И. Л. Морозов художественная литература ХХ века как информационная среда эволюции доктрин политического экстремизма каждый бунтарь стремится с помощью стиля навязать, миру свой закон

Вид материала

Литература

Содержание III. Экстремистские образы в художественных произведениях – IV. Предварительные выводы Столкновение цивилизаций За два часа до падения рейхсканцелярии 1 мая 23 часа 42 минуты Голос москвы 2 час. 08. мин., декабрь 198… г. 1 час. 40. мин., декабрь 198…г.

Подобный материал:

• Информационная среда как инструмент интеграции процесса обучения в системе непрерывного, 71.53kb.
• Стиль "ампир" в интерьере, 52.18kb.
• Великолепие и зрелищность вот две главные характеристики ампира, 110.33kb.
• Программа тренинга позволит, 55.8kb.
• Поэзия серебряного века. Москва: Художественная литература, 1991. Призраки, 1107.2kb.
• Структура программы, описание ресурсов программы; Операторы ввода/вывода, 162.02kb.
• Эстетический компонент поликультурной личности на уроках русского языка и литературы, 111.9kb.
• Авторская программа по курсу «Художественная литература» в классах с углубленным изучением, 336.25kb.
• Исследовательская деятельность, 243.02kb.
• Китайская поэзия известна всему миру, 2148.52kb.

III. Экстремистские образы в художественных произведениях –

эмпирика исследования

Примеры интеллектуального генезиса радикальных социально-политических мифов и их последующего проникновения в массовое сознание адресных сегментов социума через литературные произведения (на примере России начала ХХ века) приведены в исследовании М. Могильнер, итоги которого демонстрируют, что данные тексты выполняли не только информационно-пропагандистскую роль, но осуществляли и функцию «обратной связи» между государством, обществом и «революционным подпольем», способствуя рефлексии представителей последнего³. Протестная художественная литература того периода не только наносила деструктивный идеологический удар по государственной системе, но и отражала проблемные, кризисные процессы, происходившие в самих террористических группах, как бы приглашая общество к обсуждению этих явлений, поиску вариантов выхода их сложившейся ситуации. Литературные тексты играли роль своеобразного психологического катарсиса, в котором нуждались «обитатели террористического подполья». Элементы духовного смятения свойственны литературным героям даже такого безоговорочного адепта индивидуального политического террора, к Б. Савинков⁴.

Как правило, художественная литература выступала в качестве приемлемого информационного поля дискурса между сторонниками и противниками радикальных политических доктрин, выполняя и пропагандистскую роль. Рассматривая данный исторический период (с начала и до середины 70-х годов ХХ века), можно без особого труда провести демаркационную линию между художественной литературой политического протеста и собственно политическими манифестами, доктринальными трактатами политического экстремизма, практическими пособиями «по технологии революций». Например, весьма популярные и известные в среде военизированных экстремистских группировок практические пособия Эрнесто Гевары «Партизанская война» и Карлоса Маригеллы «Миниучебник городской герильи» даже косвенно не соотносятся со сферой художественной литературы. У данных лидеров сопротивления и их интеллектуальных адептов не было необходимости в попытках «форматировать» свои доктринальные тексты и инструкции в рамках художественной литературы.

Однако со второй четверти ХХ века рамки художественно-философского экстремизма становятся весьма условными и грань между художественной литературой и политической пропагандой экстремистской направленности все более стирается. Информационную нишу экстремизма начинают формировать не только авторы, целенаправленно конструирующие идеологическое информационное ядро для последующего утилитарного использования в политическом движении, но и непонятые (а в ряде случаев и прямо отторгнутые) обществом и государством творческие интеллектуалы, во многом по иррациональным мотивам превращающие свою жизнь в маркер социального протеста¹. Подобные тенденции могут проявляться в живописи, музыке, иных направлениях деятельности контркультуры. Можно привести пример группы «Роллинг стоунз», призывающей «воевать на улицах», которая в общей канве тоже вносила свою лепту в информационное кодирование политического сознания протестной молодежи 60-х годов ХХ века².

Художественно-философское направление в теоретико-творческом политическом экстремизме становится естественным интеллектуальным фоном западного общества поздних этапов индустриальной стадии развития и особенно рубежа перехода к информационному миру. Явно прослеживается синтез радикальной философской, художественной и политической мысли с последующим донесением до сознания широких масс населения эффективным способом (представлением занимательных текстов). Даже идеология политического терроризма, разрабатываемая как самими активистами террористических группировок, так и близкими к ним кругами интеллектуалов, находит свое место в художественной литературе.

Теоретико-творческий экстремизм до последней четверти ХХ века развивался как реакция на социально-политические (прежде всего) и экономические (в меньшей степени) кризисы, неизбежные при исторической эволюции индустриального общества открытого типа и разрабатывался представителями интеллектуальной элиты социума как духовно-мировоззренческие искания в технократической атмосфере личностного отчуждения. Разумеется, возникали ситуации, когда данная деятельность попутно подводила теоретическую базу под практическую работу радикальных протестных и террористических движений, иногда вопреки воле авторов. Например, теоретики Франкфуртской школы и французские экзистенциалисты, исповедовавшие философию бунта, были не слишком довольны тем обстоятельством, что их концепции с пугающей легкостью и небрежностью «пустили в ход» активисты уличных молодежных волнений конца 60-х годов ХХ века. Само по себе радикальное направление в литературе того периода активных агрессивных форм политического протеста (терроризма) все же не порождало, хотя в ряде случаев невольно способствовало консолидации и уточнению идеологической платформы данных движений.

Ситуация заметно изменилась на следующем этапе, когда художественная литература начинает рассматриваться экстремистами не как второстепенный инструментарий, но в качестве универсального вектора продвижения своего влияния. Например, в романе одного из теоретиков и лидеров американских расистских группировок Уильяма Пирса (Эндрю Макдоналда) «Дневник Тернера»¹, выполненном в стиле исторической утопии, адепты радикального национализма могут найти весь комплекс теоретической и практической информации: советы по созданию нелегальной организации, выбору объектов для террористических атак, общей стратегии борьбы с государством и непосредственной тактике проведения террористических акций, теоретических доктринальных установок расизма и целостный социально-политический миф соответствующего варианта «конца истории» человечества. Причем данные пропагандистские и информационные коды² компактно «упакованы» в развивающееся повествование исторического романа обычного детективного жанра. Излагаемая в данном художественном произведении история жизни и борьбы с либеральным государством «среднестатистического американца» Эрла Тернера конструировалась автором романа как предельно реалистичная – в сюжете отсутствуют явно невыполнимые «подвиги», главный герой с первых же страниц изображается в весьма далеких от стереотипов образа супермена тонах (столь любимого представителями западной массовой культуры), проходит через полосу унижений и поражений, гибнет в финале.

Автор романа сделал все возможное, чтобы образ Эрла Тернера стал максимально восприимчив недалекими в интеллектуальном плане, националистически настроенными и лишенными особенных жизненных перспектив жителями американской «глубинки», видящими в расовом противостоянии одну из возможностей улучшения своего социального статуса и материального положения. Насыщенность текста сценами жестокости, насилия, подробными описаниями расправ с инакомыслящими вперемешку с мировоззренческими и политическими размышлениями главного героя нацелена на психологическую обработку читателей, снимая в сознании последних элементы жалости, сочувствия, милосердия. Не случайно по ходу сюжета демонстрируется, что расистская «Организация», ведущая борьбу с государственной системой, добивается победы лишь с того момента, когда переориентирует свою тактику со стремления добиваться симпатий со стороны гражданского населения, убеждать людей в правоте и оправданности своих действий, к жесточайшему запугиванию нейтральных граждан, переходит от прицельных ударов по представителям «Системы» к слепому уничтожению всех и вся, демонстрируя свою неуязвимость. Ставка на шок в расчете парализовать волю противника и привлечь на свою сторону нейтрально настроенных граждан (которые примкнут к террористическим группировкам расистов хотя бы движимые чувством собственного самосохранения) как единственно правильная линия борьбы с государственным аппаратом и либеральным гражданским обществом проходит красной нитью через весь текст.

«Дневник Тернера», представляя собой универсальный информационный массив политического экстремизма расистского направления, играет не только «духовную» роль, но и в определенной степени способствует реализации вполне реальных террористических акций – например, в западных источниках указывается идеологическое влияние литературно-художественных образов У. Пирса как на психику ультраправого террориста-одиночки, организатора взрыва в Оклахома-Сити Тимоти Маквея, так и военизированных террористических группировок Египта, уничтожающих иностранных туристов¹ с целью «защиты» традиционного восточного общества.

Современная художественная литература может быть эффективно использована и в целях локальной нейтрализации экстремистских «черных» историко-политических образов, например, национал-социализма. В романе популярного аргентинского писателя Абеля Поссе «Путешествие в Агарту»² задействованы типичные психологические приемы удержания внимания читателя (замешанный на восточной мистике экзотический сюжет, детективный жанр) и романтизации (физические лишения и опасности со стороны противников, которые переживает главный герой, вынужденный действовать в чужой агрессивной среде вдали от родины и друзей) персонажа – офицера СС Вальтера Вернера, вынужденного предпринять опасную и практически безнадежную экспедицию в Тибет, чтобы с помощью потусторонних сил, секрет использования которых хранят монахи-буддисты, дать шанс на спасение гитлеровскому государству. Хотя рассматриваемый литературный текст не содержит прямой пропаганды национал-социализма и, в отличие от романов Уильяма Пирса или Дмитрия Нестерова, в нем нет описаний сцен ритуальной жестокости при расправе над противником, главный герой из нацистской организации «Наследие предков»³ невольно вызывает у среднестатистического читателя гораздо больше если не одобрения, то жалости и сочувствия, чем его пресыщенные жизнью и полные стереотипов западного снобизма оппоненты.

В отличие от главного героя вышерассмотренного произведения, Вернер не выглядит убежденным сторонником расисткой жестокости, не участвует в расправах и массовых казнях. Он воплощает скорее образ ученого, чем солдата: «Наконец-то после стольких лет учебы, проведенных в стороне от всего, из-за которых я не удостоился даже чести попасть на фронт, выбор пал на меня. Годы университетских штудий, отданные космографии, космологии, восточным религиям и языкам, исследовательская работа в институте Аненэрбе – теперь все это обретало смысл: я оказался посланцем, избранным»¹. В тех редких случаях, когда этот офицер СС убивает своих врагов, он идет на такой шаг исключительно из самообороны, движимый даже не столько страхом за свою жизнь, сколько опасением срыва задания в случае своей гибели.

Читая «Путешествие в Агарту», неискушенный в исторических познаниях человек наверняка не припомнит ни концентрационных лагерей, ни Холокоста, ни прочих кровавых деяний того политического режима, ради попытки спасения которого Вернер предпринимает опасное путешествие в Тибет. В сознании останется воля победе, которую на всем протяжении повествования демонстрирует главный герой, его научная эрудиция и военное благородство, останется чувство несправедливости, которую допускают спустя десятилетия по отношению к погибшему Вернеру чиновники ФРГ, пытаясь предать забвению его имя лишь потому, что он служил гитлеровскому рейху: «Дневник нацистского офицера был явно неудобным грузом для бюрократического аппарата, который изо всех сил пытается продемонстрировать свой антифашистский пыл и беззаветную верность демократии»².

Обратившись к современной российской художественной литературе протестного направления, разрешенной государственными органами к свободному распространению, мы найдем ту же закономерность – учитывая тенденции массовой психологии современной молодежи, информационные коды политического экстремизма сейчас «упаковываются» в занимательную и в принципе безобидную оболочку того или иного жанра. В качестве иллюстрации можно привести одну из наиболее характерных публикаций рассматриваемой темы: роман Дмитрия Нестерова «Скины: Русь пробуждается»³. Стиль изложения и тематика повествования эффективно адаптированы автором к запросам целевой аудитории (молодежь из неэлитных социальных слоев). Хотя работа, на первый взгляд, и не преследует прямой пропагандистской цели, однако данный текст (подобно «Дневнику Тернера») решает широкий спектр информационных задач:

- упрощенно и понятийно доступно вплетая элементы политики в сюжет повествования, читателю излагается идеология движения современных скинхедов националистической ориентации;

- на описании рискованных «приключений» молодого московского нациста по кличке «Квас» неискушенный читатель может получить представление о путях и методах формирования и строения молодежных уличных «бригад», оценить степень риска и стиль поведения при проведении акций в различных ситуациях и на различных объектах (электропоезд, пригородная зона, стихийный рынок в «спальном» районе и т.д.);

- оценить степень опасности по отношению к участникам «бригады» со стороны правоохранительных органов (в тексте приводятся некоторые советы по нейтрализации этой опасности методом бытовой конспирации) или альтернативных и враждебных по отношению к скинхедам группировок современной контркультуры (столкнувшись с угрозой сопротивления со стороны подобных группировок главный герой романа и его друзья начинают практиковать тактику индивидуального террора – упреждающих кровавых расправ над лидерами с целью запугивания либерально настроенной молодежи);

- увидеть перспективу эволюции современных российских неонацистов от стихийных уличных банд с примитивной идеологией, основанной на почерпнутых из «Моей борьбы» А. Гитлера и способных лишь к эпизодическим акциям примитивных расправ над беззащитными жертвами, к организационно оформленной политической силе с долгосрочными перспективами и пропагандистским аппаратом.

Романтизация главного героя достигается контрастностью его поведения в различных жизненных ситуациях: «Квас» может принимать участие в избиении беспомощных рэпперов или «лиц кавказской национальности», но в то же время с удовольствием уличает в мелких магазинных кражах представителей зажиточных слоев Москвы (испытывая к ним своеобразную классовую ненависть), долго и упорно лечит смертельно больную кошку, смерть которой в итоге оказывается для него глубокой трагедией. Может ли быть милосердным человек, принципиально убивающий людей за цвет кожи или за стиль жизни? – судя по замыслу автора романа, получается, что может.

Художественная литература может быть с успехом использована не только в целях популяризации экстремистских концепций или романтизации образов лидеров тоталитарных политических режимов прошлого, но и для конструирования новых историко-политических мифов, альтернативных трактовок исторического процесса, применимых в современной политической борьбе. В качестве примера можно привести данный в приложении сборник рассказов «Столкновение цивилизаций», опубликованный в Интернете.


IV. Предварительные выводы

Эмпирически подтвердив тезис о том, что в наше время радикальные информационные коды политического экстремизма пытаются пробиться к массовой аудитории преимущественно через художественную литературу (кроме приведенных выше примеров в этой связи уместно вспомнить творчество писателей А. Проханова и Э. Лимонова), попробуем выстроить гипотезу о потенциальной опасности данного вектора продвижения идеологии экстремизма. Способна ли деятельность писателя-радикала в современной России стать центром притяжения социально опасных личностей, способствовать структуризации и активизации экстремистских движений с антизаконными и реально опасными формами выражения политического протеста? Тем более, как отмечают специалисты по российским экстремистским группировкам, социально-политическая обстановка в современной России заставляет радикальных пропагандистов действовать не по классической прямолинейной схеме информационной агрессии, практиковавшейся аналогичными западноевропейскими движениями второй половины ХХ века: «террористическая акция – заявления в прессе по ее итогам от имени террористической группы – романтизация и героизация террористического движения - распространение его идеологи»¹, а своеобразным «эзоповым языком», с различными логическими увертками и маскировкой пропаганды под литературную деятельность².

Оценка динамики политической системы современной России пока не дает повода для подобного рода беспокойств. Даже такие знаковые для западной цивилизации точки сплочения радикальной молодежи, как политизированные протестные рок-гуппы или движения футбольных фанатов, в наших условиях либо не приводят к серьезным политическим последствиям, выступая как кратковременная «дань моде», либо порождая неструктурированные, и опять же кратковременные агрессивные вспышки среди своих поклонников (обычно в виде локальных уличных беспорядков), относящихся скорее к криминальной сфере, нежели политической. Более того, на основе запретительных акций ФСБ против издательства «Ультра.Культура» в 2004 году, выпускавшего теоретические труды идеологов современного политического экстремизма и художественные книги «вредоносного» содержания, можно сделать вывод, что демонстративные запретительно-силовые методы лишь привлекают внимание к подобным книгам и способствуют распространению информации о них по принципу «сладости запретного плода». Учитывая развитие и доступность гражданских электронных коммуникационных каналов, в частности, Интернета, подобная борьба с текстами может и вовсе потерять смысл с точки зрения эффективности – авторы будут размещать свои произведения на дублирующих доменах, в том числе и «физически» расположенных за рубежом. Поэтому На данном этапе развития политических процессов в нашей стране репрессивные действия в отношении рассматриваемого направления в художественной литературе могут принести больше вреда, чем пользы. Не будем забывать, что политический экстремизм (особенно терроризм) строится на мировоззренческих позициях протестного индивидуализма¹, и в обществе должны господствовать соответствующие паттерны. Политическая культура постперестроечной России до сих пор в целом определяется как сохранившая серьезный патриархальный формат. Именно в этом аспекте заключается ответ на вопрос, почему российские экстремисты, даже несмотря на наличие в своих рядах харизматчных фигур и занимательных текстов, так и не могут преодолеть маргинальность своего существования в социально-политическом поле России. Однако нет гарантии, что подобные идеи найдут спрос в будущем, когда патерналистские элементы российской политической культуры будут окончательно размыты деятельностью масс-медиа.

Художественная литература представляет собой удобный полигон, мониторинг социально-философских запросов и ожиданий со стороны гражданского общества по отношению к власти, нуждающийся не в разгроме государственными силовыми ведомствами, а в осмыслении и изучении, что позволит своевременно выявить негативные тенденции в информационных сфере политической системы России и своевременно разработать комплексную программу нейтрализации наиболее агрессивных информационных кодов.

Однако не следует и забывать, что данное направление творческой деятельности зачастую подводит теоретическую базу под активность различных экстремистских движений, террористических группировок (часто к ужасу самих разработчиков-интеллектуалов, в искаженной и модифицированной форме). История политических преступлений XIX-ХХ веков показала, что активные экстремисты, ведущие работу по дестабилизации существующей государственной системы, всегда найдут теоретическое обоснование своей деятельности².


Примечание

В работе использован графический материал официального Интернет-сайта издательства Ультра.Культура (ссылка скрыта) с ведома данного издательства.


Приложение

СТОЛКНОВЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ³

Внесу свой посильный вклад в высмеивание притязаний глобалистов. Вот несколько моих литературных миниатюр – исторических антиутопий из цикла «Столкновение цивилизаций». Правда, не знаю, насколько весело получилось… Сразу предупрежу, что все приведенное ниже не боле, чем результат творческой фантазии автора. Все совпадения имен, географических названий и прочие ассоциации, возникающие при прочтении текста – случайность. Политически закомплексованным людям читать категорически не рекомендую!


I.

ЗА ДВА ЧАСА ДО ПАДЕНИЯ РЕЙХСКАНЦЕЛЯРИИ


1 мая, 20 часов 37 минут.

Берлин, Рейхсканцелярия,

секретный бункер фюрера.

• Was ist?! Komm!
  
• Nein! Alles Panzern schon weg! Wir haben keine Schutz!!!
  
• Зорька! Зорька! Огонь по пеленгу! Нам…
  
• Um Gotteswillen… Tod…
  
• Семерка! Какого х**** застряли?! Площадь брать на форсаже...
  
• O, nein! Ich war taub…
  
• … антера не перекрестке… почти по башню в зем… да! Без «Зверобоев» не прой…
  
• Rotkapphens feuer…
  

Лейтенант Клаус Варнике еще некоторое время наугад крутил ручки подстройки, стоя у центрального радиопульта Имперской канцелярии. Даже не зная ситуации, о том, что творилось наверху можно было судить по непрерывному гулу, пробивающемуся сюда сквозь десятки метров земли и несколько слоев броневых перекрытий. Организм чутко улавливал вибрацию стен бронированной коробки, как будто пробиваемой током. Ощущение было такое, словно стены бункера подхватили грипп и теперь сотрясались в мелком ознобе.

А наверху было хуже. Гораздо хуже, чем думалось лейтенанту. Лейпцигерштрассе уже не существовало. Улица представляла собой гигантскую аэродинамическую трубу, с чудовищной скоростью гнетущую сквозь себя спрессованный поток пламени. Горело все, что должно было гореть и даже то, что гореть в принципе не могло. Концентрация залпов советской осадной артиллерии была столь чудовищной, что в городе уже не действовали обычные законы сопромата. Горел бетон жилых домов и правительственных зданий, плавился, растекаясь лужами, металл, цепочка танков, врытых в землю для обороны по периметру Вильгельмплац, превратилась в доменные печи, в которых в эти минуты заживо сгорали орущие в агонии экипажи.

Вспомнилось, как перед началом штурма фюрер похвалялся, что ни один русский не сумет живым пройти улицами Берлина. Так и вышло. По улице сейчас пройти они не могли. Ни одно живое существо не прошло бы. Не зависимо от национальности и цвета формы. Органика в этой среде просто не выживала. Поэтому русские шли не по улице. Они просачивались к центру столицы сквозь здания, пробивая взрывчаткой и залпами прямой наводки своих танков одну стену за другой.

За истекшую неделю обороны город принял на себя почти два миллиона артвыстрелов со стороны наступающих войск и вобрал в свое живое нутро более 36 тысяч тонн смертоносного металла. Со стороны Силезского вокзала залпами, словно в морском сражении, через строго определенные интервалы времени центр столицы накрывали тяжелые крепостные орудия, подвезенные русскими по специально расширенной железнодорожной колее. За время боев русские по сводкам потеряли около 800 танков и САУ! Восемьсот!!! Но и это их не остановило. Не считаясь с потерями, не принимая в расчет, что Третий Рейх уже умер, и достаточно спокойно подождать пару суток, пока судороги со стороны еще чудом уцелевших военных частей не прекратятся сами собой, русские упорно рвались к бункеру не считаясь с чудовищными потерями. Они боятся опоздать? Куда?

Занятый этой мыслью, Клаус вдруг осознал, что обороной Третьего Рейха сейчас фактически руководит он, двадцатилетний лейтенант. От этой мысли стало немного не по себе. Но более у пульта в сверхсекретном отсеке бункера фюрера, о которой знало не более десятка человек из высших иерархов империи, просто никого уже не осталось. Хотя разве можно назвать руководством пребывание в закупоренном и постепенно нагревающемся железобетонном мешке, и прослушивание по рации предсмертных хрипов последних умирающих танковых экипажей Вермахта? Уже через пару часов слушать уже будет некого. Это Клаус знал абсолютно точно. Ну что же, дальнейшее пребывание в сверхсекретном центре связи теряло всякий смыл. Клаус вышел и понаблюдал как бронированные плиты мягко и бесшумно смыкаются между собой, как бы подводя итог взбалмошного и сумбурного двенадцатилетнего периода истории Германии, да и всего мира, пожалуй, в котором всем им выпало жить, сражаться и умирать.

В опустевших коридорах подземелья гулко раздавались его шаги – почти все, способные носить оружие и держаться на ногах были наверху. Очень скоро и он пойдет туда, наверх, чтобы найти свою смерть от русских снарядов. Но до этого предстояло завершить еще одно дело…

В тесном кабинете, скудно обслуживавшимся аварийным освещением, курили двое унтер-офицеров в черных мундирах, стараясь не смотреть на толстое мешковатое и залитое кровью тело, расплывшееся на стуле.

- Он готов к беседе? - спросил Клаус, кивнув на окровавленного толстяка.

Охранники не ответили. Однако скованный наручниками человек был жив. Более того, он был в сознании и, несмотря на следы истязаний, ошарашил лейтенанта насмешливо-презрительным взглядом.

- Давайте, Клаус. Я готов удовлетворить ваше любопытство в полной мере. Но сначала вам придется ответить мне… Как вы… догадались?

- Дети, Мартин. Дети Геббельса… Пять лет назад я был достаточно любознательным подростком, чтобы тайком от отца заглядывать конспекты, по которым он читал лекции в «Ahnenerbe». Да, знаю, за такое – видя удивленно приподнятую бровь пленника, продолжил Клаус – меня ждал бы даже не Бухенвальд, а крюк для свиных туш в камере смерти Моабита. Но я был очень любопытным, Мартин… во всяком случае описание обряда «Торжество Создателя» из седьмой сефироты я запомнил. По тому, как именно умерли дети Геббельса и в какой момент, я понял, КТО среди НАС.

Прикованный на стуле человек издал невнятные булькающие звуки, долженствовавшие означать довольный смех.

- Да, я столько лет водил вас за нос, жалкие человечишки, возомнившие себя потомками расы богов, я наслаждался вашей слепотой, я не удержался от последней и высшей хохмы. Я принес ритуальную жертву Демиургу в виде выводка гаденышей главнейшего из наших заклятых врагов, я осуществил обряд в самом сердце вашего «тысячелетнего» (это было сказано с особым сарказмом) Рейха. Согласись, чувство юмора у меня есть – и человек поперхнулся в смехе, быстро перешедшем в кашель. По его подбородку протянулась вязкая багровая кашица.

- Не понимаю, Мартин, ты, почти пятнадцать лет пробыл личным духовником фюрера, сумев ускользнуть из лап самого Гейдриха, этого хитрющего лиса Рейнеке, сейчас выхаркиваешь ошметки разбитых бронхов и говоришь так откровенно?

- Чего мне бояться, Клаус? Неужели ты еще не прозрел? Ты, почти ребенком прошедший Сталинград, Кенигсберг и Балатон, чьи родители заживо сварились, как в паровой банке, запертые во время удара термитных бомб по Дрездену, еще не понял, что русские не штурмуют центр города, а УНИЧТОЖАЮТ его? Методично и размеренно, квартал за кварталом здесь сносят любое строение и перемалывают все живое. Из правительственного сектора не выйдет уже никто. Это Я тебе гарантирую - Мартин откинулся на спинку стула. Все же долго говорить ему было очень больно, требовались передышки – И так, что же ты хочешь узнать, любознательный маленький человек Клаус?

• Кто ты, Мартин?
  
• Гончар, Гермес, Кузнец… в разные века меня называли по-разному.
  
• Кто ТЫ?
  
• Архонт…
  

- Ну что же, Мартин, пусть будет так. Скажи мне… ЗАЧЕМ? Зачем вы сделали это… с нами?

- Мир стал опасен, Клаус. То, что происходит на планете в последние полвека, действительно ОПАСНО для НАС. Нации пробуждаются, с XIX века на всех континентах только и говорят, что о СВОЕЙ родине, СВОЕЙ земле и СВОЕЙ крови. О родине хрипит поляк в закусочной на окраине Варшавы, о родине кричит русский, в пьяном угаре в трактире разрывая рубаху на своей груди, но громче всех о родине кричали вы, немцы, сидя в баварских пивных. А если все обретут родину, у человечества отпадет надобность в НАС, Клаус. Мы кочующая элита мира. Мы там – где пахнет деньгами, нефтью и дешевой, практически рабской силой. Мы приходим к народу и предлагаем ему свои услуги в качестве финансовой, политической, интеллектуальной, научной элиты.

Знаешь, Клаус, Гитлер при всей своей ограниченности и идеализме, интуитивно правильно высчитал наш метод. И поэтому «Майн Кампф» будет запрещен к прочтению во всех странах, которые попадут под наш контроль. Ибо умный человек найдет среди этого евгенического бреда, звериного антисемитизма и бесплодных геополитических мечтаний одну ОЧЕНЬ опасную для нас фразу, Клаус, всего одну… В общем, мы не могли допустить торжества национального самосознания народов и решили преподать человечеству такой урок, чтобы сами слова «нация – земля – кровь» стали проклятым табу в политическом лексиконе человечества на ближайшие столетия. Табу, запечатанное вратами Освенцима, пыточными камерами Колумбиахауса, заклейменное Холокостом. Теперь в ближайшие сто лет любой вождь, если он рискнет слишком упирать на национальные чувства своего народа, автоматически будет превращен в социальный труп в сознании своих же сограждан.

- Вы не приемлете национализм во всех формах?

- О, нет! Мы не приемлем возрождения национальных чувств лишь в сердце больших этносов, лишь государствообразующие народы опасны. А вот мелкие национальности, не способные к объединению и концентрации военно-политической мощи на больших пространствах Евразии, пусть кричат о суверенитете и «самовозрождении». Ты, будучи до мобилизации умным студентом – историком, должен был заметить определенную особенность исторического развития. Как только где-то образуется достаточно сильное государство – империя, невидима и умелая рука немедленно вешает на ее тело сомны и сомны мелких и агрессивных этносов, впивающихся как репей, неотторжимых, как присосавшийся к своей жертве вампир, при этом постоянно кричащих о независимости и подтачивающих наших соперников изнутри. Ваш бесноватый сифилитический вождь имел дурость на весь мир провозгласить принцип перехода к мононациональным странам. А это ОЧЕНЬ опасный прецедент, Клаус. Мы бы простили этому эпилептоидному шуту многое, очень многое, но только не это! И за этот грех твой народ харкает кровью с сентября 1939 года и его будут топтать сапоги верных нам армий до тех пор пока ваша нация в культурно-политическом измерении не превратится в жалкий социальный студень, бессмысленный и неопасный кисель, состоящий из страдающих тайными похотями, а потому подконтрольных нам примитивных политиков, беспринципных бизнесменов и наркотической молодежи, не думающей ни о чем, кроме секса и героина. Придет время Клаус, и ни один берлинский школьник уже не сможет сказать, кто такой Вотан, чем прославился Зигфрид и кто обитает на Валгалле! Зато вы будете с упоением восхищаться бредописаниями модных литераторов, чье высшее достижение выразилось в фантазии о смерти человека-жука, в панцире которого протухало застрявшее яблоко, брошенное злобной тещей. Не я, а вы на берлинских улицах сейчас исторгаете из себя свои отбитые и омертвевшие внутренности, Клаус!

- O, mein Gott… - застонав, офицер закрыл лицо ладонями.

- Но и это не все, Клаус, это только начало. И ваших победителей мы тоже не сможем оставить у позиций мирового лидерства. Этот коварный грузин оказался умнее, чем мы предполагали, когда позволили ему пройти во власть. Мы даже принесли в жертву Троцкого, ибо он был все же амбициозен и умен, а нам нужны тупые и подконтрольные правители. Но этот азиатский сатрап из недоучившегося закомплексованного семинариста превратился в настоящего вождя, под контролем которого страна всего за десять лет превратилась в стальной кулак! Он пустил под нож нашедших лучших детей, заслуживших мировую славу на полях сражений гражданской войны и всего за пять лет вырезавших больше русских и разрушивших больше их храмов, чем смогли за несколько веков вырезать и разрушить потомки Чингисхана! Иона Якир! Блюхер! Тухачевский! Корк! Уборевич! О! Какие жестокие потери мы понести в России, Клаус! Какие жестокие! И мы никогда этого не простим ни зарвавшемуся грузину, ни подчинившемуся ему народу! Никогда! Сейчас Россия, несмотря на интернационалистские лозунги, которыми мы пичкаем ее умы вот уже тридцать лет, все же осталась слишком православной, слишком патриархальной. Она может возродиться как национальное государство. И теперь мы займемся ею теперь, после вас….

- Нет…

- Нет? Кому ты говоришь нет? Что ты знаешь о нас, сопливый щенок?! О ваших этнических предках еще не слышала Европа, когда мы уже сметали с лица земли неугодные нам империи! Информационным оружием! Рим обнажил против нас свой меч. Но разве мы воюем мечами? Нет мы воюем словами, Клаус! Рим заглотнул наш информационный яд и все – империя выродилась и погибла в течение пары веков! Мы незримы и везде, нас нет, но мы живем во всех порах любого общества, мы срослись с органами управления каждой страны. Срослись тысячелетия назад. Вы изучаете историю, но МЫ вершим ее! Что знаешь ты о законах возникновения государств? Можешь ли ты объяснить явление великих армий, вдруг возникающих на пустом месте и вдруг уходящих в небытие даже против своей воли, как только наша надобность в них отпадала? Сможешь ли ты хотя бы внятно объяснить причины поражения твоего собственного народа?!

- Русские…. Их танков оказалось в десять раз больше, чем сообщила разведка…

- Какие танки?! Какая разведка, Клаус?! – пленник вновь забился в конвульсиях смеха-хрипа – у вас было все для победы. Баллистические ракеты первыми научились делать вы. Реактивную авиацию в боевых условиях первыми применили вы. До атомной бомбы вам оставался лишь один шаг. Но МЫ сделали все, чтобы ваши войска вовремя не получили ни ее, ни сверхтяжелых танков «Мышонок», способных давить русские КВ как орехи. На последнем этапе войны мы задержали ваш интеллектуальный рост и искусственно снизили эффективность промышленного производства. Это азбука регрессорства, Клаус. Но ранее мы позволили вам напугать остальной мир национализмом. И заставить ненавидеть сам принцип национального государствосозидания. Мы вашими руками убили национальную идею, руками немцев. Ты понимаешь это? Каждый офицер СС из штандарта «Мертвая голова», сгоревший в танке на Курской дуге, каждый мальчишка с фаустпатроном, умирающий сейчас там, наверху, на улицах горящего Берлина, все эти годы они лили воду на нашу мельницу, Клаус…

Мартин вновь откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

- А теперь уходи, Клаус, я устал. Помоги мне…

- Помочь тебе УМЕРЕТЬ, ты хотел сказать?

- Глупый, глупый мой мальчик… Неужели ты как и не понял, на нас не распространяется понятие смерть. Это вы живете в своем индивидуальном мирке. А каждый из нас часть единого организма и вместе мы движемся к одной общей цели - объединению планеты под нашим контролем. Что для нас гибель одной конкретной особи, когда скоро в наших руках будут ресурсы всей Земли? Ничто. Поэтому мы побеждаем всегда. Хотя у нас, в отличие от других народов, нет своего государства, нет своей армии. Именно это позволяет нам диктовать свою волю всему вашему миру вот уже тысячи лет. Нашу волю, ВОЛЮ БОГОВ!

- О, майне муттер… – опять застонал Клаус, расстегивая кобуру с парабеллумом – ты напрасно радуешься, Мартин, теперь я выберусь из этого котла, и я теперь знаю, как вас остановить! Вы боитесь не танков, не газовых камер! Не роткепхенов и «ракет возмездия»! О, нет! Вы боитесь постижения ИСТОРИИ, ибо в тот момент, когда какой-то заурядный очкастый профессор или заморыш-бакалавр, сидя в университетской библиотеке в Москве, или Гейдельберге, Лондоне или Сорбонне, вдруг постигнет закон исторического развития и поймет технологии управления миром, вашей власти придет конец! Вас вытравят из структуры планетарной популяции, как вытравливают из крови организма слишком расшалившийся вирус герпеса! И власть ваша падет! Ибо сила ваша лишь в нашей слепоте.

- Это произойдет через столетия, Клаус. Но, скорее всего, никогда не произойдет. Мы слишком давно и плотно контролируем сферу науки и образования во всех странах, от лучших университетов Европы, до загаженной москитами пресвитерианской школы в африканских колониях. Вместо истинной и великой философии, открывающей законы общества, ваши школьники веками зубрят бредописания шизофреников и душевнобольных всех веков и народов. Вместо истинной политии, которая учит управлять империями и создавать таковые, ваши студенты тратят время на освоение социальных утопий, совершенно бесплодных и бесполезных в реальном применении. И так будет всегда, ибо Мы не дадим вам знания.

У вас нет выхода, Клаус, кроме национальной деградации и подчинения нашим правилам. Хотя, правила не так уж и плохи – вам, покоренным народам, позволят заниматься самыми изощренными видами секса, но только не улучшать генофонды нации! Вам позволят наслаждаться киноискусством со сценами насилия и кровавыми спецэффектами, но только не воспитывать патриотов! Ваши работники смогут проводить отпуск на экзотических курортах! Вам позволят отращивать брюхо генетически модифицированной пищей, которой будет много и почти за даром – и в ответ мы потребуем всего лишь покорного следования той модели поведения, которая устраивает нас! Разве это плохая жизнь Клаус? Хотя…. Я же сказал… ни выхода, ни выбора у вас нет….

- Есть выход! Сегодня я понял все! И я выберусь из этого стального мешка! Ты не знаешь, Мартин, но в районе Зигесаллее еще сосредоточено два танковых дивизиона! Это был личный резерв фюрера на случай прорыва! Теперь он подчиняется мне!

- Клаус, если бы это зависело от меня, я бы лично сохранил тебе жизнь, ибо ты слишком умен, чтобы умирать. Ты был бы среди нас, но… поверь, каждый, кто сейчас находится в правительственных кварталах Берлина, уже мертвец. Так было решено. Наверху. Не мной. И я ничего не смогу изменить…

- Знаешь что, Мартин, а ведь я не буду тебя сейчас казнить, хотя на твоих руках кровь не только русского и немецкого народов, которых вы стравили для своих целей, но буквально кровь фюрера и доктора Геббельса с семьей. Которых ты убил лично. Пусть. Я очень хочу тебя убить. Но я потерплю. Я вытащу тебя из города живым. Ты, а не убитый тобой фюрер, предстанет перед судом человечества! О, это будет самый сенсационный суд в истории!


1 мая 23 часа 42 минуты

Берлин, перекресток Зигесаллее

и Унтер ден Линден.

Бригаденфюрер СС Отто фон Лонц славился в среде сослуживцев как человек, которого невозможно удивить. Его не удивили сталинские тридцатьчетверки, как черт из табакерки выпрыгнувшие в районе Сарепты и намотавшие на гусеницы целый пехотный полк во время операции по окружению Паулюса. Его не удивили советские воздушно-десантные дивизии, внезапно посыпавшиеся как горох на голову ударной группировки под Вязьмой. Его не удивляло в этой войне ничто. Поэтому танковые подразделения под его командованием имели свойство вырываться из самых гиблых тактических мешков, в которые их загонял пораженный сифилисом мозг Адольфа и скудоумие извилин живой мумии - Йодля. Но когда он увидел искалеченного побоями, со скованными запястьями партайгенноссе Бормана, которого пинками в зад гнал к его командирскому «Тигру» молоденький лейтенант, он понял, что всему Рейху настал окончательный и бесповоротный швайнерхунд. Бригаденфюрер, не испугавшихся лобовых ударов советских танковых армад на Прохоровском поле, сейчас элементарно перетрусил, а потому глупо и беспомощно заулыбался и с трудом повадил внезапное желание расплющить свою голову о лобовую броню и попросить кого-нибудь просунуть ее потом стол орудия вместо снаряда, однако лейтенант предъявил бумагу такого содержания, что оставалось лишь козырнуть со своим неподражаемым «Яволь, майн Хэрр!», и бросить дивизион в прорыв…

Эпилог.

Вспоминает Георгий Жуков:

«Не помню точно когда, но как только стемнело, позвонил командующий 3-й ударной армией генерал В.И. Кузнецов и взволнованным голосом доложил:

- Только что на участке 52-й гвардейской стрелковой дивизии прорвалась группа немецких танков, около 20 машин, которые на большой скорости прошли на северо-западную окраину города.

Было ясно, что кто-то удирает из Берлина. Возникли самые неприятные предположения, кто-то даже сказал, что, возможно, прорвавшаяся танковая группа вывозит Гитлера, Геббельса и Бормана.

Тотчас же были подняты войска по боевой тревоге, с тем, чтобы не выпустить ни одной живой души из района Берлина. Немедленно было дано указание командарму 47-й Ф.И. Перхоровичу, командарму 61-й П.А. Белову, командарму 1-й армии войска Польского С. Поплавскому плотно закрыть все пути и проходы на запад и северозапад. Командующему 2-й гвардейской танковой армией генералу С.И. Богданову и командарму генералу В.И. Кузнецову было приказано немедля организовать по всем направлениям, найти и уничтожить прорвавшиеся танки.

На рассвете 2 мая группа танков была обнаружена в 15 километрах северо-западнее Берлина и быстро уничтожена нашими танкистами. Часть машин сгорела, часть была разбита. Среди погибших экипажей никто из главарей гитлеровцев обнаружен не был. То, что осталось в сгоревших танках, опознать было невозможно…» (Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., 1971. С. 633).


II.

ГОЛОС МОСКВЫ

1 час. 35. мин., декабрь 198… г.

Время московское

Они кожей чувствовали материализовавшуюся ненависть, которую излучал город. Полтора часа назад, ровно в полночь по московскому времени, начались атаки озверевших от безнаказанности сепаратистов. Сквозь небольшие окна-амбразуры телебашни они видели древний город, такой приветливый и улыбчивый к ним вчера. А сегодня каждое живое существо в радиусе двадцати километров желало им скорейшей смерти.

Это казалось невозможным, это опровергало все учебники по тактике ведения боев в городских условиях, но они еще держались. С начала штурма прошел час, прошло еще время, но они по-прежнему удерживали телебашню и передатчик в своих руках. В любой момент электронное сердце стального монстра могло ожить и начать транслировать на охваченный бешенством город голос ИХ РОДИНЫ. Голос разума. И стальные слова, идущие по телеэфиру, вид выходящих из ангаров советских танков, без единого выстрела придавил бы этот опереточный мятеж, как подошва солдатского ботинка давит лежащую на земле соплю.

Сепаратисты умели воевать лишь при перевесе сто к одному в их пользу и с полной гарантией последующей безнаказанности. Советские солдаты знали это, медленно отступая вверх по горящим пролетам, заливая их своею и чужой кровью. Как можно медленнее. Но это прекрасно понимали и те, кто шел снизу – время работало не на них и телебашня в любой миг могла разразиться убийственным сигналом, сводя на нет усилия десятков тысяч людей, лучших специалистов по тактике разжигания националистических войн, «кремленологов» и «советологов», засевших в кабинетах Лэнгли, свести на нет трату сотен миллионов долларов, выброшенных на подготовку мятежа. Поэтому, хотя нападавших было много, в их глазах отражался животный страх, порождаемый тенью пробуждающейся империи. А империя жестоко мстит за обиды, причиненные своим подданным, простому народу. Нападавшие прекрасно помнили это по рассказам дедов, переживших сороковые годы.

- Говорит Москва! Работают все радио- и телевизионные станции Советского Союза! Передаем экстренное правительственное заявление! В связи с чрезвычайной обстановкой, в стране вводится военное положение. Исполнительная власть в рамках военного времени передается Чрезвычайному Комитету! Всем незаконным сепаратистским формированиям предлагаем в течении часа сложить оружие! Любые формы неповиновения представителям государственной власти будут караться по законам военного времени – расстрелом на месте! Повторяем. Говорит Москва! Работают…

Регрессор поежился, кутаясь в драповое пальто туземного (местного) пошива, представив, какой эффект произведут подобные слова на охваченное эйфорией население маленькой республики, частично занятое пьянством, частично мародерством неохраняемых советских складов. А ведь эти страшные для его карьеры слова Москвы могли прозвучать в эфире этой, почти взятой им под контроль провинции в любой миг, и это означало бы конец всему. Конец наспех навербованной «Национальной гвардии», в которой добрую половину составили завсегдатаи наркопритонов, клубов гендерных девиантов, заигравшихся в «анархию» и прочих сомнительных мест города, куда уважающий себя джентльмен (а он считал себя таковым по месту рождения и воспитания), не заглядывает; конец «политического кризиса», в котором благодаря его уму и воле уже восьмой месяц пребывала эта огромная загадочная страна, занимавшая шестую часть суши на планете и вдруг в одночасье ставшая такой беспомощной и ранимой; конец его профессиональной карьере, что автоматически влекло за собой смерть, ибо людей его профессии «Фирма» не оставляла в живых, чихая на все параграфы «Билля о правах», вместе взятые – слишком уникальные навыки и слишком специфическая информация для того, чтобы ее обладатели могли бесконтрольно ходить по земле.

- Дьявол! Да сделайте же что ни будь, вы, самовлюбленный идиот! – заорал Регрессор на Лидера Национальной гвардии, упоенно что-то трещавшем на своем местном птичьем наречии в телекамеры группы с Джи-Си-Эн. – Вы не понимаете, ЧТО происходит, кретин!? Москва может в любой момент выйти в эфир, и от вашего бутафорского «национального правительства» не останется мокрого места! Вас смоет, как смывает в коллектор залипший на стенке нашлеп экскрементов при автоматическом включении воды в привокзальном ватерклозете!

Скривившись от досады, что и это пойдет в эфир, бросив злобный, впрочем, незаметный взгляд на Регрессора, Лидер тупо уставился на комплекс зданий телецентра, дымившийся в полутора километрах от них. До того ли ему, витавшему в упоении осознанием факта, что он, наконец-то стал БОГОМ для пусть небольшого, но отныне подчиненного только ЕМУ клочка суши?! Правда, народ, веселящийся на улицах города, по наивности своей думал, что власть переходит ему, то бишь народу. Ну да что там беседовать с этими скотами, пусть пока веселятся, а завтра жестокие бритые парни с бессмысленными глазами, местные, но одетые в куртки иностранного производства и вооруженные иностранными короткоствольными автоматами, окончательно расставят все точки над i, а текст обращения за военной помощью к «мировому демократическому сообществу» он уже надиктовал на пленку два часа назад. Оставалась лишь простая формальность – взять телекомплекс и выйти в эфир, опередив Москву. Мдаа… Но пока, кажется, не опередили. И эта маленькая проблема грозила перерасти в катастрофическую по своим масштабам неприятность – пример успешного подавления мятежа на западной окраине империи заставит призадуматься и разойтись по домам все наспех сколоченные по всей красной державе «национальные фронты», участникам которых обещали полную безопасность и убедили в том, что Москва капитулирует при первом же их серьезном выступлении. Ах, как не хорошо…

Не сразу, но до Лидера дошло, что сражение там все еще продолжается и завершаться не собирается. Взвод спецназа союзных войск, а это было все, что еще могло представлять реальную силу сторонников Москвы в этом городе, который казалось самой архитектурой своей просился в готическую Европу, в НАТО, был еще жив, и быть может сейчас одурманенное население с ужасом услышит вовсе не его голос, а стальную речь имперского Военкома и поймет, что их одурачили, что Москва еще сильна и готова к решительным действиям. Наркоз национализма отходит очень быстро, и надо успеть уложиться со взятием власти в несколько часов, если верить той секретной книжке о психологических операциях, которую дал ему Регрессор.

И все ведь шло так хорошо – сторонники Центра были либо запуганы, либо куплены. Почти все. Но ЭТИ загадочные люди отказались от денег, а ведь каждому предлагали по пятьсот тысяч зеленью и политическое убежище в любой из европейских стран, а потом они отказались получить из его рук не только деньги, но собственные жизни, вступив в безумный бой с тремя тысячами гвардейцев! Они смеялись и улюлюкали, когда грузовики с национальной гвардией окружали телебашню. Впрочем, в такой ли уж безумный ли бой они вступили? Не подлетают ли к городу в эти минуты тяжелые транспортные самолеты с десантниками, не рвутся ли из парков танковые бригады советских войск? От мысли этой в кончиках пальцев появилась противная дрожь. Не слишком ли опрометчиво поверил он этому пронырливому иностранцу, не жалевшему валюты, оружия и уверений, что империя уже агонизирует и пришло время «парада суверенитетов»? Парада суверенитетов… да, он тогда выразился именно так. И вот теперь все оборачивается так скверно.


2 час. 08. мин., декабрь 198… г.

Время московское.

- Командир, я не хочу умирать так… – похоже, это были последние слова захлебывающегося кровью восемнадцатилетнего рязанского паренька, левая рука, левая часть лица и груди которого были сожжены огнеметом – отчаявшись прорваться вверх, наци сейчас использовали все, чтобы добить уцелевших солдат. Они использовали бы и ядерную бомбу, подвернись она им.

- Ты что несешь солдат, о присяге забыл?! Сдаваться?! Да это зверье уже подобралось к ретранслятору, и если не мы, то кто? Ты не понимаешь!? Пока жив хотя бы один из нас, Родина сохраняет контроль над этой с****й провинцией, над ее городами, дорогами, аэропортами! Мы же последний заслон! Последний! Отступи мы здесь, и завтра вся страна отправится в хаос, к едрене-фене в ж****! – командир, придерживая свою прострелянную руку, склонился над умирающим. Однако парень, сидевший, прислонившись спиной к стенке, упрямо мотнул головой и повторил:

- Не хочу… умирать… так… так и не услышав… голоса Москвы…

Командир резко отдернулся, будто пронзенный электрическим разрядом. Он глянул на солдата таким взором, каким апостолы, очевидно, встретили воскресшего Христа. Он пытался найти слова и не мог. Да они были уже и не нужны. Ибо солдат умер.

- Да мать их… там, в Кремле!!! Да где же наши!? О чем думают?!! Когда начнется передача?! – еще несколько секунд офицер в ярости колотил кулаком по стенке, потом был вынужден забыть о солдатике и развернуть ручной пулемет с последним магазином против новой волны штурмующих. Он продолжал удерживать площадку еще очень долго. Один. В понимании наступавших – долго.


2 час. 27. мин., декабрь 198…. г.

Время московское.

А территория СССР сокращалась. Она неумолимо ужималась на глазах, на манер шагреневой кожи. Еще десять минут назад территория СССР равнялась двумстам квадратным метрам, потом от них осталось лишь сто, потом пятьдесят, потом она ужалась до маленького пятачка на последнем, верхнем уровне телетранслятора. И на этот пятачок отполз последний уцелевший советский солдат, ослепший и оглохший от грохота и огня, несколько часов сотрясавших башню. Он не мог слышать, но он мог догадаться о топоте за своей спиной. Топоте ног, обутых в дорогие заграничные туфли – это поднимались наци.

- Вояки в лакированных туфлях - подумал беззлобно солдат и даже улыбнулся свой мысли – на дискотеках бы вам танцевать, а не…

Он резко вскочил на ноги. Он понял – сейчас будут стрелять. Не в него. В транслятор. В самое сердце антенны. Они боятся, что Москва заговорит в любую секунду. Солдат понимал, что должен защитить антенну, но как? – боекомплект израсходован, ставший бесполезным и необычайно тяжелым в израненных руках автомат оставлен в предпоследнем секторе. Он даже не мог броситься на противника с голыми руками, и тем выиграть для Москвы еще несколько секунд эфира, так как не видел ничего, кроме кровавой пелены. Повернувшись к антенне, он обнял ее руками, ибо понял, что это живое существо.

• Прости, родимая, прости, не смог я, не смог, мы не успе…
  

И солдат умер. А территория СССР в этом регионе перестала существовать.


1 час. 40. мин., декабрь 198…г.

Время УЖЕ местное, стрелки

переведены на час назад

(ближе к европейским стандартам),

сразу по завершении штурма телецентра.

- Странные они, эти руотси, отказались от таких денег и передохли в этой раскаленной стальной кишке – Лидер национальной гвардии кончиком ботинка брезгливо перевернул труп солдата, до предела нашпигованный металлом – Вот хотя бы этот, ополоумел и полез телом на антенну, идиот. Нация дураков! – и лидер зашелся в истерическом смехе. Теперь он мог себе это позволить, теперь он контролировал ситуацию.

• Вы ТАК думаете? – злобно просипел Регрессор, еще не прочистивший горло от сладковатой тошнотворной гари, которой нахватался поднимаясь по разрушенным внутренностям башни. Уже поднимаясь, глядя на трупы советских людей, ему стало страшно. Он понял, как они сражались и ради чего умирали. У ЕГО родины не было ТАКИХ солдат. Не будет таких солдат и у этого «суверенного» клоуна, которого «Фирма» пристегнет к себе так, что сталинские времена покажутся ему либеральной демократией и пределами мечтаний розового идеалиста Фукуямы.
  

Но, увидев последнего солдата на последней точке, его объял ужас. Он понял, как жестоко просчитались аналитики его «Фирмы», сделав ставку на пропаганду и ширпотреб, уверовав, что шмотками китайского пошива и «домашними кинотеатрами» филиппинской сборки можно купить души людские этого стального народа, простроившего Днепргэс, Магнитку, Сталинградский танковый и еще очень много чего построивший, без иностранных кредитов, без «ценных указаний» МВФ, лишь на голом энтузиазме, живя в тифозных и промороженных бараках. И если так бился всего один взвод, ПЕРВЫЙ советский взвод, с которым ему пришлось столкнуться, ступив на землю империи, то что будет дальше?! В какую же опасную авантюру ввязалась его страна. И как из нее выбираться?

– Я бы – Регрессор повернулся к опешившему лидеру, сейчас подумал о том, как вытащить свою задницу из берлоги медведя, которого мы неосторожно растревожили. А этого солдата я бы похоронил с высшими воинскими почестями. Ибо вся твоя расфуфыренная одуревшая от запаха наших зеленых бумажек банда не стоит его одного! - сплюнув на ботинок Лидера, он развернулся и пошел вниз.

• Эээээ…. А как же…. эээ…демократия? А как же я?! – заикаясь проблеял Лидер
  
• Демократия?! – Регрессор зашелся в истерическом смехе и даже взялся за поручень, чтобы не свалиться в люк – Демократию не приносят в ходе спецопераций! Ее выращивают! Столетиями! А не воруют с заднего двора, пока хозяин вздремнул. Чего уставились на меня!? Идите, встречайте в пригородах русские танки! Хотя нет, бесполезно - лучше бегите отсюда, пока живы. Бегите, не оглядываясь! Вы боялись услышать Голос Москвы через антенну?! Так через пару часов вы услышите его через стволы орудий! Бегите же, и молите Бога, чтобы русские вас не нашли! И…
  

Внезапно хрипло ожил портативный приемник, висевший на брючном ремне Регрессора. Немного похрипев, он выдал в эфир:

• Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Передаем важное правительственное сообщение!
  
• Ну вот, началось… - мертвенная бледность залила лица «победителей» собравшихся на площадке.
  
• Сегодня, в 2 часа 30 минут по московскому времени, президент обратился с экстренным заявлением к народу и всему мировому сообществу -продолжало радио - Президент страны глубоко возмущен кровавым побоищем, который устроил военный спецназ в мирном провинциальном городе. Армия «…покрыла несмываемым позором светлый облик нашей демократии и сам дух «нового мышления» (конец цитаты). Президент выразил сочувствие мирным гражданам провинции, пострадавшим от озверевшей солдатни и заверил, что в аппарате Минобороны незамедлительно последуют увольнения и все военные, позволившие своим подчиненным открыть огонь по мирным гражданам, проходящим мимо телецентра в… (радиопомехи не позволили расслышать название ГОРОДА) будут жестоко наказаны. Оставшимся воинским гарнизонам президент приказал незамедлительно покинуть… (радиопомехи) область, чтобы не спровоцировать дальнейших новых столкновений с мирными гражданами. Повторяю! Говорит Москва! Работают…
  
• Эыыы…. Кхр…. – лишившийся дара речи Регрессор издал звук, более свойственный ископаемой рептилии. С трудом до его сознания дошло, что этой ночью на его глазах погиб не первый, а ПОСЛЕДНИЙ взвод того легендарного государства, борьбе с циклопической мощью которого он посвятил свою жизнь…
  
• Ну, что молчите – подмигнув, Регрессор игриво хлопнул по плечу Лидера национальной гвардии – пошли праздновать новый год! Лидер ошалело провел потной ладонью по покрытому гарью лицу и тупо оглядел пейзаж Города с высоты Телебашни – А ведь и в самом деле… Новый год….