Бывают дни, когда все не ладится

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Атма: Здоровье и Созидание, 451.18kb.
• English Fairy Tales Все дети фантазёры, все дети любят сказки. Всказка, 11.5kb.
• Столкновение Вселенных, 867.38kb.
• Литературный турнир по сказкам, 56.54kb.
• Сколько языков на земном шаре? Какие бывают языки? Что такое живые языки, а что такое, 412.24kb.
• Представьте себе, бывают такие закоренелые рокеры, которые любят рок от тех времен,, 36.36kb.
• Ивид Славы Всевышнего, как огонь, пожирающий на вершине горы, на глазах всех сыновей, 2908.84kb.
• Эпиграф: "Храм твой всечестный яко цельбу душевную обретше, вси вернии велегласно вопием, 668.93kb.
• Урок по русской литературе в 5 «г» классе. Тема : «Сказочный музей», 42.64kb.
• Дни воинской славы России, 263.9kb.

было пока называть этот мир Москва-2.

Почему-то первым моим впечатлением стала

росистая трава. Ноги сразу промокли, но это было

приятное, откуда-то из детства, из беготни босиком на

даче пришедшее ощущение. Было тепло, но не жарко.

Воздух чистый, сладкий, совсем не городской. Птичий

щебет звенел в ушах - не вороний грай, не воробьиный

галдеж, а пение каких-то пичуг, которым я и названия-то не

знал.

Но все-таки местность была не такой

безжизненной, как мне вначале показалось. Среди

деревьев вилась тропинка - очень аккуратная,

обозначенная на поворотах приметными камнями. Она

поднималась на холмик, огибала мою башню и снова

исчезала в лесу. Все-таки это не лес, скорее-большой

лесопарк. Вот и снялся вопрос, куда идти. Двинусь по

тропинке... в направлении телебашни.

Моя собственная башня, кстати, в этом мире тоже

преобразилась. Стала кирпичной, от земли

метра на полтора облицованной коричневой плиткой.

Где-то на уровне третьего этажа шла еще одна

полоска плиток, на этот раз с барельефами. Я

немного отошел от башни, чтобы рассмотреть их

получше, и двинулся по кругу.

Больше всего барельефы напоминали

советскую пропагандистскую скульптуру сталинских

времен. На каждом был изображен человек, со

счастливым выражением лица занятый каким-то

общественно полезным делом. Рабочий что-то точил на

станке, крестьянин держал на вытянутых руках сноп

колосьев, женщина-врач выслушивала фонендоскопом

больного, футболист пинал мяч, старичок писал на доске

формулы (присмотревшись, я даже разглядел

сакраментальное Е=Мс2). Даже дети на одном из

барельефов были заняты не пусканием самолетиков,

а чисткой клеток с кроликами.

Если исходить из того, что в каждом мире

внешний вид башни как-то соотносится с окружающей

обстановкой, то картина складывалась любопытная.

Может, это не Аркан с его «плюс тридцать пять лет»?

Может, это неведомый раньше мир, где время отстает лет

на пятьдесят?

Поживем - увидим.

Я двинулся по тропинке. Путь шел слегка под

уклон, идти по мягкой земле было приятно и удобно. А

еще радовало, что никаких неуместных восторгов я на этот

раз не испытывал. Обычное удовольствие от прогулки

по лесу в хорошую погоду.

Эх, если бы в моей Москве было такое лето и

такие живые, незамусоренные парки!

Я прошагал, наверное, с четверть часа и

полтора километра, когда услышал впереди веселые

голоса. Вот и долгожданный контакт с аборигенами.

Чуть замедлив шаг и придав лицу как можно

более невинное и расслабленное выражение, я

вслушался. Сквозь деревья пока никого не было видно -

то ли звук так хорошо разносился в воздухе, то ли я и

слышать стал лучше.

Это была песня. Нет, точнее будет сказать

-песенка. Славная песенка, которую не слишком ладно,

но от души напевали звонкие детские голоса:

Я хотел бы полететь на самолете

И увидеть прекрасный город Москву

Ведь только так я смогу помахать рукой

Сразу всем своим друзьям

Всем своим друзьям

Всем своим друзьям

Я хотел бы поплыть на пароходе

И увидеть прекрасный город Москву

Ведь только так я смогу разглядеть лица

Сразу всех своих друзей

Всех своих друзей

Всех своих друзей

Я хотел бы пойти пешком

И увидеть прекрасный город Москву

Ведь только так я смогу пожать руки

Сразу всем своим друзьям

Всем своим друзьям

Всем своим друзьям!

Конечно, песни бывают разные, а уж песенки -

тем более. К очередному юбилею столицы

поэты-песенники на деньги мэрии и не такого

насочиняют. Но тут было сразу две странности.

Во-первых, пели совершенно искренне. От души.

С чувством. Так, пожалуй, распевали пионеры в старых

детских фильмах, собираясь на сбор металлолома.

Во-вторых, и это уже ни в какие ворота не лезло,

песня-то была складная! Рифмованная! Я это четко

слышал, хотя слова никак не укладывались в размер и

никакой рифмы не имели.

Только увидев певунов (песня как раз

закончилась и начался бодрый разноголосый галдеж,

очень органично сплетающийся с птичьим щебетом), я

понял, в чем тут фокус.

Пели не по-русски. Способности

функционала позволяли мне понимать чужой язык как

родной, но вот поэтического перевода не

обеспечивали.

А что пели не на русском... так трудно было бы

ожидать иного от десятка чернокожих мальчишек и

девчонок. Им было, пожалуй, от семи до двенадцати

лет, мальчишки - в шортах, девочки в шортах и маечках,

все босиком - у нас так беззаботно без обуви даже в

деревне не походишь, быстро найдешь ржавые гвозди и

битые бутылки. Кое-кто чуть светлее, кое-кто черный

до фиолетовости, но все дети, бесспорно, были

чистокровными неграми.

Детей сопровождала молодая девушка, тоже

чернокожая, с пухлыми, навыкат, губами, но одетая в

легкое ситцевое платье в цветочек, которое ожидаешь

увидеть на девушке из глухого русского села. В руках у

девушки был букет цветов - очень официальный, четыре

алые розы в целлофане.

Я так и встал как вкопанный.

Это что еще за мир? Заселенная неграми

Россия? О, какая неожиданная и радикальная

национальная идея!

Девушка увидела меня и дружелюбно

помахала рукой. После чего воскликнула:

- Дети! Раз-два-три!

Дети перестали галдеть и носиться кругами. Это

был какой-то очень хитрый способ передвижения,

девушка шла по тропинке, а дети носились вокруг, будто

обезумевшие планеты, норовящие сойти с орбиты, но при

этом все-таки продвигались примерно в одном

направлении. Но теперь они сбились в более-менее

неподвижную кучку и, белозубо улыбаясь, разноголосо

завопили:

- Травствуйте!

- Здравствуйте!

- Здрасте!

- Сраствуйте! И

даже:

- Расте!

Самая маленькая девочка не в лад, но зато

более чисто пискнула:

- Привет!

Я выдавил немного натужную улыбку и

воскликнул:

- Привет! Здравствуйте!

Видимо, ритуал знакомства был исполнен, и дети

тут же разлетелись в разные стороны. Девушка осталась

стоять, видимо, дожидаясь меня. Я подошел ближе.

- Здравствуйте! - на чистом русском, хотя и с

акцентом, произнесла негритянка. - Мы вам не

мешаем? Своим гвалтом?

- Нет, нет, ничего, - запротестовал я. - Дети! Как

могут дети мешать, очень люблю детей!

- Ох, это не дети, это ироды. - Девушка

картинно утерла со лба несуществующий пот и

засмеялась. - Маша. Марианна Сейласи.

- Кирилл.

- Они с Берега Слоновой Кости, - чуть

приглушив голос, сказала Марианна. - Неделя как

приехали.

- А! - Я сообразил, что, по мнению девушки,

должен был что-то понять. - Ясно. Ну как им

Москва?

- В восторге, конечно. Мы сейчас с ними пели

песенку про Москву. Вы знаете французский?

- Так это французский был? - удивился я. -Ну...

чуть-чуть понимаю, да. «Всем своим друзьям, всем

своим друзьям!» Хорошая песня.

Марианна кивнула. Покосилась на

подопечных.

- Нам пора. До свидания, Кирилл! Дети, раз-

два-три!

- Тосвидань!

- Досведанья!

- До свидания!

- Дозьвидьянья!

И только самая маленькая девочка опять

выделилась, четко сказала:

- Пока!

Я решил, что эта девочка если и не самая

способная к языкам, то явно самая сообразительная.

Процессия удалилась в сторону моей башни, а я все

еще стоял, с любопытством глядя вслед.

Туристы? С Берега Слоновой Кости? Да уж...

Беженцы? Вот это более вероятно.

Только что это за Россия и Москва, где

принимают беженцев из самых задрипанных

африканских стран?

Все интереснее и интереснее.

В задумчивости я двинулся дальше. Попадись

мне теперь навстречу компания из старых японцев или

беременных полинезиек, я бы уже не удивился. Но больше

встреч не было. Зато тропинка из натоптанной

превратилась в утрамбованную, потом - в вымощенную

камнем, а еще метров через сто - в асфальтированную

дорожку. Вдоль нее то тут, то там стояли фонари на

невысоких столбиках. Грубоватые, чугунные, но с

чистыми и целыми стеклами.

Да уж. Это не моя Москва.

А потом я вышел к дороге - ровной, двурядной,

бетонной полосе. От парка ее отгораживала невысокая,

по пояс, изгородь из металлической сетки, похоже,

чтобы зверюшки не попадали под машины.

С другой стороны шли рядком бетонные столбики вроде тех,

что устраивают на горных дорогах. Для людей в

изгороди была калитка на щеколде, за которой

пешеходная «зебра» вела через дорогу к

маленькой, чистенькой асфальтированной

площадке: зеленые деревянные скамеечки,

массивные каменные урны, парапет с вертящейся на

подставке смотровой трубой. Нормальная обзорная

площадка. Я такие видел. Только не в России.

Как завороженный я открыл калитку, вышел,

аккуратно закрыл дверцу за собой, перешел через дорогу

(машин не было, хотя откуда-то издалека доносился

удаляющийся гул).

Сразу за площадкой был обрыв. И - Москва.

Что это за место? Воробьевы горы? Да нет, не

похоже... скорее... я сориентировался по шпилю

Останкинской башни и четкому силуэту Кремля.

Провалиться мне на этом самом месте, сверзиться с

холма (а ничего так себе холмик!) в текущую метрах в

двадцати внизу речушку - я стою ровно там, где стоял

бы, проделав этот путь в нашем мире! То есть в районе

станции метро «Алексеевская».

Несуразица!

Ну, что разброса между географическим

положением моей башни в двух мирах нет, так это ничего.

Видимо, случается.

Страннее другое. Москва здесь местами все-таки похожа

на мою Москву.

Но при этом рельеф местности кардинально отличается.

Скажете, чему удивляться, если кое-где и воздух для дыхания негоден,

и луны на небе нет? А вот тому и удивляться! Как мог

на совершенно другой местности вырости почти такой же

город? Воткнуть в центр Москвы здоровенные холмы - и

при этом получить Кремль и Останкинскую башню, такие

же и на тех же местах?

Не могло такого быть! С какого перепугу

Дмитрий Донской велел бы строить Кремль, главную

крепость княжества, под такими холмами, фактически

- под горой? Вот тут бы, где я стою, и возвел, на страх

всему татаро-монгольскому игу.

Да и Брежнев не с молодых лет в благодушном

маразме пребывал. Во всем мире помпезные телевышки

ставят на холмах, если уж те случились в столице.

Нет, странно это...

Бросив гадать, я подошел к смотровой трубе.

Интересно, это какой тип? Бывают такие, где блокируется

движение, пока не бросишь монетку. Смотри себе в одну

точку, пока не надоест... А есть и более суровые, там

сама подзорная труба перекрывается изнутри

заслонкой.

Эта труба оказалась совершенно бесплатной.

В ней даже щели для монетки не было предусмотрено. Я

приник к окуляру и стал жадно обозревать город.

Кремль. Вроде бы совершенно обычный. Так...

что там у нас на башнях... ну-ка, ну-ка...

Звезды. Красные, рубиновые. Что ж, начинает

вырисовываться рабочая гипотеза... Я поискал

государственный флаг - и гипотеза была стерта.

Бело-сине-красный. «БеСиК», как

запоминают цвета полос ленивые школьники. Никаких

красных полотнищ с серпами и молотами.

Даже жаль! Я уж было решил, что оказался в

какой-то коммунистической утопии, выжившей

вопреки всей исторической логике.

Так, смотрим дальше. Манежная площадь... это

что же, она у нас вся зелененькая, с цветниками и

зонтиками летних кафе, и это в самом центре города?

Так-так... Где у нас... ну, допустим, памятник Петру

Первому, бывший при рождении памятником Колумбу? Я

поводил трубой по Москва-реке и ничего ужасного не

обнаружил. А где «Шашлык»? Я нашел Тишинскую

площадь. И даже на мгновение оторвался от окуляра,

чтобы посмотреть в небо и с чувством сказать:

- Спасибо тебе, Господи!

Эта Москва явно начинала мне нравиться!

Мой взгляд жадно бегал по знакомым с

детства московским улицам. Бот Большой театр. Все в

порядке. Вот ЦУМ, тоже... Нет, не тоже! Верхний этаж -

все сплошное стекло, что-то вроде ресторана с обзорной

площадкой. Василий Блаженный на месте. А это что за

церковь? Явно старая. Но в моем мире на месте этой

церкви какое-то уродливое министерство...

Нет, так я далеко не уйду. Я перестал искать

какие-то знаковые здания, а стал разглядывать

центральные улицы.

Вскоре выявились основные отличия. Больше

старых зданий: и церквей, и дворцов, и просто

старинных домов в центре. Но немало и того, что принято

называть сталинской архитектурой. Новостройки если и

есть, то вписаны в общий ансамбль. При этом окраины в

общем-то не сильно изменились. Полным-полно спальных

районов с простенькими панельными домами... разве

что зелени побольше и с дорогами получше, всюду

какие-то крошечные парки и неожиданные развязки, не то

чтобы нью-йоркского размаха, но солидные. Машин

много, пробок меньше. Очень часто попадаются

бульвары и пешеходные улочки. В общем, на

воплощение коммунистической мечты не тянет, но в

целом очень симпатично.

Вздохнув, я отпустил трубу. Достал

сигареты,закурил.

Как-то нескладно. Что мы все-таки будем

делать с холмом? Город, который я видел, словно бы

игнорировал вздыбившийся почти в центре холм...

вздыбившийся?

Я снова приник к окуляру. И стал изучать

окрестности холма.

Да, так оно и было. Холм, на котором я

стоял, был словно выдвинут из земли чудовищной

силой. Выдвинут, вырван, выброшен вверх. И

относительно недавно - город залечил раны,

оборванные улицы либо изогнулись, обходя

преграду, либо закончились в явно

непредусмотренных архитектором местах. Даже

было заметно, что какие-то здания вблизи холма

отреставрированы, а другие слишком новые,

построенные уже после катаклизма. На месте руин?

Вероятно, да.

А речушка, протекающая под холмом? Яуза?

Нет, расстояние не то. Видимо, в моем мире этой реки

нет совсем.

- Землетрясение, - сказал я. - Наверное.

В том-то и дело, что «наверное». Не слыхал я

про землетрясения такой силы, чтобы поднять из земли

такой огромный участок, опоясать его оврагом, пустить

новую реку по периметру.

Может быть, градостроители тренировались?

Готовились к переносу сибирских рек на юг, вот и

соорудили в центре Москвы парк. Тоже гипотеза ничуть

не хуже других.

Все, дальше гадать непродуктивно. Надо

спускаться с холма, очевидно - по дороге. Идти в город и

там уже выяснять, куда я попал и что здесь происходит.

Но топать с холма пешком мне не пришлось. С

шоссе донеслось натужное гудение мотора. Через минуту

к площадке из-за деревьев, скрывающих поворот,

выкатил автобус. Короткий, двухдверный, при этом с

высоким салоном и огромным, на всю кабину водителя,

так что было видно даже его ноги на педалях, лобовым

стеклом! Модель совершенно незнакомая, но в целом

дизайн автобуса «зализанный», старомодный... и

какой-то русский. Не знаю, почему я так решил. Но как

отличаешь обычно стиль французских

автомобилей от немецких, японских от американских - так и здесь было

что-то, беззвучно сигналящее: «Я свой, местный,

здесь сделан». Кстати, из всех наших машин такое

ощущение «своего» у меня вызывали разве что «Нива»

и «Победа».

Автобус плавно остановился напротив

площадки. Открылись двери, вышли с десяток человек.

На этот раз негров не было, все русские или по крайней

мере европейцы. Каждый словно считал своим долгом

вежливо мне улыбнуться, а старичок с тростью и в

костюме слегка прикоснулся к светлой соломенной

шляпе.

Шляпа меня доконала. Не принято в Москве

носить соломенные шляпы. Даже в жару. Даже

старичкам, если они еще не впали в маразм.

Еще у всех были в руках букетики. У

некоторых розы, у других гвоздики и тюльпаны. И все

букетики - из четного количества цветов. Куда же они

направляются? Что там, на вершине холма, куда я не

удосужился подняться? Кладбище? Мемориал?

Усыпальница местного вождя?

Автобус очень негромко, вежливо прогудел.

Водитель из-за своего стекла помахал мне рукой:

«Едешь?»

Оставив сомнения, я быстро поднялся в

автобус. Салон был абсолютно пуст. Видимо, все ехали

до этой площадки... чтобы потом, через лес, пойти

куда-то с цветами.

Я прошел по салону. Опять же все как-то

немного старомодно, не характерно для мира,

который на тридцать пять лет нас опережает, но при

этом все уютно и хорошо - потертая, но чистая и нигде не

прорванная или порезанная обивка кресел из коричневого

кожзаменителя, пузатые плафоны на потолке, ярко

сверкающие медные таблички: «Места для детей», «Места

для инвалидов», «Места для дам в положении», «Места

для уставших». Табличка про дам в положении

окончательно убедила меня, что дело не в победе

коммунизма на одной шестой части света. А вот табличка

про места для уставших -снова заставила сомневаться.

Черт возьми, что это за мир? В тетрадке,

которую я бегло пролистал перед выходом, среди

пяти обитаемых миров ничего подобного не было.

Земля-два - моя Земля, Земля-три - там расположен

Кимгим и тысячи других городов-государств, там нет

нефти и развитие техники заторможено. Земля-

четыре - Антик, очень странный мир (как будто есть

не странные), вот уже тысячи лет застывший на

античном уровне развития - зато выработавший

уровень античности до предела, до блистательного

уровня, до гениальных в своей простоте

механизмов, странных общественных

взаимоотношений (рабство разрешено, но у рабов есть

законное право на восстание, которое можно реализовать

два раза в году - бунтовщикам будет выдано оружие и дана

возможность начать бунт, у власти - останется возможность

защищаться). Земля-четыре - жесткая тео-кратия, какая-то

извращенная, слегка болезненная версия христианства,

развитые биотехнологии при подчеркнутом игнорировании

электричества, власти знают про функционалов и пытаются их выслеживать.

Земля-пять - мир в целом дружелюбный и симпатичный, по

развитию даже опережающий Кимгим и близкий к выходу в

космос, но с одной-единственной особенностью,

превратившей социальный строй в хитрый ребус

-сексуальное влечение у местных возникает лишь раз в

году, весной, как у животных.

Так на что же я напоролся? На Аркан? Или на

Землю-первую?

Я остановился у кабины водителя - со стороны

пассажиров ее отделяла невысокая стеклянная

перегородочка, над которой виднелась коротко стриженная

голова. Водитель на меня не оглядывался, внимательно

следил за дорогой. Кстати, ехали мы не вниз. Ехали мы