Лекция религия и невроз
| Вид материала | Лекция |
| Сила души. Чувство Чистота души. К оглавлению |
- Виктор Михайлович Чернышев. Пкк при кдаис су кпл, г. Киев лекция, 1845.06kb.
- Лекция XVIII, 352.67kb.
- Как следует из названия статьи, речь в ней пойдет не только о тех клинических феноменах,, 529.95kb.
- Ф. Ф. Зелинский религия эллинизма томск: "Водолей", 1996 Глава I "Древнегреческая религия", 2169.76kb.
- Иконникова Н. К. Общая социология, 97.2kb.
- Аннотация программы учебной дисциплины «Религия и право» Цель и задачи дисциплины, 27.29kb.
- Анализ и религия План: Введение. З. Фрейд. Краткая биография. Психоанализ что это?, 333.16kb.
- Искусство и религия, 72.78kb.
- Рассказать родителям об уроке на тему «Культура и религия», 11.96kb.
- L. S. Vasilyev History of Oriental ReligionsЛ. С. Васильев История религий Востока, 5204.37kb.
==213
Созревшие плоды религиозного состояния представляют собою то, что называют святостью. Святым человеком можно назвать того, кто в своей деятельности руководится религиозным чувством. Существует известный, отлившийся в определенные формы, общий для всех религий тип святого, отличительные черты которого могут быть легко указаны1.
Черты эти следующие: 1. Ощущение более широкой жизни, чем полная мелких интересов, себялюбивая жизнь земных существ, и убеждение в существовании Верховной силы, достигнутое не только усилиями разума, но и путем непосредственного чувства. Для христианских святых олицетворением этой Силы всегда является Бог; но и отвлеченные нравственные идеалы, утопические мечты патриотов и общественных деятелей, идеалы благочестия и справедливости также могут быть нашими истинными повелителями, расширяя нашу жизнь, как это уже было описано мною, когда я говорил о реальности невидимого2.
1 "Легко заметить, — говорит д-р Индж (Dr. W.R. Inge) в своих лекциях о христианском мистицизме (Лондон, 1899 г., стр. 326), — что люди выдающейся свяюсти почти одинаково повествуют о своих ощущениях. Они утверждают, что достигли непоколебимой уверенности, основанной не на логических выводах, а на непосредственном опыте, что Бог есть дух, с которым дух человека может вступить в общение; что в Нем приходят в соприкосновение все люди, имеющие представление о добре, истине и красоте; что они видят следы его во всей природе и ощущают Его присутствие .внутри себя, как жизнь своей жизни. Таким образом, поскольку они приходят к познанию самого себя, постольку приближаются и к познанию Goia. Они говорят нам, что нас отделяет оч Бога и от счастья, во-первых, себялюбие во всех своих формах и, во-вторых, Чувственность во всех ее проявлениях, что следование по этим путям приводит нас к мраку и смерти, скрывающим от нас лицо Господа, в то время, как стезя добродетели может быть уподоблена яркому свету, который разгорается все сильнее и сильнее, пока не превратится в сияние дня".
2 "Любовь к человечеству" может привести к жизни, во многих отношениях схожей с жизнью христианских святых. Обратите внимание на следующие правила, предписываемые членам "Союза нравственной деятельности" (Union pour 1'Action morale) в отчете союза (апрель 1, 15, 1894), а также просмотрите Revue Biene (август 13, 1892): "Мы хотим показать на нашем собственном примере полезность власти, дисциплины, покорности и самоотречения; мы хотим проповедовать необходимость беспрерывного страдания, объяснив творческую роль, которую оно играет. Мы объявим войну ложному оптимизму, низменной надежде на счастье, которое должно свалиться для нас с неба, мнению о возможности спасения при помощи только знаний или одной материальной цивилизации, этого жалкого подобия истинного совершенства; будем бороться против непрочного внешнего благоустройства, неспособного заменить собою внутреннюю связь и единение душ. Мы объявим войну дурной нравственности как в общественной, так и в частной жизни, роскоши, презрительному отношению к ближним и чрезмерной утонченности; будем стремиться к победе над всем, что способствует увеличению наших мучительных, безнравственных и противообщественных недостатков и что возбуждает зависть или злобу в сердцах простых людей и укрепляет в них ту мысль, что главная цель жизни — наслаждение свободой. Мы будем собственным примером внушать уважение к высшим и равным, уважение ко всем людям; мы будем учить простоте в
==214
2. Чувство интимной связи между верховной силой и нашею жизнью и добровольное подчинение этой силе.
3. Безграничный подъем и ощущение свободы, соответствующее исчезновению границ личной жизни.
4. Перемещение центра эмоциональной жизни по направлению к чувствам, исполненным любви и гармонии, по направлению к "да" и в сторону от "нет", когда дело идет об интересах других лиц.
Из этих основных условий внутренней жизни вытекают следуйте душевные состояния: а. Аскетизм. Отрекшийся от личной жизни человек может дойти до такой степени энтузиазма, что станет умерщвлять свою плоть. Чувство это может вполне восторжествовать над обычной властью нашего тела, и несомненно, что святые -находят наслаждение в аскетизме и лишениях всякого рода, измеряя этим способом степень своей преданности высшей силе.
Ь. Сила души. Чувство расширения границ жизни может сделаться в такой мере захватывающим, что все личные побуждения и преграды, обыкновенно представляющие такую могущественную силу, окажутся бессильными и незначительными, и перед человеком открываются новые области бодрого терпения. Опасения и заботы исчезают, и на их месте воцаряется блаженное спокойствие души. Ни небо, ни ад не могут уже нарушить этого спокойствия.
с. Чистота души. Перемещение центра эмоциональной жизни влечет за собою прежде всего увеличение душевной чистоты. Чувствительность к душевным диссонансам увеличивается, и стремление к очищению своей жизни от животных и низменных элементов стано-
отношениях с людьми незначительными и стоящими ниже нас; станем проповедовать снисходительность там, где замешаны только паши интересы, и проявлять твердость в своих требованиях, если они касаются обязанностей по отношению к другим лицам или ко всему обществу.
Простой народ представляет из себя то, что мы сделали из него сами; его пороки — отражение наших пороков, которые он подглядел и ввел в свою жизнь, и если эти пороки народа затем всею тяжестью обрушиваются на нас, то это только справедливо.
Мы запрещаем себе всякое стремление к популярности, всякое желание казаться чем-то важным. Мы даем себе обет удерживаться от лжи во всех ее проявлениях. Мы обещаем не порождать и не поддерживать ложных иллюзий своими мыслями, высказанными на словах или на бумаге. Мы даем друг другу обещание поступать энергично и искренно, стремясь к ясному познанию истины и не боясь во всеуслышание заявлять о ней.
Мы обещаем твердо сопротивляться волнам временного увлечения модою и всем проявлениям слабости и боязни.
Мы запрещаем себе саркастические выражения. О серьезных вещах мы будем говорить серьезно, не улыбаясь, без шуток и без намеков на них; во всех случаях жизни мы будем серьезными, потому что каждая вещь имеет свою серьезную сторону, запрещающую легкомысленное к ней отношение. Мы всегда будем стремиться к своей цели просто, без всякого педантизма, аффектации и гордости. Но и без ложного самоунижения".
==215
вится настоятельным. Возможность соприкосновения с подобными элементами устраняется: состояние святости заставляет духовную сущность жизни уйти далеко в глубь нашего "я" и не дает ей запятнаться соприкосновением с наружным миром. У людей известного душевного склада эта потребность в чистоте духа доходит до аскетизма, и все слабости плоти преследуются тогда с неумолимой строгостью.
d. Милосердие. Перемещение эмоционального центра влияет также на развитие чувства милосердия и любовного отношения к окружающим. Обычная причина антипатии, которая обыкновенно ставит такие тесные границы развитию любовного отношения к людям, подавляется. Святой человек любит своих врагов и обходится с каждым нищим, как со своим братом.
Теперь я должен привести несколько примеров, иллюстрирующих результаты этого духовного состояния. Затруднение заключается лишь в выборе из бесчисленного множества примеров.
Так как ощущение присутствия высшей и дружественной силы, по-видимому, является основной чертой духовной жизни, то я и начну с него.
В рассказах о случаях обращения мы видели, до какой степени светлым и обновленным может казаться мир обращенному1, да и каждый из нас, оставив даже в стороне случаи резко выраженного религиозного настроения, чувствует в известные моменты, что мировая жизнь окутывает его своим доброжелательным участием.
Когда мы молоды и здоровы, в летний день, где-нибудь в горах или в лесу, для нас иногда наступают такие часы, когда вся природа словно дышит спокойствием, такие мгновения, в которые добро и красота бытия окружают нас нежной, ласкающей атмосферой, и наш внутренний слух чутко внимает мировой тишине.
Торо так рассказывает об этом: "Однажды, после нескольких недель пребывания в лесу, я почувствовал на миг сомнение, может ли жизнь быть чистой и здоровой без присутствия поблизости других человеческих существ. Постоянное одиночество начало казаться мне неприятным. Но вот однажды, во время тихого дождя, когда меня осаждали подобные мысли, я внезапно ощутил сладостную и благотворительную близость Природы, ощутил ее в шуме падающих капель дождя, в каждой вещи и каждом звуке около моего жилища и сразу почувствовал, что меня охватила как бы волна какой-то безграничной и необъяснимой Дружественной силы, перед которой воображаемое благо общения с людьми показалось таким ничтожным, что я уже никогда больше не думал о нем. Каждая игла сосны дышала симпатией и
! См. выше, с. 190.
==216
дружеским участием ко мне. Я стал до такой степени ясно ощущать присутствие в природе чего-то родственного мне, что, надеюсь, ни один уголок ее не будет уже мне чуждым"'.
В христианском сознании это чувство дружелюбного отношения со стороны всего окружающего проявляется во всей его полноте, захватывая всего человека. "Вознаграждением за утерянное чувство личной независимости, от которого человек так неохотно отказывается, — говорит один немецкий писатель, — служит исчезновение из жизни христианина всякого страха, а также Появление совершенно необъяснимого и не поддающегося описанию чувства внутренней безопасности, познать которую можно только на опыте, и этот опыт, пережитый однажды, никогда больше не забывается"2.
Превосходное описание этого состояния души встречается в проповеди мистера Войси (Voysey): "Для миллионов верующих людей это ощущение постоянного присутствия Бога во всех делах их жизни, как днем, так и ночью, является источником абсолютного отдыха и доверчивого спокойствия. Оно рассеивает в них всякий страх за будущее. Близость Бога служит постоянной защитой от всякого рода беспокойств и ужасов. Это не значит, что они уверены в своей физической безопасности или считают себя под защитой особого благоволения со стороны Бога, в котором отказано другим людям: это лишь означает, что они находятся в таком состоянии души, при котором человек принимает с одинаковою готовностью невзгоды жизни и ее блага. Если его постигнет несчастье, он с радостью переносит испытание, потому что считает своим защитником самого Бога и верит, что с ним ничего не может случиться без воли Божией. Если же таковая воля Господа, то несчастье перестает быть несчастьем и становится уже благословением. В этом и только в этом чувстве состоит защита верующего человека против житейских невзгод. Я, например, хотя и не обладаю сильным телом и крепкими нервами, — я вполне доволен этой защитой и не желаю никакой другой охраны от опасностей и несчастий. Будучи особенно чувствителен к боли, как и всякий, кто живет чрезмерно напряженной жизнью, я тем не менее всегда ощущаю исчезновение самой мучительной боли, словно из раны вынимается жало, когда сосредоточиваюсь на мысли, что Бог — наш любящий и неусыпный хранитель, и что ничто помимо Его воли не может повредить нам"3.
Религиозная литература изобилует еще более яркими описаниями подобного состояния. Перечисление их утомительно своим однообра-
Thoreau //.Walden. Riverside edition. P. 206.
2 Hilty C/.Gluck. Vol. i., P. 85.
3 The Mystery of Pain and Death. London, 1892. P. 258.
==217
зием. Вот, например, рассказ г-жи Джонатан Эдварде: "Прошлая ночь, — пишет эта дама, — была самою счастливою в моей жизни. Никогда раньше в течение долгих лет я не наслаждалась в такой степени светом, мирной тишиной и красотой неба, царившими в моей душе, причем в продолжение всего времени тело мое не принимало ни малейшего участия в этом настроении.
Часть ночи я провела в бодрствовании, лишь по временам ненадолго засыпая или впадая в дремоту. Но всю ночь меня не покидало ясное и живое ощущение божественно-прекрасной любви Христа, Его близости ко мне и моей любви к Нему, — и душа моя была полна невыразимо сладостного спокойствия. Мне казалось, что я вижу, как сияние божественной любви непрерывным потоком льется с небес из сердца Христа в мою душу, подобно потоку мягкого света. Мое сердце и душа превратились в один порыв любви к Христу, причем образовался непрерывный прилив и отлив небесной любви, и мне казалось, что я плаваю в ее ясных, нежных лучах, подобно пылинкам, плавающим в лучах солнца, потоками льющегося в окна. Я думаю, что каждая минута этого ощущения была ценнее того комфорта и тех удовольствий, которыми я пользовалась в течение всей моей жизни. Это было беспрерывное наслаждение, без малейшей примеси горечи; это было чувство невыразимой сладости, в которой растаяла моя душа, и мне кажется, что это ощущение было настолько полно, насколько могла его вынести моя слабая оболочка. Разница между ощущениями во время бодрствования и сна была незначительна, но все-таки во время сна ощущение было еще более приятно1. Когда я проснулась рано утром на другой день, мне показалось, что мое прежнее "Я" совершенно исчезло. Я почувствовала, что мнение обо мне других людей для меня теперь не имеет значения и что интересы, касающиеся внешней жизни моего "Я", для меня столь же мало занимательны, как и интересы всякого чужого для меня человека. Слава Господа, казалось, поглотила собою всякое желание и стремление моего сердца... Погрузившись после этого еще на некоторое время в сон, я снова проснулась и стала размышлять о милосердии Бога, даровавшего мне раньше готовность умереть и ныне внушившего мне желание жить, Сравните слова г-жи Гюйон: "У меня было обыкновение вставать среди ночи и молиться. Мне казалось, что Бог является ко мне ночью в определенное время и будит меня, чтобы я могла насладиться его присутствием. Когда я была нездорова или очень уставала, то Он не будил меня, но тогда я чувствовала даже во сне Его присутствие в себе. Он любил меня так сильно, что, казалось, наполнял Собою все мое существо, хотя сознание мое не давало мне отчета в Его присутствии. Мой сон иногда прерывался, переходя в нечто похожее на легкую дремоту; но моя душа всегда настолько бодрствовала, чтобы почувствовать присутствие Boia, хотя-она едва ли была способна ощущать что-либо другое. Upham T.C. The Life and Religious Experience of Madam de la Mothe Guyon. N-Y., 1877, vol. i. P. 260.
==218
чтобы выполнить и претерпеть все, для чего он призвал меня сюда. Мне также пришла в голову мысль о милости Бога, внушившего мне полную покорность своей воле и готовность с благоговением принять всякую смерть, какую бы Он ни послал мне, готовность умереть в пытках, и даже, если на то будет Его воля, во тьме отвержения. Я вспомнила, что обыкновенно предполагала прожить на земле до обычных пределов человеческой жизни. И я тотчас спросила себя, готова ли я оставаться вдали от неба и более продолжительное время? И мое сердце немедленно ответило: да, целую тысячу лет, полных страданий и мук, если это может послужить к большей славе Господа, если даже мучения моего тела будут настолько велики и ужасны, что никто не мог бы вынести их зрелища, а душевные муки будут еще сильнее. И мне казалось, что я обрела истинную готовность, спокойствие и бодрость души, признав, что это так и должно быть, раз это необходимо для большей славы Господа, и в моей душе не осталось ни колебаний, ни сомнений, ни мрака. Слава Господня, казалось, снизошла на меня и поглотила всю так, что всякое страдание, вес то, перед чем содрогалась моя плоть, обратилось в ничто перед ее блеском. Это состояние покорности воле Бога длилось во всей своей яркости и полноте всю остальную часть ночи, весь следующий день, всю следующую ночь и все утро в понедельник, не прерываясь и не ослабевая"1.
Жития католических святых изобилуют примерами подобного и даже большего экстаза. "Порывы божественной любви, — читаем мы в анналах о монахине Серафике де ля Мартиньер, — часто доводили ее до состояния, близкого к смерти". Она обыкновенно кротко жаловалась на это Богу: "я не могу переносить этого ощущения, — говорит она, — пощади мою слабость, иначе я умру от силы твоей любви".
Перейдем теперь к милосердию и братской любви, которые являются обычными плодами святости и которые всегда считались теологией основными добродетелями, хотя сфера проявления их была ограничена 'очень тесным кругом. Братская любовь является логическим следствием уверенности в дружественном присутствии Бога в нашей жизни: мысль о том, что все люди— братья, вытекает из нашего представления о Боге как об отце всех людей. Когда Христос дает свои заповеди: Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благодарите ненавидящих вас и молитесь за тех, которые обижают вас и ненавидят вас, он приводит следующую при-. чину необходимости поступать так: "Чтобы вы были детьми Отца вашего небесного, который заставляет солнце светить для добрых и
Я значительно сократил текст оригинала. Bougand. Hist. de la Bienhcurcuse Marguerite Mane. 1894. P. 125.
==219
для злых и посылает дождь для праведных и неправедных". Исходя из этих слов, легко поддаться искушению объяснить как практический результат этой заповеди и то самоунижение наряду с милосердием по отношению к другим, которые являются характерными признаками религиозного подъема. Но можно с уверенностью сказать, что эти чувства являются плодами не только определенной теистической доктрины. Мы находим их в самой высокой степени развития и у стоиков, и буддистов, и в индуизме. Они также гармонируют с представлением об отеческой любви Бога в христианском теизме, как и со всяким душевным подъемом, вызванным чувством нашей связи со всем человечеством. Поэтому мне кажется, что мы должны считать эти чувства не подчиненными, а самостоятельными частями того сложного возбуждения, изучением которого мы заняты. Религиозный восторг, моральный энтузиазм, изумление, вызываемое познаванием вещей, и трепет, охватывающий душу в ее чувстве единения с миром — все это сложные душевные состояния, при которых вся грубость эгоизма словно исчезает, и господствующим чувством является доброжелательство. Вернее всего считать эти душевные состояния существенными и характерными для человеческой психики и не пытаться искусственно, выводить их одно из другого. Подобно чувству любви или страха, религиозное настроение представляет по своей природе сложное чувство и заключает в себе милосердие как органическую часть целого. Религиозный экстаз обладает свойством расширять душу и, пока длится его влияние, она забывает о своем "я".
Это справедливо даже и в тех случаях, когда первоначальная причина появления чувства лежит в области патологии. Жордж Дюма сравнивает в своей поучительной работе "La Tristesse et la joie"1 меланхолическое и повышенное настроение в периодическом психозе и указывает, что в то время, как меланхолия характеризуется эгоистическими побуждениями, повышенному состоянию свойственна широкая симпатия к окружающему. Больная, о которой он пишет, в периоды меланхолии представляла тяжелое бремя для своих близких. Но с момента наступления периода повышенного настроения "симпатия и доброжелательность становятся ее главными ощущениями. Она проявляет стремление делать всем добро не только на словах, но и на деле. Она заботится о здоровье других больных, интересуется временем их выхода из больницы, старается добыть шерсти, чтобы связать некоторым из них чулки. Все время, пока она находилась под моим наблюдением, я ни разу не слышал, чтобы она высказывала в течение периода своего повышенного настроения какие-нибудь недоброжела-
1 Duma J. La Tristesse et la joie. Paris, 1900.
К оглавлению
==220
тельные мысли"1. Далее д-р Дюма прибавляет о подобных же настроениях у своих пациентов, что в это время "они исполнены только бескорыстными побуждениями и кротостью. Душа их замкнута для зависти, ненависти и мстительности и вся находится во власти благоволения, прощения и доброты"2.
Таким образом, существует органическая связь между радостным настроением и кротостью, и их постоянное соединение в жизни святых людей не должно вызывать удивления. В случаях обращения мы часто можем заметить, наряду с возрастающим ощущением счастья, увеличение доброжелательства к другим. "Я начал работать для других", "я начал мягче относиться к своему семейству и своим друзьям", "я заговорил с человеком, на которого прежде сердился", "я стал впечатлительным к интересам каждого человека, и моя любовь у друзьям увеличилась", "я почувствовал, что каждый человек мне друг" — вот выражения из заметок, собранных профессором Старбэком.
"Когда я проснулась в воскресенье утром, — говорит г-жа Эдварде, продолжая свой рассказ, который я вам недавно цитировал, — я почувствовала любовь ко всему человечеству, совершенно особенную по своей силе и нежности и нисколько не похожую на то, что я ощущала прежде. Сила этой любви мне показалась невыразимою. Мне пришло в голову, что, если бы я была окружена врагами, которые злобно и жестоко мучили бы меня, я все-таки не была бы в состоянии питать к ним другие чувства, кроме любви, жалости и горячего желания для них счастья. Никогда до сих пор я не была так далека от намерения осуждать и порицать других людей, как в это утро. В то же время я необыкновенно ясно и живо почувствовала, какую важную часть христианского учения составляет выполнение наших общественных и родственных обязанностей. Это радостное чувство, чувство нежной любви к Богу и человечеству продолжалось у меня весь день".
Чем бы ни объяснялось чувство милосердия, оно обладает способностью уничтожать обычные преграды между людьми3.
' с. 130. 2 с. 167.
Так же, как и преграды между людьми и животными. Мы читаем о Товиапском, выдающемся польском патриоте и мистике, что "однажды один из его друзей увидел его на улице, во время дождя, ласкающим большую собаку, которая бросилась к нему на грудь и обрызгала его с ног до головы грязью. Когда он спросил Товианского, зачем тот позволяет собаке так пачкать ему платье, последний ответил: "Эта собака, которую я вижу сегодня, только в первый раз высказала мне большую приязнь и пришла в восторг, когда я отнесся благосклонно к ее приветствию. Если бы я отогнал ее прочь, то этим я оскорбил бы ее чувство и оказал бы ей нравственную несправедливость. Это было бы оскорблением не только для нее, но и для всех духов другого мира, находящихся на одном уровне с нею. То, что эта собака испортила мой сюртук — ничто в сравнении с несправедливостью, которую я оказал бы ей, отнесясь равнодушно к проявлениям ее дружбы. Нам следовало бы, — прибавил он, — облегчать участь животных, насколько
==221
Привожу пример христианского непротивления злу, взятый мною из автобиографии Ричарда Уивера. Уивер был по профессии углекоп; в дни своей юности увлекался только боксом, позднее же сделался ревностным последователем евангелического учения. Склонность к драке, если не считать пьянства, была грехом, к которому, по-видимому, более всего тяготела его телесная оболочка. После его первого обращения у него был возврат к прежним наклонностям, начавшийся с того, что он поколотил человека, оскорбившего девушку. Думая, что раз падение уже совершилось, ему придется одинаково отвечать как за один поступок, так и за несколько, он тут же напился допьяна; в этом состоянии он разбил лицо одному человеку, который недавно вызывал его на драку и упрекал в трусости, когда Уивер отказался драться, считая, что это не подобает христианину. Я упоминаю об этом происшествии, чтобы показать, какая глубокая перемена произошла в его дальнейшем поведении, которое он описывает следующим образом: "Я спустился в штольню и увидел плачущего мальчика, у которого взрослый рабочий старался отнять тележку. Тогда я сказал рабочему: "Том, ты не должен брать этой тележки". Рабочий послал мне проклятие и назвал меня методистским дьяволом. Я ответил, что Бог не велит мне позволять ему грабить. Он опять выбранился и сказал, что опрокинет на меня тележку. "Хорошо, — возразил я, — посмотрим, кто сильнее, дьявол и ты, или Бог и я."
И так как Бог и я оказались сильнее, чем дьявол и он, то он должен был уйти с дороги, иначе тележка раздавила бы его. Таким образом я возвратил тележку мальчику. После этого Том сказал: "Мне очень хочется ударить тебя по лицу". ".Хорошо, — ответил я, — если это послужит к твоему благу, ты можешь ударить меня". После этих слов он ударил меня по лицу.
Я подставил другую щеку и сказал: "Бей еще!".
Он ударил меня еще и еще, и так пять раз. Когда я подставил ему щеку в шестой раз, он с ругательством отошел в сторону. Я закричал ему: "Да простит тебя Господь, как я тебя прощаю, и да спасет Он тебя".
Это было в субботу. Когда я вернулся из шахты домой, моя жена увидела мое распухшее лицо и спросила, что случилось. Я сказал: "Я подрался и задал хорошую трепку своему противнику".
У нее полились слезы из глаз, и она произнесла: "О Ричард, что заставило тебя драться?". Тогда я рассказал ей, как все произошло, и она возблагодарила Бога, что я не отвечал на удары Тома.
это в нашей власти, а также стремиться к укреплению той связи с