Geum.ru

Xii съезд союза писателей россии 23 – 25 мая 2004 г

Вид материалаДокументы
Сергей Артамонович Лыкошин
Феликс Феодосьевич Кузнецов
Сергей Артамонович Лыкошин
Владимир Иванович Гусев
Сергей Артамонович Лыкошин
Валентин Григорьевич Распутин
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14

Сергей Артамонович Лыкошин:

— Спасибо, Валерий Николаевич, за объемный и впечатляющий доклад. Тем более что мы понимаем, что, примерно, только треть этого доклада была озвучена. А в перерыве, как уже было сказано, все желающие смогут получить его текст на руки. Просим утвердить сообщение мандатной комиссии (председатель Н.Ф. Иванов) о правомочности съезда. Доклад утверждается.

Дорогие друзья! В адрес нашего съезда сейчас поступает очень много поздравлений. Пришло поздравление от Министра иностранных дел, от депутатов и руководителей фракций Госдумы. Я думаю, что сейчас мы не будем все "комкать", а после перерыва более детально и подробно ознакомим вас с текстом этих поздравлений, если это необходимо, а так, всем сердечно признательны за внимание к съезду.

Сейчас 10-минутный перерыв. Просьба собираться в зале с учетом жесткого регламента работы нашего съезда без опозданий. Спасибо. С праздником Кирилла и Мефодия еще раз!

2-е заседание


Сергей Артамонович Лыкошин:

— Первым выступает директор Института мировой литературы, член-корреспондент РАН, сопредседатель Союза писателей России Феликс Феодосьевич Кузнецов. Просьба подготовиться Владимиру Ивановичу Гусеву.


Феликс Феодосьевич Кузнецов:

— Дорогие коллеги! Наверное, символично то, что наш съезд проходит в литературной столице России. Но не менее символично и то, что он проходит 24 мая, в день, когда Михаилу Александровичу Шолохову исполнилось бы 99 лет. Сегодня день рождения Михаила Александровича Шолохова, и давайте поприветствуем, так сказать… Не знаю, как вы, а я лично дорос до восприятия Шолохова только сейчас, на излете своей жизни. Боюсь, что и общество наше только сегодня начинает понимать, что есть Шолохов. Трудно было осознать это явление еще 15 – 20 лет назад. Скажу, что, по моему ощущению, сегодня, конечно же, Шолохов — это гений, шекспировского, может быть, уровня. И убежденный патриот своего Отечества и государства. Скажу, что этот 20-летний мальчишка, родившийся в кульне под соломенной крышей, практически не получивший образования, в условиях тоталитарного господства троцкистской идеологии, если иметь в виду 20-е — начало 30-х гг., с юности находясь под колпаком спецслужб, сумел создать роман, наиболее полно и адекватно выразивший трагедию XX века, как нашей страны, так и всего мира. Это художник, который смог выразить народный взгляд на революцию, в котором есть предчувствие объяснения великой Победы в 45-м и спасения мира от коричневой чумы. И бесстрашная правда о том трагичном, колоссальной трагедии, которой была в жизни революция и гражданская война. И более правдивой книги, более жестокой и беспощадной книги о революции никем не создано. Скажу, что значение Шолохова не только в этом. Но также и в том, что из его рукава вышла практически вся лучшая русская литература второй половины XX века. И 100-летие со дня его рождения — это государственное событие. И сам он фигура огромного государственного масштаба. Та плеяда писателей, которая вошла в нашу литературу (это и Белов, Распутин, это Абрамов, Яшин, Шукшин, Можаев — не могу всех перечислять), эта литература выразила народный взгляд на последующее развитие нашей жизни, во всей глубине противоречий и драматизма ее развития.

Я не знаю, помнит ли Василий Иванович Белов слова, которые сказал ему Шолохов на встрече в 1967 году, когда он принимал молодых писателей в Вешенской. Я нашел фотографию, где Шолохов полуобнимает юного Белова, и в газете того времени сказано: "Прямо кружева вологодские, а не проза. Вязью пишет". Он как бы передавал эстафету этой плеяде писателей. Но эта вязь очень высокой пробы. Свое предисловие к новой книге Белова я назвал "Любовь. Боль. Гнев". И так же я могу сказать о повести Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана". Егор Семенович Строев абсолютно точно охарактеризовал эту книгу. Я считаю эту повесть самым большим, самым важным событием нашей литературы последних 15 – 20 лет. Книга эта потрясает тем, что в ней, может быть, впервые в художественном слове в полную силу сказана правда о той третьей мировой войне, которая уже давно идет, и о том враге, который сегодня сокрушает нас. Имя этому врагу — сатанизм. В широком, может быть, фигуральном, всеобъемлющем слове. И сегодня о проявлениях этого сатанизма говорилось много и по отношению к телевидению, и по отношению к экономике, и по отношению к каким-то властным элементам. Проявлением такого же сатанизма была попытка отнять у нас Шолохова, украсть у него "Тихий Дон", а у нас отнять самого большого, самого могучего русского писателя XX века. И, слава Богу, эта попытка порушена. Нам удалось найти рукопись, нам удалось выкупить ее благодаря помощи Путина. И уже сегодня, после работы наших шолоховедов, вряд ли останутся хоть какие-нибудь сколько-нибудь серьезные аргументы, которые позволили бы продолжать эту гнусную провокацию, которая раньше времени свела Шолохова в могилу.

Скажу вам, что еще одна попытка украсть Шолохова имеет место и сегодня. Я рад, что во время моего выступления в зал вернулся Георгий Сергеевич Полтавченко. Я хочу сказать, что Шолоховский комитет, который создан по Указу Президента Путина три года назад, практически не работает. Г-н Швыдкой, бывший министр культуры на протяжении всех минувших двух лет саботировал работу этого Комитета. За все время после нашего письма Президенту Комитет собирался всего два раза. Первый раз было оргсобрание и еще одно. Он пытался сделать все, чтобы локализовать празднование только на Дону. На книги почти не выделено ни копейки, хотя всего выделено 100 млн. рублей. У меня огромная просьба, в том документе, который будет сегодня приниматься, по поводу юбилея Шолохова, надо обязательно сказать о необходимости активизировать работу Государственного шолоховского комитета и поддержать ту совместную издательскую шолоховскую программу, которая разработана нашим писательским комитетом, Фондом народной книги Института мировой литературы, которая практически готова, не хватает только денег. И второе, я прошу поддержать и принять резолюцию о собственности. Потому что вернуть писательскую собственность в наши руки — это гарантия того, что мы сможем нормально жить и работать в будущем, поскольку Союз писателей СССР жил и работал только за счет своей собственности, за счет того, что по решению Правительства, 10% от всех писательских гонораров и 3% от постановок, которые шли в театрах и концертов, перечислялось Литфонду. Это еще никто не отменял. Необходимо добиться возвращения к жизни этого решения и возвращения в наши руки собственности, которая практически была утрачена в значительной степени за эти минувшие годы из-за нашей безрукости и юридического беспредела, который все эти годы царствовал.

Благодарю за внимание.


Сергей Артамонович Лыкошин:

— Спасибо, Феликс Феодосьевич. Спасибо от имени съезда за вашу подвижническую деятельность и отменно подготовленные проекты документов, о которых вы только что сказали.

Итак, Владимир Иванович Гусев, председатель правления Московской писательской организации Союза писателей России, наш известный прозаик, секретарь правления Союза писателей России. Подготовиться Валентину Григорьевичу Распутину.


Владимир Иванович Гусев:

— Дорогие друзья, два слова на организационные темы. В Московской писательской организации сейчас состоит на учете около 3 тысяч человек. Есть там два, так называемых, ведущих творческих объединения, это объединение прозаиков — около 1 300 человек, и объединение поэтов — примерно 1 100 человек. Еще у нас есть критики и так называемые "дети", детские писатели. Этой весной прошло отчетно-перевыборное собрание, перед этим прошли четыре собрания по творческим объединениям. Всего этой весной у нас прошло пять отчетно-перевыборных собраний. Любопытный факт, которого не наблюдалось, по-моему, многие-многие годы: собравшиеся на эти пять собраний голосовали единогласно. Мы даже сами порой пожимали плечами. Кое-какие недоразумения были у нас на заседаниях бюро, а писатели голосовали вот так.

В этом году Московской писательской организации исполняется 50 лет. Любопытно, что как организация она даже на несколько лет старше нашего Союза. Московская организация была образована в 1954 году. Поэтому я просил бы внести в резолюцию уважаемого съезда пункт о том, что мы просим все высокое начальство, которое есть в нашей стране, обратить внимание на эту дату и осенью этого года официальным образом отпраздновать 50-летие Московской писательской организации, во главе которой стояли такие люди, как Федин, Луконин, Наровчатов, Щипачев, Александр Алексеевич Михайлов, Феликс Феодосьевич Кузнецов.

Хотелось бы, чтобы в резолюции прозвучал пункт об инициативе на тему "О русской литературе и литературах народов России". Законодательно все это было утверждено. Подробности известны. Я просто еще раз напоминаю.

Что касается деталей и подробностей московских собраний и общего московского собрания, то у нас здесь, в Орле, есть с собой эти документы. Если они кого-то интересуют, мы можем их дать, а сейчас, конечно, я не буду морочить вас нашими цифрами и тезисами.

Хотелось бы поговорит об одной очень острой общественно-литературной проблеме, которую мы уже поднимали в рамках Союза, прошу прощения за, может быть, некоторое повторение, но эта проблема не снимается, а обостряется. Напоминать о ней все время надо. Это было и в докладе Валерия Ганичева, и в других речах. Я хотел бы сказать два слова специально. Коротко говоря, это проблема русского языка. Несмотря на все наши речи, симпозиумы и так далее, положение с этим делом все хуже. Одним из последних оплотов сопротивления русского этноса, культуры, атмосферы, самого русского мира является сам русский язык. Истина эта не новая, вторым планом она подразумевается все эти годы, не только в лингвистических, но и в различных политических контроверзах. Однако к прямым действиям против этого оплота, против русского языка, переходят только сейчас, вернее, уже перешли. Что само по себе несколько странно. Странно, что несколько поздно. Видимо, фактор языка все-таки недооценивался. Удаление комплексов, связанных с бытием русского языка, из базовых учебных программ, подготовка очередной реформы правописания в кавычках, которая грозила уничтожить всю нынешнюю русскую литературу и сам русский язык как систему норм. Эта проблема уже снята благодаря нашим общим усилиям. Захват сфер преподавания русского языка враждебными ему элементами и так далее, все это уже началось и битва эта уже идет. Это, как говорится, уже битва за цитадель в городе, на внешней улице, к которой уже прорвался противник. Я не против иностранных слов, там, где надо, они необходимы, все это известно, но мы уже не замечаем каких-то вещей, которые недопустимы. Произнеси по-русски слово "убийца", и становится плохо, слово плохое, а скажи "киллер", и вроде профессия. И так можно приводить много примеров.

По нашей традиции я обращусь к классикам. Мы находимся на земле Тургенева. Вот что говорил Тургенев на эти темы. Я не буду цитировать известные вещи: "Во дни сомнений…" и так далее, это мы все знаем наизусть. А есть куда более энергичные высказывания Тургенева. Либерал, казалось бы, западник, как он высказывался по поводу того, как нам быть с русским языком и как он предчувствовал опасность. Я цитирую не Бог весть какой раритет, это книга "Русские писатели о языке", она вышла в 1955 г. в издательстве "Художественная литература". Слова Тургенева: "Берегите чистоту языка, как святыню, никогда не употребляйте иностранных слов, — это говорит Тургенев, парижанин. — Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас". "Я никогда ни одной строки в жизни не напечатал ни на русском языке. В противном случае я был бы не художник — просто дрянь. Как это возможно — писать на чужом языке, когда на своем-то, на родном, едва можно сладить с образами, мыслями и так далее?" — из письма к Венгерову. "Вы думаете, что я мог написать хоть одну строчку на другом языке, кроме русского? Так вы меня позорите. Для меня человек, который считает себя писателем, и пишет не только на одном, при том своем родном языке, мошенник и жалкая бездарная свинья". Тургенев, стилист, поклонник красоты, который боялся всех ругательств. Напомню одну формулу из его знаменитого пассажа, который мы знаем наизусть: "Не будь тебя, — обращаясь к языку, — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома".

Ныне следует быть конкретнее. Напомним для себя, схематично, конечно, чем же конкретно силен русский язык, почему даже молодежь "стран", беру это слово в кавычки, отколовшихся от России, продолжает свободно говорить по-русски, не только Украина и Белоруссия, но и Грузия и так далее, что мы можем видеть по телевидению. Молодое поколение без акцента говорит по-русски. Что касается семантики, то русский язык, несомненно, обладает сильнейшей в мире, как говорят филологи, системой внутренних форм, живописной манерой выражаться, как говорили классики. Отсюда следует колоссальная внушающая энергетика, ибо тайный образ, как известно, действует на подсознание несравненно сильнее логики. Карлу V, римскому императору, о котором говорил Ломоносов, он мог бы посоветовать обратиться к русскому языку не только как к универсальному, но и как к сильнейшему из всех по части силы внушения, как говорят лингвисты, суггестивной силы, целостного владения психикой воспринимающего. "Бюстры" — говорит, между прочим, орловчанин, сказовый Лесков, и мы сразу представляем и мраморную лестницу с, вероятно, красивым ковром, и бюсты, и люстры. Все это в одном слове — "бюстры". А ведь Лесков в своей мастерской народной этимологии лишь утрирует реальные свойства своего языка. Русский язык обладает системой префиксов, суффиксов, падежей и синтаксиса, которые позволяют без всяких аналитических форм, как в западных языках, выразить тончайшие оттенки мысли и жизненных отношений. "Old woman" — говорит англичанин, да еще двумя словами. У нас так: "старуха, старушка, старушонка, старушенция" — говорит русский, и все это разные слова и отношения к предмету обозначения. А ежели еще включить другие корни и вспомнить слова "бабка", "бабушка", "бабуля", "старая карга", "старая ведьма", а там еще "бабуся" и так далее, то сами видите, что получается. И мы этот язык хотим отдать за все эти "киллеры". А если еще вспомнить нагрузки на винительный падеж. "Я твою бабулю, знаешь…" — и больше он ничего не скажет. Или роль синтаксиса: "Видел я твою бабулю" — все это разные оттенки, разные значения, разные интонации.

Русский язык проигрывает тому же английскому в краткости, динамизме отдельного слова и некоторых конструкций, например, пассивных, но сильнейшим образом превосходит английский и особенно, конечно, американский английский, который еще хуже, чем сам английский, мы это все знаем. Русский язык превосходит их в напевности и отдельного слова, и общего строя речи. Отсюда, например, русский стих бывает менее энергичен, чем английский, хотя, если взять "Мцыри" Лермонтова, то там энергетика еще сильнее английской, где надо она есть. Но русский стих неизмеримо тоньше и гибче ритмически. Рельефнее русское слово, в среднем оно гораздо длиннее английского, напевнее. А это порождает богатство перифиев, утяжелений, пеонов и иных форм и, соответственно, Ритма (с большой буквы), которое в английском просто немыслимо. Крайняя подвижность русского ударения, часто в одном слове, в зависимости от контекста ударение возможно в разных местах, это, кстати, Тургенев знал хорошо, лишь увеличивает это богатство. Все эти филологические не такие уж тонкости, а, в общем-то, очевидные вещи, мы же писатели, литераторы порой забываем и переходим на всю эту систему "киллеров". Можно долго продолжать в том же духе, но мысль ясна. Можно сказать, что французы за необязательное публичное употребление чужого языка или даже отдельных слов платят штраф до 20 тысяч франков. Французы, кстати, сохраняют старое написание своих слов, хотя у них расхождение произношения с написанием гораздо сильнее, чем в русском, это известно. Так же, как и у англичан. Ибо это две старые и опытные и во многом циничные европейские нации, и каждая по-своему знает цену традиции и гуманитарной истории. Они знают, что делают с этими расхождениями. В последнее время мы берем у Запада его худшее, может быть, все-таки надо брать его лучшее, в данном случае, это отношение к языковым традициям французов и англичан. И, конечно, свою голову на плечах неплохо иметь. Я считаю нужным все это напомнить еще раз. Язык — наше главное орудие и, собственно, единственное. Поэтому закончить хотел бы без особых выводов. В Орле, в этой литературной столице России (была бы тут рюмка, я бы ее поднял), простыми словами: Да здравствует Тургенев! Да здравствует русский язык и русская литература, мы находимся сейчас в ее центре.


Сергей Артамонович Лыкошин:

— Спасибо, Владимир Иванович, за вашу неизменную точность и красоту русской речи и за ваше верное служение русскому языку на протяжении уже немалых лет.

Итак, Валентин Григорьевич Распутин, сопредседатель Союза писателей России, Иркутск. Просьба подготовиться Лиханову Альберту Анатольевичу.


Валентин Григорьевич Распутин:

— Дорогой Георгий Сергеевич! Дорогие братья писатели! Мы не когда-нибудь, а очень скоро, будем с нежностью, с признательностью, с благодарностью вспоминать эти дни нашего писательского съезда. Потому что такого не было давно. То, что было 10 лет назад, укрепило наш писательский Союз, который находился тогда в тяжелом состоянии, дало ему очень хорошее творческое укрепление, моральное, да и физическое укрепление тоже. И нельзя сказать, что все эти десять лет мы жили безбедно, как раз бедности и много чего другого хватало, но жили мы все-таки надежно. Мы знали, что у нас есть руководитель, есть у нас "капитан" — Валерий Николаевич, и все он "разгребет", постепенно, что бы ни наплывало, какие бы беды ни были — все равно он "разгребет". Мы знали то, что он умеет и что Союз наш пользуется авторитетом у патриотов, где бы они ни были, на нижней или на верхней ступени лестницы. В общем-то, так оно и было.

Нам предстоят еще пять лет достаточно безбедной жизни, достаточно организованной жизни. Тоже нельзя сказать, что все будет уж очень прекрасно. Нет, разумеется. Будет много чего. Но и тут, наверное, удастся "разгрести" и тут нам удастся просуществовать и хорошо прожить. А дальше... Дальше, вы знаете, для меня нечто вроде тумана. Я уже не то, чтобы не верю, но не уверен, что дальше будет продолжаться житие нашего писательского Союза и что будет столь же крепкая писательская организация у нас, и на местах, и в Москве, и так далее. Потому что сейчас жизнь так быстро меняется, изменения происходят столь стремительно и не всегда в лучшую сторону, что, конечно, забота о литературе и то, что будет с литературой, нас должно волновать уже теперь, и сегодня. И мы, действительно, будем с нежностью вспоминать этот съезд. Потому что с нами сейчас семидесятилетние, с нами Василий Белов и Виктор Лихоносов, и Алексеев Михаил Николаевич, и Егор Исаев, и многие-многие другие, которые не известно, потом будут или не будут. Конечно, пусть будут. Хорошо бы, чтобы были. Но ведь видели же вы сегодня, какой большой читался траурный список, и, наверняка, и так оно будет. Придут другие писатели, но не будет уже, наверное, этих писателей. Писатель у нас перестал быть властителем дум. Он был таковым в XIX веке, он оставался таковым еще в XX веке, но сейчас этого уже сказать нельзя. Никогда не вернется "золотой век" русской литературы, не вернется "серебряный век", не вернется даже "почвеннический век". Потому что все очень быстро меняется, и литература приобретает уже совсем другие качества.

Тот язык, который был у Астафьева, его уже не может быть. Язык, который был у Василия Белова, та вязь, как говорил Шолохов, о чем вспоминал Феликс Феодосьевич. Язык, который был у Личутина, нежный язык. У многих, многих других писателей этого языка уже не будет. Это не значит, что не будет больших писателей, не будут приходить талантливые люди. Они будут приходить. Но будет уже совсем иная почва. Иные песни будут распеваться для этих писателей, и иные бабушки, наследницы Арины Родионовны, будут сказывать им сказки. И все это непременно скажется. Сейчас молодые писатели, конечно, совсем по-другому начинают писать. А язык, которым умели владеть мы, и еще продолжают владеть многие, многие другие писатели, этот язык, конечно, так или иначе сотрется. Потому что изменится сама обстановка, не будет опять-таки этой почвы. Почвы не будет. Другая литература будет. Очень много будет другой, и будет другим, конечно, читатель. Если бы нашелся сегодня, скажем, писатель, тот же Виктор Астафьев, который втянулся в переписку с Эдельманом, никто бы даже внимания не обратил, ну, кроме какого-нибудь оголтелого Марка Дейча, которому было бы важно как Моське полаять на слона. Если бы Федор Абрамов написал сегодня "Письмо к землякам" — не заметили бы. Просто мелочь. Кому это нужно? Никакие "Я обвиняю", никакие "Нельзя молчать" сейчас не вызвали бы решительного протеста в душах. Потому что мы стали уже совсем другие. Мы как бы "перекипели", "переплавились", может быть, эти связующие нити забиты пеплом того, что "перегорело". Настали другие дни. Ничем уже ничего не взять. Читателей стало намного меньше не только среди молодежи, но и среди пожилых людей. С каждым годом будет еще меньше. И не только из-за Интернета. Вообще, Интернет — это, конечно, "могила" литературы. Это "могила" России и мира. Тут уж ничего не сделать, а отказаться от Интернета, разумеется, ни у кого не найдется сил. Так оно и будет продолжаться.

Мы постоянно говорим, что писать нужно так, чтобы нас читали, чтобы нельзя было не читать. Когда я прочитал воспоминания Станислава Куняева, то решил: вот, пожалуйста, как надо писать. Действительно, нельзя было не прочитать. Разумеется, читали очень многие. Но читали не так много, как рассчитывалось, как хотелось. Потому что читал тот круг людей, который мы знаем и который существует вокруг литературы, который стоял на защите России все эти годы. Это было очень нужно. Посмотрите, это не только книга Станислава Куняева, это и книга Георгия Васильевича Свиридова "Музыка как судьба", это и книга Бородина "Без выбора" да и многие другие книги. Подводятся итоги, казалось бы, не только собственной жизни, итоги не только поколения, подводятся итоги эпохи и подводятся, словно бы, итоги литературы. Куда же девался читатель, если он прежде читал? Мы были самой читающей страной. Куда же девался читатель, если это действительно было необходимостью? Это было, наверное, не личной только необходимостью. Это было и общественной необходимостью. Когда шло это наполнение, когда шло это питание художественным словом, человеку это было нужно не только для себя. Он знал, что это нужно для общества, для страны. И когда эта потребность исчезла, общества и страны, в таком подготовленном, грамотном, умном, добром человеке, ему не захотелось и читать, он нашел другие занятия. Чем угодно может заниматься. Иногда заглядывает в книгу, но не стало это обязательной потребностью, которая была все-таки прежде. Не стало ее. Вот, что плохо. И это опять-таки зависит от нас: что будет дальше.

Меня совсем не обрадовала цифра, что нас с последнего писательского съезда прибавилось на 2 тысячи человек. На 2 тысячи человек нас стало больше. Талантливых людей не наберется 2 тысячи человек. Стало легче поступать в Союз писателей. Сало легче проходить в Союз в писательских организациях на местах, я это прекрасно знаю, это происходит у нас в Иркутске. И когда вспоминаешь прежние времена, какое это было счастье, когда принимали в Союз писателей. Сейчас это стало совершенно обыденным. Принимают на местах, принимает Приемная коллегия в Союзе писателей, при нас. Я уже оскомину набил, потому что всякий раз я говорю, что нельзя принимать столь безразборно. Мы принимаем не писателей, мы просто принимаем пишущих людей. Посмотрите, кто и как издает книги. Книги в основном издают коммерческие издательства. Коммерческие издательства подбирают книги — это может быть такая "наркотическая" литература и чаще всего она такая и бывает, "наркотическая" литература, чтобы поражать молодежь, чтобы поражать читателя. Но она приносит прибыль издательствам. Или литература высокого качества, которая тоже будет разбираться. Это неподготовленный читатель ни туда ни сюда не подходит. Он подходит лишь под то, чтобы потом ходить по богатым людям, кто может давать ему деньги, выпрашивать деньги и издавать книгу. Таких книг сейчас издается огромнейшее, несметное количество. Приезжайте в любой город, мы знаем это, нам сумки книг дарят, которые особенно не расходятся. Они и раскупаться не могут, потому что это книги среднего качества. Начинаешь смотреть и думаешь: во что же у нас превращается литература? Богатая литература остается богатой. Прежде-то такого не могло быть. Ведь надо было пройти и через рецензии, и то, и сё. Сейчас ничего подобного не стало. И куда потом попадают эти книги? Поскольку они не расходятся (просто грузом у автора они лежать не могут), чаще всего эти книги распределяются по школам и сельским библиотекам, там, где их не должно быть. И их то ребятам приходится читать, по ним-то приходится судить о той литературе, которая существует сегодня. Писателей становится все больше и больше. Сейчас писательские союзы начинают члениться не по политическим, не по художественным мотивам, а потому что им как бы тесно в одной "коробке", они как бы не влазят в один писательский союз и расходятся по каким-то совершенно непонятным мотивам. Для того чтобы существовать, они будут пребывать и опять-таки они будут издаваться. И эти книги опять пойдут туда, где им быть нельзя. Они пойдут в школы и сельские библиотеки. Так сейчас и происходит. Через пять лет, если не остановить этот процесс, он будет существовать в какой-нибудь геометрической или арифметической прогрессии.

Литература, действительно, стоит на сложном пути. Сейчас общественный да и вообще климат не для литературы, даже самой лучшей. Выдерживать, кому быть первой, очень и очень трудно. Поэтому, конечно, наверно, будет приниматься это решение о том, чтобы дать Приемной коллегии дать полномочия принимать литераторов в Союз хотя бы с испытательным стажем. Какой-нибудь двухгодичный, кандидатский стаж. А не просто так, что, мол, по-прежнему все больше и больше нас будет, а что потом, совершенно неизвестно.

Литература не должна умереть, но она останется в меньшинстве что ли. Конечно, прекрасные книги будут читать. Это будет элитарный читатель, который никогда не забудет вкус к такой литературе и языку. Конечно, останется и прежде всего будет выпускаться такая вот "дерьмовая" литература, которую прочитал да и просто выбросил. И она будет всегда. Потому что тут нам пример Запад. А без Запада мы никак не можем, и в этих делах тоже не можем без его опыта. Я приглашаю обратить на это внимание везде. И на местах, то есть в областных писательских организациях. И все-таки мы будем сегодня-завтра голосовать за нововведение для Приемной коллегии, прошу их поддержать. Мне кажется, это необходимо. Спасибо.