Психология внимания/Под редакцией Ю. Б. Гиппенрейтер щ В. Я. Романова. М

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 82

система удовлетворяет поставленным требованиям. Таким образом, он пришел к

150

выводу, что, во-первых, известное расположение отдельных точек является

единственно пригодным средством для изобретения легко различаемых знаков для

букв и что, во-вторых, нельзя при конструкции этих знаков брать более 6

известным образом расположенных точек, если мы хотим, чтобы слепой все еще легко

и верно различал эти символы с помощью осязания. Таким образом, из шести точек

(рис. 5, I), комбинируя их различным образом, он изобрел различные символы для

алфавита слепых (рис. 5, II). Это ограничение числа точек шестью, очевидно, было

не случайным. Это ясно уже из того, что большее число, например 9 (рис. 5, III),

дало бы большие затруднения

• • •**•••*• ••• на практике. Тогда можно было 9 , . ф ••••

•*• бы, например, обозначить известными символами важнейшие из

• * * • •••••

а а е а о знаков препинания и числа, которые I

ц ||| отсутствуют в системе Брайля. Но

достичь этого невозможно, так как

Рис' 5 при большем чем 6 числе точек вообще нельзя отчетливо воспринимать

разницу между символами. В этом легко убедиться с помощью непосредственного

наблюдения, если скомбинировать более чем 6 выпуклых точек и осязать их. Таким

образом, мы вновь приходим к той границе, которая получилась и при опытах над

чувствами зрения и слуха.

Однако значение этих выводов относительно объема сознания и внимания отнюдь не

исчерпывается количественным определением этого объема. Значение их прежде всего

в том, что они проливают свет на отношения содержаний сознания, находящихся в

фокусе внимания, с теми содержаниями,'которые принадлежат более отдаленному

зрительному полю сознания. Для того чтобы установить те отношения, которые

прежде всего выясняются при этих опытах, мы воспользуемся для обозначения обоих

процессов (вхождения в сознание и в фокус внимания) двумя краткими терминами,

примененными в подобном смысле уже Лейбницем. Если восприятие входит в более

обширный объем сознания, то мы называем этот процесс перцепцией, если же оно

попадает в фокус внимания, то мы называем его апперцепцией. При этом мы,

конечно, совершенно отвлекаемся от тех метафизических предположений, с которыми

связал Лейбниц эти понятия в своей монадологии, и употребляем их скорее в чисто

эмпири-ческопсихологическом смысле. Под перцепцией мы будем понимать просто

фактическое вхождение какого-либо содержания в сознание, под апперцепцией -

сосредоточение на нем внимания. Перци-

151

пируемые содержания, следовательно, сознаются всегда более или менее смутно,

хотя всегда поднимаются над порогом сознания; апперципируемые содержания,

напротив, сознаются'ясно, они, выражаясь образно, поднимаются над более узким

порогом внимания. Отношение же между обеими этими областями сознания заключается

в том, что каждый раз, когда апперципируется известное изолированное содержание

сознания, остальные, только перципируемые психические содержания исчезают, как

если бы их совсем не было; напротив, когда апперципируемое содержание связано с

определенными перципируемыми содержаниями сознания, оно сливается с ними в одно

цельное восприятие, границею которого будет лишь порог сознания (а не внимания).

С этим, очевидно, стоит в тесной связи то обстоятельство, что объем апперцепции

относительно уже и постояннее, объем же перцепции не только шире, но и

изменчивее. Меняется же он, как это ясно показывает сравнение простых и сложных

ритмов, непременно вместе с объемом психических образований, объединенных в

некоторое целое. При этом различие между просто перципируемыми и

апперципируемыми частями такого целого отнюдь не исчезает. В фокус внимания

скорее же попадает всегда лишь ограниченная часть этого целого, как это в

особенности убедительно доказывает тот наблюдающийся при экспериментах с чтением

факт, что мы можем варьировать отдельные просто перципируемые составные части,

причем общее восприятие от этого не нарушается. Более широкая область смутно

перципируемых содержаний относится к фокусу внимания - если воспользоваться

образом, который сам представляет собою пример этого явления,- как фортепьянное

сопровождение к голосу. Незначительные неточности в аккордах сопровождения мы

легко прослушиваем, если только сам голос не фальшивит ни в тональности, ни в

ритме. Тем не менее впечатление от целого значительно ослабло бы, если бы не

было этого сопровождения.

В этом отношении между перципируемыми и апперципируемыми содержаниями сознания

имеет значение еще другой момент, который проливает свет на выдающуюся важность

апперцептивных процессов. Мы исходили из того, что для нас необычайно трудно

воспринять ряд ударов маятника как совершенно равных, так как мы всегда склонны

придать им известный ритм. Это явление, очевидно, находится в связи с основным

свойством апперцепции, проявляющимся во всех процессах сознания. Именно мы не в

состоянии, как это хорошо известно и из повседневной жизни, постоянно и

равномерно направлять наше внимание на один и тот же предмет.

152

Если же захотим достигнуть этого, то скоро заметим, что в апперцепции данного

предмета наблюдается постоянная смена, причем она то становится интенсивнее, то

ослабевает. Если воспринимаемые впечатления однообразны, то эта смена легко

может стать периодической. В особенности легко возникает такая периодичность в

том случае, когда самые внешние процессы, на которые обращено наше внимание,

протекают периодически. Как раз это и наблюдается при ряде тактов. Поэтому

колебания внимания непосредственно связываются в этом случае с периодами

впечатлений. Вследствие этого мы ставим ударение на том впечатлении, которое

совпадает с повышением волны апперцепции, так что равные сами по себе удары

такта становятся ритмическими. Каков именно будет ритм, это отчасти зависит от

нашего произвола, а также от того, в каком объеме стремимся мы связать

впечатление в одно целое. Если, например, удары такта следуют друг за другом

слишком быстро, то это стремление к объединению легко ведет к сложным

ритмическим расчленениям, как это мы действительно видели выше. Подобные же

отношения между апперципируемыми и просто перципируемыми состояниями сознания

получаются также и при других, и в особенности при одновременных впечатлениях,

однако в иной форме, смотря по области чувств. Если, например, мы покажем в

опытах с тахистоско-пом короткое слово, то оно схватывается как целое одним

актом. Если же дать длинное слово, например:

то мы легко замечаем уже при непосредственном наблюдении, что время восприятия

становится длиннее и процесс восприятия состоит тогда из двух, иногда даже из

трех очень быстро следующих друг за другом актов апперцепции, которые могут

протекать некоторое время и после момента впечатления. Еще яснее будет это

следование актов апперцепции друг за другом, если вместо слова выбрать

предложение, приблизительно равное по длине, например следующее:

Мог§еп51ипс1е па! ОоМ 1т Мипс1е.

В этой фразе разложение восприятия на несколько актов существенно облегчается

разделением фразы на слова. Поэтому при восприятии подобной фразы замечаются

обыкновенно три следующих друг за другом акта апперцепции, и лишь при после-Днем

из них мы схватываем в мысли целое. Но и здесь это возможно лишь в том случае,

если предшествовавшие последней апперцепции части предложения еще находятся в

зрительном поле

153

сознания. Если же взять настолько длинное предложение, что части эти будут уже

исчезать из поля зрения сознания, то наблюдается то же явление, что и при

ритмических рядах тактов, выходящих за границы возможных ритмических

расчленений: мы можем связать в заключительном акте апперцепции лишь одну часть

такого последовательного данного целого.

Таким образом, восприятие сложных тактов и восприятие сложных слов или

предложений по существу протекают сходно. Различие заключается лишь в том, что в

первом случае апперципируемое впечатление соединяется с предшествовавшим,

оставшимся в поле перцепции впечатлением с помощью ритмического деления, во

втором же случае - с помощью смысла, объединяющего части слова или слова.

Поэтому весь процесс отнюдь не сводится только к последовательной апперцепции

частей. Ведь предшествовавшие части уже исчезли из апперцепции и стали просто

перципируемыми, и лишь после того они связываются с последним апперципируемым

впечатлением в одно целое. Сам же процесс связывания совершается в едином и

мгновенном акте апперцепции. Отсюда вытекает, что во всех этих случаях

объединения более или менее значительного комплекса элементов связующей эти

элементы функцией является апперцепция, причем она, в общем, всегда связывает

непосредственно апперципируемые части целого с примыкающими к ним только

перципируемыми частями. Поэтому большое значение отношений между обеими

функциями, перцепцией и апперцепцией, заключается в высшей степени богатом

разнообразии этих отношений и в том приспособлении к потребностям нашей духовной

жизни, которое находит себе выражение в этом разнообразии. Апперцепция то

сосредоточивается на одной узкой области, причем бесконечное разнообразие других

воздействующих впечатлений совершенно исчезает из сознания, то с помощью

расчленения последовательных содержаний, обусловленного ритмической (озгШат-

ОпзсЬ) природой ее функции, переплетает своими нитями обширную, занимающую все

поле сознания ткань психических содержаний. Но во всех этих случаях апперцепция

остается функцией единства, связующей все эти разнообразные содержания в

упорядоченное целое, процессы же перцепции противостоят ей до известной степени

как центробежные и подчиненные ей. Процессы апперцепции и перцепции, взятые

вместе, образуют целое нашей душевной жизни.

Вундт В.

ЛЕКЦИИ О ДУШЕ ЧЕЛОВЕКА И ЖИВОТНЫХ1

ШЕСТНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Понятие сознания. Состояние представлений в сознании. Перцепция и апперцепция.

Ясность и отчетливость представлений. Явления, сопровождающие апперцепцию.

Внимание. Самосознание.

Что такое сознание? В новейшее время философы и психологи много занимались этим

вопросом. Так как это слово без всякого сомнения обозначает нечто, принадлежащее

к нашей духовной жизни, и так как другие понятия вроде представления, чувства,

воли и т. д., которые мы употребляем для обозначения разных психических

процессов и состояний, не совпадают с понятием сознания, то естественно было

прийти к убеждению, что сознание есть также особое состояние нашей души,

отличающееся определенными признаками. Этот взгляд находил подтверждение в том

обстоятельстве, что приходится противопоставлять сознанию бессознательное

духовное бытие. Представления, душевные движения могут исчезать и впоследствии

появляться вновь. Таким образом, можно сказать, что они оставили сознание и

продолжают существовать в бессознательном, чтобы снова при случае войти в

сознание. Поэтому естественно было представить себе сознание как нечто вроде

сцены, на которой представления, как действующие лица, попеременно выступают,

исчезают за кулисами и снова выступают, когда приходит их очередь.

Такой взгляд сделался настолько распространенным, что многие психологи и

философы считают более интересным узнать, что делается за кулисами, в

бессознательном, чем то, что происходит в сознании: последнее ведь хорошо

знакомо'•нам из повседневного опыта, а о бессознательном мы ничего не знаем, и

узнать о нем что-либо было бы интересным обогащением наших сведений. Конечно,

такое сравнение сознания со сценой ошибочно. Когда действующие лица сходят со

сцены, она остается; она существует вне их и независимо от них. Но когда

исчезают сознаваемые нами процессы, сознания не остается; оно всегда изменяется

вместе с ними и вообще не представляет ничего, что могло бы быть различаемо от

них. Когда актер ушел со сцены, мы знаем, что он находится где-нибудь вне ее.

Когда же из сознания исчезло представление, то мы вообще ничего более о нем не

знаем. Когда мы говорим, что оно потом возвратилось, то* строго говоря, мы

употребляем неверное выражение, потому что то же

Вундт В. Лекции о душе человека и животных. СПб., 1894.

155

самое представление никогда вновь не возвращается. Позднейшее представление

может более или менее походить на прежде бывшее, но оно, вероятно, никогда не

бывает тожественно с ним. То в нем имеются составные части, которых не было в

прежнем, то нет таких, которые раньше были. Поэтому едва ли найдется другой

взгляд, который вносил бы в психологию большую путаницу, чем тот, что

представления суть неизменные объекты, которые могут подниматься и опускаться,

тесниться и сталкиваться, к которым при случае через посредство органов чувств

могут присоединяться новые, но которые, раз существуя, ничем не различаются,

кроме их непостоянного распределения в сознании и бессознательном, и разве еще

неодинаковой степенью ясности. В действительности представления, как и все

другие психические события, суть процессы, происшествия, а не предметы.

Представление, которое мы принимаем за ранее бывшее или за тождественное ранее

бывшему, никоим образом не есть это прежнее представление; точно так же слово,

которое я пишу, картинка, которую я рисую, не тождественны с тем же словом,

написанным раньше, с подобной картиной, прежде нарисованной. Впрочем, при этих

внешних действиях при случае позднейшее произведение может еще более походить на

прежнее, чем это возможно при продуктах нашей внутренней жизни, ввиду более

запутанных условий их возникновения. Между тем то обстоятельство, что новые

процессы представляют соотношения и сходства с ранее бывшими, вовсе не может

доказать продолжение существования представления как такового; ведь никто из

сходства какого-нибудь привычного движения, например движения пера при писании

определенного слова, не станет заключать, что это движение невидимо продолжалось

с того момента, когда я совершал его в первый раз, и сделалось опять видимым,

когда я вновь стал писать это слово. Если же представления не бессмертные

существа, а преходящие события, повторяющиеся в более или менее измененном виде,

то вместе с тем отпадают сами собою и все эти гипотезы. В то же время

бессознательное теряет приписываемое ему значение особого рода духовного бытия;

если различать таковое от сознания, то оно могло бы разве служить для

установления признаков или условий, которые должны присоединяться к духовным

объектам, для того чтобы они могли быть сознаваемы.

Точно так же оказались бесплодными все попытки определить сознание как особый

духовный факт, существующий ря-дом с внутренней жизнью. Если, например,

полагали, что можно смотреть на сознание как на способность внутреннего

наблюдения, как на так называемое "внутреннее чувство", то ясно, что

156

при этой аналогии делалась подобная же ошибка, как при сравнении сознания с

театральной сценой. Воспринимающий орган и воспринимаемый объект представляют

две вещи; сознание же и процесс, происходящий в сознании, никоим образом не суть

две вещи. Деятельность наблюдения и внимания без сомнения представляет нечто,

принадлежащее к так называемым процессам сознания. Но это только один из числа

других фактов сознания, а следовательно, такой, который предполагает

существование сознания, а не сам обусловливает его возможность. То же самое

нужно сказать и про другое объяснение сознания. А именно, говорят, что в

сознании мы различаем много представлений, и поэтому сознанию должна быть

свойственна способность различения; оно само должно быть различающей

деятельностью. Но и здесь возникает вопрос, представляет ли различение

процессов, непосредственно воспринимаемых нами .в себе, такое условие, которое

предшествует этим процессам, и не есть ли оно, наоборот, их следствие, возможное

лишь на основании их. Чтобы можно было различать объекты, они прежде всего

должны быть налицо. У ребенка сливаются в одно представление многие отдельные

объекты, которые различаются развитым сознанием. Следовательно, различение и

наблюдение суть процессы, которые предполагают сознание, а потому они и не могут

составлять его сущности. Сознание же не представляет духовного процесса,

совершающегося рядом с другими, а состоит лишь в том, что мы. имеем внутренний

опыт, замечаем в себе представления, чувства, волевые движения. Все эти процессы

сознаются нами, поскольку они в нас имеются; они не сознаются нами, когда их

нет. Выражения вроде "порог сознания", "появление и исчезновение из сознания",

"объем сознания" и т. п. представляют просто образные обороты речи, которые

полезны для краткого обозначения известных фактов внутреннего опыта, но в

которых никогда не следует усматривать описания самих фактов. Единственное, что

действительно соответствует переходу через порог сознания,- это то, что

происходит нечто, чего раньше не происходило, а исчезновению из него -что не

происходит более того, что происходило раньше, точно так же как под объемом

сознания мы подразумеваем лишь совокупность наличных в данный момент психических

процессов.

Таким образом, хотя сознание и не представляет реальности, существующей наряду с

отдельными фактами сознания, все же это понятие остается необходимым для

современной психологии, так как мы непременно должны объединить одним общим

выражением всю совокупность душевных процессов, данных нам од-

157

повременно или в последовательной связи. Ввиду того что это выражение лишь

указывает на наличность внутренних происшествий, но не определяет, каковы они,

оно и представляет удобное вспомогательное средство, для того чтобы дать себе

отчет о связи всех психических фактов, с которыми мы раньше познакомились в

отдельности. Итак, понятие сознания не имеет другого значения, кроме того, что

указывает на эту связь одновременных и последовательных душевных процессов, и

проблема сознания состоит в том, чтобы указать, в какие взаимные отношения

вступают отдельные явления для формирования всей душевной жизни. Затем для

простоты изучения будет полезно, если мы предварительно ограничимся той стороной

сознания, которая касается представлений, и только тогда, когда проблема

сознания в отношении их будет исследована в только что упомянутом смысле,

разберем, как дополнения, область чувств и воли, подобно тому, как мы это делали

уже при анализе отдельных душевных процессов. Но скоро окажется, что в этом

случае, когда дело идет о связи психической жизни, невозможно будет повсюду

строго придерживаться такого порядка, так как именно на связи и взаимные

отношения представлений чувственная сторона душевной жизни всегда имеет

определяющее влияние. Поэтому нельзя будет в таких случаях не указать, хотя бы

мимоходом, на чувственные и волевые моменты сознания.

Естественно, что первый вопрос, возникающий под условием такого ограничения,

будет следующий: сколько представлений могут в данный момент иметься в сознании?

Содержание этого вопроса далеко не так точно, как это кажется. Ведь обозначение

числа составных частей целого, очевидно, зависит от того, что мы признаем за

такие составные части. Представления же, независимо даже от их постоянной смены,

находятся в нашем сознании в разнообразнейших соединениях. Поэтому легко может

возникнуть сомнение, следует ли смотреть на данную часть содержания сознания как

на самостоятельное представление или же скорее как на часть другого сложного

представления. Мы можем пока отложить принципиальное решение этого трудного

предварительного вопроса, так как для предстоящей цели будет достаточно, если мы

Blog

Психология внимания/Под редакцией Ю. Б. Гиппенрейтер щ В. Я. Романова. М