Geum.ru

Все женщины делают это

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18

— Ларусь, меня вчера вызывали на допрос... — прервал супруг ее невеселые размышления.

Так, значит, следователь вызвал Мишу на день раньше, чтобы удостовериться, есть ли у нее алиби. Почему же муж не сказал ей об этом вчера?

— И что? — Она взглянула на него, стараясь выглядеть безмятежной.

— Мне были неприятны его расспросы.

Она вскинула брови, ожидая разъяснений, но Миша промолчал.

В напряженке этих дней Ларе было не до него. Спросить, как прошел допрос? Не те у них отношения... Опять начнет нудеть, мол, все из-за того, что она ввязалась в грязное дело — бизнес.

Алка тут же отпустила бы очередной иронизм, что-нибудь вроде: «Коммерция - это способ законно отбирать чужие деньги». Или однажды она ляпнула: «Никак не могла решить, чем заняться - бизнесом или сексом. В итоге выбрала первое и стала бизнес-леди. Но не сдержала жало плоти и возродила былое хобби, упрочив свою славу Казановы в юбке. Теперь совмещаю приятное с полезным. Первое хобби приятно моему телу и полезно моему здоровью, а второе приятно мне и полезно моему кошельку».

Но Лариса никогда не умела сходу отбрехиваться от дурацких вопросов. В данный момент ей меньше всего хотелось, говоря Алкиными словами, стирать язык об зубы, пережевывая одно и то же. «Переваренная капуста» - вот как называла бесплодное мудрствование верная боевая подруга.

Уже столько раз они с мужем обсуждали эту тему… И каждый остался при своем мнении. Зачем ей осточертевшие проповеди? Помочь-то он все равно не сможет, да и не захочет.

Дон вертелся рядом, интуитивно чувствуя витающее в воздухе напряжение.

— Я уже с ним гулял, — сообщил Миша. — Ужин готов. Сам еще не ужинал, ждал тебя.

— Спасибо, мой дорогой, ужинай без меня, я перекусила у Алки. Дон так просится, я еще раз с ним погуляю.

Прогулка с собакой — всего лишь предлог, чтобы избежать общения с мужем. К ее возвращению он наверняка уйдет в свою комнату и, как обычно, углубится в работу. Алешка уже спит, и слава богу. Она сейчас в таком душевном раскардане, что с сыном ей лучше не общаться. Тонкий психолог Алешка сразу поймет, что мама расстроена.

Лара надела кроссовки, куртку для прогулок и защелкнула карабин на ошейнике пса.

“Хоть бы собачников не было, никого не хочу видеть”, — думала она, спускаясь в лифте.

По счастью, привычных спутников по собачьим прогулкам не оказалось — время позднее, — и Лара вздохнула с облегчением. Она отстегнула поводок, и Дон с радостным лаем помчался сшибать кусты. Лариса побрела за ним.

Что делать, как жить дальше? Тревожно, страшно...

И опять она задумалась — почему Алка так неестественно себя ведет? Сразу видно, что у нее камень на душе… Но пытается острить, даже порой неуместно. От ее шуточек еще тревожнее. Все ж и в юморе нужно соблюдать меру, а не хохмить на несмешные темы, лишь бы покрасоваться в роли записной острячки. Сегодня Алка сначала тараторила, избегая ее взгляда, потом успокаивала — тебе не о чем тревожиться... Предлагала: “Колись, мать”, — а сама? Почему она темнит, хотя ей явно есть что рассказать?

Лара замерзла и свистнула псу. Тот тут же примчался, виляя хвостом.

— Пора домой, Донище.

Войдя в квартиру, она облегченно вздохнула — в Мишиной комнате темно.

Лара скинула промокшие кроссовки, повесила куртку и прошла в ванную. Из зеркала на нее смотрела не красавица Лариса Ивлева по прозвищу Снежная Королева, а замученная жизнью баба с потухшими серыми глазами.

“Да, милая, неважно ты выглядишь, — сказала она своему отражению. — То ли еще будет. Отрицательные эмоции всегда сказываются на внешности”.

Смыв молочком макияж, Лара сделала массаж сосудов, попеременно промокая лицо то горячей, то холодной салфеткой, затем вбила кончиками пальцев тонизирующий гель. Взглянула на себя в зеркало — лицо немного порозовело. Под глазами, правда, остались серые тени... Надо бы сделать маску, но нет сил…

Вот так женщина и теряет свою привлекательность, махнув на себя рукой из-за проблем...

Нет, нельзя так распускаться!

Лариса втерла в кожу питательный крем, сделала легкие массирующие движения, набросила кимоно и прошла в свою комнату. Включила торшер, постелила постель и взяла с полки недочитанный детектив. Устроилась поудобнее и раскрыла книгу. К черту все тяжкие раздумья! Детектив — испытанный способ отвлечься. Но сегодня что-то не читалось. Поймав себя на том, что уже несколько раз перечитывает одну и ту же строчку, Лариса отложила книгу и выключила свет.

Не спалось. Помимо ее воли снова и снова наплывали мысли о том, что случилось. А завтра нужно ехать на похороны Кости... Как там себя вести, что говорить?

Лара вертелась с боку на бок, потом плюнула на то, что от любимой позы появятся морщины на шее и под глазами, и легла на живот, подложив под щеку согнутую руку. Но и это не помогло. Включив ночник, она пошла на кухню. Порывшись в аптечке, нашла снотворное и выпила таблетку. Немного посомневавшись, приняла еще одну, чтобы наверняка уснуть, и вернулась к себе.

Дон тихо следовал за ней — чувствовал, что хозяйка расстроена, и даже старался не цокать когтями по паркету. У двери ее комнаты пес замер. Без команды входить ему не позволялось. Лариса махнула рукой, и Дон тут же оказался рядом, положил свою большую морду на ее руку и закрыл глаза. Сонное сопение собаки успокаивало, и Лара, наконец, уснула.


На похоронах Ларисе было не по себе. Все казалось каким-то нереальным. Она в темном костюме и шляпке с вуалью — то ли скорбит, то ли просто соблюдает приличия... Какие-то дежурные слова у гроба, необходимый ритуал, бросание кома земли. Лара механически делала все, как положено, не замечая окружающих. Как же тяжко... Скорее бы отсюда.

Поминки были скромными, атмосфера — тягостной. Сотрудники косились на начальниц и боялись махнуть стопку.

— Пойдем, я уже устала, — шепнула Лариса подруге.

Подойдя к матери Кости, она спросила с легкой заминкой:

— Можно вас на минутку?

Они вышли в маленькую прихожую. Испытывая неловкость, Лара протянула женщине конверт с деньгами:

— Пожалуйста, возьмите. Мне так жаль... Костя был хорошим парнем.

Та молча взяла конверт, положила на столик и посмотрела на нее взглядом матери, у которой отняли единственное дитя. Ларисе захотелось оказаться далеко-далеко от этого опустошенного взгляда.

— Костя вас очень уважал... — выдавила из себя женщина.

Не зная, что сказать, Лара оглянулась на подругу. Та уже нашла их шубы в ворохе одежды. Сдерживая подступившие слезы, Лариса рванулась из квартиры. Хоть бы Алка ничего не ляпнула, и так на душе погано... Но подруга была непривычно молчалива.

Они спустились по замусоренной лестнице, вышли в тесный двор, ограниченный пятиэтажными хрущобами. В нескольких шагах от подъезда стояли переполненные мусорные баки, по которым разгуливали жирные вороны, вокруг валялись пакеты из-под молока, смятые газеты, разорванные мешки для мусора. Несколько чахлых деревьев, сломанные детские качели. Тоска, серость и безнадежность.

— Поехали ко мне, — предложила Алла, открывая свою ярко-красную машину, вызывающе нарядную на этом унылом фоне. — Напьемся до невменяемого состояния и все забудем. У меня тоже на душе полный мрак.

— Поехали, — согласилась Лара. — Только без охраны. Я их уже видеть не могу.

— Ребята, свободны, — приказала телохранителям Алла.

Гена попытался возразить, мол, надо бы согласовать с командиром, но подруга командира посмотрела на него таким тяжелым взглядом, что он тут же смолк.


Подойдя к двери своей квартиры, верная боевая подруга попыталась открыть многочисленные замки, матерясь сквозь зубы, дергая за ручку и пиная обшитую деревом металлическую дверь.

— Блинство! На кой хрен я поставила эту гребаную дверь и эти долбаные замки! Никак не могу запомнить, в какой последовательности их открывать. Иногда хочется взять кило тротила и расшарашить все к едрене фене. Да ну их в задницу! — Она бросила ключи в сумочку и вдавила кнопку звонка. Оглушительная трель была слышна даже на площадке, однако супруг не спешил. Не вытерпев, Алла начала колотить в дверь ногой. — Открывай, придурок! Оглох, что ли, с перепоя!

Наконец глазок заслонила тень, дверь открылась, и предстала заспанная физиономия Виктора.

— Все дрыхнешь, чертов алкаш! — Разгневанная супруга оттолкнула оторопевшего мужа и влетела в квартиру.

— Что это с ней? — растерянно спросил он Ларису.

— Мы с похорон, — ответила та.

Виктор пожал плечами и поплелся в свою комнату.

— На кухне посидим или в гостиной? — спросила Алла, уже поостыв.

— Мне все равно, — безжизненным голосом отозвалась Лариса.

— Тогда давай на кухне. Лень таскать все туда-сюда. По этой квартире ходить — ноги до жопы сотрешь! Я даже жалею свою прежнюю малометражку — руку протяни, и ты уже в другой комнате. На хрен мне облокотились эти апартаменты! Я тусуюсь в своей келье, а Витька свою так засрал, что туда без противогаза не войдешь. В остальных помещениях экономка регулярно протирает пыль, — но мне это надо?

Лара села на кухонный диван, вполуха слушая ее болтовню, и безучастно смотрела, как подруга все достает и достает что-то из холодильника.

— Да не мечи ты столько еды! — остановила она этот приступ гостеприимства. — Сядь, давай лучше выпьем.

— И то верно, не жрать же приехали, а напиться, — согласилась хозяйка. Смешав для подруги джин с тоником, она щедро плеснула себе коньяку. И уже другим тоном, сразу поникнув и глядя куда-то в пространство, сказала: — Давай помянем убиенного раба Божьего Константина.

— Помянем, — еле слышно откликнулась Лариса.

Выпили, не чокаясь. Помолчали.

“Спросить или нет? — в который раз задавала себе вопрос Лара. — Ну сколько можно ходить с этой чернотой в душе?!”

— Ал, Костя был тебе небезразличен, правда?

Та как будто ждала вопроса.

— Конечно, подружка. И даже более того... Чего уж теперь-то скрывать... Я на него положила глаз, едва увидев. Такой симпатичный мальчуган... Да и возраст как раз тот, который я люблю.

— Почему же ты ничего не предпринимала?

— Я предпринимала... Переманила Костю из другой конторы. Его там заставляли пахать, а платили гроши. У тебя тогда не было зама, и я отдала мальца тебе. От тела, можно сказать, оторвала. Думала, что все делаю, как мне надо.

— Но почему ты не взяла его в свою фирму?

— Я постель с работой не путаю. На фига мне, чтоб ребята за моей спиной перешептывались?! Терпеть-ненавижу сплетни. — Аллин голос уже окреп, да и выражение лица стало обычным. Видимо, на душе полегчало, что они с Ларой объяснились, и теперь верная боевая подруга вновь обрела почву под ногами, а потому прибегла к привычной манере и одарила Ларису парочкой перлов: — Любая ложь выглядит достоверной, если шепнуть ее на ушко “по секрету”, и тогда это уже не вранье, а сплетня. Умник знает, что можно верить лишь половине того, что слышишь, но не знает — какой именно половине.

— А у тебя с Костей что-нибудь было?

— Да не успела я... Если помнишь, я тогда в Испанию укатила. А ты раньше подсуетилась. Как известно, кто не успел, тот пролетел мимо своего интереса...

Лара чуть не выронила бокал:

— Так ты знала про нас?

— А то нет? У тебя же все на лбу аршинными буквами было написано. Да и Костя сиял как медный таз. Много ума не надо, чтобы сложить дважды два.

— И ты?..

— Ну что я?.. Ковать железо надо у самой постели. Да, может, Костя и не клюнул бы на меня. Я ведь телячьи нежности не люблю, мне бы раз-два и в койку. А тебе подавай чувства и прочие сопли-слюни в розовой глазури. Так что вы нашли друг друга.

— Алка, ты сердилась на меня?

— А чего сердиться-то? — Беспечно пожав плечами, она выдала еще один ироничный перифраз: — Я выхожу из себя только тогда, когда нет другого выхода.

— А вдруг мой Миша узнал о Косте, приревновал и застрелил его?

— Уж кто-кто, а твой Михуэлис на это не способен. Во-первых, ему и на тебя, и на твои шашни плевать, поскольку он гений и выше примитивных бытовых драм. Твоему ученому мужу самое главное — великое открытие сделать. А во-вторых, я уверена, что пистолет он видел только на картинке. Мишка бирюк и молчун, но безобидный. Ты одиннадцать лет от него гуляешь, а твой хазбенд, святая простота, ничего не замечает или делает вид, потому что ему так проще жить.

— Как думаешь, мои ребята знали?

— Стохреново. Ты же себя со стороны не видела.

Лариса вяло подивилась. Ну надо же… А она-то думала, что никто не догадывается...

— Неужели ты даже не намекала Косте, что имеешь на него виды?

— Да зачем мне намекать? Я обычно не намекаю, а говорю прямым текстом: “Мужчина, пройдемте у койку”. Нормальные мужики обычно с ходу врубаются. А те, кто делает вид, что просто потереться хотел, — сразу сваливают. И мне хлопот меньше — чего зря вечер терять, если мужик не по этому делу? Мне нежные вздохи под луной неинтересны, у меня на это времени нет, да и возраст уже не тот. Это ты задержалась в развитии, желаешь возвышенных чувств, как юная девушка. Любовь, как и привидения, является лишь тому, кто в них верит. Лично я не верю ни в то, ни в другое.

— Ну а прямым текстом ты Косте что-нибудь говорила? — спросила Лара, проигнорировав нарочитый цинизм подруги.

— Нет, дорогая, я одного мужика с подругой не делю. Не то у меня, знаешь ли, воспитание. Я, конечно, не ангел, но и у меня есть свой кодекс чести.

Лариса налила подруге коньяк, а себе джин, добавила тоника.

— Давай еще раз за помин его души...

Они молча выпили, не глядя друг на друга. Пауза затянулась. Лара думала о том, что это первая серьезная размолвка за все годы их дружбы, причем по столь банальному поводу: две женщины и мужчина. Раньше ей казалось, что ни в ней самой, ни в подруге нет ни капли бабства. Неужели в их отношениях с Аллой наметилась трещина? И что дальше? Жить с обидой в душе: Алла - за то, что любимая подруга увела у нее парня, а Лара - за то, что та использовала ее втемную, уговорив взять Костю заместителем? Ведь она, Лариса, поначалу не хотела его брать — слишком молод, — но Алка ее переубедила, дескать, паренек способный, быстро освоится в большой фирме. Лучше бы сказала правду — что положила на него глаз и хочет держать Костю под рукой. И тогда не было бы “служебного романа”. А теперь из-за игр втемную погиб двадцатитрехлетний парень…


“Что же теперь будет? — спросила себя Лара. — Неужели мы с Алкой и дальше будем таить в душе обиду? — И сама себе ответила: — Нет. Что было — то было. Прошлого уже не изменить. Нужно жить не вчерашним, а завтрашним днем”.

Алла всегда была скрытной, когда дело касалось ее взаимоотношений с мужчинами. Могла кое-что рассказать, если хотела, а если нет — отшучивалась. И в данном случае она вела себя как всегда.

Да ведь и сама Лариса скрытничала. Втемную лучше играть в преферанс, а не в жизни.

Взяв из своей пачки две сигареты, Лара одновременно прикурила, как в старые добрые времена, и протянула подруге зажженную сигарету. Алка поймет все правильно. Та взяла сигарету, затянулась, выпустила колечко дыма и улыбнулась — недосказанное она ловила с ходу. Посмотрела на подругу снисходительно-ласковым взглядом и подвела черту:

— Ладно, мать... И это пройдет, как говорил мудрый царь Соломон.

— Знаешь, Ал, поначалу я влюбилась. Костик наивный еще, ничего не умел, тогда мне это даже нравилось... А потом стало приедаться. Все так убого — на складе, на узкой кушетке, в антисанитарных условиях... Там ведь ни душа, ни биде.

— Да, коммунально-бытовые неудобства очень влияют на чистоту чувств, — не удержалась от сарказма верная боевая подруга.

Алка опять хохмит, — значит, тоже избавилась от тяжелых мыслей и теперь ведет себя в привычной манере. Сейчас подруга естественна, никакого наигрыша в ее поведении нет, не то, что вчера.

— Мне пора, дорогая, — встала Лара.

Подруга дала ей таблетки “Антиполицай”, проводила до машины и напутствовала:

— Аккуратнее езжай, все-таки поддатая.

Лариса кивнула и медленно тронулась с места.


Опять воспоминания... Ответив на порыв Кости, наслушавшись его признаний, Лариса придумала красивую сказку. Права Алка — разве в тридцать пять лет позволительно грезить о возвышенной любви, когда на самом деле все сводится к примитивному сексу?!

Грезить-то можно в любом возрасте, но об абстрактном идеале, а когда рядом реальный человек, лучше снять шоры с глаз и решить — тянет ли он на Прекрасного Принца?

Уж кто-кто, а Костя точно не тянул. Романтически настроенный юноша — еще не Принц. Зачем себя обманывать?.. Ведь не любила его, а придумала красивую любовь. Не желала видеть очевидного. Первое время ожидала чего-то необыкновенного, а потом все надоело, тяготила обыденность. Костя спрашивал, умоляюще глядя на нее: “Сегодня останешься?” Не хотелось его обижать. Совсем мальчик… Она оставалась после работы, они сбрасывали с кушетки папки с документами, и на этом неудобном ложе — вся любовь. Вставала, чувствуя себя грязной, разочарованной. И это любовь?..

“Эх ты, Снежная Королева... — укорила себя Лара. — Согрешила с юным пажем. Ладно бы он пел под окном серенады, слагал в твою честь стихи или отважился на безрассудный поступок... А ты, грезя о романтической любви, отдавалась ему без всякой романтики, да еще в неподходящих условиях... Тоже мне, складской роман с криминальным финалом”.


В пятницу Лара с трудом встала, чувствуя себя вялой и разбитой. Долго стояла под холодным душем, выпила две чашки крепкого кофе и поехала на работу. Еще в коридоре услышала трель телефона в своем кабинете. Кому не терпится в десять утра? Наверное, Алка спешит пожаловаться на сушняк и головную боль после вчерашнего.

— Алло? — спросила Лариса и мысленно чертыхнулась, услышав вместо любимой подруги ненавистного следователя Прохорова. Он опять вызывал ее на допрос, и опять в неудобное для нее время. — Слушайте, я так вообще не смогу работать, — возмутилась она. — Мы же с вами позавчера виделись!

— Тот разговор мы не закончили. Обычно я сам решаю, когда завершить допрос, но в прошлый раз не стал настаивать и отложил продолжение на более благоприятное время.

— Вряд ли я могу назвать сегодняшний день более благоприятным. Вчера были похороны Кости.

— И это так сильно поколебало ваше душевное равновесие? — В голосе следователя звучала издевка.

Да как же можно ехидничать по такому поводу? Если этот циник не способен к сопереживанию, пусть проявит хотя бы элементарную вежливость!

— Виталий Ильич, ваша профессиональная деформация и так бросается в глаза, и все же не стоит столь откровенно демонстрировать свою бессердечность, — сказала Лара, даже не надеясь, что его проймет. И точно — не проняло.

— Вы имеете в виду, что я не присутствовал на похоронах?

Лара обреченно вздохнула и промолчала.

— Жду вас в два часа. — Не дав ей ответить, Прохоров повесил трубку.

Опять приходится переносить переговоры. Сгорая от стыда, Лариса звонила деловым партнерам и что-то мямлила о плохом самочувствии. Такое с ней впервые. Ни разу за три года работы она не сорвала переговоров — ездила даже простуженная, с высокой температурой. Встречу, назначенную на двенадцать, она отменять не стала, решив, что за полтора часа успеет, а пока хоть немного поработает с документами: бумаг накопилось немало. Пришел бухгалтер, принес платежки и годовой баланс. Закончив с текучкой, Лара поехала на деловую встречу.


Без десяти два она протянула паспорт в окошко дежурного, получила пропуск и через несколько минут подошла к кабинету следователя. Сегодня он уже не мариновал ее в коридоре. Ровно в два часа открыл дверь и пригласил войти.

Заполнив шапку протокола, Прохоров немного помолчал. Снял очки, протер стекла мятым несвежим платком, глядя в угол, снова водрузил их на нос и приступил к допросу:

— В прошлый раз я спросил вас, какие отношения связывали вас с Константином Соховым. Из вашего ответа явствовало, что у вас были сугубо деловые отношения — начальница и подчиненный. Я вынужден еще раз повторить тот же самый вопрос.

“Ясно, кто-то уже настучал. Я-то по наивности полагала, что никто не знает, а оказывается, все давным-давно в курсе. Ну что ж, как говорится, будучи приперта к стене, допрашиваемая решила облегчить душу чистосердечным признанием”.

Лариса посмотрела следователю в глаза:

— На ваш прямой вопрос, в каких отношениях я была с Константином Соховым, я столь же прямо отвечу — в интимных.

Прохоров сглотнул и закашлялся. Снова снял очки, протер, надел и посмотрел на Ларису.

— Расскажите подробнее о ваших отношениях с Соховым.

— Не хочу.

— Вы отдаете себе отчет, что тем самым вынуждаете меня делать определенные предположения?

Она промолчала. Выждав некоторое время, следователь задал неожиданный вопрос:

— Какие спиртные напитки вы предпочитаете?

— Джин “Бифитер”.

— А ваша подруга тоже предпочитает джин?

— Алла пьет коньяк.

— А что пил Константин Сохов?

— Водку.

— А конфеты вы любите?

— Единственные конфеты, которые я ем, — французский шоколад с ореховой начинкой.

— Вот эти? — Дознаватель извлек из своего стола коробку.

— Да.

— А Константин Сохов любил эти конфеты?

— Нет.

— Тогда как вы объясните, что на столе в комнате, где было обнаружено тело Сохова, стояла бутылка джина “Бифитер”, бутылка тоника и коробка ваших любимых конфет?

— У меня нет объяснений.

— Давайте подумаем вместе. Константин остается в офисе после окончания рабочего дня. Со слов кладовщика, это не впервые и с вашего разрешения. Мотивировка — Сохов должен поработать с документами. Потом для Константина сделали дубликат ключей. Обычно он сам сдавал склад-офис на охрану, а утром приходил пораньше и открывал офис. 12 февраля в шесть вечера все сотрудники уходят, Сохов остается один. В понедельник 15 февраля, когда кладовщик обнаружил труп Константина Сохова, на столе стояла бутылка вашего любимого джина и лежала коробка ваших любимых конфет. Что бы вы подумали на моем месте?

— Что Костя ждал меня. — Ее голос внезапно охрип, пиджак прилип к спине, руки задрожали. Хотелось курить, но Лариса боялась, что не справится с замком сумочки и предательская дрожь ее выдаст. — Я не приезжала в пятницу вечером в офис, — пробормотала она. — Я не знаю, кого ждал Костя, но не меня.

— Ну вот, вы и сами поняли, что придется рассказать о ваших отношениях с Соховым.

Лара молчала, тупо глядя на свои руки. В голове была легкая муть, то ли после вчерашней выпивки, то ли из-за всего пережитого за эти дни. Следователь выжидал. Выдержав паузу, он начал ровным тоном:

— Ну хорошо, оставим эту тему. Расскажите, как вы провели пятницу, 12 февраля.

— В тот день я была в командировке в Подольске. Ехать туда далеко, поэтому я встала в пять утра, в шесть часов выехала из дома, провела переговоры и вернулась в Москву, в свой офис. Мне принесли документы на подпись, я их просмотрела, потом отправилась домой и сразу легла спать.

— С Константином общались?

— Только по делу.

— А о свидании вечером договаривались?

— Господи, да какое свидание? Я еле на ногах держалась. Мечтала поскорее добраться до постели и проспать, как минимум, двенадцать часов.

Все же Лариса решила закурить. Руки тряслись, зажигалка не желала высекать огонь, прикурить удалось только с третьей попытки.

— А может быть, вы приехали домой, немного отдохнули и позвонили Константину? А он подготовился к встрече... — Голос дознавателя был вкрадчивым, он как будто пытался убедить ее.

— Да говорю же вам — нет и нет! — Лариса повысила голос, но тут же опомнилась и продолжала уже на тон ниже: — Я безумно устала и хотела рухнуть в постель.

— Вот и опять мы возвращаемся к вопросу о вашем романе с Соховым. — Прохоров откинулся на спинку стула и стал вертеть большими пальцами. — У влюбленной женщины может открыться второе дыхание. Вы могли пренебречь отдыхом ради встречи с любимым человеком.

Наклонившись вперед, он уставился на нее. Лара не видела его глаза за тонированными стеклами очков, да и не хотела видеть, если честно. Наверняка у него такой же противный взгляд, как и он сам.

“Де жа вю, — устало подумала она. — Все происходит как в плохих совковых фильмах — орлиный взгляд следователя, который уже давно все понял, и растерянная допрашиваемая, которую вот-вот расколют до самой задницы...”

Не дождавшись ответа, тем же вкрадчивым тоном следователь задал новый вопрос:

— Все же не исключено, что вы поехали в тот вечер в свой офис, скажем, часов в десять, после кратковременного отдыха...

— Да не ездила я туда!

И опять Прохоров стал пытать ее о взаимоотношениях с Костей и другими любовниками, ехидно улыбаясь и покачивая головой. Первое время Лариса отвечала, потом ей это надоело, и она стала огрызаться.

Чего он от нее хотел? Зачем ему нужно знать, часто ли они встречались, где и как все было? Реализует свое желание подсмотреть в замочную скважину? Намеренно уничтожает ее? Ехидство, а порой и откровенное хамство сквозило во всех его вопросах и комментариях. Мол, ты считаешься респектабельной дамой, однако ведешь себя как банальная шлюха, удовлетворяющая передок с бойким юношей, не думая, как это отразится на твоей репутации. Ладно бы сняла квартиру для интимных свиданий, но ты отдавалась в своем офисе... Так чего ж изображать даму, когда ты — потаскуха...

Наконец следователь откинулся на спинку стула и сделал вид, что потерял интерес к этой теме.

— Хорошо, расскажите, что вы делали, когда приехали домой.

— Но я уже отвечала на этот вопрос! Разве мой муж не подтвердил, что я весь вечер провела дома?

Дознаватель молчал, испытующе глядя на нее.

“Неужели Миша не сделал мне алиби? — встревожилась Лариса. — Почему же он ничего мне не сказал? Судя по виду Прохорова, тут кроется какой-то подвох... Ай да Миша... Да и я тоже хороша — ухожу от разговора вместо того, чтобы выяснить у мужа, о чем его спрашивал следователь и что он ему ответил”.

Хозяин кабинета не спешил прервать паузу, выжидательно поглядывая на Лару. Так и не дождавшись, он решил подъехать с другой стороны:

— Вы растили Сохова до уровня своего зама, всему учили, он стал профессионалом в вашей области. А допустим, его перекупила другая фирма. Что бы вы сделали?

— Вы имеете в виду, не могла ли я ему за это отомстить?

— Примерно так.

— Спросили бы лучше напрямую: а не вы ли, Лариса Николаевна, его убили?

— А не вы ли, Лариса Николаевна, его убили? — ехидным тоном повторил следователь.

— Нет, — спокойно ответила она. — Я его не убивала.

— А Алла Дмитриевна?

— А ей-то зачем его убивать?

— Например, Сохова переманила другая коммерческая организация, а ваша фирма, как я понимаю, для Аллы Дмитриевны почти родная, вот она и шлепнула его, чтобы перебежчик не раскрывал конкурентам ваши коммерческие тайны. Заодно и характер свой показала, чтоб больше ни у кого такого соблазна не возникало.

— Да бросьте вы! Моя подруга деловая женщина, а не убийца.

— А по другому, общечеловеческому мотиву?

— Например?

— Например, из-за ревности... — Следователь смотрел на Лару с легким прищуром.

— А кто кого, по-вашему, должен ревновать?

— Например, вы Сохова к кому-либо.

— Это к кому же?

— Вам лучше знать, — елейным тоном произнес дознаватель. — Допустим, к Алле Дмитриевне. Или она к вам.

— Зачем ей Костя? У Аллы своих кавалеров хватает.

— Ну, этого добра слишком много не бывает. А именно один-единственный может стать камнем раздора между подругами.

— Пусть так, но из-за этого Алла не стала бы убивать.

— То есть вы не исключаете соперничества со стороны подруги? — уже другим тоном спросил Прохоров.

— Исключаю, — твердо ответила Лара.

Ох, как же он ей надоел! Одно и то же, то так, то этак. Ведь уже не раз намекал на ревность, так нет, опять долбит.

— Не было ли у Сохова другой женщины, испытывавшей жгучую ревность?

— Понятия не имею.

— Но вы такую возможность не исключаете?

— Нет.

— Есть ли у вас какие-нибудь предположения по этому поводу? Может быть, Сохов имел две связи одновременно — с вами как с начальницей, так сказать, служебный роман с корыстной подоплекой, а с той девушкой для души... А вы об этом узнали и... — Он сделал многозначительную паузу.

Лара неожиданно почувствовала боль в сердце. Вначале где-то в левом подреберье, затем боль, разрастаясь, угнездилась под грудиной, отдало в левую лопатку, онемели кончики пальцев левой руки... Ее охватил жуткий, ничем не объяснимый страх смерти. Вот сейчас сердце откажет... Говорят, инфаркт бывает даже в тридцать лет, а уж когда столько стрессов — и подавно. Она несколько раз глубоко вдохнула, надеясь, что боль пройдет, но боль не отпускала.

“Господи, сдохну здесь, и “скорая” не успеет”, — еще больше испугалась Лара.

— Нет ли у вас валокордина? — охрипшим голосом спросила она.

— Есть валидол.

Следователь пошарил во внутреннем кармане пиджака, достал пластинку, отколупнул желатиновую капсулу и протянул ей.

Положив капсулу под язык, Лариса ждала, пока лекарство подействует.

“Этот циничный тип решит, что я нарочно тяну время. Ну и пусть. Плевать, что он думает. Я просто подыхаю...”

Прохоров забеспокоился — если свидетельницу увезут из его кабинета с инфарктом, неприятностей не оберешься. Опыт научил его отличать притворство от настоящего сердечного приступа. Ее лицо залилось синеватой бледностью, на лбу выступила испарина, губы стали почти голубыми, несмотря на светло-розовую помаду. Такое не сыграешь.

— Вам лучше? — услышала Лара голос следователя. — Может быть, прервем нашу беседу?

— Да, пожалуй, — часто дыша, ответила она. — Что-то мне нехорошо.

— Подпишите протокол. В понедельник, если вы почувствуете себя лучше, мы продолжим.

Лариса не глядя подписала протокол, взяла пропуск и, тихо попрощавшись, вышла из кабинета. Хотя было всего три часа, у нее не осталось сил работать.

“Домой”, — прошептала она шоферу, упав на сиденье.

Телохранители довели ее до двери квартиры, поддерживая с двух сторон.

Приняв сразу три таблетки эуноктина, Лара задернула шторы, накрылась с головой и вскоре уснула.


В понедельник пришлось заниматься тем, что раньше делал Костя.

«Нужно поскорее взять нового заместителя, чтобы хотя бы разгребал текучку» - подумала Лара и тут раздался звонок.

— Здравствуйте, Лариса Николаевна! — услышала она ненавистный голос следователя. — Как ваше драгоценное здоровье?

— Все мое драгоценное при мне, в том числе и здоровье, — отрезала она.

— Может быть, вы заглянете ко мне, мы же еще не закончили.

— Не могу, через сорок минут у меня важная встреча.

— Лариса Николаевна, жду вас в четыре часа, — не терпящим возражений тоном заявил следователь и дал отбой.

В сердцах Лара так грохнула трубку, что та соскочила с рычага и повисла на витом шнуре. Глубоко вздохнув, сосчитав до десяти и несколько раз повторив себе: “Я спокойна, я совершенно спокойна”, — Лара положила трубку на место, мысленно подбодрила себя и упрямо вскинула голову. Позвонила в фирму, где ее сегодня ждали, отменила встречу и через пять минут уже выезжала из арки.

Сегодня перед до сердечной боли знакомым кабинетом никого не было. Следователь сразу приступил к делу:

— Эксперты закончили исследование замков вашего офиса. Их не взламывали. Следов отмычки тоже нет. Кроме родных ключей, замков ничто не касалось. Что вы скажете по этому поводу?

— Либо Костя сам открыл дверь убийце, либо тот воспользовался ключами... Теперь вы хотите узнать, у кого были ключи от двери офиса?

— Да, именно это я собирался выяснить.

— У меня, у кладовщика, у Аллы и у Кости.

— Для него, как я понимаю, сделали комплект ключей на заказ, учитывая, что он иногда оставался... э-э-э... поработать.

“У, гад, — с ненавистью подумала Лара. — Не может без своих мерзких намеков”.

— Да, именно из этих соображений, — отрезала она, глядя ему в глаза.

Прохоров отвел взгляд и снял очки.

“Да его самого легко можно раскусить — как только задумает какую-то пакость, зачем-то снимает очки”.

Снова начались расспросы про ее роман с Костей. Наконец Лариса не вытерпела и заявила, что больше на подобные вопросы отвечать не будет. Следователь решил сменить тему:

— Как часто Алла Дмитриевна пользовалась своими ключами?

— Ни разу.

— Вы это с нею обсуждали?

— Не обсуждали, я это и так знаю. Если бы подруга там была, она бы мне сказала.

— А если бы не сказала?

“К чему он клонит? — задумалась Лара. — Намекает, что Алка бегала к Косте на свидания, пока у него не было своих ключей?..”

— Нет, — твердо сказала она. — Подруга не стала бы скрытничать. Между нами секретов нет.

— Ой ли, ой ли... — с сомнением произнес дознаватель. — Женская душа, как известно, потемки.

Теперь ему, очевидно, захотелось интимных подробностей в отношении Аллы. Похоже, любитель лезть в чужую постель. Одни и те же вопросы, то так, то этак, намеки и ухмылки. Презирая себя, Лариса некоторое время терпела, но вскоре не выдержала:

— Мне омерзительны ваши намеки. Возможно, вы большой специалист в области женской психологии и сексуальности, учитывая контингент ваших собеседниц. Но к нам с Аллой результаты ваших глубокомысленных заключений не относятся.

Ей давно надоело отвечать на однообразные вопросы и оправдываться. Да и бесполезно: Прохоров уже выстроил для себя определенную версию и упрямо идет к ней. Видимо, намеренно не вываливает все факты разом, а на каждом допросе демонстрирует что-то новенькое, — дескать, следствие вон сколько накопало, а ты волнуйся, суетись и нервничай перед каждым допросом.

— А где вы обычно храните свой комплект ключей?

— Ношу в сумочке, но ключи громоздкие, а сумочки я меняю под цвет костюма. Если ключи не помещаются, то кладу их в бардачок.

— Вы когда-нибудь забывали забрать их из бардачка? — тут же проглотил наживку следователь. Или лишь сделал вид?

— Бывало, и не раз, — подыграла Лара.

— А где были ваши ключи 12 февраля?

— Утром — в моей сумочке. В Подольске я переложила их в бардачок, а потом забыла про них. Выходные провела дома с сыном. Вспомнила о ключах только в понедельник.

— В день убийства Сохова ваш офис-склад был сдан на охрану вовремя. Это наводит вас на какие-либо выводы?

— Значит, убийца открыл дверь ключами, снял помещение с охраны, сделал свое черное дело, а потом сдал на охрану и запер замки.

— Похоже, что так, — многозначительно произнес следователь.

— Да, Виталий Ильич, вы правы, круг подозреваемых сужается. Преступник знал номер телефона пульта охраны, код объекта. Это известно только своим.

— Так, ясно. На сегодня, пожалуй, все.

Ей было непонятно: почему он так быстро свернул допрос? Ведь мог бы еще долго давить и выкручивать ей руки. Тем не менее Лариса вздохнула с облегчением, взяла пропуск, вышла из здания следственного отдела и поехала к верной боевой подруге.


Алла разговаривала по телефону и кивком указала ей на кресло. Быстро закончив разговор, она достала коньяк, джин, тоник, бокалы и расставила все на столике. Открыв холодильник, издалека бросила на столик упаковки с закуской и попала точно куда надо. Лара закурила и молча следила за подругой. Наконец та тоже села, плеснула себе коньяку, ей джин с тоником и вручила бокал. Так же молча подруги выпили.

— Рассказывай, — бросила верная боевая подруга, принимаясь за салат.

— Прохоров вызывал. Говорит, что сделали экспертизу замков: они были открыты и закрыты родными ключами.

Алла молча жевала, внимательно глядя на нее.

— Офис сдан на охрану вовремя, — монотонно продолжала Лариса. — Следователь спрашивал про все комплекты ключей, и про твой тоже. Почуял след, обрадовался, что круг сужается, — случайный человек не мог бы открыть офис.

Отставив пустую упаковку, Алла положила в нее вилку и разлила напитки.

— Мать... — начала она после того, как они выпили. — Мирон провел собственное расследование. Никто из твоих ребят не замешан в твоем похищении, никто не входил в кабинет, чтобы покопаться в твоем “склерознике”. Некоторые знали, что ты едешь в “Карелию”, но услышали об этом лишь тогда, когда ты в коридоре разговаривала с бухгалтером. Славка лично беседовал со всеми, а он в людях разбирается. Если бы кто-то врал — понял бы сразу. Мирона все знают, вряд ли среди твоих подчиненных есть самоубийца. Единственный, кого Славка не успел допросить, — Костя. По какой причине — понятно. Свою тайну тот унес в могилу. Отсюда вывод: именно Костя сообщил похитителям о твоем распорядке дня и о том, что с тебя можно слупить хорошие денежки. Ребята подтвердили, что он не раз входил в твой кабинет в твое отсутствие. По этому поводу ты ничего не хочешь мне сказать?

— А что я должна тебе сказать?

— Ну, например, что ты случайно выяснила, какую несимпатичную роль сыграл Костя в твоем похищении, став осведомителем мерзавцев. Паренек-то с виду был тихий, а в тихом омуте, как известно... Ты его уже отлучала от тела, он смекнул, что ты его вот-вот бросишь, и отомстил. Или же решил, что, дав ему окончательную отставку по сексуальной части, ты заодно выпрешь его из фирмы. А жить-то ему на что-то надо! Вот и решил отхватить солидный куш, организовав твое похищение. Согласись, хреновенько было сварганено твое покушение – явно дилетанты! Костя все же финансовый вуз закончил, а не ускоренные курсы подготовки похитителей. Ты всю прошедшую неделю ходила вся зеленая, боялась за свою жизнь, за Алешку. И вдруг узнаешь про подлянку Кости. Берешь свой “ТТ” и ставишь точку в этом деле. Предатель получил то, что заслужил.

Лара молчала, тупо глядя на свои руки. Она не сразу поняла смысл услышанного. Алла ждала, что скажет подруга. Не дождавшись ответа, разлила по третьей и сунула ей бокал.

— Выпей, старушка, и не горюй. Запомни: я всегда на твоей стороне, что бы ты ни сделала. Если будет желание облегчить признанием душу — я всегда к твоим услугам. Если же это не твое мочилово, — я готова разделить с тобой эту радость.

Выпив, верная боевая подруга молча смотрела, как пьет Лариса.

— Ладно, мать, — вздохнула она, поднимаясь. — Поехали по домам. Но не забудь, что я сказала.

— Спасибо, Алка, — прошептала Лариса.

— Успешные преступления подлежат оправданию, — отшутилась та.


Прозвенел будильник, и Лара еле разлепила глаза. Вчера опять не могла уснуть, приняла снотворное, потом снились какие-то кошмары. Сейчас их уже не вспомнить, осталось лишь ощущение ужаса и неминуемой беды. А дурные предчувствия обычно сбывались...

Не хотелось идти на работу, вообще ничего не хотелось.

Хорошо, что муж с Алешкой уже ушли. Увидев сына, точно бы разрыдалась...

Лариса заставила себя встать, на автопилоте собралась и поехала на работу.

За повседневными заботами, общаясь со своими сотрудниками, она полностью отрешилась от тягостных дум. Когда все ушли, включила компьютер и стала просматривать результаты прошедшего месяца.

Взглянув на часы, Лара решила, что успеет выпить чашку кофе, потом у нее не будет ни минуты свободного времени. Но тут зазвонил один из телефонов. Черт возьми, как некстати! Небось какой-нибудь дотошный партнер с долгими разговорами, от него быстро не отвяжешься. Надоело, как же ей все надоело! Уехать бы подальше от этого кабинета, от этих телефонов, которые звонят непрестанно, от деловых партнеров, от въедливого следователя — послать все к черту и умотать на край света!

Сердитая на весь белый свет Лариса сняла трубку и нелюбезным тоном ответила:

— Я вас слушаю.

В голосе следователя тоже не было ни капли доброжелательности:

— Лариса Николаевна, тут выяснились новые обстоятельства. Я настоятельно прошу вас немедленно приехать ко мне.

Почему-то его сухой тон подействовал на нее парадоксально. Всего лишь минуту назад она была зла и даже готова любого послать к черту, а сейчас вдруг почувствовала эмоциональное отупение. Слишком высоко напряжение этих дней, устала, все осточертело, в душе пустота.

— Когда мне приехать? — безразличным тоном спросила Лара.

— Чем быстрее, тем лучше.

— Как только освобожусь, сразу приеду.

Она перезвонила деловым партнерам и опять перенесла все встречи. Какие сейчас могут быть переговоры!


— Прошу вас еще раз рассказать про вечер 12 февраля, — начал допрос следователь.

Лариса посмотрела на него в упор. Он что, издевается? Не говоря ни слова, она достала сигареты, прикурила, выпустила тонкую струйку дыма и задумчиво поглядела на нее.

— Я жду! — произнес дознаватель тоном, каким школьный завуч разговаривает с нашкодившим учеником.

— Я уже рассказывала, и не раз. — Ей удалось сдержаться и ответить спокойно. — Если вы только за этим меня пригласили, то сейчас я докурю и пойду работать. Ничего нового вы от меня не услышите.

Находиться в опостылевшем кабинете, в обществе мерзкого пакостника Прохорова, не хотелось, но раз слово произнесено, его надо сдержать. Сделав несколько затяжек, Лара встала, обошла стол и, обнаружив в углу пластмассовую урну, полную скомканной бумаги, аккуратно опустила в нее сигарету и направилась к двери.

— Лариса Николаевна! Я прошу вас вернуться и сесть, — отчеканил следователь.

— И что будет? — обернулась она.

— И будет допрос, — произнес тот каким-то совершенно незнакомым голосом с особыми, многозначительными интонациями.

Что-то новое появилось и в выражении лица следователя. Похоже, этот хорек чему-то радуется, но пытается скрыть свою радость. Наверняка он нарочно носит затемненные линзы, чтобы допрашиваемые не могли ничего прочесть в его взгляде. Лара опасалась людей, прячущих глаза. Можно владеть мимикой, контролировать жесты, но взгляд выдает. Прохоров плотно сжал губы, — видимо, не хочет, чтобы они расползлись в ехидной улыбочке. В позе, во всем облике чувствуется тайное злорадство. Он не торопится, упивается своей властью и чувствует себя хозяином ее судьбы...

Лара не спешила с ответом. Ей вдруг пришло в голову, что Прохоров — моральный садист. Неудачник по жизни, но всесильный в собственном кабинете. Порфирий Петрович доморощенный... Наверное, ему нравится ощущать власть над людьми, унижать, добираясь до самой подноготной. Законопослушный гражданин приходит на допрос, полагая, что он вполне благополучен и достоин уважения, а его морально разденут, перетряхнут все грязное белье да еще и высекут. И все это якобы во славу правосудия. Следователь может позволить себе многое и останется безнаказанным — ведь он служитель Фемиды, облечен властью и свято уверен, что борется с преступностью. А бездушная машина правосудия, благодаря столь же бездушным, но ревностным служителям, карает и виновных, и невинных.

Неужели дознаватель не понимает, что его стараниями ломаются судьбы, морально калечатся люди? Кто выиграет оттого, что еще один человек с тоской будет смотреть на небо в крупную клетку? Наверное, только этот мерзкий очкарик: ради этого он и существует. Сделает свое дело и радуется. А потом спит сладким сном, полагая, что правосудие в очередной раз свершилось, причем при его непосредственном и деятельном участии.

Попадись ей этот сморчок в другом месте, Лариса не осталась бы в долгу, хорошенько отделав его словесно! Да только расклад сейчас иной: он на коне, а она под копытами правосудия.

Как же не хочется снова возвращаться к столу следователя и терпеть его хамские вопросы!

Вся мокрая, ощущая холодные струйки из-под мышек и сжимая липкие ладони, Лара стояла, не в силах сделать шаг к ненавистному стулу.

— И в качестве кого вы меня будете допрашивать? — наконец спросила она.

— В качестве подозреваемой в убийстве, — заявил следователь, продолжая буравить ее взглядом.

На несколько секунд ее всю обдало жаром, в груди стало горячо, виски и затылок повлажнели. Кажется, даже сердце остановилось. На нее накатила волна безграничного ужаса, потом душа замерла и будто омертвела.

Не зря с утра было предчувствие беды...

Прохоров не торопил ее с ответом, наблюдая за реакцией подозреваемой в убийстве.

Неужели пришел его звездный час? Радуется, что удалось-таки подловить? Да разве может нормальный человек радоваться этому? Просто уму непостижимо — торжествовать от возможности засадить кого-то за решетку...

Неужели все это происходит именно с ней?

Если бы можно было переиграть события полугодовой давности... Ведь все могло сложиться иначе... Если бы полгода назад, встретив жадный, полный желания взгляд Кости, она сделала вид, что ничего не заметила, со временем Костя переболел бы своей любовью. Не было бы и мотива убийства, мальчик остался бы жив, и ей сейчас не пришлось бы умирать от страха, унижения и сознания своего бессилия под пытливым взглядом хама и садиста Прохорова, уже мысленно потирающего руки с чувством глубочайшего удовлетворения.

Неужели это поражение?

Даже если это поражение, то проигрывать нужно с достоинством. В конце концов, преферансистка она или кто?! Не бывает такого, что всегда выигрываешь, порой проигрыш неизбежен, как ни старайся. Что ж, можно считать, что ей не поперло, везение кончилось. Пер не бывает вечным — это закон жизни и закон преферанса. Так что все происходящее логично: если кто-то выигрывает, то кто-то неизбежно проигрывает.

“Свою игру, милая, ты не сыграла. Вист втемную, как известно любому преферансисту, чреват подсадкой. Можно, конечно, и сыграть, но шансов сесть немало. Ты переоценила себя... Следователь знает расклад, а ты не знаешь. Образно говоря, у него на руках все козыри, а ты просчиталась, — вела мысленный диалог Лариса-преферансистка с Ларисой-подозреваемой. — Как говорит любимая подруга, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Все, оттанцевалась... Теперь этот клещ в очках уже не отцепится. Весь подобрался, как бойцовый пес перед нападением, даже кончик носа побелел от возбуждения. Откровенно наслаждается близкой победой. Смотрит, как энтомолог на интересное насекомое, за которым долго охотился и наконец-то поймал. Теперь он уже не спешит и меня не торопит. Уверен, что я уже никуда не денусь. Видимо, менты докопались до чего-то существенного. Вот ведь дура самоуверенная! За все в жизни приходится платить, в том числе и за ошибки, и за минутную слабость, и за свои импульсивные поступки, и за самонадеянность. Значит, пришла пора расплачиваться...”


Дознаватель прекрасно видел ее растерянность. Да, это была минута его торжества. Именно ради таких минут триумфа следователь Прохоров жил и работал, не жалея времени и сил. Потому и не торопил подозреваемую в убийстве.

Ему никогда не предлагали работу в коммерческой фирме, куда перебежали многие его коллеги. Но даже если бы предложили — он бы наотрез отказался. Виталий Ильич Прохоров не желал поступаться своими принципами, поскольку всей душой ненавидел современных нуворишей. В прежние годы, когда следователь Прохоров еще был уважаемым человеком, то, чем занимаются теперешние хозяева жизни, называлось “спекуляцией в особо крупных размерах”, “незаконной предпринимательской деятельностью”, “хищением государственной собственности в особо крупных размерах”. В свое время он пересажал не одну сотню таких “коммерсантов”, а теперь должен им служить и помогать обходить законы? Да никогда и ни за какие деньги! Мало того, что так называемые бизнесмены сами постоянно нарушают закон, вокруг них происходят сопутствующие правонарушения, в том числе взяточничество, злоупотребление служебным положением и заказные убийства. Лариса Ивлева — одна из плеяды нуворишей. Убийство ее заместителя — типичный “заказняк”. Она ли его “заказала” или кто-то другой — не суть важно. Ивлева и ей подобные своей деятельностью создают условия, способствующие правонарушениям, а следовательно, косвенно являются соучастниками.

Иногда эта холеная шлюха раздражала его, и Прохоров с трудом сдерживался. Он не жалел и покойного Сохова — этот молодой карьерист и альфонс, ублажавший начальницу, на его взгляд, недостоин сожаления.

Ивлева называла то, чем они занимаются в своей фирме, “работой”, “делом”, а по мнению Прохорова, все эти “бизнесмены” — трутни и вампиры, присосавшиеся к результатам чужого труда. С большим удовольствием он возродил бы сталинский лагерь где-нибудь на Колыме и сослал всех коммерсантов туда. Ездишь на иномарке? Купил квартиру, где число комнат превышает количество членов семьи? Имеешь за городом многоэтажный дом и участок больше положенных шести соток? А на счету в банке у тебя сумма более ста минимальных зарплат? Да еще и валютный счет есть? Всех в лагерь, пусть эти кровопийцы там замаливают свои грехи. Хватит, пожили в собственное удовольствие.

По его мнению, поведение Ивлевой свидетельствовало о том, что рыльце у дамочки в пушку. От допроса к допросу она становилась все более растерянной. Порой пыталась огрызаться, но ее прежней самоуверенности уже и в помине нет. Прохоров видел, что Ивлева бледна и выглядит нездоровой, глаза запали и обведены черными тенями, — значит, не спит ночами, мучаясь угрызениями совести. Морщин прибавилось, косметика наложена небрежно, губы она постоянно покусывает, всю помаду съела, а подкраситься забыла, да и легкомысленную шляпку а-ля “Неизвестная” Крамского на допросы уже не надевает.

Он и сам не сознавал, что испытывает к ней самую настоящую ненависть, но это было именно так.


“Все тайное станет явным, ничто не останется без возмездия” — эту истину Лариса знала еще со студенческих времен. Американцы говорят: “Бесплатных гамбургеров не бывает”; норма римского права гласит: “Нет преступления без наказания, нет наказания без закона, нет преступления без законного наказания”. С этим не поспоришь.

Тучи над ее головой постепенно сгущались, и вот закономерная развязка — из свидетельницы она стала подозреваемой в убийстве. Приходится расплачиваться за все.

Лариса сделала шаг, потом другой. Первое движение далось ей с трудом, второе уже легче, и вдруг она неожиданно успокоилась.

“Я преферансистка или кто?” — снова спросила Лара, обретая прежнюю уверенность в себе.

Это еще не финал, а лишь закономерное развитие ситуации. Подозреваемая в убийстве — еще не преступница, а подозрение — еще не приговор. Пусть сначала докажут, что она виновна.

Да, дело приняло серьезный оборот, но это еще не конец. Сейчас самая неверная тактика — дать понять, что ей есть чего опасаться.

Сосредоточившись, Лара приготовилась к новым неприятным неожиданностям. Что бы ни произошло, сумеет держать удар.

Сев поудобнее, она закинула ногу на ногу, закурила, оценивающе разглядывая следователя.

Что ж, пора начинать новый раунд.

— Я вас слушаю. — Ее голос звучал ровно.

Прохоров удивился резкой перемене в ее поведении, но виду не показал и зашелестел бумагами.

— Передо мной лежит протокол допроса свидетеля, видевшего ваш “мерседес” 12 февраля в десять часов вечера припаркованным у въезда во двор, где находится ваш офис, и хорошо запомнил номер машины. Свидетель отметил, что автомобиль стоит не на обычном месте. Вы имеете обыкновение ставить “мерседес” как раз под его окнами, и это его раздражало. Он вообще не любит людей, которые ездят на иномарках.

— Этот человек видел меня там 12 февраля в десять часов вечера? — уточнила Лариса.

— Вас свидетель не видел, — вынужден был признать дознаватель, чему она подивилась, — ведь мог бы не отвечать, напустив туману.

— Однако наличие моего “мерседеса”, пусть даже в тот же час, когда произошло убийство, вовсе не означает, что именно я убила. — Ей тоже захотелось поиграть с ним в кошки-мышки. Возможно, он еще раз проговорится, что известно следствию.

— А на вашей машине мог приехать кто-то другой? — вступил в игру Прохоров.

— Теоретически — да.

— Ваш муж ездит на ней?

— У него нет водительских прав.

— Тогда кто же? — Следователь ехидно улыбался.

— Да кто угодно! — пожала плечами Лара. — Машина стоит во дворе, сигнализацию может отключить любой умелец, завести ее без ключа тоже не проблема: можно соединить провода напрямую, и все.

— И зачем же этот “умелец” так рисковал? — Дознаватель подыгрывал ей в надежде, что она чем-нибудь выдаст себя. — Гораздо проще воспользоваться другой машиной.

— Может быть, он сделал это намеренно, чтобы подозрение пало именно на меня.

— И кто же это, по-вашему? — прищурился Прохоров.

— А вот это уже ваша работа — найти того, кто это сделал.

— По-моему, и искать не нужно, — усмехнулся он. — Все ясно, как божий день.

— Вы хотите сказать, что убийца сидит перед вами?

— Пока я этого не говорил. Идет допрос подозреваемой в убийстве.

— Ваши подозрения к делу не пришьешь. — Лариса намеренно говорила наглым тоном и упростила свою речь, дабы соответствовать образу. — Докажите, что я убийца, тогда поговорим серьезно. Где ваши доказательства? Или кроме факта, что в тот вечер там стояла моя машина, у вас ничего нет?

— Мы найдем доказательства, — заверил следователь.

— Ах, еще только найдете!.. — усмехнулась она. — Значит, сейчас у вас ничего конкретного нет. Так бы сразу и сказали. Из-за этого вы сорвали мне деловые переговоры и заставили изменить весь график?!

— Я рассчитывал, что получу от вас исчерпывающие ответы на все вопросы. — Прохоров достал из папки какой-то документ и сделал вид, что внимательно его изучает.

“Ну-ну, давай, делай вид, будто у тебя есть убойные факты, с помощью которых ты сейчас припрешь меня к стенке, — иронично прокомментировала его действия подозреваемая в убийстве. — По твоему сценарию, я сейчас должна занервничать, пытаясь угадать, что написано в этой бумажке. Я же знаю, что у тебя в руках всего лишь протокол допроса свидетеля, видевшего мою машину. Ты знаешь его наизусть, потому что писал сам, но все равно делаешь серьезную мину, чтобы оказать на меня психологическое давление”.

— Да-да, я в курсе: чистосердечное признание расценивается как смягчающее обстоятельство, — насмешливо улыбнулась она. — Рассказывайте эти сказки кому-нибудь другому.

Прохоров посмотрел на нее, уже с трудом сдерживаясь. К подобному поведению в собственном кабинете он не привык.

Лариса интуитивно чувствовала исходящую от него ненависть. Приглашая ее на допрос, он имел на руках козырь и надеялся додавить, играя на нервах и используя свои шаблонные приемы, но не получилось. Она видела, что следователь разочарован. Азартен, Парамоша, но не любит проигрывать.

— Думаю, на сегодня наши интеллектуальные упражнения закончены, — с любезной улыбкой произнесла подозреваемая в убийстве.

Прохоров попытался возразить, но Лара, не слушая, прошла к вешалке, сняла свою шубу и обернулась, отчеканив с металлом в голосе:

— Мой пропуск, пожалуйста!

Уверенность в себе в сочетании с некоторой наглостью подействовали безотказно. Следователь растерялся, потом все же встал из-за стола и подал ей подписанный пропуск. Она молча кивнула и вышла из кабинета.


На улице Лариса глубоко вдохнула сырой воздух. Погода мерзкая, под стать ее настроению. Слава богу, теперь с нею нет телохранителей. Надоело изображать благополучие перед этими амбалами.

Сев в машину, она достала из сумочки пудреницу и взглянула на себя. Эмоциональные встряски не проходят бесследно для внешности. Запавшие глаза, темные круги, озабоченный взгляд и сжатые губы не украсят ни одну женщину.

“Переживем, — успокоила себя Лара. — Что случилось, то случилось. Теперь главное — выйти из этой ситуации с минимальными потерями”.

В ее жизни случались драматические ситуации, но Лариса Ивлева смолоду создала имидж уверенной в себе, благополучной и сильной женщины. На самом деле это было не так. Иногда ей казалось, что в ней живут сразу две личности, между которыми постоянно идет борьба. Она никогда не делилась с другими людьми своими проблемами, даже верной боевой подруге многое не рассказывала. В трудные минуты, не желая показать собственную слабость, Лара предпочитала одиночество: как раненое животное, уползала в свою нору, подальше от всех.

В данный момент она раздумывала, куда ехать. Показываться кому-то в таком жалком состоянии не хотелось. Алка с ее обычными приколами, конечно, отвлечет от тяжелых мыслей, но разве ей расскажешь, как тревожно на душе, как порой страшно, ладони становятся липкими, а сердце ухает куда-то вниз?

К другим приятельницам и подавно ехать не стоит. Те только обрадуются, требуя подробностей, а в душе злорадствуя, что у богачки Ларисы Ивлевой неприятности, да не просто неприятности, а настоящая беда.

Встретиться с кем-нибудь из любовников? Идея так себе... Ей не интересен голый секс: прийти, раздеться, лечь, потом встать, одеться и уйти. Гораздо привлекательнее предварительная эротическая игра и эмоциональная близость. А сейчас она в полном дауне, ей не до эротических игр. Плакаться в жилетку? Это совершенно не в ее характере. К любовнику нужно ехать в хорошем настроении. Ее проблемы нужны мужчинам, как снег в июне.

Да что же это такое? В прежней жизни у нее все было замечательно, всем нравилось ее общество, а теперь, когда у нее трудности, получается, что и голову приклонить не к кому?

Печальные размышления Ларисы прервало треньканье сотового телефона. Может, не брать трубку? Вряд ли кто-то звонит, чтобы ободрить или протянуть ей руку помощи...

Мобильник продолжал звонить. Посомневавшись, она взяла трубку и услышала голос верной боевой подруги:

— Привет, дорогая! Какие у тебя планы?

— Да пока никаких, — вяло отозвалась Лара.

— Чего в миноре? — спросила Алла, мгновенно поняв ее состояние.

— Я только что после допроса...

— Мать, этим вампирам лишь бы пить кровь из беззащитных граждан. А уж из такой женщины, как ты, и подавно. У тебя-то кровь голубая.

Не обратив внимания на прикол подруги, Лариса тяжело вздохнула:

— Алка, честно скажу, допрос был тяжелый. Я даже стала бояться, что скоро увижу небо в крупную клетку.

— Нет, дорогая, крупная клетка в этом сезоне не в моде, по крайней мере, для баб нашего уровня.

— Тебе бы все хохмить, подруга...

— Живем шутя, а помрем вправду. В веселый час и смерть не страшна, — продемонстрировала Алла знание русских пословиц. — Мирон приглашает к себе пулечку расписать. Говорит, очень соскучился.

— Не до преферанса мне сейчас, дорогая.

— Ошибаешься, мать. Преф — это как раз то, что нужно. Развеемся, отвлечемся, Славку обыграем и получим моральное удовлетворение.

— Вряд ли. Для игры нужны свежие мозги, а у меня забот полно.

— Поехали, поехали, — настойчиво повторила верная боевая подруга. — Заодно разберемся с твоими проблемами, может, и забот поубавится. Не боись, старуха, не дадим тебя в обиду.

Алкиному напору трудно противостоять.

— Ты же и мертвую уговоришь... — Лара, невольно улыбаясь, повторила фразу из старого анекдота.

— Нет, дорогая, мертвую не уговорю... — притворно опечалилась подруга.

“Все-таки хорошо, что Алка позвонила”, — подумала Лариса.

Еще десять минут назад она сидела неприкаянная, растерянная и одинокая, терзаясь своими мыслями, не зная, куда ехать, а подруга тут как тут, будто почувствовала.


На широкой каменной веранде Мирон с Аллой что-то оживленно обсуждали. Увидев знакомый “мерседес”, хозяин дома сбежал по ступенькам, открыл дверцу и помог гостье выйти. Взяв обеих дам под руки, он повел их в дом.

Когда хозяин и его гости сели к заблаговременно накрытому столу, Алла, как всегда, взяла на себя обязанности тамады и провозгласила свой любимый тост:

— За нас с вами и за черт с ними!

Все дружно выпили. Видимо, успокоить нервишки требовалось не только Ларисе. Она сразу ощутила тепло в груди и нарастающее чувство беззаботности. Да гори оно все огнем! Где наша не пропадала!

Алла тут же почувствовала ее состояние и бодро заявила:

— Пора за пульку. Покажем высший класс, а, подруга?

— А то! — столь же бодро отозвалась Лариса.

— Тогда к бою! Можно рискнуть всем — если терять нечего. Славка, готовь кучу бабок, мы настроены воинственно. Уделаем тебя, как бог черепаху.

Тот встал, улыбаясь. Его любимые дамы снова в своем обычном состоянии.


Мирон настоял, чтобы домой ее отвезли шофер и телохранители. Лара не стала спорить: она выпила, да и дорога дальняя. На какое-то время в обществе друзей и под влиянием спиртного расслабилась, а на загородной дороге одной страшновато.

— Я тоже с тобой поеду, — заявила верная боевая подруга. — Сто лет крестника не видела, соскучилась.

— Поехали, — согласилась Лариса.

Охранники Гена с Сашей выполнили положенный ритуал — один сбегал наверх и проверил подъезд, спустился, потом оба провели подруг в лифт, доставили на этаж и стояли рядом, пока Лара отпирала дверь. Удостоверившись, что все спокойно, бодигарды попрощались.

— Леха! Вылезай, тебя нашли! — заорала Алла, едва переступив порог.

Улыбающийся Алешка выбежал из своей комнаты. Первым его желанием было броситься крестной на шею, но он сдержался — все-таки уже большой, десять лет!

— Здравствуй, тетя Алла, — сдержанно поздоровался он.

— Ах ты, поросенок! А ну-ка, иди сюда, я тебя все равно потискаю, — засмеялась та, хватая его в охапку.

Алешка тут же забыл про свой солидный возраст и, визжа, отбивался и болтал ногами, когда крестная высоко подняла его.

— Помнишь, как мы раньше играли с тобой в самолет, а?

Оставив их резвиться, Лариса заглянула в комнату мужа. Тот, как всегда, сидел за столом, углубившись в работу.

— Добрый вечер, Миша.

— Добрый вечер, Ларуся. Ты с Аллой?

— Да.

Муж снова занялся своими расчетами, а Лариса тихо прикрыла дверь. Из комнаты сына доносились веселые крики и визги.

— Алка, Алешке уже пора спать, — напомнила она, заглянув к ним.

— Нет счастья в жизни, правда, крестник? — усмехнулась та, отпустив его и вставая с софы. — Тебе достались на редкость вредные родители. Блюдут режим, не дают порезвиться... Почему-то забавы детей называются детскими шалостями, а забавы взрослых — делом... Ладно, на выходные я тебя заберу, и мы не будем ни в чем себе отказывать. Пока, Леха.

Помахав крестнику, Алла закрыла дверь и попросила:

— Мать, дай чего-нибудь пожевать, а то я что-то оголодала. Хоть Славка и накормил от пуза, да, видно, по дороге все растряслось. Ради любимой подруги и последний кусок съем.

Лариса прошла на кухню, сварила кофе, поставила на поднос тарелки с закусками и понесла в свою комнату. Верная боевая подруга сидела в кресле и смолила уже вторую сигарету. Поставив поднос на столик, Лара приоткрыла фрамугу. Подруга курит, как паровоз, наверняка так надымит, что потом в этой комнате не уснешь.

Как всегда, Алла быстро смела все с тарелок, выпила кофе и расплылась в довольной улыбке:

— Ну, спасибо, старуха, не дала помереть голодной смертью. Повеселила организм, теперь со спокойной душой могу вернуться домой и плотно поужинать.

— Алка, спасибо за все. С вами я немного развеялась. В последние дни так нервничаю...

— Ты никогда не сталкивалась с откровенным хамством, вот и расклеилась. Человек ты добрый, обаятельный и без второго дна, и нормальные люди относятся к тебе с симпатией. Сейчас ты впервые попала в стрессовую ситуацию, когда тебя не воспринимают как личность. В упор не видят в тебе красавицу, умницу и труженицу. Ты написала пять монографий, выучила десятки тысяч студентов, вырастила двенадцать аспирантов, по твоим учебникам и лекциям студенты будут учиться не одно десятилетие. Уже за это ты достойна уважения. Не говоря о том, что сама создала фирму, избавив государство от необходимости платить пособие по безработице своему коллективу, и честно отстегиваешь налоги, из которых, между прочим, ментам и следакам платят зряплату. Однако в кабинете следователя все твои достоинства и заслуги не учитываются, мало того, ты выглядишь принцессой из сказки, а это его раздражает.

— Он явно настроен против меня, но я не могу понять — за что. Разве может следователь руководствоваться в своей работе личной симпатией или антипатией?

— Прохоров — неудачник, озлобленный на всех, кто благополучен. “Зло происходит от слабости”, — говорил Ницше. Тридцать лет плюгавый очкарик Прохоров натирал мозоли на заднице, сидя за своим столом и строча протоколы допросов, — и чего достиг? А когда сдохнет, на его надгробии напишут эпитафию: “Он отправил несколько тысяч человек нюхать парашу”. Вот и весь след, который этот сморчок оставит после себя на земле. Прохоров стопроцентный импотяга — у меня на это дело нюх безошибочный. А когда у мужика прибор не стоит, он ненавидит любую красивую бабу.

— Алка, хорошо говорить, когда не тебя касается. А он смотрит на меня как на дорогую шлюху.

— Настоящий мужик в любой ситуации оценит симпатичный экстерьер и сексапильность женщины, а импотент считает всех женщин шлюхами и делает вид, что их презирает. Видит око, да хрен неймет.

— Разве можно личную неприязнь привносить в работу? Юрист не вправе быть пристрастным.

— Да кого сейчас это колышет: вправе – не вправе?! Ты что – телек не смотришь? Газет не читаешь?

- Не смотрю. Не читаю.

- Вот и отстала ты от жизни, старушка. Живешь, как в хрустальном дворце. А в реале сажают прокуроров, судей, не говоря уже о мелких сошках. В общем, «оборотни» повсюду, вся наша так называемая правоохранительная система – сплошные оборотни!

- И Прохоров тоже?

- Для этого у него кишка тонка. Он трусло, которое рядится под идейного борца за чистоту нравов. Ты для него враг, понимаешь? Этот женоненавистник не желает признавать, что ты красива, сексапильна, к тому же, самодостаточна и многого в жизни достигла. Он приписал тебе пороки, наличие которых предполагает у всех женщин. Следак уже вынес тебе собственный приговор — ты богатая развратная потаскуха, которая, пользуясь своим служебным положением, приспособила молодого подчиненного для сексуальных услуг. В душе он, как Васисуалий Лоханкин, клеймит тебя: “Ты самка... Ты публичная девка! Тебя я презираю. Ты похоти предаться хочешь с ним”, — но ему очень хочется подглядеть эту самую похоть в замочную скважину — многие импотенты страдают вуайеризмом.

— Прохоров все время намекает — не было ли у тебя интрижки с Костей, не приревновала ли ты его ко мне, не разделалась ли с ним.

— Пусть он засунет свои подозрения в собственную задницу! — фыркнула Алла. — Плевали мы на его убогие домыслы с высоты нашего великого презрения! На днях следак вызывал меня на второй допрос, и я ему с милой улыбкой показала острые зубки. Вежливо, но внятно намекнула, что со мной не стоит связываться. Я в душе очень-очень добрая, но это только в душе, а снаружи могу быть очень даже зловредная. И тебе советую вести себя на допросах пожестче. Ежели злюке и подлюке кланяться, он еще пуще чванится — это народная мудрость, дорогая. Забудь про свою деликатность и хорошее воспитание, намекни, что знаешь про его слабости, а можешь напрямую заявить – поняла, мол, почему вы ко мне так пристрастны, - и этот импотент тут же сменит тон.

— Я иногда пытаюсь показать ему характер, но не могу себе позволить откровенно хамить.

— Ларка, ты уже не невинная девица, пора стать зубастой и научиться давать отпор. Мягкожопость нынче не в почете, иногда и нахамить невредно, тем более такому типу, как Прохоров. Он — злобная, мизантропская душонка. Размазывает тебя, как манную кашу, потому что ты не сумела поставить его на место. Думаешь, допрашивая какого-нибудь крутого отморозка, этот сраный следак так же хамит, намекает, ехидничает и выспрашивает, с кем, как часто и в какой позе тот трахается? Да бандюган придет к нему со своим адвокатом, откроет дверь ногой, будет ковырять спичкой в зубах, нагло поглядывая на следователя, и пошлет его подальше, если тот позволит себе что-то лишнее. Пусть у допрашиваемого руки по локоть в крови, но в данный момент он свободный гражданин, и нужно уважать права его личности, едрена вошь! А Прохоров подожмет хвост, иначе джентльмены бандитского вида могут поучить его манерам, нечаянно членоповредив. Всех теперешних “хозяев жизни” он бы с превеликим удовольствием за можай загнал, да руки коротки, вот трусливый сморчок и отыгрывается на ком может. Он ведь на понт тебя берет и шьет дело из липовых улик. Но даже если бы у него были железобетонные улики, следователь обязан вести себя корректно, уважая твои права и не унижая твое человеческое достоинство. Его задача — собрать доказательства, что ты совершила преступление. Не больше. Если он опять начнет давить на психику, напомни ему норму римского права: “Onus probandi” — обязанность приводить доказательства.

— Понимаешь, Ал, внешне Прохоров держится в рамках, голоса не повышает, явно не оскорбляет. Но то, как он говорит, как комментирует мои ответы, переиначивая их, — для меня унизительно. Оскорбить женщину можно не только ругательством, но и взглядом, грязным намеком, ехидным или необоснованным замечанием, верно?

— Верно, дорогая, — кивнула подруга. — Следователь обязан уважать твои права личности. Не его собачье дело оценивать твой моральный облик. Тоже мне, Custos morum — блюститель нравов. С кем спать — дело твое, адюльтер — не уголовное преступление. Если этот пакостник сует свой нос в твою койку больше, чем положено в рамках данного расследования, — то это вмешательство в частную жизнь. Если его обвинения бездоказательны — это клевета. Оскорбительными замечаниями следователь причиняет тебе моральный ущерб. Пока суд не признал тебя виновной — ты невиновна. Пусть ищут доказательства. Это не твоя головная боль — доказывать, что не ты убила. Этим пусть они свою башку озадачат и докажут, что ты — убийца. А на данный момент ты — законопослушная, свободная, честная гражданка, достойная уважения и соответствующего отношения, не поражена в правах, находишься под защитой Конституции, имеешь право на защиту своей чести и достоинства, можешь отказаться отвечать на вопросы следователя без адвоката. Пора уже выдавливать из себя раба, но не по каплям, как говорил Чехов, а сразу. Забудь рабские привычки совковых времен, когда в любое госучреждение граждане входили согнувшись буквой Г и заранее были готовы, что там об них будут вытирать ноги. Пойми самое главное — никто не имеет права унижать твое человеческое достоинство и наносить тебе моральный ущерб, в том числе и следователь, в противном случае ты можешь подать в суд, и я не сомневаюсь, что выиграешь. До тех пор, пока тебе не вынесен приговор, к тебе должны относиться как к невиновной.

— Следователь выдвигал версию, что ты или я наняли киллера.

— Дурак он, и уши холодные! — хмыкнула Криминальная леди. — Ментовские остолопы никак от своих стереотипов не избавятся. Им всюду мерещатся заказные убийства. Подготовят общественное мнение, что раскрыть заказняк невозможно, — зачем же надрываться?! — и папку с глухарем в архив. Кстати, подруга, я подкинула Прохорову идею насчет той девицы, которая на Костиных похоронах сверлила тебя убийственным взглядом. И Мирона озаботила, чтоб выяснил, кто такая и почему была готова тебя живьем сожрать.

— Как-кая девица?.. — У Лары перехватило дыхание.

— Мать, да ты в своем уме? — уставилась на нее Алла.

Лариса молчала, глядя на подругу с каким-то неописуемым выражением. Внезапно появилось ощущение, будто на нее навалилось нечто объемное и тяжелое, оно придавило ее, не давая возможности вздохнуть полной грудью. Если ужас можно измерить по десятибалльной системе, то сейчас на нее обрушились все десять баллов. Словно ее внезапно хватил удар, парализовал и лишил воли, способности двигаться и разговаривать, а все жизненные процессы в организме приостановились.

— Ну что ты смотришь на меня, как кролик на удава? — Алла покачала перед ее лицом рукой. Ноль реакции. — Старуха, ты живая, а? С чего ты в ступор-то впала? Эй! — Она пребольно ущипнула подругу за ляжку, и та вздрогнула. — Ну вот, хоть какое-то шевеление, а то я уж перепугалась, что ты помрэ. Ты меня слышишь, старушка? Кивни или мигни, если слышишь.

Лара кивнула, потрясла головой, зажмурилась, потом открыла глаза и уставилась на Аллу уже более-менее осмысленным взглядом.

— Объясни, с чего ты впала в анабиоз? Чем я тебя так напугала?

— Алка, я не помню никакой девицы...

— Да она целый час стояла напротив, буквально в двух шагах, и испепеляла тебя ненавидящим взглядом. Ну, вспомнила?

— Нет...

— Я держала под руку Костину мать, и вдруг откуда ни возьмись эта кикимора. Уставилась на тебя и сопела, будто готовилась вцепиться со словами: “Ах ты, сука, увела у меня дружка!” Ее перекошенная рожа выглядела совершенно неприлично — все-таки похороны. Там были наши сотрудники, а эта шалава тебя компрометировала. У меня тогда мелькнула мыслишка: а не она ли Костю шлепнула? Уж больно зла девчонка, явно без тормозов. Возможно, она была его любовницей, и он ее бросил или потрахивал одновременно с тобой. Я шепотом спросила у его матери, кто это такая, а та ее впервые в жизни видит. Ну, я и не стала с ней церемониться. Вначале будто бы нечаянно наступила ей каблуком на ногу и с удовольствием постояла всем своим немалым весом. Она что-то злобно прошипела и еле вывернулась. Гляжу — не вняла. Тогда я тихонько взяла ее под локоток, оттащила подальше и вежливо сказала: “Consilium abeundi”, — иными словами, посоветовала поскорее убраться. И уже без латыни невежливо добавила, что я на нервной почве за себя не отвечаю и могу ее членоповредить. Эта злобная сучка тут же прониклась и слиняла.

— Мать, не помню ни этой девицы, ни самих похорон...

— Это от переживаний, дорогая. Как говорили в старину, тронулась умом от горя.

— А что, это заметно?

— Да я пошутила, дурочка. “Tetrica sunt amoenanda jocularibus” — печальное нужно скрашивать шутками. Растормошить тебя хотела, а то ты меня очень напугала: стала вся белая и будто неживая. Переживаний тебе и в самом деле досталось, однако “animum rege, qui nisi paret, imperat” — управляй своим настроением, ибо оно если не повинуется, то повелевает. Вишь какие умные слова знаю! — похвасталась она.

— Алка...

— Не горюй, мать, все рассосется, — перебила ее верная боевая подруга. — Ложись-ка ты спать, а то уже на собственную смерть похожа.


Проводив подругу, Лариса переоделась и прошла в ванную. Механически смыла макияж, приняла душ, оценивающе посмотрела на себя в зеркало, отметила, что действительно выглядит ужасно, но привычный ритуал — маска, легкий массаж — совершать не стала. Не до этого. Нет настроения. Да и не для кого. Поймав себя на этой крамольной мысли, Лара тут же встряхнулась — женщина должна быть красивой не для кого-то, а для себя самой. Если она нравится себе, то нравится и другим. Женщину, считающую себя некрасивой, не оценит ни один мужчина. Решив, что больше не позволит себе так распускаться, Лариса смочила салфетку горячей водой и приложила к лицу. Когда кожа порозовела, нанесла дрожжевую маску.

Вернувшись в свою комнату, она включила торшер и поставила диск “Атлантида”.

“Символика, которая близка... В душе у каждого человека есть какая-то постыдная тайна... Он загнал ее глубоко и не хочет о ней вспоминать, но она подспудно давит, всплывая в сознании и вызывая чувство вины... Но уже ничего нельзя исправить, остается только просить Бога, чтобы он дал прощение, потому что тот, кому ты причинила боль, уже не может простить... Зачем я затеяла этот гибельный роман? Кто-то сказал, что любовь требует жертв… Но ведь не человеческих… Бедный парень не заслужил такой смерти. Что же я наделала! И уже ничего нельзя изменить. Остается только расплачиваться за содеянное и молить Бога, чтобы он простил мой грех...”


Музыка закончилась, а Лариса все сидела в кресле, мучаясь невеселыми мыслями. Маска давно высохла и стянула кожу. Потрогав лицо, она усмехнулась. Образно говоря, хорошая мина при плохой игре — Костя уже в могиле, а она делает маски, чтобы лучше выглядеть...

Лара прошла в ванную, умылась и посмотрела на себя. Лицо порозовело, но глаза остались тускло-серыми... Кому она нужна со свежей кожей, но с потухшими глазами? Вся привлекательность женщины — в ее взгляде. Даже дурнушка, глаза которой горят и искрятся, выглядит красивой, а красавица с безразличным взглядом ни у кого не вызовет желания.

“А нужно ли мне вызывать у мужчин желание? Ведь я же ничего не даю им, кроме своего тела, а сама использую их, чтобы, увидев огонек восхищения в их глазах, почувствовать себя желанной и еще раз самоутвердиться...”

Почитать, что ли, чтоб забыться и уснуть? Нет, не хочется. Да и вообще ничего не хочется.

Наверное, хорошо быть тупой и жить бесхитростными радостями. Как говорит циничная подруга: “Чем выше интеллект, тем ниже поцелуй”. Вообще-то чем выше интеллект, тем выше потребности. Не физиологические, а эмоциональные. Но это твои собственные потребности, а желающих с ними считаться среди сильного пола не так уж много.

“Но женщин тоже можно назвать сильным полом — не по физическим, а по личностным характеристикам. В мужском мире мы нашли свое место. Вы хотите, чтобы мы играли по вашим правилам? А вот фиг вам! Мы играем по своим правилам. У нас свои цели и свои способы достижения этих целей. Наши поступки не соответствуют вашим привычным понятиям. Вы списываете все на женскую логику... А нам, женщинам, плевать, что вы об этом думаете и как оцениваете наши порой неожиданные поступки...”

С этими сумбурными мыслями Лара уснула. От выпитого хоть какая-то польза — сегодня обошлось без снотворного.


В среду Лариса проспала. Оказывается, с вечера забыла поставить будильник. За эти дни она вымоталась и выбилась из привычного ритма жизни. Заглянула в еженедельник — ах, как некстати, на одиннадцать назначена встреча в фирме “Глобус”.

Сполоснувшись под душем, она сделала макияж, выпила чашку кофе и на минуту задумалась, что сегодня надеть. Директор “Глобуса” Вадим Сергеевич Ильин — ее давний партнер, перед ним нужно держать спину и выглядеть на уровне. Сегодня она бледнее, чем обычно, поэтому привычная зеленая гамма не подойдет — от этого ее кожа приобретет зеленоватый оттенок, а румянами Лариса не пользовалась.

“Надену розовый костюм и выберу помаду в тон”, — решила она.

Сняв с вешалки костюм, Лара не глядя выдвинула ящик с бельем и, порывшись, взяла новую упаковку колготок. Рука наткнулась на что-то твердое. Что там может быть? Бросив костюм на кресло, она разворошила упаковки. На дне ящика лежал пистолет “ТТ”. Лариса машинально взяла его в руки и повертела.

Ее пистолет...

Почему он оказался здесь? Она же спрятала его на антресолях...