Советская власть и художественная интеллигенция в 1964 - 1985 гг

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

Первый этап. Начало систематическому научному осмыслению проблемы взаимоотношений советской власти и художественной интеллигенции положила “хрущевская оттепель”. В свет вышли обобщающие работы М. П. Кима^⁵, Л. К. Ермана, В. Р. Лейкиной-Свирской^⁶, очерки, посвященные истории советской интеллигенции^⁷, которые послужили базой для многих исследователей, работавших в последующие годы.

В эти годы к проблемам художественной культуры активно обращались философы и социологи. Работы А. И. Арнольдова, Э. А. Баллера, В. В. Журавлева, М. Т. Иовчука, Л. Н. Когана в основном посвящены теоретическому обоснованию продуктивности партийного руководства художественной культурой, определению ее места в социалистическом обществе, исследованию роли художественной интеллигенции в воспитательной работе КПСС^⁸. Особая заслуга в определении понятия «художественная интеллигенция» принадлежит В. А. Копырину^⁹.

Основы исторических исследований проблем интеллигенции заложили С. А. Федюкин, В. С. Волков, М. Е. Главацкий, В. Т. Ермаков, В. Л. Соскин и другие^¹⁰. Они создали историю формирования социалистической интеллигенции. Опыт современного прочтения монографий этих ученых позволяет заметить некоторое несоответствие, а иногда и противоречивость фактического материала идеологически выдержанным выводам. Считаем, что ученые, вводя неизвестные, запрещенные к полной публикации источники, надеялись на внимательного, вдумчивого, самостоятельно мыслящего читателя.

Партийные решения того времени часто предопределяли тематику научных исследований и способствовали созданию исследовательских центров, реализующих государственные программы изучения исторических явлений – яркий пример НИЦ ВКШ при ЦК ВЛКСМ^¹¹. В том же русле проходило исследование молодой художественной интеллигенции отдельными учеными, обобщавшими опыт участия комсомола в ее становлении и формировании^¹². А. Д. Бородай исследовал проблемы становления молодой художественной интеллигенции и участие в этом процессе комсомола в интересующий нас период. Материал, собранный автором, опыт практической работы, позволили в новых исторических условиях создать оригинальное исследование, в котором авторская концепция подтверждается богатой исторической фактурой^¹³.

Авторы часто преувеличивали системность в работе по данному направлению партийно-комсомольских организаций, в то же время некоторым исследователям удалось выделить и назвать специфические формы партийного влияния на художественную интеллигенцию, правда, в рамках той же оценочной парадигмы^¹⁴.

Анализ литературы 1960-80-х годов позволяет сделать вывод, что официальная историческая наука не допускала осмысления сущностных проблем и противоречий в отношениях власти и художественной интеллигенции.

Однако, рамки официального научного метода оказывались тесными для ряда исследователей, оперировавших широким и многозначным историческим материалом, что заставляло их иногда делать выводы, в известной степени опережавшие свое время^¹⁵.

Таким образом, значимым результатом научных разработок в позднюю советскую эпоху стало определение понятия «художественная интеллигенция», выявление богатейшего фактического материала по истории художественной интеллигенции и анализ организующих функций власти по отношению к художественным процессам в стране.

Второй этап. Конец 1980-х – рубеж 1990-х - 2000-х гг. Перестройка положила начало новому периоду в отечественной исторической науке, в том числе – истории советской художественной культуры, художественной интеллигенции. Это – время научных дискуссий на страницах печати, тематических научных конференций по проблемам интеллигенции, время выявления «белых пятен», реабилитация творчества и самих «художников-отщепенцев», создание хроники художественной жизни исследуемого периода.

Исследования второй половины 1980-начала 1990-х годов в определенной степени проблематизировали отношения власти и художественной интеллигенции, – раскрывая и анализируя проявления «остаточного» принципа финансирования художественной культуры, пытаясь исследовать и последствия некомпетентного вмешательства партийно-государственных чиновников в художественное творчество^¹⁶.

Особый сюжет того времени – поиск истоков сталинизма и неосталинизма, проявления и последствия которых очевидны в официальной культурной политике позднего советского периода. В связи с этим в конце 1980-начале 1990-х годов в научных публикациях, научно-популярных журналах прошла дискуссия о роли ленинского наследия в современном обществе^¹⁷. Именно с размышлений о роли Ленина в становлении партийно-государственной культурной политики, с критических оценок его идей партийности литературы и искусства, по нашему мнению, начинается становление новой концепции интерпретации советской истории, что нашло своеобразное преломление в учебниках для вузов, созданных творческими коллективами известных ученых^¹⁸. Принципиально важным был вывод одного из авторов – М. Р. Зезиной – о возвращении власти на рубеже 1960-х – 1970-х годов к неосталинизму. Серьезный анализ причин духовного кризиса общества в эти годы, характеристика его проявлений и социально-психологических последствий сделан Е. Ю.Зубковой^¹⁹. Автор первая в официальной советской исторической науке предприняла попытку исследовать такое явление, как диссидентство^²⁰.

Новые повороты научной мысли, внимание к острым вопросам российской истории сделали очевидным кризис традиционной модели исследования, обозначили методологические трудности решения современных научных проблем.

В условиях явно недостаточного внимания историков к проблемам художественной интеллигенции исследуемого периода к ним активно обращались специалисты художественной критики, предложившие исследования, высказывавшие оценки творчества представителей «другого искусства»^²¹. Важно отметить этапный характер коллективной монографии «Погружение в трясину»^²², авторы специального раздела которой анализировали процессы, происходившие в духовной жизни страны в интересующий нас период.

Новому пониманию проблем художественной интеллигенции способствовали исследования социологов и философов^²³. Реальностью стали дискуссии специалистов гуманитарных наук по проблемам «Интеллигенция и народ», «Интеллигенция и Власть», «Художник и Власть»^²⁴. Симптоматично появление книги Г. А. Бордюгова и В. А. Козлова^²⁵, работ, подобных статье А. Ю. Зудина^²⁶.

К началу 1990-х сложились предпосылки для свободного исследования проблемы «Советская власть и художественная интеллигенция»: открытые архивы, появление новых СМИ, поддержка государственными структурами научных конференций, финансирование через независимые фонды и др. В 1990-е годы заметно раздвинулись хронологические и тематические рамки исследований, определился круг исследователей, занимающихся проблемами отечественной художественной интеллигенции (Э. Б. Ершова, М. Р. Зезина, И. В. Купцова, С. Д. Бортников, С. С. Загребин, Е. М. Раскатова и др.)^²⁷. Особое значение приобрели материалы научных конференций, состоявшихся в это время, участники которых поставили проблемы, ранее умалчивавшиеся в официальной науке, именно во время конференций были впервые апробированы смелые идеи, научную продуктивность которых подтвердило время^²⁸. Материалы научных конференций, проанализированные В. С. Соскиным, Е. И. Самарцевой^²⁹ и др., позволили ученым сделать выводы о методологическом кризисе отечественной науки о культуре, и обозначить проблемное поле современных исследований российской интеллигенции.

Другой важной характеристикой этого этапа является становление новых научных направлений, в первую очередь, такого как интеллигентоведение. Именно в рамках данного научного направления исследователи смогли выявить новые аспекты проблемы взаимоотношений художественной интеллигенции и власти: работы посвящены анализу “культурных гнезд” России (В. Г. Рыженко), идейно-политической дифференциации художественной интеллигенции в период революции и Гражданской войны (И. В. Купцова^³⁰), НЭПа (А. В. Квакин^³¹), особенностям мироощущения интеллигенции в 1930-е годы (О. Ю. Олейник), проблемам жизнедеятельности художественной интеллигенции в Белоруссии (Э. Б. Ершова^³²), в послевоенный период и время «хрущевской оттепели» (М. Р. Зезина, Е. Ю. Зубкова^³³), механизмам формирования официальной художественной политики в эпоху позднего социализма (Е. М. Раскатова, Е. И. Кузнецова^³⁴), особенностям поведения художественной интеллигенции в годы перестройки (Л. Б. Брежнева^³⁵); формам участия художественной интеллигенции в диссидентском движении (А. И. Прищепа^³⁶) и многому другому.

В рамках новых научных поисков выявилась продуктивность междисциплинарных исследований, чему способствовало введение в конце 1980-х- 1990-е годы в широкий научный оборот работ зарубежных и отечественных психологов (З. Фрейда, К. Юнга, Л. С. Выготского и др.), а с другой – социологические исследования, проведенные коллективами под руководством С. Н. Комиссарова^³⁷ (Москва) и Г. А. Нечаевой^³⁸ (Екатеринбург).

На протяжении первого перестроечного десятилетия сохранились традиционные межрегиональные центры исследования проблем художественной интеллигенции – Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург, Новосибирск и др., появились новые – Иваново, Омск, Пермь, Кубань и др. 1990-е годы – время становления и развития межвузовского центра «Политическая культура интеллигенции» (ИвГУ, Иваново) руководитель – д.и.н., профессор В. С. Меметов. Среди «сквозных» вопросов первых научных форумов – интерпретация понятия «интеллигенция». Другой межвузовский центр «ХХ век в судьбах интеллигенции России» (УрГУ, Екатеринбург, руководитель – д.и.н., профессор М. Е. Главацкий^³⁹) в те годы исследовал «белые пятна» истории российской интеллигенции.

Особое место в постсоветском интеллектуальном пространстве занимают вузовские и академические научные центры Сибири (Новосибирск, Омск, Томск и др.). В. Г. Рыженко, В. Ш. Назимова, Д. А. Алисов, в. п. Корзун и др. создали и развивают еще один научный центр, где исследователи занимаются проблемами интеллигенции в контексте развития городов российской провинции (сначала на рубеже XIX-XX веков, позже, в советское время^⁴⁰).

Таким образом, 1990-годы стали чрезвычайно сложным этапом в развитии отечественной науки, которая рассматривала различные проблемы истории и жизнедеятельности интеллигенции, в том числе и некоторые аспекты ее взаимоотношений с властью в различные исторические периоды. Разоблачительный пафос многих работ, созданных в конце 1980-х – середине 1990-х можно объяснить тем, что в обществе назрела необходимость знать долго и тщательно скрываемую правду о трагических страницах советской истории, что и обусловило преимущественное внимание к репрессивным функциям государства по отношению к интеллигенции и культуре в целом.

Общий вектор развития исторической науки об истории интеллигенции – стремление к большей объективности, взвешенности оценок, тщательности анализа широкого круга источников, что нашло выражение как в издании тематических документальных комплексов, так и появлении монографий, авторы которых на уникальном архивном материале освещают те или иные стороны культурной истории российской интеллигенции. Показательно проявление интереса к современным зарубежным методикам гуманитарных исследований и попытки их адаптации к предметному полю отечественной исторической науки, чему в немалой степени способствовала публикация работ и иностранных исследователей, и наших соотечественников, представителей разных волн эмиграции (М. Восленский, И. Голомшток, В. Кормер и др.^⁴¹).

Третий период. Начавшиеся 2000-е годы обозначали качественно новый этап в отечественной гуманитарной науке^⁴². Многие яркие идеи получили воплощение в завершенных исследованиях, о чем свидетельствует целый ряд опубликованных научных монографий^⁴³.

Итоговые материалы исследовательских проектов академических институтов, опубликованы в работах, сами названия которых отразили своеобразие подходов творческих коллективов ученых к пониманию феномена «российская интеллигенция» – яркий пример – коллективная монография «Русская интеллигенция. История и судьба», в которой приняли участие такие известные ученые как Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, К. Б. Соколов и др. ^⁴⁴. Ретроспективный анализ проблемы предпринял В. Н. Дмитриевский^⁴⁵.

Результаты знакомства российских ученых с современными научными направлениями (интеллектуальная история, новая социальная история, культурная история, устная история, личная история, история культуры повседневности и др.), освоение новейших методик исторических исследований особенно заметны в настоящее время. На стыке разных научных направлений и при помощи новейших методик гуманитарных исследований выполнены работы С. М. Усмановым^⁴⁶, И. В. Купцовой^⁴⁷ Т. А. Сабуровой^⁴⁸ и др. И. В. Купцова – одна из немногих, кто провел исследование на стыке традиционной истории культуры и истории культуры повседневности^⁴⁹. Для нас особую ценность представляет созданный исследователем социально-психологический портрет художественной интеллигенции, многие черты которого имеют вневременной характер.

Высокий теоретический уровень осмысления проблем интеллигенции отличает работу В. Г. Рыженко^⁵⁰. Она убедительно подвела итог казавшимся бесконечными спорам об основной дефиниции «интеллигенция», предложив перейти к различным вариантам видения интеллигенции в соответствующем проблемном поле и определению ключевого понятия с учетом разрабатываемой конкретной исследовательской проблемы.

Своеобразным отражением самосознания научной интеллигенции, занимающейся исследованием проблем теории и истории интеллигенции стала историографическая работа М. Е. Главацкого^⁵¹. Теоретический разговор о методологии интеллигентоведения продолжили специалисты разных отраслей гуманитарного знания^⁵². Несмотря на то, что большинство указанных авторов не исследуют особенности культурной истории 1964 – 1985 гг. – теоретические подходы и методики анализа конкретных явлений, используемые авторами, дали много полезного для осмысления интересующих нас проблем^⁵³.

В последние годы эпоха «семидесятых»/«длинных семидесятых» как самостоятельный объект все чаще привлекает внимание исследователей разного плана. Первым научным фактом, актуализировавшим 1970-е как особую культурную эпоху, стал сборник статей «”Семидесятые” как предмет истории русской культуры» (1998 г.)^⁵⁴. Здесь были намечены многие дальнейшие пути разработки проблемы. Своеобразным «эхом» этого проекта, прозвучавшим сегодня, можно назвать недавний очередной номер журнала-альманаха «Неприкосновенный запас», посвященный проблемам понимания, интерпретации и оценки такого сложного периода советской истории, как «длинные семидесятые»^⁵⁵.

В конце 1990-начале 2000-х гг. тема «власть и культура в ХХ веке» приобрела масштабное звучание и привлекла как отечественных, так и зарубежных, в первую очередь немецких, исследователей. Яркое свидетельство этому – серия совместных конференций, результаты которых нашли отражение в текстах коллективных монографий^⁵⁶, публикации работ зарубежных исследователей^⁵⁷. Важнейшим результатом этой работы стало восполнение значительных пробелов в истории советской культуры, рождение интересных концепций (Г. Бордюгов, Е. Добренко)^⁵⁸.

Основной объем научных исследований проблем взаимоотношений власти и культуры, все же, касается первых этапов советской истории (1920-е годы и эпоха сталинизма)^⁵⁹. Наблюдения авторов позволяют решать вопросы генезиса той политики, которая является предметом нашего исследования. Нам особенно интересны работы, авторы которых объектом внимания делают именно взаимоотношения художника и власти, выраженные и в определенных поведенческих стратегиях самой художественной интеллигенции. Основные модели поведения интеллигенции по отношению к новой власти, сложившееся в 1920-е гг., просуществуют весь советский период с разницей в удельном весе каждой из групп интеллигенции, который будет зависеть от политической ситуации^⁶⁰.

Особое место занимают исследования проблемы «сталинизм и культура»^⁶¹, которые важны для нас как основа размышлений о существовании генетической преемственности признаков сталинского политического режима в организации политической системы в следующие периоды, в первую очередь, при Л. И. Брежневе.

Хотя культура поздней советской эпохи в свете проблемы преемственности с предшествующим периодом пока еще не стала предметом целостного анализа, несомненно, можно говорить о наметившихся концептуальных подходах к такому ее изучению^⁶².

По проблеме власть и художественная культура, власть и художественная интеллигенция в период конца 1960-х – начала 1980-х годов специальные монографические издания единичны. Появление некоторых работ свидетельствует об усиливающемся интересе к периоду и сходной научной проблематике^⁶³. Однако, каждый из авторов решает локальную научную задачу, не совпадающую с задачами нашего исследования.

Близкие нам темы присутствуют в работах, посвященных изучению как самого феномена Советской власти^⁶⁴, особенностей, проявлявшихся в переходные периоды^⁶⁵, так и отдельных ее институтов, таких как Главное управление по охране государственных тайн в печати при СМ СССР, Комитет государственной безопасности при СМ СССР^⁶⁶ и др. Особое место в этом ряду занимает монография Т. М. Горяевой^⁶⁷. Впервые автор рассматривает «политическую цензуру» как целостную систему, важнейшую составляющую советского государства и его политики, исследуя особенности ее генезиса, эволюции и функционирования на всем протяжении советской эпохи.

Необходимо представить исследование, непосредственно перекликающееся с проводимым нами – это работа М. Р. Зезиной «Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-е – 60-е годы». Автор впервые обозначила проблемы и исследовала динамику во взаимоотношениях художника и власти, показав взаимообусловленность действий сторон. Решая сходные задачи на материале близкого исторического периода, автор изучает процессы дифференциации художественной интеллигенции, ставшие явными в эпоху оттепели, что, по ее мнению, является отражением противоречий внутри верхнего эшелона власти. Исторические модификации самой модели отношений «власть-художник», с точки зрения автора, не столь явно отличаются друг от друга на разных этапах существования советской системы, но консолидация власти вокруг консервативных идей, которую можно наблюдать с середины 1960-х гг., привела, с одной стороны, к открытому конфликту власти и либеральной интеллигенции, с другой – к конформизму значительной части деятелей литературы и искусства в 1970-е гг. В связи с этим нужно отметить, что М. Р. Зезина, одна из первых заговорила о трагическом существовании прогосударственной, преданной власти интеллигенции.

Своеобразным знаком перехода к новым категориям осмысления интересующих нас проблем в 1990-е – начале 2000-х гг. стало появление книг, интерпретирующих биографии советских вождей. В этих книгах проблема влияния личных вкусов руководителя государства на официальную художественную политику становилась либо предметом специального анализа^⁶⁸, либо дополняла общую картину^⁶⁹. Особое место среди опубликованных работ занимают труды, созданные непосредственно представителями власти^⁷⁰. Размышления авторов о степени свободы человека во власти, мотивах поступков и решений «людей власти» представляют для нас значительный интерес, помогая восстановить внутриполитический контекст исследуемой эпохи.

Изучение проблемы «власть и культура в СССР» объектом анализа часто имеет функционирование власти по отношению к определенной сфере культурной жизни, художественного творчества, в разные периоды советской истории^⁷¹.

Заметной тенденцией историографии стало внимание исследователей к отдельным, наиболее ярким и значительным феноменам культуры этого времени. Выделение таких феноменов, возможно, является следствием интереса ученых к проблеме «инакомыслия интеллигенции»^⁷², проблеме свободы выбора интеллигенции в тоталитарном и посттоталитарном государстве.

Особым пластом культуры «позднего социализма», активно изучающимся в последнее десятилетие, стала художественная жизнь периода^⁷³. Исследователи представляют «семидесятые» как время расширившихся возможностей для индивидуального выбора позиции (как эстетической, так и гражданской), этот выбор определял характер взаимоотношений власти и художника. В числе феноменов, привлекающих внимание исследователей, такие как «полочное кино», авангардные театральные идеи^⁷⁴ и др. В контексте интереса к ярким явлениям культуры эпохи примечательны и многочисленные научно- или художественно-публицистические биографии интеллигенции (Бродский, Окуджава, Товстоногов и др.^⁷⁵)

В последние годы все большие масштабы приобретает изучение феноменов «другой культуры» и связанных с ними реалий культурно-исторического процесса^⁷⁶. Характеристикой современной научной ситуации стало появление концептуальных исследований столичного андеграунда^⁷⁷, шире – авангардного искусства эпохи, не вписывающегося в рамки официальной культуры^⁷⁸.

Стоит отметить научный интерес к феномену «поколений» в истории культуры^⁷⁹. Наряду с достаточно частым употреблением поколенческой номинации «шестидесятники», понятие «поколение 1970-х» практически не встречается^⁸⁰, и вопрос – существовало ли реально такое поколение – сообщество художников, исповедующее общие идейно-художественные, эстетические ценности, имеющее сходное мировидение, общие смыслы жизни и творчества, при всей нарастающей внутренней дифференциации – все-таки, остается открытым^⁸¹.

В целом, можно с уверенностью сказать, что за последние десять лет в исторической научной литературе произошли значительные сдвиги в направлении поиска новых методов изучения исторической реальности, расширения источниковой базы, углубления концептуального содержания исследований. Некоторая беспорядочность публикаций источников сменилась изданием систематизированных документальных комплексов; к настоящему времени обширную библиотеку составляют источники личного происхождения (дневники, мемуары) художественной интеллигенции эпохи позднего социализма. Итогом десятилетия стало воссоздание объективной картины художественной жизни в 1964 – 1985 годы^⁸², по достоинству оценены художественно-эстетические поиски отечественной художественной интеллигенции «семидесятых»^⁸³.

Тем не менее проблема «Власть и художественная интеллигенция в 1964 –1985 гг.» пока еще не получила должного освещения в исторических трудах. Наблюдения над отдельными аспектами интересующей нас проблемы не дают систематического представления о механизмах культурной политики в этот период. Несмотря на достаточно частые обращения исследователей к темам, прямо или косвенно отсылающим к реалиям 1970-х годов, к сожалению, нельзя сказать, что к настоящему времени выработаны устойчивые основания для объективной исторической оценки этого периода. Общая картина противоречива – разные точки зрения исследователей исключают компромиссы, да и общий вектор осмысления основных составляющих историко-культурного процесса в течение последнего десятилетия менялся кардинально.

К настоящему времени во многом иной стала интонация осмысления поздней советской эпохи. Если ранний «перестроечный» научный дискурс, посвященный проблемам истории и культуры «брежневского периода», носил преимущественно негативный характер, то в начале 2000-х годов отчетливо наметилась другая тенденция – попытки уравновесить точки зрения, более того, создать положительный образ поздней советской эпохи – своеобразного «золотого века» социализма, демонстрировавшего неустойчивое, но равновесие власти с большинством интеллигенции. Это нашло выражение и в смещении внимания исследователей от периода тоталитаризма, когда, были востребованы преимущественно репрессивные функции государства, к периодам относительно стабильного спокойного развития общества. Подтверждает это и динамика тематики международных симпозиумов по проблемам советской истории^⁸⁴.

Развитие научного осмысления позднего периода советской истории приводит к выводу о том, что общая картина взаимосвязей политики и художественной культуры в 1964-1985 годы еще далека от объективности и задача историка этой эпохи – на основании анализа широкого ряда различных источников попытаться воссоздать многостороннюю картину взаимоотношений власти и художественной интеллигенции.

Blog

Советская власть и художественная интеллигенция в 1964 - 1985 гг