Geum.ru

Типы немодальных значений модальных предикатов (на материале славянских и германских языков)

Вид материалаАвтореферат
Не могли бы вы сделать Х?
Не хотите ли (сделать) Х?
Подобный материал:
1   2
Глава II посвящена описанию СВ-форм модальных глаголов поля возможности – таких как рус. смочь и суметь, укр. змогти и зумiти, македон. смогне и соумее и под. Поскольку подобная деривация отсутствует в языках германской группы, предметом рассмотрения данной главы являлись главным образом глаголы славянских языков.

Рассматриваемые СВ-формы появились в славянских языках существенно позже своих НСВ-коррелятов (в частности, в русском языке такие глаголы начинают встречаться в текстах с XVI века) и отличаются от них по логическим свойствам (то есть в отношении импликаций, выводимых из предложений с данными глаголами) и компонентной структуре, функционируя в большинстве контекстов не как модальные и указывая не на наличие некоторой возможности, а на уже осуществленную возможность (или возможность, осуществление которой в будущем не вызывает сомнений).

Прежде чем говорить о различиях названных форм, определим место каждого из рассматриваемых глаголов в семантическом поле возможности. Так, глаголы типа рус. мочь, укр. могти, белорус. магчы, болг. мога, македон. може, серб. и хорв. moći, словен. môči или чешск. moci являются ядерными предикатами поля возможности и способны выражать все виды значений данного поля. Сфера употребления глаголов типа уметь существенно ýже – данные глаголы используются только для выражения внутренней алетической возможности (то есть возможности, реализация которой зависит от внутренних качеств и свойств субъекта) узуального характера. СВ-формы смочь и суметь, напротив, соотносятся, как правило, с актуальными ситуациями. Что касается СВ-форм глаголов поля возможности других славянских языков, то их функционирование может выходить за рамки данного семантического поля: в частности, у болг. смогна, македон. смогне и словен. zmôci выделяется значение «справиться с чем-либо», а у болг. смогна, кроме того, значение «успеть»: Не мога да ти смогна - Не успеваю за тобой (дословно не могу за тобой успеть).

Употребление рус. смочь/суметь, значения которых отдалились от НСВ- коррелятов в меньшей степени, тоже имеет свою специфику, связанную, в частности, с наличием в их компонентной структуре семы сверхнормативного приложения усилий, сближающей смочь/суметь с глаголами типа удаться, получиться и прочими глаголами с семантикой возможности, осуществление которой сопряжено с преодолением сверхнормативных препятствий. Указание на наличие определенных сложностей, возникающих у субъекта при выполнении некоторого действия, свидетельствует о близости рассматриваемых СВ-форм импликативным предикатам, функцией которых, по замечанию Л. Карттунена, является именно указание на какие-либо условия, выполнение которых является необходимым и достаточным для того, чтобы называемое в зависимой предикации действие имело место. В случае анализируемых СВ-форм условием такого типа является преодоление указанных препятствий, отсутствующих при использовании НСВ-глаголов поля возможности.

Другая особенность смочь/суметь заключается в том, что и утвердительные, и отрицательные высказывания, содержащие данные СВ-формы, указывают, что субъект предпринимал попытку совершить называемое в зависимой предикации действие (Р), при этом в случае удачной попытки успешная реализация действия связывается с умениями и мастерством субъекта, в случае неудачи – с отсутствием у субъекта необходимых навыков в должной мере. Таким образом, в пресуппозициях данных глаголов содержится указание на выбор некоторого Р субъектом, отмечавшееся И.Б. Шатуновским, что составляет еще одно принципиальное отличие смочь и суметь от однокоренных глаголов НСВ, пресуппозиции которых не содержат никакой информации о выборе субъекта.

Особый интерес представляют различия в области логических свойств данных глаголов. При описании подобных свойств в настоящем исследовании используется система из трех истинностных значений, включающая значения «истина» (И), «ложь» (Л), «неопределенность» (Ø – для случаев, когда зависимую предикацию нельзя охарактеризовать с точки зрения истинности). Классы предикатов, дающих разные импликации, предлагается, вслед за Анной А. Зализняк, рассматривать в терминах разных импликативных типов предикатов. Под импликативным типом при этом понимается «пара +, v(ПП)->, где v (ПП)+ - это истинностное значение подчиненной предикации (ПП) в утвердительном предложении, а v(ПП)- - истинностное значение ПП в соответствующем отрицательном предложении» 6.

Важную роль при описании импликативных свойств предикатов играет выбор точки отсчета, относительно которой определяются истинностные значения высказываний, содержащих рассматриваемые глаголы. Так, в указанной работе истинность определяется как «существование ситуации, описываемой ПП, к моменту, с которым соотносится действие главного глагола». Сходного понимания придерживается и И.Б. Шатуновский, полагая, что высказывание «некто может сделать Р» имеет импликацию Л, поскольку на момент его произнесения субъект еще не сделал Р. Подобное представление, будучи, безусловно, справедливым, является, однако, не единственно возможным. Так, высказывания типа Федя может дать нам денег нередко рассматриваются как имеющие значение Ø, поскольку допускают как продолжение типа «может дать нам денег, но не захочет» (то есть не даст), так и продолжение типа «может дать нам денег завтра, так что можно больше ни у кого не просить» (то есть «завтра даст»). Иными словами, из Х может Р может следовать и Х сделает Р, и Х не сделает Р (в отличие от случая с отрицанием: Х не может Р всегда значит, что не Р, независимо от точки отсчета).

Различие указанных пониманий заключается во взгляде на временную точку, относительно которой подчиненная предикация рассматривается как реализованная или нет. Если в первом случае момент наличия некоторой возможности и момент ее реализации должны совпадать, то при втором понимании такого требования нет: важно лишь, может ли действие, называемое в подчиненной предикации, реализоваться в какой-либо момент времени. Очевидно, в зависимости от выбора той или иной позиции логические свойства одного и того же предложения можно охарактеризовать по-разному, вследствие чего для полноты описания в настоящей работе вводятся понятия актуальных импликаций (соотносящихся с конкретным, актуальным моментом времени) и потенциальных импликаций (не привязанных к какому-либо конкретному моменту). Об актуальных импликациях целесообразно говорить в случаях, когда речь идет об актуальных значениях, о потенциальных – когда предикат называет некоторое узуальное свойство. Так, глагол уметь, называющий узуальные свойства субъекта, логично рассматривать с точки зрения потенциальных импликаций, глаголы смочь/суметь, для которых характерно использование в значении актуальной возможности, – с точки зрения актуальных, глагол мочь – в отношении импликаций обоих типов.

Соответственно, если рассматривать мочь с точки зрения актуальных импликаций, логичнее отнести его к импликативному типу Л – Л, поскольку, согласно И.Б. Шатуновскому, возможное может оставаться возможным только до того момента, пока не станет действительным, и в этом смысле возможность и действительность исключают друг друга: говоря в «актуальном» смысле, что «некто может сделать Р», мы при таком понимании считаем, что на момент произнесения данного высказывания субъект еще не сделал Р, в результате чего рассматриваемое высказывание будет иметь ложную импликацию. Если же анализировать мочь в плане потенциальных импликаций, аналогичное высказывание не дает никаких импликаций, поскольку из фразы «некто может сделать Р» может следовать как то, что некто сделает Р, так и то, что не сделает.

С учетом сказанного, импликативные свойства рассматриваемых глаголов можно определить следующим образом. Мочь, в зависимости от вида зависимого инфинитива и типа импликаций, может функционировать либо как глагол импликативного типа Ø – Л, либо как глагол импликативного типа Л – Л. Импликативные типы уметь, характеризуемого только в отношении потенциальных импликаций, варьируются в зависимости от значения, выражаемого данным глаголом: так, в настоящей работе предлагается выделять уметь1, выражающий значение умения-способности (то есть называющий способность субъекта в принципе осуществлять указанное действие - не важно, хорошо или плохо, как в примерах типа уметь плавать), и уметь2, выражающий значение умения-таланта (то есть называющий способность субъекта хорошо делать что-либо, к примеру – уметь петь). Уметь1 следует отнести к импликативному типу Ø – Л, уметь2 - к типу Ø – Ø.

Глагол смочь, функционирующий в большинстве контекстов как импликативный глагол И – Л, может в некоторых случаях терять свойство импликативности и использоваться как видовая пара мочь, являясь, таким образом, модальным глаголом типа Ø – Л и указывая не на реализованность/нереализованность той или иной возможности, а на ее наличие/отсутствие. Это касается, в частности, тех контекстов, где смочь используется в форме не-прошедшего времени и сочетается с инфинитивами НСВ (интересно отметить, что в большинстве подобных примеров речь идет не о внутренней, а о внешней возможности, где смочь не имеет презумпции сделанного субъектом выбора). В случае использования суметь снятия презумпции выбора, как кажется, не происходит, вследствие чего данный глагол является импликативным во всех контекстах.

В главе III предлагается краткий обзор случаев, когда МП ослабляют или теряют модальный смысл при опущении инфинитивов смысловых глаголов и присоединении предметных дополнений. В связи с рассмотрением данной проблематики важно учитывать, что, во-первых, в разных контекстах степень демодализации МП может различаться (ср., для примера, Jeg må til byen – Мне надо в город с норвеж. глаголом поля долженствования måtte, практически не ослабляющим свое модальное значение, и umět baseň – знать стихотворение с чеш. глаголом поля возможности umět, использующимся для передачи значения знания и полностью теряющим смысл «уметь»); во-вторых, - время возникновения у МП тех или иных немодальных значений (в соответствии с которым подобные значения можно разделить на домодальные и постмодальные); в-третьих, - тип опускаемого инфинитива и его влияние на степень демодализации МП.

В центре внимания настоящей работы находится один из подобных случаев, а именно – контексты, где модальные глаголы со значением объективной возможности используются для выражения определенных значений поля знания. Речь идет о примерах типа приводимого выше чеш. umět baseň – знать стихотворение или нем. können Deutsch – знать немецкий, где в качестве знать используются, соответственно, глаголы поля алетической возможности umět ‘уметь’ и können ‘мочь’. Характерно, что существует и обратная корреляция, заключающаяся в способности некоторых глаголов поля знания выражать ряд значений поля объективной возможности (типа словен. Zna plavati - Он умеет плавать, где значение умения передается посредством глагола znati ‘знать’), причем подобная многозначность является закономерной и диахронически обусловленной для предикатов обеих групп, в связи с чем в настоящей работе предложен комплексный анализ как предикатов поля возможности, так и предикатов поля знания.

Заметим, что подобной многозначностью обладают далеко не все глаголы со значением знания и возможности славянских и германских языков: ср. англ. *He can English или совр. рус. *Он умеет песню. Кроме того, предикаты возможности способны выражать далеко не все типы знания и употребляются в довольно ограниченном по сравнению с ядерными предикатами знания числе контекстов (употребление чеш. umět в значении «знать» довольно частотно, например, в примерах типа umět česky, baseň – знать чешский язык, стихотворение, но невозможно в случаях, когда объектом знания является человек, город или слово), а предикаты знания могут выражать ограниченное количество значений модального поля возможности (если употребление в примерах типа Hij weet goed te leven - Он умеет хорошо жить является для нидерл. глагола знания weten вполне регулярным, то его использование в предложении типа Вы можете доехать туда на этом автобусе не является возможным), вследствие чего необходимым представляется также рассмотрение каждого из указанных полей - поля объективной возможности и поля знания.

Так, в поле объективной возможности для указанных целей важно выделить значения внешней и внутренней, приобретенной и неприобретенной, а также физической и ментальной возможностей.

Описание поля знания требует большей детализации, поскольку существующие классификации не содержат достаточно подробного описания значений, релевантных для целей настоящего исследования, и, как следствие, не позволяют четко описать область пересечения интересующих нас семантических полей. В данной работе были рассмотрены классификации знания О. Йокоямы и Ю.Д. Апресяна, на основе которых составлена более общая классификация, важнейшей составляющей которой является разработанное в настоящем исследовании описание значений не-пропозиционального знания.

Прежде чем привести данную классификацию, введем еще два важных понятия: «области знания» и «содержания знания», описанных А.Д. Шмелевым7, различие между которыми А.Д. Шмелев демонстрирует на примере знания языка. Так, в предложении Я знаю испанский язык подразумевается, что «говорящий по меньшей мере понимает и способен объясниться по-испански» (в данном случае испанский язык является областью знания, в то время как содержанием знания являются, главным образом, словарь и грамматика испанского языка). Возможен и другой контекст, приводимый Шмелевым: «Какие романские языки ты знаешь? – Французский, испанский, итальянский, румынский…» - в этом случае испанский язык является собственно содержанием знания, а областью знания – романские языки. Данные понятия имеют принципиальное значение и при описании видов не-пропозиционального знания.

Итак, выделим в предлагаемой классификации следующие группы знаний:

- метаинформационные знания по О. Йокояме (знания, необходимые для получения и передачи других знаний), не рассматривавшиеся подробно в настоящей работе,

- пропозициональное знание (знать, что Р – которое, как показывает классификация О. Йокоямы, подлежит дальнейшему разделению на значения),

- знание-знакомство, объект которого представляет собой содержание знания и обязательно является референтным (знать Васю/Москву/эту книгу),

- знание-компетенция, объект которого можно рассматривать как область знания (объект знания при этом может быть как конкретно-референтным, так и нереферентным, однако если в случае знания-знакомства в качестве объекта знания может выступать любой референтный денотат, то в случае знания-компетенции объект знания должен представлять собой некоторую область познания или функционировать как подобная область: знать физику),

- знание-умение – знание как навык, способность субъекта осуществлять какие-либо действия (которое, вообще говоря, логичнее рассматривать в рамках поля алетической возможности и относить к значению умения: словен. zna plavati).

Проведенный в данном исследовании анализ показал, что в языках славянской и германской групп модальные глаголы поля возможности могут использоваться для выражения знания-компетенции и не могут – для выражения значений пропозиционального знания и знания-знакомства. Глаголы знания, в свою очередь, могут передавать значение внутренней приобретенной возможности (как физической, так и ментальной) – умения и, реже, внутренней возможности вообще.

Отметим также, что в отношении семантического поля возможности языки славянской и германской групп содержат некоторые различия: так, в славянских языках есть специальный класс глаголов со значением умения (рус. уметь, польск. umieć, чеш. umět и пр.), в языках же германской группы подобные предикаты отсутствуют: данный смысл выражается либо глаголами с общим значением возможности (типа англ. can или нем. können), либо глаголами поля знания. Указанное различие имеет важное значение для обсуждаемой проблематики: так, если для языков славянской группы выражение знания-компетенции возможно, как правило, посредством указанного класса глаголов с семантикой умения, то в германских языках для выражения знания-компетенции используются глаголы с общим значением возможности – такие как нем. können или дат. kunne. Данное различие имеет диахроническое объяснение и связано, вероятно, с тем, что ядерные глаголы поля возможности славянских и германских языков имеют разное происхождение. Глаголы языков германской группы (нем. können, дат. kunne, швед. kunna и под.) восходят к пра-индоевропейскому *g’en[o]-/*g’nō- и являются родственными с глаголами знания типа русского знать, чешск. znat, словенск. znati, нем. kennen, дат. kende и пр. (значение знания, таким образом, является для глаголов данной группы домодальным). Славянские же модальные глаголы с общим значением возможности, диахронически развившиеся из праиндоевропейского *mēgh-, являются родственными словам со значением «мощь, сила», вследствие чего непосредственной связи с семантикой знания не имеют. Глаголы типа уметь, напротив, восходят к корням с семантикой ума, что сближает их с ментальными предикатами знания.

Наличие общих глаголов для выражения значения умения и знания-компетенции свидетельствует о семантической близости данных смыслов: так, умение предполагает наличие у субъекта соответствующих знаний, а знание-компетенция – наличие навыков, умения определенного рода.

Предметом рассмотрения главы IV являлось функционирование МП в составе некоторых типов РА, прежде всего – в составе КРА, где МП склонны ослаблять, а в некоторых случаях почти терять собственно модальные значения. Прототипическим примером таких КРА являются акты-просьбы типа Не могли бы Вы сделать Х?, но подобного рода контекстов намного больше: Не могу ли я Вам помочь?/Не нужна ли Вам помощь?/Не хотите кофе?/Я хотел бы предложить Вам…и др., где МП используются не столько для выражения модальных смыслов, сколько для маркирования социальной дистанции между коммуникантами, указания на отношение говорящего к адресату или предмету речи, определения степени КК говорящего (по М.Б. Бергельсон) и реализации определенных стратегий вежливости говорящим. В этих случаях можно говорить не столько об утрате МП их собственно модальных значений, сколько о приобретении ими новых, дополнительных немодальных смыслов, которые как бы затеняют собой их изначальную модальную семантику, выдвигаясь в соответствующих контекстах на первый план и составляя главный фокус высказывания.

Важно отметить, что немодальное использование МП в составе КРА и в прямых РА имеет принципиально разную природу. Если использование МП в составе КРА носит скорее универсальный характер и включает значения, относящиеся к прагматической сфере функционирования МП, то их немодальное использование в прямых РА в значительной степени привязано к конкретному языку и носит скорее грамматический характер, что сближает подобные употребления с грамматическим использованием МП, рассмотренным в первой главе, в силу чего наибольший интерес для нас представляют именно высказывания первого типа.

В наши цели входило, во-первых, определение круга КРА, для которых немодальное функционирование МП наиболее характерно, во-вторых, - анализ основных функций МП в подобных контекстах и объяснение соответствующих прагматических употреблений, в-третьих, - рассмотрение некоторых лингвоспецифических особенностей функционирования МП в составе КРА выделенных типов.

При определении круга интересующих нас КРА во внимание принимались такие характеристики высказываний как: утвердительность/вопросительность высказывания; изначальная модальная семантика МП, входящего в состав высказывания; предполагаемый субъект действия, называемого в рассматриваемом РА (в соответствии с которым высказывания делились на такие, где предполагаемым субъектом действия является говорящий, и такие, где потенциальным субъектом действия является адресат); субъект модальности (сообразно с которым высказывания можно разделить на такие, где субъект модальности - говорящий, и такие, где субъект модальности - адресат).

В зависимости от данных факторов высказывания ранжируются в соответствии со степенью демодализации МП и выражаемыми ими немодальными функциями, исследование которых составляет основную цель при рассмотрении подобных случаев. Как показал проведенный анализ, центральное место среди подобных КРА занимают директивные КРА с иллокутивной силой побуждения (просьбы, приказы, советы и под.), а также комиссивные КРА-предложения.

К КРА-побуждениям можно отнести такие типы высказываний как: вопросы говорящего относительно возможностей адресата ( Не могли бы вы сделать Х?); утвердительные по форме предложения, представляющие собой утверждения говорящего о своих желаниях или потребностях относительно действий адресата (Я хочу/мне нужно Х/ чтобы вы сделали Х); утверждения говорящего относительно возможностей адресата (Вы могли бы сделать Х); утверждения говорящего о том, что должен сделать адресат (Вы должны сделать Х); вопросы говорящего относительно того, что является обязательным, необходимым для адресата (Не должны ли вы сделать Х?).

Среди КРА-предложений можно назвать: вопросы говорящего о желаниях адресата, касающихся действий адресата ( Не хотите ли (сделать) Х?); вопросы говорящего о желаниях адресата, касающихся действий говорящего (Хотите/не хотите, чтобы я сделал Х?); вопросы говорящего о потребностях адресата касательно действий говорящего (Не нужно ли вам, чтобы я сделал Х?); утверждения говорящего о своем желании сделать нечто (Я хотел бы сделать Х); утверждения говорящего о своей возможности сделать нечто (Я мог бы сделать Х); вопросы говорящего о своих возможностях сделать Х, допускающие как деонтическое прочтение мочь, если речь идет о вопросе адресату, не возражает ли он, чтобы говорящий сделал Х, так и алетическое прочтение, если подразумевается вопрос адресату о том, оценивает ли он возможности говорящего как подходящие для того, чтобы говорящий сделал Х (Могу ли/не могу ли я сделать Х?). Чем более сложным является обсуждаемое действие, тем более высока вероятность понимания второго типа.

Как видно из сказанного, к интересующим нас высказываниям относятся как конвенционализованные речевые акты, так и высказывания, косвенное понимание которых возникает только при определенном ситуативном контексте. Наибольшая степень конвенционализации при этом предполагает и наибольшую степень демодализации, наименьшая степень конвенционализации – наименьшую степень демодализации.

Основную функцию МП в таких контекстах в общих чертах можно определить как маркирование дистанционной (негативной) вежливости, подчеркивающей уважение говорящего к личной «территории» адресата. Данный тип вежливости, противопоставленный солидарной или, иначе, позитивной вежливости, базируется на иерархических отношениях и призван маркировать наличие определенной дистанции между собеседниками, подчеркивать независимость личности и готовность говорящего считаться с неприкосновенностью личного пространства собеседника и не нарушать границ его «территории» (термин Э. Гоффмана). Дистанционная вежливость нередко выражается в речи посредством использования стандартных, конвенциональных формул (позволяющих говорящему не задеть чувства адресата), к числу которых относятся и многие из выделенных типов КРА с МП. В этой связи легко объяснить, почему косвенное использование предикатов рассматриваемой группы наиболее характерно для директивных КРА и близких к ним комиссивных КРА-предложений: именно при таких РА степень «угрозы» личному пространству адресата может быть близка к максимальной.

Несмотря на относительную универсальность (или, по меньшей мере, широкую распространенность) немодального функционирования МП в составе КРА, подобное использование данных предикатов не лишено также конкретно-языковой специфики, связанной как с конвенционализованностью косвенного употребления соответствующих форм (ср. использование форм третьего лица в функции второго для выражения вежливой просьбы в польском), так и с социокультурными особенностями экстралингвистического характера, обусловленными разными представлениями о вежливости в разных культурах (ср., в частности, отмеченные А. Вежбицкой8 различия в оформлении английских и польских КРА-предложений в ситуации угощения гостя, первые из которых направлены на то, чтобы ничего не навязывать адресату, уважая его желания, вторые, напротив, предполагают «максимально настойчивое предлагание», которого требуют законы польского гостеприимства). В настоящей работе были отмечены некоторые общие закономерности конкретно-языкового использования МП в подобных контекстах для языков славянской и германской групп, тем не менее, данная проблематика, безусловно, требует более подробного изучения.

В заключении суммируются полученные результаты и определяются перспективы дальнейшего исследования, среди которых можно выделить следующие направления. Поскольку некоторые из выделенных типов немодальных значений МП характерны не только для предикатов рассматривавшихся в настоящей работе языковых групп, но и для МП ряда других языков - как близкородственных языкам славянской и германской групп, так и языков других семей, несомненный интерес представляет проведение анализа немодальных значений МП на более обширном языковом материале, что позволило бы типологически осветить данную проблематику и способствовало бы как установлению путей диахронического развития МП, так и более глубокому пониманию категории модальности. Настоящее исследование интересно было бы распространить также на типы немодальных значений МП, не получивших подробного рассмотрения в данной работе: это касается, главным образом, таких значений, которые не являются регулярными для языков рассмотренных групп. Изучение подобных случаев имеет важное значение для комплексного анализа МП как поля, единицам которого свойственны определенные семантические сдвиги, приводящие к развитию новых значений. Наконец, в настоящей работе не предполагалось подробного рассмотрения всех лингвоспецифических особенностей функционирования МП в выделенных значениях, в силу чего мы в ряде случаев ограничивались указанием на общие закономерности и тенденции анализируемых явлений. Между тем, исследование специфики каждого из рассмотренных языков в отношении затронутой проблематики также представляет безусловный интерес.


Результаты диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Petrova M. Some of the Secondary Meanings of the Russian, English and German Modal Verbs // XVII International Congress of Linguists 2003. Prague, Czech Republic. Abstracts. P. 285.

2. Петрова М.А. О соответствиях при переводах модальных глаголов (на материале русского, английского и немецкого языков) // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международной конференции «Диалог’2003» (Протвино, 11 - 16 июня 2003 г.) / Под ред. И.М. Кобозевой, Н.И. Лауфер, В.П. Селегея. М.: Наука, 2003. С. 545 – 553.

3. Петрова М.А. К типологии модальности (на материале русского, английского и немецкого языков) // Русская филология, 14. Тарту, 2003. С. 246 – 253.

4. Петрова М.А. О некоторых типах имплицитно-модализованных предложений со значением возможности в русском языке // Сборник трудов конференции «Проблемы и методы современной лингвистики». М., 2003. С. 33 – 36.

5. Петрова М.А. К имплицитной модализованности русских предложений // Littera Scripta, 4. Рига, 2004. С. 95 – 100.

6. Петрова М.А. О сопоставлении русских глаголов мочь и смочь // Studia Slavica, V. Таллинн, 2005. С. 263 – 273.

7. Петрова М.А. Семантическая специфика форм СВ русских глаголов со значением возможности // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международной конференции «Диалог’2005» (Звенигород, 1 - 6 июня 2005 г.) / Под ред. И.М. Кобозевой, А.С. Нариньяни, В.П. Селегея. М.: Наука, 2005. С. 420 – 424.

8. Петрова М.А. К имплицитной модализованности русских предложений со значением возможности // Сборник научных трудов конференции «Проблемы и методы современной лингвистики», выпуск 1. М., 2005. С. 98 – 108.

9. Петрова М.А. «Znati plavati» vs «umět baseň»: общие значения глаголов с семантикой знания и возможности (на материале славянских и германских языков) // Вопросы филологии, № 6. М., 2006. С. 227 – 234.

10. Петрова М.А. О некоторых случаях взаимозаменяемости глаголов с семантикой знания и возможности (на материале славянских и германских языков) // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международной конференции «Диалог’2007» (Бекасово, 30 мая - 3 июня 2007 г.) / Под ред. Л.Л. Иомдина, Н.И. Лауфер, А.С. Нариньяни, В.П. Селегея. М.: Издательский центр РГГУ, 2007. С. 450 – 454.


1 Бергельсон М.Б. Прагматическая и социокультурная мотивированность языковой формы. Докт. дисс. М., 2005. С. 332.

2 Автор данной работы выражает глубокую благодарность И. Держанскому за помощь в работе с болгарским языком, А. Мельник – за помощь в работе с верхне-лужицким, Е. Горелик – за консультации по польскому языку, Д. Кузнецову – за консультации по украинскому языку, Е. Алексеевой - за консультации в области нидерландского языка. Возможные недочеты при этом, разумеется, полностью остаются на совести автора настоящего исследования.

3 Бондаренко В.Н. Виды модальных значений // Филологические науки, 1979. №2. С. 54.

4 Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 303.

5 Приводимые, в частности, в работах Bybee, J.L., Revere Perkins and William Pagliuca. The Evaluation of Grammar: Tense, Aspect and Modality in the Languages of the World. Chicago: University of Chicago Press. 1994 и Van der Auwera J., Plungian V.A. Modality’s semantic map // Linguistic typology, 2. 1998.


6 Зализняк Анна А. О понятии импликативного типа (для глаголов с пропозициональным актантом) // Логический анализ языка. Знание и мнение. М., 1988. С. 108-109.

7 Шмелев А.Д. «Хоть знаю, да не верю» // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С. 167.


8 Wierzbicka A. Cross-Cultural Pragmatics: The Semantics of Human Interaction. Berlin; N.Y., 1991. P. 27-30.