
Tonight;
No leaf will be shaken
Whilst the dews of your melody scatter
Delight.
Though the sound overpowers,
Sing again, with your dear voice revealing
A tone
Of some world far from ours,
Where music and moonlight and feeling
Are one.
Диск луны всё огромней,
Спит она, и межзвёздный пустой замирает
Простор,
Ни один лист не дрогнет,
Пока нот чистота, как росу, рассыпает
Восторг.
Песня звонкая льётся легко,
Снова пой, в твоём голосе слышен
Настрой
Того мира, там далеко,
Где луч лунный и чувства мелодией дышат
Одной.
John Keats
Джон Китс
To Ailsa Rock
Hearken, thou craggy ocean-pyramid,
Give answer by thy voice—the sea-fowls' screams!
When were thy shoulders mantled in huge streams?
When from the sun was thy broad forehead hid?
How long is't since the mighty Power bid
Thee heave to airy sleep from fathom dreams –
Sleep in the lap of thunder or sunbeams –
Or when grey clouds are thy cold coverlid!
Thou answer'st not; for thou art dead asleep.
Thy life is but two dead eternities,
The last in air, the former in the deep!
First with the whales, last with the eagle-skies!
Drowned wast thou till an earthquake made thee steep,
Another cannot wake thy giant-size!