Geum.ru

Все женщины делают это

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18

— А до расплаты натурой дело доходило? — спросил Прохоров с гнусной улыбкой.

“Наверное, ему очень хочется покопаться в чужом грязном белье. — Лара с отвращением посмотрела на собеседника. — Ведь это явно не по теме, за дверью ждут посетители, допрос затянулся, но он не может отказать себе в удовольствии посмаковать детали. Но не дождется!”

— Нет, конечно! — отрезала она.

— Потому что вы себя блюдете? — ехидно сощурился следователь.

“Ах ты, мерзкий пакостник! Желаешь влезть своими грязными лапами в мою интимную жизнь, надеясь ощутить причастность к недосягаемому для тебя миру. Что за гадость — терпеть все эти расспросы?!” Лариса заставила себя сосчитать до десяти и лишь потом ответила:

— Мои партнеры знают, с кем имеют дело. Я деловая женщина, а не шлюха, готовая платить собой.

— А деловые женщины не влюбляются?

— Почему же? Ничто человеческое им не чуждо.

— А вам партнеры не нравились?

— Не нравились.

— Почему?

— По кочану! — разозлилась Лариса.

— А может быть, сердце деловой женщины уже было занято другим?

— Да перестаньте вы меня провоцировать! — повысила она голос, но, спохватившись, одернула себя и произнесла обычным тоном: — Бизнес для меня — всего лишь работа.

— И никакой личной жизни?

— Какая может быть личная жизнь, если я с утра и до позднего вечера в офисе или на переговорах?

— Обычно личная жизнь и происходит на работе, так сказать, не отходя от рабочего места. Кто рядом, тот и близок. Во всех смыслах.

Прохоров изобразил задумчивость и взглянул на нее поверх очков. Она тоже смотрела ему в лицо. Ускользающий взгляд, как у сонной рыбы... Или у рыбы нет взгляда?.. Не важно, но собеседник производил именно такое впечатление — мерзость, от которой хочется держаться подальше.

С первой минуты допроса Лара почувствовала скрытую неприязнь следователя. Будучи эмоционально чуткой, она хорошо чувствовала отношение других людей. Все, с кем ей довелось встречаться, относились к ней доброжелательно. Почему же этот очкарик ее невзлюбил? Всего лишь за то, что от растерянности она надерзила ему? Но ведь именно Прохоров поначалу был невежлив — полтора часа мариновал в коридоре, а потом вынудил столбом стоять у двери. Даже если ты облечен властью, нельзя вести себя по-хамски.

— Мне неприятен этот разговор, — холодно отпарировала Лара. — Я расцениваю ваши намеки как оскорбительные и порочащие мое женское достоинство. Для этого у вас нет никаких оснований. А даже если бы и были, то это не дает вам права унижать меня. Вы ищете убийцу, а мой моральный облик вас не касается.

— Я не зря спросил о ваших отношениях с деловыми партнерами. Давайте предположим, что один из них расценил ваш любезный тон, улыбки и прочее как аванс. Не получив желаемого, он озлобился и отомстил более удачливому сопернику, которому досталось то, в чем было отказано ему...

— У вас есть конкретные доказательства? — перебила его Лариса.

— Это пока лишь мысли вслух. Однако порой самые невероятные предположения оказываются верными.

— Оставьте свои абсурдные предположения при себе. Если вас интересуют какие-то конкретные сведения — спрашивайте, я отвечу. Мне скрывать нечего.

— Так-таки нечего, а, Лариса Николаевна? — На его лице застыла иезуитская улыбка.

“До чего же он омерзителен, — отметила она, оставив без внимания вопрос. — Своими ухмылками он намеренно старается вывести меня из равновесия, действует целенаправленно, провоцируя меня оскорбительными намеками”.

Следователь задавал еще много вопросов, в основном касающихся взаимоотношений с мужчинами, сопровождая ее ответы ехидными, а порой откровенно хамскими комментариями. Лариса уже с трудом сдерживалась. Уговаривая себя успокоиться, считала перед ответом до десяти, сжимала руки, впиваясь ногтями в ладони, но ее спокойствия хватало ненадолго. Вновь звучал провокационный вопрос, и опять она нервничала и терялась. Любого другого человека Лара поставила бы на место, но Прохоров — следователь. У нее было ощущение, что ее публично раздели и высекли. Ей было мерзко от грязных намеков следователя, а самое главное — оттого, что она позволяет ему унижать себя.

Очевидно, Прохоров понял, что свидетельница на пределе, и можно подойти к главному.

— Где вы были во время убийства Константина Сохова? — неожиданно спросил он деловым тоном.

Лариса встрепенулась. Сколько можно позволять вытирать об себя ноги! Выпрямившись, она с вызовом посмотрела в глаза следователю:

— Ну что за примитив, Виталий Ильич! Только умственно неполноценного можно поймать на таком вопросе: где ты был в момент убийства? Он начнет вспоминать, а вы ему торжествующе: “Ага, попался, голубчик! А откуда ты знаешь, когда совершено убийство, если сам не убийца?!” Но я же не дебилка. Кстати, люблю детективы. Рискну задать встречный вопрос: в какой день и час совершено сие злодеяние?

— Сохов убит в пятницу 12 февраля примерно от девятнадцати до двадцати трех часов, — монотонным голосом ответил следователь.

— На четко поставленный вопрос столь же четко отвечаю: во временном диапазоне от девятнадцати до двадцати трех часов я находилась дома, и это может подтвердить мой муж, Ивлев Михаил Васильевич, а также мой сын Алексей, — отчеканила Лара. — Так что мое алиби не подлежит сомнению. В связи с этим считаю излишним свое пребывание в вашем обществе.

Она поднялась и направилась к рогатой вешалке, на которой висела ее шуба.

— Лариса Николаевна! — окликнул ее Прохоров. — Я не закончил допрос.

— На вопрос о моем алиби, — кстати, вы могли задать его в самом начале, — я ответила, а больше мне сказать нечего. Я здесь с трех часов, не успела даже пообедать. Больше у меня нет ни времени, ни желания отвечать на ваши вопросы, тем более что они не по существу и все время повторяются.

Следователь пытался сказать еще что-то, но она наградила его таким презрительным взглядом, что тот смешался, засуетился, подписал пропуск и вручил ей.

Отдав пропуск дежурному на входе, Лара посмотрела на часы и ахнула. Ничего себе — половина девятого!

“Возможно, все было преднамеренно рассчитано: полтора часа ожидания в коридоре, потом почти четырехчасовой изматывающий допрос. Допрашиваемый устает, его реакция притупляется, что-нибудь сболтнет или не так ответит, а следователь уцепится за нечаянно оброненную фразу. Тем более на первом допросе еще не знаешь, что известно следствию, как держаться, что отвечать... Так, теперь надо к Алке. У меня появились вопросы к верной боевой подруге”.


Алла встретила ее на пороге своего кабинета:

— Привет, дорогая, почему так поздно?

— Следователь терзал четыре часа.

— А-а. Я тоже утром у него была.

— Почему ты мне об этом не сказала?

— А чего говорить-то? Обычные ментовские приколы: “А не вы ли, Алла Дмитриевна, замочили заместителя вашей подруги?” Я женщина честная и честно ответила: “Нет, не я”. А что? Я не любительница мочить. Дама я нервная, по ночам будут мальчики кровавые сниться. Нет уж, я не по этому делу.

“Что-то она слишком быстро и много говорит, — подумала Лариса, опускаясь в кресло у низкого столика из тонированного стекла. — Или это я после допроса стала подозрительной...”

Алла зачем-то перебирала документы на своем рабочем столе, перекладывала их туда-сюда, стараясь не встречаться взглядом с подругой. Лара незаметно наблюдала за ней, мысленно анализируя:

“Чересчур суетишься, дорогая. Напряжена, чувствуешь себя дискомфортно. Что же тебя встревожило? Может быть, следователь и тебе разбередил душу? А вдруг его намеки на твою связь с Костей небезосновательны?..”

— Выпить хочешь? — прервала ее размышления Алла.

— Хочу.

Подруга достала коньяк, джин, тоник и бокалы, заглянула в холодильник и выложила на столик пластиковые упаковки с осетриной и салатами из морской живности, пачку салфеток.

— Да хватит суетиться, — умерила ее активность Лариса и пожаловалась: — Я устала, как сто собак сразу. Проклятый следователь вымотал до предела.

— Брось, дорогая, не бери в голову. Куда брать — сама знаешь. — Алла подняла бокал и, на пару секунд сосредоточившись, выдала тост: — Пусть у нас будет все, о чем эти суки только мечтают, и нам за это ничего не будет!

— Я — за, — без особого воодушевления поддержала Лара. Наигранный оптимизм подруги произвел на нее впечатление, прямо противоположное Аллиной цели. Та, видимо, намеревалась успокоить, однако вызвала еще большую смуту в душе Ларисы. Она удивлялась, почему верная боевая подруга утратила присущие ей артистизм и естественность. Обычно Алла органична в любой ипостаси: и светской дамы, и бизнес-леди, и души компании, и хохмачки, сыплющей остротами, и разбитной бабенки, и отъявленной оторвы, которой все нипочем. А теперь ее поведение выглядит фальшивым и голос преувеличенно бодрый. В действительности нет повода для оптимизма.

“Что у тебя на душе, дорогая, почему ты мельтешишь и прячешь взгляд, будто боишься, что я о чем-то спрошу? — думала Лара, поглядывая на подругу. Достав из сумочки пачку “Salem”, она щелкнула зажигалкой, затянулась. Алла не глядя взяла со столика свои сигареты и тоже закурила. — Молчишь... Чтобы моя разговорчивая подружка молча курила — такого не бывало... Или что-то знаешь? Или есть что-то, о чем я не знаю? — Стоило ей потянуться к пепельнице, как Алла тут же с готовностью ее придвинула. Лара мысленно усмехнулась. — По-моему, я мудрею на глазах. Я-то думала, что знаю подругу как облупленную, а по сути — что я знаю?..”

— Давай еще по одной! — предложила верная боевая подруга и провозгласила еще один тост: — Между первой и второй должна быть третья!

“Спросить, почему она не в себе? — продолжала размышлять Лариса. — Пожалуй, не стоит. Без толку — если Алка не хочет, хоть пытай — из нее не вытащишь правды”.

— Ты чего не ешь? — спросила подруга. — Полдня на допросе, столько энергии потеряла. Надо подпитать организм.

Глубокие синие глаза смотрят, казалось бы, с искренней обеспокоенностью и заботой. Знакомый жест, и темная грива волос рассыпалась по плечам, четко очерченные губы выпускают кольца дыма. Внешне — все как всегда. И все же — что-то не так.

“Алка, Алка, любимая подружка, вот и пробежала между нами черная кошка...”

Лара машинально взяла поданную тарелку, жевала, глотала, не ощущая вкуса, низко опустив голову, чтобы не встречаться взглядом с подругой.

Кому верить?.. Где найти опору и поддержку? Мужу на нее наплевать, мама болеет, а любовники... Пока она хороша и сексапильна — им нравится проводить с ней время, а ей это позволяет ощутить эмоциональный подъем. Но прийти к одному из любовников и поделиться с ним своими проблемами... Бред!

Получается, что на самом деле она одинока. Друзей и поклонников хватает, а в трудную минуту не к кому прислониться.

Но Алка-то рядом. Так страшно — лгать и видеть, что врет любимая подруга, и при этом сохранять бесстрастный вид, играть в дурацкие игры...

Лариса отодвинула тарелку и посмотрела подруге в глаза:

— Алка, на допросе я несколько раз прокололась...

Та сразу напряглась:

— По ключевым вопросам?

— Я не знаю, какие вопросы ключевые, какие нет.

Откинувшись в кресле, Алла затянулась, поглядела на струйку дыма и перевела взгляд на подругу. Во взгляде легкая усмешка.

— Ну, к примеру, с языка нечаянно сорвалось, что ты замочила Костю...

— По-моему, это не повод для иронии, — возмутилась Лариса.

— Да ладно, мать, я просто неудачно пошутила, а ты, как всегда, купилась. Даже у хорошего человека есть шанс встать на путь исправления, — сострила Алла, а Лара подумала, что подруга утратила присущее ей чувство ситуации, ее шуточки неуместны, напоминают юмор висельника, точнее, того, кто затягивает на его шее веревку. — На будущее знай — никогда ни в чем нельзя признаваться, даже если тебя застукали на месте преступления, — как ни в чем не бывало, продолжала верная боевая подруга, не обращая внимания на неудовольствие Ларисы. — Ври, что придет в голову, но по-бабски. Например: “Ах, я такая рассеянная, забывчивая, у меня бывают головокружения и обмороки, с утра плохо себя чувствовала, а потом приступ внезапной слабости, в голове помутилось, ничего не помню, а уж когда месячные, то я совсем никакая...” — и прочую лабуду в том же духе.

—Ты намекаешь, что я совершила это убийство? – перебила словоглупости подруги Лариса.

— Ни на что я не намекаю, дорогая, а учу тебя правильно вести себя в неожиданных ситуациях. Главный принцип — строить из себя дурочку и использовать чисто женские приемы.

— Я очень испугалась и растерялась. Устала, злилась, не контролировала себя, а следователь ловил меня, когда я, не чуя подвоха, честно отвечала на вопрос.

— Ларка... — В голосе Аллы звучало сочувствие. — Cпустись на грешную землю, оглянись вокруг — кругом одно говно. Врубайся, дорогая, а то ведь и до беды недалеко. Да кто же честно отвечает на вопрос мента?!

— Прохоров спрашивал о посторонних вещах, о которых я не могу не знать. Не могла же я тупо молчать! Что он обо мне подумает?

— Неужели тебя колышет его мнение?

— Он же профессионал.

— Ты явно переоцениваешь его умственные способности. В кабинете следователя преступления не раскрываются. Начиталась детективов и думаешь, что там идет борьба интеллектов. Будь проще — снизь уровень мышления, и сразу почувствуешь почву под ногами, — не удержалась от ироничной реплики Алла. Лариса невольно поморщилась, и верная боевая подруга сразу перестроилась, став серьезной. — Для тебя все это экстраординарно, а для следака с операми — обычная процедура. Убили человека, они всех усиленно трясут, — а вдруг попадется слабонервный, засуетится, разволнуется? И тогда следователь вцепится в него мертвой хваткой.

— Вот он и впился в меня, как клещ.

— Что, под протокол прямо так и сказала: “Я убила”?

— Нет, конечно.

— Тогда расслабься. А даже если бы и сказала — это тоже еще не финал, можно побороться. Есть много вариантов, например оказанное на тебя давление плюс плохое самочувствие, сосудистый криз, предменструальный синдром и прочее.

— Алка, мне так тревожно...

— Плюнь слюной, — беспечно отмахнулась верная боевая подруга. — Ты натура чувствительная, многое принимаешь близко к сердцу. У каждого следака в производстве десятки дел. Рвать пупок за нищенскую зарплату никому не охота. Думаешь, сейчас вся махина следствия обрушится всей своей сокрушительной силой, чтобы раскрыть именно это в общем-то рядовое убийство? Да у них кадров на это не хватает. Прохоров еще плутает в потемках, но делает вид, будто ему что-то известно. У себя в офисе ты королева, а в его кабинете изволь оставить свой апломб за порогом. Мы для них — как с другой планеты, они таких баб и не нюхали. Вот следак и продемонстрировал тебе свою власть, измывался как мог, а ты растерялась и была готова признаться даже в том, чего не совершала.

— А как ты вела себя на допросе?

— Соответственно своему характеру, дорогая. Мило улыбаясь, валяла дурочку и всем своим поведением демонстрировала: вот тебе кукиш — чего хошь, то и купишь. Прохоров понял, что навара не будет, и сразу потерял ко мне интерес.

“Да уж, уверенности в себе Алке не занимать. Конечно, для нее допрос не испытание. И не в таких переделках бывала и всегда выходила из любой передряги”.

Общество любимой подруги стало тяготить. Вроде бы она произносит успокоительные речи, но в подтексте звучит: основания тревожиться есть, и весомые. Хотелось остаться одной и все осмыслить. Ларисе надоело искать двойной смысл в Аллиных словах, она поставила свой бокал и встала:

— Я поехала. Устала, хочу лечь и все забыть.

— Пока, дорогая. Сама дойдешь или проводить?

— Дойду, отдыхай, — ответила Лара, удивившись, — это отступление от привычного ритуала. Обычно верная боевая подруга провожает ее не спрашивая. Что это с ней?

Задумавшись, Лариса медленно шла по коридору, глядя себе под ноги, и не заметила, как от стены отклеился Толик и шагнул навстречу.

— Ларка, чё, а? — спросил он, пытаясь поймать ее взгляд.

Ну что тут ответишь, когда самой ничего не понятно? Лара отвернулась, скрывая накипающие слезы. В груди рос тугой ком, вот он уже поднялся к горлу, и сейчас ее прорвет рыданиями. Кому бы поведать, как же тяжко на душе?! Закусив губу до боли, Лариса несколько раз глубоко вздохнула и тряхнула головой.

— Все нормально, Толян, — сказала она осевшим голосом и пошла к выходу.

Сев в машину, Лара отвернулась к окну. Была бы сейчас одна, заехала бы в темный переулок и разрыдалась в голос. А перед телохранителями нужно сдерживаться, пропади оно все пропадом! Не умея, как подруга, выплескивать сиюминутные эмоции, она терзала себя размышлениями:

“Что за темные области человеческой души всколыхнула эта история?.. Мы пытаемся сохранить хорошую мину при плохой игре и обманываем друг друга, а Костя лежит в морге на цементном столе...”

Костя... Щемящая боль... Минутная слабость и теперь — ощущение непоправимого...


...Она шла по складу, Костя за ней. Случайно обернулась и поймала его взгляд, в котором было столь откровенное желание, что осталось только сделать шаг навстречу...

Ну и дура!.. Поверила в сказку, которую сама же придумала. Костя бормотал, что полюбил ее с первого взгляда, боготворит и готов целовать кончик платья... Ах, какие красивые слова, им бы еще красивую оправу... А потом они на грязном, затоптанном полу, ее узкая юбка задрана (ах, где ты, легкое кисейное платье, чтобы дополнить образ!), шершавинки пола впивались в тело. Дискомфорт позы и убогость обстановки... Неопытный мальчик был счастлив, тыкался губами в шею и что-то говорил, говорил задыхающимся от счастья голосом — как он мечтал, как видел во сне, но не смел надеяться... А она слушала весь этот бред. Тридцатипятилетняя женщина, избалованная мужским вниманием разомлела: “Мальчик ты мой наивный, нежный, чистый... Я твоя богиня — и какая разница, что шов на юбке разъехался, бетонный пол холодит спину, а плечо затекло...”

Но того счастливого мальчика уже не вернешь...

Лариса закурила и постаралась вернуться к реальности.

“Любила ли я его? Не знаю. Другие мужчины говорили мне красивые слова, а подоплека была только сексуальная. Я играла с ними — они со мной. А Костя был искренен, романтичен... Романтические грезы, а потом — секс на пыльной узкой кушетке нашего склада. Вот и вся лав стори. Почему я не рассказала подруге о Косте? То, что можно заниматься сексом на кушетке, на полу, да где угодно, — она бы поняла, но то, что при этом можно грезить о необыкновенной любви, — вряд ли. А если бы рассказала? Алка ответила бы грубовато-ласково: “Люби, мать, пока любится”. А я таилась, не доверяла подруге и в глубине души боялась, что та покусится на мое счастье... Змеюка следователь, возможно, прав — Алка имела виды на Костю. Сегодня она была явно не в себе. Почему подруга не сказала мне, что ее тревожит? Ах, Алка, Алка, ни черта я не понимаю, что происходит...”


“Мерседес” подъехал к дому Ларисы. Гена помог ей выйти, а второй телохранитель, Саша, побежал наверх.

Из своей комнаты вышел Миша и улыбнулся ей:

— Добрый вечер, Ларуся! Устала?

— Есть немного.

Муж помог снять шубу и повесил в стенной шкаф.

— Ларусь, ты ведь раньше не ездила с охраной. Мне эти типы несимпатичны. К тому же они ведут себя так, будто твоей жизни угрожает опасность. Это действительно так?

— Нет, Миш, ничего страшного.

— Ты не хочешь мне об этом рассказать?

— Да нечего рассказывать. Так, ерунда...

Лара вообще не любительница откровенничать, а с супругом — и подавно. Как говорит верная боевая подруга, ему на нее плевать с высокой колокольни своей гениальности. Миша и в самом деле не от мира сего. За одиннадцать лет брака они ни разу не поссорились, но ни разу и не поговорили как два близких человека. Да о какой близости может идти речь, если она никогда не любила мужа? Два чужих человека под одной крышей, хотя внешне все благопристойно: “дорогой”, “дорогая”, “Ларуся”. Миша — талантливый ученый, одержимый своей работой. Пока муж витает в облаках, жена кормит семью.

Михаил никогда не одобрял ее занятий коммерцией, оценивая бизнес с позиций некогда высокооплачиваемого советского ученого. Кроме того, он считал, что бизнес не женское дело. Женское, не женское — это все условности. Да, она женщина, порой слабая, беззащитная, теряющаяся в критических ситуациях. Но где его сильное мужское плечо? Мог бы ободрить, помочь, и тогда она сочла бы его мужчиной. Ему не нравится, что жена занимается бизнесом? Но что он может сам, кроме как осуждать и презирать? Ведь не сделал ничего, чтобы обеспечить семью и ребенка. Нет, Миша не может поступиться принципами — он же интеллигент! А она кто? Дочь уборщицы? И тем не менее, забыв про свои ученые регалии, занялась коммерцией. По его понятиям, бизнес грязен? А сам хочет остаться чистеньким и тем не менее жует хлеб с маслом, на которые заработала жена, и не задумывается, на что купить сыну ботинки. Можно красиво рассуждать, когда не нужно самому зарабатывать на жизнь.

Лара не могла бросить все это мужу в лицо, устроить скандал: “Черт побери, мне надоели твои разглагольствования! Пойди и заработай, чтобы твоя семья ни в чем не нуждалась!” Подруга права — не стоит надеяться на теперешних мужей. Алкин муж пропойца, но и Миша тоже не поддержка, хоть и не пьет. Что толку, если она ему все расскажет? В ответ снова услышит: “Зря ты занялась бизнесом...”

Да, бизнес — жесткая игра, в которой свои, звериные законы. Хочется быть хрупкой женщиной, но раз ввязалась в такую игру, нечего расслабляться.