Д. П. Горского государственное издательство политической литературы москва • 1957 аннотация настоящая книга

Вид материала

Книга

Содержание Pranti, Geschichte der Logik im Abendlande, Bd. 1, Leip­zig 1855, S. 609. Аристотель Умозаключение и выражение его в языке Слово и понятие Мао Цзэ-дун Слово• •материальная оболочка мысли В. В. Виноградов В. И. Ленин В. И. Ленин

Подобный материал:

• Государственное Издательство Детской Литературы; Москва; 1951 Аннотация Эта книга, 2920.79kb.
• А. С. Велидов (редактор) Красная книга, 7398.72kb.
• Д. Н. Мамине-Сибиряке Книга, 262.07kb.
• Тезисы о фейербахе, 48.34kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 1585.13kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 2092.28kb.
• Москва издательство политической литературы, 9101.92kb.
• Библиотека Альдебаран, 1616.97kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2563.36kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2722.46kb.

Понятие и выражение его к языке

За последнее время в нашей литературе по логике стало часто употребляться определение понятия как мысли, отражающей общие и существенные признаки предметов. Конечно, это верно для всякого понятия, но это верно не только для понятия. Например, общие и су­щественные признаки предметов отражены и в таком суж­дении: «Всякое тело сохраняет состояние покоя или рав­номерного и прямолинейного движения, пока воздейст­вие со стороны других тел не заставит его изменить это состояние» (Первый закон движения Ньютоновой дина­мики). Между тем эта мысль не имеет формы понятия. Очевидно, в приведенном определении понятия или не­верно указан видовой признак понятия, или он недоста­точен, или же существенное понимается здесь в особом смысле.

Действительно, в логике существенными признаками называют не всякие закономерно связанные с предметом признаки (свойства и отношения), а только такие, каж­дый из которых необходим для предмета, а все вместе достаточны для того, чтобы предмет, как говорят, был тем, что он есть, иначе говоря, достаточны для того, что­бы возможен был ответ на вопрос «что это такое?». От­вечая на этот вопрос, можно абстрагировать: 1) или то, что достаточно только для того, чтобы отличить данный

205

предмет мысли (в том числе множество объектов) от вся­кого другого, независимо от того, отразится ли в этой абстракции закономерность существования предмета, 2) или то, что можно назвать отличительной (специфи­ческой) закономерностью существования предмета.

В римский период древние логики соответственно разли­чали определения «понятийные» (s-wy.o.v.w.) и «сущност-ные» (wa'.uSrfi) ¹. При всем большом методологическом значении этого различия между признаками, достаточ­ными для того, чтобы отличить предмет мысли от всякого другого, и признаками, кроме того, отражающими законо­мерность существования предмета, всякое понятие яв­ляется формой, которую приобретает мысль, содержащая ответ на вопрос «что это такое?» или просто «что это?». В этом видел суть понятия как формы мысли, в частности, Аристотель ². Если мысль не является ответом на вопрос «что это?», то она имеет какую-то иную форму, но не ту форму, которую мы называем формой понятия. Если мысль является ответом на этот вопрос, она приобретает форму понятия.

Если изложенное верно, а мы в этом убеждены, то во­прос о выражении понятий в языке и о частях речи, не выражающих понятий, может быть решен следующим образом.

Положим, что на доске нарисована фигура, имеющая геометрическую форму квадрата. Если будет задан во­прос «что это?», то ответ может быть дан двояким обра­зом. Во-первых, можно сообщить название фигуры, ска­зав «квадрат» или «это квадрат». В этом случае будет выражена мысль, отвечающая на вопрос «что это?», т. е. имеющая форму понятия, и мы скажем, что слово «квад­рат» выразило понятие квадрата. Во-вторых, при той же ситуации может быть задан второй дополнительный во­прос «а что такое квадрат?». Ответ на него будет выра­жен посредством полного предложения «квадрат есть равносторонний прямоугольник» или во всяком случае сочетанием слов «равносторонний прямоугольник». Мысль, выраженную в первом случае словом «квадрат», мы называем по ее форме просто понятием. Мысль, вы-

¹ См. С. Pranti, Geschichte der Logik im Abendlande, Bd. 1, Leip­zig 1855, S. 609.

² Аристотель, Метафизика, VII, 4, ЮЗОа 6 — 67 и др.

206

раженную во ' втором случае полным предложением «квадрат—это'равносторонний прямоугольник», мы на­зываем определением и отличаем от первой только тем, что в первом случае состав содержания понятия остается не выраженным, а во втором случае состав понятия вы­ражен полностью, ведь определением обычно называют именно раскрытие содержания понятия. В первом случае состав содержания понятия подразумевается, дан implicite. Во втором случае он существует explicite, он выражен.

В первом случае выражением понятия было одно слово «квадрат», которое в данном контексте было непол­ным предложением и могло быть заменено таким: «это квадрат», ибо в связи с заданным вопросом о фигуре, нарисованной на доске, подразумевался определенный предмет мысли и выражено было соотнесение мысли с действительностью. Однако то же слово «квадрат» остает­ся выражением понятия и вне данного контекста, ибо в силу своей назывной функции является выражением воз­можного ответа на возможный вопрос «что это?». Здесь, как мы уже видели, при рассмотрении суждения (см. при­мер «лист бумаги») слово «квадрат» будет выражением .структурно не законченной мысли. Таким образом, форма простого понятия может быть формой и структурно за­конченной мысли, т. е. такой, все структурные элементы которой существуют актуально, и структурно не закончен­ной мысли, т. е. такой, часть структурных элементов кото­рой существует только потенциально.

Что касается второго случая, т. е. выражения опреде­ления, то здесь прежде всего было указано выражение в виде полного предложения «квадрат есть равносторонний прямоугольник». Оно сходно с неполным предложением «квадрат», высказанным в ответ на заданный вопрос (ему равносильно предложение «это квадрат»), в том, что оно есть выражение всех элементов структуры мысли и вме­сте с тем отличается от него и от выражения незакончен­ной мысли словом «квадрат», взятым вне контекста опре­деленного заданного вопроса, тем, что кроме структуры мысли выражает также состав содержания понятия. • Однако и здесь можно указать случай, аналогичный выражению понятия словом «квадрат» вне контекста за­данного вопроса. А именно такой аналогичной формой бу­дет сочетание слов «равносторонний прямоугольник», ко-

207

торое хотя и указывает признаки, абстрагированные в качестве существенных, и тем самым выражает состав содержания понятия «квадрат», но, будучи взято вне кон­текста заданного вопроса, становится только возможным ответом на возможный вопрос «что это?» и тем самым перестает быть выражением законченной мысли.

Таким образом, мы наметили четыре выражения мыс­ли, являющиеся ответом на заданный или возможный вопрос «что это?» или «что это такое?», т. е. мысли, име­ющей форму понятия:

1) «это квадрат» или просто «квадрат» как ответ на заданный вопрос «что это?»;

2) «квадрат» как возможный ответ на возможный во­прос «что это?»;

3) «квадрат есть равносторонний прямоугольник» или просто «равносторонний прямоугольник» как ответ на вопрос «что такое квадрат?»;

4) «равносторонний прямоугольник» как возможный ответ на возможный вопрос «что такое квадрат?»

Первые два выражения являются выражениями поня­тия без обозначения признаков, необходимых и достаточ­ных для ответа на вопрос «что это?». Здесь эти признаки только подразумеваются и содержание понятия выра­жается только как возможность мыслить те или иные признаки.

Вторые два выражения обозначают упомянутые при­знаки, и содержание понятия выражается не только как возможность мыслить те или иные признаки, а как дей­ствительное мышление определенных признаков. Поэтому вторые два выражения получают название определений.

Первое и третье выражения являются предложениями, и здесь понятие выступает как суждение о предмете. Вто­рое и четвертое выражения не являются выражениями за­конченных мыслей, не являются предложениями. Здесь мысли имеют форму понятия, как возможные ответы на возможные вопросы «что это?», но они не имеют формы суждений. Во втором и четвертом случае понятия суще­ствуют только как значения слов и сочетаний слов, имею­щих назывную функцию.

Из изложенного видно, что есть слова, сочетания слов и предложения, выражающие понятия, и что, с другой стороны, есть понятия, являющиеся вместе с тем сужде­ниями (может быть, исторически первоначальные поня-

208

тия были именно такими), и понятия, являющиеся только значениями слов и сочетаний слов. Вместе с тем очевид­но, что не -всякое предложение выражает понятие и, ко­нечно, не всякое суждение есть понятие, ведь только не­которые суждения являются ответом на вопрос: «что это?». Далее, не всякое значение слова является поняти­ем, так как слова, кроме выражения понятийного содер­жания, выполняют ряд других функций (экспрессивную, стилистическую и т. д.). И если нет слова без того или иного значения, то не исчерпывается же значение любого слова выражением понятия, иначе речь была бы неизме­римо беднее той, которой мы пользуемся как средством общения.

Если не отождествлять понятие со значением слова и со всяким общим содержанием сознания и считать поня­тиями лишь такие мысли, которые имеют форму действи­тельного или возможного ответа на вопрос «что это?» или «что это такое?», то следует признать, что не всякое употребление слова есть выражение какого-либо понятия, хотя всякое употребление слова содержит общее значе­ние. Остается спорным вопрос: входит ли в значение лю­бого слова (это прежде всего касается междометий и служебных слов) понятие в указанном выше смысле? Этот вопрос связан с делением слов на знаменательные и незнаменательные, на называющие и неназывающие, с делением выражений на категорематические и синкате-горематические и с вопросами о лексических, лексико-грамматических и грамматических значениях слов. Этот вопрос может решаться только на основе конкретного исследования языков и, следовательно, средствами не ло­гического, а лингвистического анализа.

Умозаключение и выражение его в языке

Чтобы статья вполне отвечала своему заглавию, сле­довало бы еще остановиться на видах выражения в языке форм умозаключения. Однако эта тема ввиду ее сложно­сти и связи с определенными теориями умозаключений потребовала бы специального исследования, в котором должны быть поставлены такие вопросы, как выражение в языке логического закона и правила, связь логического основания и следствия и выражение ее в языке, в частно­сти вопрос об умозаключении как связи терминов и умо-

Мышление

209

заключении как связи суждений (интерпретации умоза­ключения Аристотелем и стоиками в древней логике и в современной математической логике: исчисление классов и предикатов и исчисление предложений), вопросы сим­волизации выводов и т. д.

Из этой большой темы мы остановимся только на об­щих определениях формы умозаключения и выскажем не­сколько общих соображений о выражении ее в языке.

Умозаключение есть особый тип связи структурно за­конченных мыслей друг с другом, имеющих форму суж­дений. Если для умозаключения существенно то, что ка­кая-либо мысль принимается в качестве истинной или отвергается в качестве ложной в силу того, что другие мысли приняты в качестве истинных или отвергнуты в ка­честве ложных, что всякое умозаключение есть решение вопроса об истинности или ложности чего-либо, как след­ствие решений такого же вопроса о других мыслях, то всякое умозаключение должно быть прежде всего связью мыслей, имеющих форму суждений.

Не всякая связь суждений имеет форму умозаключе­ния, а только такая, в которой одно суждение является следствием другого или других суждений. Заключение может быть следствием лишь одной посылки, и тогда вы­вод называют непосредственным. Например, из того, что «всякая речь есть выражение мысли», непосредственно следует, что «все, что не является выражением мысли, не есть речь» (контрапозиция). Заключение может быть следствием двух (как, например, в любом силлогизме) и более посылок.

Наконец, следует различать необходимые следствия, т. е. такие, отрицание которых невозможно без возникно­вения противоречия с посылками, и только возможные, или вероятные, т. е. такие, отрицание которых не влечет за собою противоречия с посылками. Первого рода след­ствия являются следствиями дедуктивных выводов, вто­рого рода следствия — следствиями умозаключений по аналогии и неполной индукции. Однако во всех случаях форма умозаключения есть тип связи суждений и при­том такой, где одно суждение есть следствие других.

Отсюда ясно, что выражением умозаключения яв­ляется связь предложений, т. е. речь, представляющая со­бою или 1) сложное предложение, или 2) если отдельные предложения, выражающие части умозаключения (по-

210

' сылки и заключения), не образовали собою единого слож­ного предложения,—объединение таких отдельных пред­ложений, связь между которыми должна обнаружиться в сопоставлении их элементов.

Так, например, силлогизм I фигуры может быть выра­жен и в сложном предложении «если все металлы тепло­проводны и натрий — металл, то натрий теплопроводен», и в объединении предложений, не составляющих слож­ного предложения, «все металлы теплопроводны; нат­рий — металл; следовательно, натрий теплопроводен». В первом случае о форме умозаключения, т. е. о форме сле­дования одной мысли из других, мы узнали благодаря союзам «если... то», связавшим отдельные простые пред­ложения в одно сложное. Во втором случае о форме умо­заключения мы узнали благодаря союзу «следовательно», стоящему перед третьим предложением. Однако форма умозаключения могла бы быть установлена и без этих средств выражения на основании форм посылок и заклю­чения путем исследования связи элементов 'посылок и за­ключения (среднего, большого и меньшего терминов и со­ответственно — отношений классов, определенных этими терминами), которое нас убедило бы в том, что нельзя отрицать третье суждение и принимать одно из первых, не вступая в противоречие с оставшимся другим (например, если натрий не теплопроводен и он есть металл, то некото­рые металлы не теплопроводны, что противоречит первому суждению).

Форма умозаключения выражается не иначе, как связью простых предложений независимо от того, полу­чила ли эта связь свое особое выражение путем примене­ния союза или не получила и была выражена другими средствами.

Любое выражение умозаключения может быть преоб­разовано в форму сложноподчиненного предложения, ибо одним из значений таких союзов, как «если... то», «так как... то», «потому, что», является выражение необхо­димой связи логического основания и следствия, т. е. вы-)ажение невозможности отрицания второго, если при­знано первое (эти союзы имеют и другие значения, на которых останавливаться здесь нет надобности). Эту форму выражения могут приобрести и умозаключения по аналогии, и неполная индукция с особым выражением вероятности следствия («если на Марсе, так же как и на

8*

211

Земле, есть воздух и вода, то возможно, что и на Марсе есть растительная жизнь»).

В таком случае можно сказать, что всякая форма умо­заключения может быть выражена строением сложного предложения и что есть определенные структуры слож­ных предложений, выражающие форму как умозаключе­ния вообще, так и отдельных умозаключений. Это давало в свое время некоторые основания стоикам считать ос­новной формой умозаключения условный силлогизм, с чем, конечно, согласиться нельзя; но это для них было важно в силу философских соображений, поскольку они признавали реальность общего только в виде необходи­мых связей единичных фактов и отрицали реальность ро­дов и видов.

Это обстоятельство позволяло Аристотелю интерпре­тировать силлогизм не только как связь терминов, но и как необходимую связь суждений, что им было выполнено во второй книге Первой Аналитики, и выражать закон силлогизма в виде условного предложения «если А ска­зывается о всякой В, а В сказывается о всякой Г, то А с необходимостью сказывается о всякой Г» '. Это обстоя­тельство заставляло искать эквивалентные формы слож­ных суждений с различными логическими связями: услов­ной, эквивалентной, разделительной и соединительной. В античной логике наиболее полное решение этой задачи мы находим в исследованиях Боэция ². В современной ма­тематической логике эквивалентность сложных предло­жений является одной из основ исчисления предложений.

¹ Аристотель, Первая Аналитика, I, 4, 256 37—39. ⁸ См. С, Pranti, Qeschichte der Logik im Abendlande, Bd, 1, S. 701 if.

СЛОВО И ПОНЯТИЕ

*

В. 31. Богуславский

Прежде чем перейти к рассмотрению взаимосвязи ме­жду словом и понятием, попытаемся кратко остановиться на том, как здесь понимаются слово как языковое явление и понятие как форма мысли.

На логической ступени познания объективная действи­тельность отражается в голове человека в отвлеченной и обобщенной форме — в виде мыслей об этой действитель­ности, возникающих в процессе человеческой практики, применяемых и проверяемых в практической деятельности людей. В реальном процессе мышления эти мысли пред­ставляют собой суждения, на основе которых образуются умозаключения, доказательства, опровержения.

Какие мысли можно отнести к понятиям, в которых от­кладывается, аккумулируется общественно-историческая практика людей, в которых подытоживаются, резюми­руются знания, накопленные за известный период? Прежде всего, это мысли, выступающие в качестве субъекта прос­того суждения (т. е. мысли о предмете суждения) и его предиката (мысли о том, наличие или отсутствие чего в этом предмете отражает суждение).

Далее, поскольку в ряде суждений то, наличие (или от­сутствие) чего мы вскрываем в познаваемом предмете, представляет собой отношение этого предмета к другим предметам, мы здесь встречаем мысли о различных объек­тивно существующих отношениях (пространственных, вре­менных, количественных и пр.). Сюда следует отнести так-. же мысли о грамматических отношениях, т. е. объективно существующих отношениях между словами как материаль-

213

ными объектами. Эти мысли об отношениях («ближе», «на», «под», «в», «между», «раньше», «до», «после», «равно», «больше» и т. д.) представляют собой весьма от­влеченные отражения материального мира.

Наконец, мы здесь находим мысли, выражающие логи­ческие связи, отношения между мыслями в сложном суж­дении и в умозаключении. Поскольку в отношениях между мыслями отражаются объективно существующие отноше­ния между предметами действительности, мысли о логиче­ских отношениях («если... то», «или», «и») также пред­ставляют собой в конечном счете своеобразные отраже­ния объективных отношений.

При всех различиях между этими мыслями общим для них является то, что все они представляют собой отра­жение сущности предметов и отношений объективной дей­ствительности, отражение их внутренних связей, того объ­ективно существующего общего, что их связывает. Эти общие черты позволяют отнести указанные мысли к. поня­тиям, ибо, по справедливому замечанию Мао Цзэ-дуна, по­нятие «улавливает сущность явления, явление в целом, внутреннюю связь явлений» '. В этом смысле мы употреб­ляем здесь термин «понятие».

Обращаясь к языку, мы находим, что особенно важное значение для языка как средства общения, обмена мысля­ми и взаимного понимания всех членов общества, имеют слово и предложение. Одна из этих языковых единиц — слово—явится здесь предметом нашего рассмотрения.

Разрешение вопроса о том, что такое слово, представ­ляет значительные трудности. В «Грамматике русского языка» имеется следующий ответ на этот вопрос: «Слово­сочетания делятся на слова. Слова обозначают отдельные понятия... С произносительной стороны отдельное слово в потоке связной речи в русском языке выделяется не сов­сем четко... границы между словами устанавливаются прежде всего смыслом, лексическими значениями и мор­фологической структурой слов, а не фонетически, и притом не на основании лишь каждого отдельного слова, но исходя из разнообразных отношений и связей, вытекаю­щих из системы языка в целом» ².

1 Мао Цзэ-дун, Избранные произведения в четырех томах, т. 1, Издательство иностранной литературы, М. 1952, стр. 509.

² «Грамматика русского языка», т. I, изд. Академии наук СССР, М. 1952, стр. 10—11.

214

Связь слива и понятия столь органична, что языкозна­ние, выясняя, в чем состоит качественное своеобразие этой единицы языка, сразу же обращается к выражаемому сло­вом понятию.

Слово характеризуется органическим единством фоне­тического и грамматического состава и единством его зна-• чений. Поскольку нас здесь интересует взаимоотношение между словом и понятием, мы будем рассматривать слово с его смысловой стороны. В этом плане, как указывает . академик В. В. Виноградов, .слово—это единица языка, обладающая наряду с единством фонетического и грам­матического состава единой системой внутренне связан­ных значений, соотносительной со всеми другими смысло­выми единицами данного языка ¹. В этом смысле мы и бу­дем употреблять термин «слово».

Слово•

•материальная оболочка мысли

;- Слово является необходимым условием и средством образования и существования понятия. В основе взгляда о существовании понятий без слов лежит идеалистическое противопоставление мышления языку. Отрывая сознание : от материи, мышление от мозга (продуктом которого яв­ляется мысль) и от объективного мира (отражением кото-.рого является мышление), идеализм вместе с тем отрыва­ет мышление от языка, в словах и предложениях которого 'закрепляются результаты познавательной работы мышле­ния — понятия, суждения, умозаключения. ;, Маркс и Энгельс указывали, что, так же как идеалисты обособили мышление в самостоятельную силу, так дол­жны были они обособить и язык в некое самостоятельное, .особое царство» ². Отсюда реакционные рассуждения иде­алистов о том, будто слово не только не способно выра­жать понятие, но что, напротив, 'слова якобы являются пре­пятствием, мешающим выражению понятий и даже исклю­чающим возможность выражения понятий.

Еще Бергсон проповедовал иррационалистический взгляд о том, будто мысль несоизмерима со словом и сло-

¹ См. В. В. Виноградов, Русский язык (грамматическое учение о лове), Учпедгиз, М.—Л. 1947, стр. 14

² К,. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, Госполитиздат, 1955, стр. 448.

215

ва мешают выражению мысли. Этот взгляд получил боль­шое распространение в современной буржуазно-идеалисти­ческой философии и лингвистике.

Защита этого воззрения современными идеалистами тесно связана с отстаиванием взгляда, будто все существу­ющее есть лишь некоторое состояние нашего сознания, будто сознание не продукт природы, а творец природы. Так, для логического позитивизма «понятие и его пред­мет — это одно и то же. Эта их идентичность, однако, во­все не означает субстантивацию понятия, а скорее наобо­рот—«функционализацию» предмета»', т. е. сведение существования предмета к существованию понятия или представления о нем. «...Все предметы,—утверждает Р. Карнап,— могут быть конституированы из «моих элемен­тарных переживаний»... Любой предмет, который сам не является одним из моих .переживаний, есть тем самым мнимый предмет...» ². Здесь выдвигается тезис: существо­вать — значит быть в числе моих переживаний, т. е. пере­фразируется пресловутое берклеанское «esse est percipi». Логические позитивисты отрицают существование объек­тивной реальности: «...приписывание свойства «реально­сти» какой бы то ни было субстанции,— говорит Карнап,— (будь это материя, энергия, электромагнитное поле или что-либо иное) не может быть выведено ни из какого опыта и, следовательно, метафизично» ³.

Для рассматриваемой точки зрения даже задать вопрос о том, существует ли внешний мир, существуют ли кроме меня люди на свете,— значит впасть в грех «метафизики». Р. Карнап упрекает своего единомышленника Б. Рассела в том, что «у Рассела часто ставятся следующие вопросы, в которых (независимо от того, какой ответ на них дается) дает себя знать содержащаяся в них implicite реалистиче­ская точка зрения: существуют ли физические вещи, когда они не наблюдаются, существуют ли другие люди; суще­ствуют ли классы и т. д.» ⁴.

Отличие своей концепции от старого солипсизма Кар­нап видит в том, что логическим' позитивизмом «не пред-

¹ R. Carnap, Der logische Aufbau der Welt, Berlin 1928, S. 6.

² Ibid., S. 220.

³ Ibid., S. 250.

⁴ Ibid., S. 247. Здесь под реализмом имеется в виду материализм.

216

полагается нечто или некто, которому это данное дано» '. Для него «существование «я» не есть первоначальное по­ложение дел в данном. Из cogito не следует sum; из «я пе­реживаю» не следует, что я есмь, из него следует лишь, что есть переживание» ². Это первоначальное состояние дан­ного, в котором не только нельзя отличить себя от других людей, но также «не делается никакого различия между переживаниями, которые на основе последующей консти­туции будут разделены на восприятия, галлюцинации, сон . и т. д.» ³, естественно, не нуждается в словах. Слова не способны выразить эту фантастическую мешанину, в кото­рой ничего невозможно различить.

Исходя из субъективно-идеалистической концепции ло­гических позитивистов, Виттгенштейн утверждает, что «мы не можем выражать посредством языка то, что само выра­жается в языке» ⁴.

Неясность, расплывчатость смысла, в котором употреб­ляются те или иные слова, недопустима не только в мате­матике, где задачей устранения этих неясностей занимают­ся уже давно. Вопрос этот играет важную роль и в других | науках, и в политике. В. И. Ленин указывал на необходи­мость во всякой теоретической дискуссии выяснения, в ка­ком смысле употребляется то или иное слово. Работа по уточнению значения слов, применяемых в различных обла­стях, проделанная в последние десятилетия рядом ученых, | представляет поэтому большую ценность, притом не толь-| ко теоретическую, но и практическую, как показало созда-| ние современных счетно-аналитических машин. ! Но эти научные достижения,' как и успехи современной физики, сразу же подверглись фальсификации со стороны идеалистов, поспешивших провозгласить, что новые дан­ные науки подтверждают их реакционную гносеологию. В. И. Ленин неоднократно вскрывал метафизическую сущ­ность софизма, состоящего в том, что положение, верное в известных вполне определенных границах, идеалисты рас­пространяют за эти границы, в результате чего оно превра­щается в свою противоположность — из истины оно стано-

¹ R. Carnap, Der logische Aufbau der Welt, S. 86.

² Ibid., S. 226.

³ Ibid., S. 86.

⁴ Цит. по книге М. Корнфорта «Наука против идеализма», Изда­тельство иностранной литературы, М. 1948, стр. 190.

317

вится ложью '. К этому софизму и прибегают неопозитиви­сты. Из верного положения о том, что значения некоторых слов недостаточно уточнены (т. е. что они употребляются в разных значениях), неопозитивисты выводят совершенно ложное положение о том, что почти все важнейшие слова лишены значения. Такими лишенными значения, бессмыс­ленными словами Чейз считает слова: отечество, нация, человечество, закон, прогресс, коммунизм, массы, труд, ка­питал, фашизм, Уолл-стрит и т. п.

Ссылаясь на то, что важнейшие слова языка, которым пользуются люди, якобы бессмысленны, позитивисты при­ходят к выводу о том, что слова вообще не способны вы­разить то, что мы думаем. Все, с чем мы имеем дело,— это, согласно взгляду субъективных идеалистов, мир ощу­щений и восприятии, мир «данного», который, по Чейзу, «не может быть выражен словами».

При этом в своем отстаивании тезиса «мысль изре­ченная есть ложь» они идут так далеко, что, например, А. Тарский приходит к выводу, что «в отношении к раз­говорному языку, по-видимому, невозможно не только определить понятие истины, но даже последовательно и в согласии с законами логики оперировать этим поня­тием» ². Р. Карнап утверждает, что «поскольку опреде­ление значения осуществляется в словах и, следователь­но, является неточным, то вывод, достигнутый таким пу­тем, может быть лишь неточным и двусмысленным» ³.

По мнению семантических идеалистов, неспособность слов выражать наши понятия лишает людей возможно­сти правильно понять друг друга. А отсутствие взаимо­понимания порождает якобы социальные вопросы, вокруг которых развертывается ожесточенная борьба в капита­листическом обществе. «Почему многие из принципов, если они вообще существуют,— спрашивает Стюарт Чейз,— бывают такими жестокими в своих осязаемых последствиях и такими несвоевременными по отношению к тому, что происходит в реальном мире? Я думаю, что один из ответов можно найти в структуре употребляемого

1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 31, стр. 83.-

² Цит. по книге Адама Шаффа «Некоторые проблемы марксистско-лснинской теории истины». Издательство иностранной литературы, М. 1953, стр. 98.

³ Цит. по книге М. Корнфорта «Наука против идеализма», стр. 222.

218

нами языка» ¹. Поэтому причину социальных катастроф, переживаемых людьми в современном капиталистиче­ском обществе, Чейз видит не в господстве капитала, не в его тирании, а в «тирании слов». Не против капитализма и фашизма надо бороться (ведь это лишь бессмысленные слова), а против тирании слов, против неправильного пользования словами. Эту задачу и решает семантика Чейза и его единомышленников. «...Если бы знание се­мантики,— говорит он,— было всеобщим и люди стара­лись бы избежать неудач в общении, то катастрофа едва ли могла начаться» ². Реакционное общественное значение такого рода теорий не подлежит сомнению. Утверждая, что причина бедствий, испытываемых людьми в современ­ном капиталистическом мире, заключается не в капитали­стическом общественном строе, а в «структуре употреб­ляемого языка», в несовершенстве средств общения меж­ду людьми, эта теория внушает мысль о якобы «печаль­ной бесплодности большей части литературы, посвящен­ной экономической и социальной реформе» ³, о бесплодно­сти всех попыток изменить общественные отношения. Борьба против капитализма, являющегося якобы лишь пустым словом, объявляется нелепой, а панацеей от всех социальных бедствий оказывается совершенствование слов и структуры языка, улучшение средств взаимопони­мания между людьми.

Не все представители семантического идеализма дохо­дят до этих явно реакционных выводов, но выводы эти с необходимостью следуют из их взгляда на соотношение слова и понятия, взгляда, в основе которого лежит тезис, сформулированный еще Шопенгауером: «Мысли умирают в ту минуту, когда они воплощаются в слова».

Тезис о том, что наши понятия не требуют слов, неопо­зитивисты пытаются обосновывать тем, что определенная часть математики приведена «к точной символической форме, в которой совершенно отсутствуют слова», и что, «...если мы хотим изучить всю совокупность арифметики, алгебры и анализа и вообще все, что обыкновенно назы­вается чистою математикою (за исключением геометрии), мы должны исходить из трех слов. Один символ обозна-

¹ Цит. по книге М. Корнфорта «В защиту философии». Издатель­ство иностранной литературы, М. 1951, стр. 144.

² Там же, стр. 140.

³ Там же, стр. 137.

219

чает нуль, другой — число и третий — следующий за. Что обозначают эти идеи,— необходимо знать, если вы хотите стать арифметиком. Но после того, как эти символы вве­дены для трех идей, в дальнейшем развитии не требуется уже ни одного слова» '.

Но разве приведенные здесь факты дают основание отрицать необходимость слов для научных понятий? Рас­сел признает, что указанные науки можно представить как развитие трех «идей» лишь при условии, что задано опре­деленное содержание этих «идей». Нетрудно понять, что содержание этих понятий берется такое, что в нем зара­нее заложена возможность получения результатов, добы­тых математическими науками за две с половиной тысячи лет. Эти три понятия потому и могут служить исходным пунктом развития математических теорий, что сами они выработаны на основе этих теорий и являются их очень отвлеченным обобщением и итогом. Эти итоговые поня­тия математики, резюмирующие ее развитие за десятки веков, не могут, как признает сам Рассел, быть вырабо­таны и разъяснены без слов. К этому надо прибавить, что для построения математических теорий, кроме трех «идей», необходимы правила оперирования ими, которые также без слов установить невозможно.

С другой стороны, любое следствие, выведенное в тео­рии из данных понятий при посредсгве данных правил, имеет смысл лишь постольку, поскольку может быть рас­крыто на основе этих понятий и правил, выражаемых обя­зательно словами. Где же здесь «бессловесные» понятия? Гигантские научные успехи, достигнутые с помощью ма­тематической символики, столь же мало способны опро­вергнуть необходимость слова для понятия, как успехи шифровального дела и кодирования. И при употреблении математической символики, и при пользовании шифром существование соответствующих систем становится воз­можным лишь благодаря исходным понятиям и правилам, обязательно облеченным в слова. Только это делает воз­можным замену слов другими обозначениями, причем по­рядок этой замены также обязательно устанавливается при помощи слов.

' Б Раиел, Новейшие работы о началах математики «Новые идеи в маюматике», Сборник первый, Спб. 1913, стр. 86, 87.

220

Понятие есть образ объективной действительности, от­ражение ее в мозгу человека. Но отражение это очень своеобразно. Создать его значит отразить действитель­ность в таком образе, который, включая лишь некоторые черты предмета, не содержит других его сторон,— образе, объединяющем в себе множество предметов, во многом отличных друг от друга. Для создания такого отвлеченно­го и ненаглядного образа необходима прочная материаль­ная основа. Этой материальной основой и являются опре­деленные звучания, с которыми связываются в сознании человека выделяемые в предметах отдельные стороны и свойства. Там, где этой материальной звуковой основы нет (например, у высших животных), абстракция невозмож­на, невозможно образование понятий. Понятие не может ни возникнуть, ни существовать без материальной, словес­ной, основы. Пока нет ни слов, ни предложений, нет абст­рактных мыслей, нет ни суждений, ни понятий. Понятия и в прошлом возникали лишь на основе слов, и ныне об­разуются и используются в мышлении только при помо­щи слов, ибо сама природа понятия, как абстракции, как не наглядного образа, требует для него материальной, сло­весной, основы.

* *

*

Отрыв мышления от языка, характерный для совре­менных буржуазных направлений в философии и лингви­стике, тесно связан с субъективно-идеалистическим взгля­дом на мышление, как явление лишь индивидуальное, субъективное. С точки зрения логического позитивизма материал индивидуальных потоков переживаний полно­стью различен. «Ряд переживаний для каждого субъекта различен. Если вопреки этому достигается соглашение о даче имени образованиям, конституированным на основе переживаний, то это не может произойти посредством ссылки на целиком расходящийся материал этих образо­ваний, а лишь посредством формального обозначения структур этих образований» ⁾. Здесь, таким образом, до­водится до нелепости высказанная еще Гегелем мысль:

«Язык выражает в сущности лишь всеобщее; но то, что

1 R Сигпар, Der logische Aufbau der Welt, S. 21. 221

думают, есть особенное, отдельное. Поэтому нельзя выра­зить в языке то, что думают» ¹.

Исходя из взгляда, будто наши понятия представляют собой нечто только субъективное, семантические идеали­сты приходят к выводу о «невыразимости» понятий словами общего для всех членов данного общества языка. Поэтому они ставят вопрос о праве каждого по своей прихоти изобретать особые символы для его понятий.

Утверждая, что в своих понятиях каждый мыслит нечто сугубо индивидуальное, лишь ему присущее, а слова об­щепринятого языка являются общими для всех, идеалисты отсюда выводят неспособность слов выразить индиви­дуальные понятия.

Отрицание общественного характера понятий и мыш­ления вообще представляет собой грубое извращение по­нимания сущности мышления, и именно поэтому оно при­водит к реакционному выводу о непригодности языка для выражения человеческих мыслей. Мышление может воз­никнуть и возникает лишь в обществе, оно возникает и существует лишь как явление, по природе своей общест­венное. Мысли, понятия и суждения возникают в голове людей лишь в процессе общественной практики, в про­цессе общения людей в их совместной деятельности по до­быванию необходимых средств существования.

Без труда, без совместной деятельности людей, без их общения в процессе совместной трудовой деятельности само возникновение абстрактного мышления было бы не­возможно.

Общность мыслей у людей, вступающих в общение в процессе производства, имеет глубокую основу в объек­тивной действительности, отражением которой являются человеческие мысли.

Общее, содержащееся в понятиях людей, не является продуктом их субъективного произвола. Оно не есть ре­зультат «свободного творения» индивидуального созна­ния. На ступени абстрактного мышления в мозгу человека отражается то общее, которое объективно, независимо от сознания людей существует в предметах и процессах при­роды и общества.

1 G. Hegel, Werke, Bd XIV, Berlin 1833, S. 143—144 222

Нельзя понимать это в смысле отрицания активной ро­ли сознания. В образовании абстракций огромное значе­ние имеет творческая работа воображения, без которой не только понятие, но и общее представление не может воз­никнуть. Однако, несмотря на то, что, как указы­вал В. И Ленин, в каждом понятии имеется кусочек фантазии, несмотря на односторонность и неполноту любой абстракции, общее в понятии есть отражение об­щего, существующего объективно в предметах и процес­сах материального мира, отражение объективной связи этого мира.

«... Мысль,— писал Энгельс,— если она не делает про­махов, может объединить элементы сознания в единство лишь в том случае, если в них или в их реальных прообра­зах это единство уже до этого существовало. От того, что сапожную щетку мы зачислим в единую категорию с мле­копитающими,— от этого у нее еще не вырастут молоч­ные железы» '.

Ясно, следовательно, что для мыслей человека харак­терно отражение общего в самой действительности и вме­сте с тем общность понятий в известных пределах у раз­личных людей, что и обеспечивает взаимное понимание людьми друг друга. Эта общность понятий у различных людей объясняется и тем, что она отражает общее в явлениях объективной действительности, и тем, что эти понятия возникают лишь в обществе, лишь в процессе общения между людьми, лишь благодаря этому общению в процессе общественного производства.

«Сознание, следовательно, с самого начала есть обще­ственный продукт и остаётся им, пока вообще существуют люди» ². Что касается «я», заслоняющего собою в глазах солипсистов всю вселенную, то это «я», это самосознание, не может даже возникнуть без «ты»: лишь в процессе об­щения с другими людьми человек сознает себя, как инди­видуальность

В свете этих ясных и неопровержимо обоснованных по­ложений марксизма-ленинизма обнаруживается вся фальшь субъективно-идеалистического противопоставле­ния понятий как чего-то только индивидуального словам как явлению социальному.

¹ Ф Энгельс, Анти-Дюринг, Госполитиздат, 1953, стр. 40

² К, Маркс и Ф. Энгельс, Соч , т. 3, стр 29.

Научное языкознание отвергает существование поня­тий без слов, вымысел, в основе которого лежит стремле­ние оторвать мысль от ее материально-звуковой языковой основы, оторвать сознание от материи.

В качестве довода в пользу существования бессловес­ных понятий часто указывают на «муки творчества», существо которых якобы состоит в отсутствии в языке слов для возникших в сознании творящего бессло­весных, индивидуальных, субъективных понятий и чувств.

Относительно такой интерпретации «мук творчества» следует прежде всего отметить, что почувствовать и понять свои чувства — это отнюдь не тождественные акты. До той поры, пока человек так или иначе не понял своего чув­ства, т. е. пока это чувство не отразилось в его сознании в виде мысли об этом чувстве, он не в состоянии что-либо высказать об этом чувстве. Дело тут не в «невыразимо­сти» чувства или понятия, не в отсутствии в языке слов для выражения индивидуальных понятий, как утверж­дают идеалисты, а в отсутствии этих понятий. Лишь с воз­никновением понятия, суждения можно их высказать, но до той поры, пока они не воплотились в слова, эти поня­тия, суждения еще не возникли. Таким образом, «муки творчества» состоят прежде всего в усилиях понять, по­знать известные явления (в том числе и эмоции), образо­вать о них верные понятия. Эти усилия представляют со­бой процесс мышления, происходящий обязательно в сло­весной форме.

Кроме того, огромное богатство словарного состава, фразеологических и стилистических средств языка, раз­нообразнейшие смысловые связи каждого слова со мно­жеством других слов данного языка позволяют путем уме­лого выбора слова и фразеологического окружения для него передавать тончайшие оттенки понятий, тончайшие оттенки эмоциональной, стилистической, эстетической окраски мысли. Для писателя, например, «муки творчест­ва» состоят в отыскании в огромной сокровищнице языко­вых средств тех слов и выражений, которые не только во­площают определенные понятия, но и в эмоциональном, стилистическом, эстетическом отношениях обеспечивают художественное изображение действительности, т. е. изоб­ражение ее в художественных образах. Непонимание

т

представителями одного класса мыслей и требований дру-. того класса коренится не в невыразимости понятий, не в .бедности 'языка, а в противоречиях классового об­щества.

Чеховский • инженер, не встретивший взаимности у крестьян, которым он старался помочь, говорил им:

— Если бы вы были справедливы, то за добро пла­тили бы добром.

... Сход почесался и говорит:

. — Платить ему надо. Да... А сколько платить, неизве­стно...

— Спросим у земского. (А. П. Чехов). Можно ли в этом винить «невыразимость» языка? Противоречия общества, основанного на эксплуата­ции, часто приводят к такому положению, когда идеи и чувства, понятия и суждения, высказываемые тем или иным мыслителем, встречают враждебное отношение (отказ признать эти идеи и чувства) со стороны опре­деленных общественных классов. Но объяснять это не­достатками языка, неспособностью языка выразить эти идеи и чувства — значит становиться на позиции идеалистов, возлагающих на язык ответственность за все противоречия буржуазного общественного строя, за все муки, на которые капитализм обрекает трудя­щихся.

Все гнусности фашизма и борьба народов против фа­шизма — все это с точки зрения этой теории лишь резуль­тат несовершенства языка, мешающего людям понять друг друга. «Хороший язык,— говорит С. Чейз,— поможет нам сообщать друг другу о реальностях нашей среды, тогда как теперь мы говорим неясно, на разных языках» '. Практика жизни решительно опровергает этот взгляд, по­казывая, что существующий язык и употребляемые в нем слова отлично выражают все понятия, все мысли борю­щихся друг против друга классов. Если буржуазное госу­дарство, например, отказывается от выполнения тех или иных требований рабочих, то в этом нелепо винить язык. Повинен тот общественный строй, при котором государ­ство служит орудием в руках капиталистов в их борьбе с пролетариями.

1 Цит. по книге М. Корнфорта «В защиту философии», стр. 142. 225

Семантические идеалисты, уверяя, что слова существу­ющих разговорных языков якобы бессильны выразить на­ши понятия, и выдвигая задачу создания «хорошего языка», исходят из субъективистского положения о том, что выбор языка или изобретение слов и правил пользо­вания ими — дело произвола, прихоти индивидуального сознания. С этих позиций каждый факт возникновения но­вого слова истолковывается как создание человеком знака для его индивидуальных мыслей, для которых в общепри­нятом языке (именно потому, что он — общий) слов якобы нет.

Между тем в действительности возникновение нового слова представляет собой процесс, ничего общего не имею­щий с тем, как его изображают идеалисты. Познавая при­роду и общество, люди узнают о новых, ранее им не извест­ных предметах и процессах. Эти предметы и процессы отражаются в головах людей в новых суждениях, умоза­ключениях и понятиях, образование которых, разумеется, невозможно без языковой, словесной оболочки.

Схематически, в тех общих чертах, которые существен­ны для рассматриваемого нами вопроса, процесс образо­вания нового научного понятия можно показать на следу­ющем примере. В конце XVIII и первой половине XIX века в результате развития промышленности химия накопила уже значительное количество сведений о составе различ­ных химических соединений, о том, в каких количественных соотношениях объединены в этих соединениях различные элементы. Хотя этих данных было накоплено много, но они носили разрозненный характер и рассматривались как не связанные друг с другом. Когда накопление этих сведений достигло известной степени, естественно, возникла потреб­ность сопоставить их между собой. Такое сопоставление обнаружило связь между этими различными сведениями о химических соединениях, оно привело к заключению (1852 г.), что атом каждого определенного элемента спо­собен соединиться лишь с вполне определенным количе­ством атомов других элементов. Проверка этого заключе­ния на практике подтвердила его справедливость для всех известных тогда соединений. Так возникло 'новое научное понятие «валентность».

Разумеется, это новое понятие первоначально сформи-

226

ровалось в описательном сочетании слов, раскрывавшем со­держание этого понятия путем использования ранее выра­ботанных понятий и слов: иначе это понятие и не могло возникнуть. Оно возникло как понятие о «свойстве атома образовывать химические соединения с определенным чи­слом других атомов». Здесь были использованы ранее из­вестные понятия и слова: «атом», «химическое соедине­ние» и др. Позднее для этого понятия стали употреблять особые слова: «атомность», «значность». Лишь в XX веке стал общепринятым для данного понятия термин «валент­ность».

Качественно новое научное понятие может быть вырабо­тано только на основе развивающейся общественно-исто­рической практики и накопления достаточного количества обобщающих эту практику умозаключений. В свою очередь эти умозаключения, каждое из которых приносит качест­венно новое знание, осуществимы лишь при том условии, что развивающаяся практика позволила накопить доста­точное количество суждений, отражающих ранее не извест­ные стороны и связи объективной действительности. Обра­зование этих суждений возможно лишь в процессе развития практической деятельности, опирающейся на ранее достигнутый уровень знания, а следовательно, и на ранее выработанные понятия.

Суждение, в котором отражаются впервые обнаружен­ные нами стороны и связи различных явлений, содержит в себе ранее выработанные понятия. Каждое такое сужде­ние воплощается в предложении, а содержащиеся в суж­дении понятия воплощаются в ранее возникших словах. Эти предложения, далее, обязательно используются нами, когда мы умозаключаем на основе вновь приобретенных знаний (суждений) и приходим к выработке нового поня­тия.

Таким образом, приобретаемое на основе развивающей­ся практики 'новое знание (новые суждения — соответ­ственно предложения с новым содержанием) сначала обле­чено в старую форму (ранее выработанные понятия и — "соответственно—старые слова), но на определенном эта­пе мы приходим к качественно новой ступени в развитии нашего знания, к новым понятиям, содержание которых может сначала выражаться описательно при посредстве группы слов (в которых закреплены ранее выработанные понятия), а затем получает свое закрепление в особом сло-

227

ве или словосочетании. Эти последние могут быть или старыми образованиями, приспособленными для нового значения, или новыми образованиями — это определяется законами данного языка. В обоих случаях новое понятие потребует изменения в языке, хотя бы в виде нового основного значения в одном из слов или выражений этого языка.

Нам поэтому представляется совершенно правильной критика, которой Л. С. Ковтун подвергает взгляды, вы­сказывавшиеся в нашей литературе о том, что слово не способно адекватно передать содержание понятия и что значение слова не развивается вместе с развитием чело­веческих знаний, воплощенных в этом значении. Отстава­ние общеизвестного слова от значения научного термина вовсе не дает основания отрицать развитие общепринято­го значения, а наличие научной терминологии прямо опро­вергает мнение о неспособности слова передать научное понятие. «... Для слова,— отмечает Л. С. Ковтун,— вовсе не безразличны те изменения, которые происходят в со­держании понятия, выражаемого его значением. Такие изменения могут привести и к чисто языковым послед­ствиям: к известному ограничению либо расширению сво­бодных связей слов... к превращению свободных сочета­ний слова во фразеологические и пр.» '.

Следовательно, источником возникновения новых слов а новых понятий является не индивидуальный произвол того или иного человека, не его стремление изобрести знак для не выразимого на общем языке божественного «я». Источник образования нового понятия (как и всех старых понятий) — не субъективный, а объективный, не духовный, а материальный. Этим источником являются объективно существующие предметы и процессы матери­ального мира, отражением которых являются новые по­нятия, создаваемые в процессе общественной практики людей. Деятельность людей изменяет материальную действительность и тем самым обусловливает развитие человеческого познания, все глубже и шире отражающего в своих понятиях объективную действительность.

Яркий свет на вопрос о возникновении новых слов в связи с возникновением новых понятий, отражающих новые явления, проливает следующее высказывание В. И. Ленина, направленное против народников, упорно

1 «Вопросы языкознания» № 5, 1955 г., стр. 71.

228

отстаивавших выражение «промысел» (т. е. сторонний промысел) для- обозначения всех занятий крестьян вне надела.

«...К «промыслам» относят все и всяческие занятия крестьян вне надела; и фабриканты и рабочие, и владель­цы мельниц, бахчей и поденщики, батраки; и скупщики, торговцы и чернорабочие; и лесопромышленники и лесо­рубы; и подрядчики и строительные рабочие; и предста­вители свободных профессий, служащие и нищие и т. д.—• все это «промышленники»! Это дикое словоупотребление есть переживание того традиционного... воззрения, по которому «надел» есть «настоящее», «естественное» заня­тие мужика,, а все остальные занятия относятся безраз­лично к «сторонним» промыслам. При крепостном праве такое словоупотребление имело raison d'etre, но теперь это — вопиющий анахронизм. Подобная терминология держится у нас отчасти и потому, что она замечательно гармонирует с фикцией о «среднем» крестьянстве и прямо исключает возможность изучать разложение крестьян­ства...» '.

Здесь, на наш взгляд, хорошо видно, что возникнове­ние новых общественных явлений (в связи с развитием капитализма в России) требует от нас новых понятий, верно отражающих эти новые явления, а попытка приме­нения к новым явлениям старых понятий есть реакцион­ное извращение действительности — есть ложь. В свою очередь применение новых понятий требует, разумеется, новой терминологии и отказа от устаревшего, в новых условиях «дикого словоупотребления». Это «дикое слово­употребление» явилось одним из средств, которыми поль­зовались народники в своем стремлении во что бы то ни стало опровергнуть объективный факт классовой диффе­ренциации в деревне.

Мы здесь наглядно убеждаемся, что возникновение новых слов и выражений отнюдь не является результатом усилий тех лиц, которым не хватает слов в общем языке для «выражения себя», своего «индивидуального».

В действительности возникновение новых слов отнюдь не является продуктом «свободного» творчества лиц, по-нувствовавших «невыразимость» их индивидуального «я». Вто объективно обусловленный процесс, совершающийся

1 В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 69—70. 229

с необходимостью, присущей объективной закономерно­сти. Отдельные люди, впервые выработавшие новое по-. нятие или нашедшие для него словесное выражение, вы­полняют задачу, назревшую объективно, задачу, средства для разрешения которой уже созрели, ибо эта задача вы­росла из объективно возникших потребностей развития материальной жизни общества.

Если причины появления новых понятий и слов коре­нятся в объективном процессе развития общества и по­знания, то тот конкретный способ, каким в данном языке создается новое слово (или новое значение старого слова), зависит от специфических законов данного языка, также носящих объективный характер и исключающих всякий произвол. В возникновении новых слов проявляется не только закономерное возникновение новых понятий, но и закономерности словообразования, внутренне присущие данному языку на данной ступени его развития.

Итак, никаких мыслей, в том числе и понятий, нет и не может быть вне слов. Всякое понятие находит свое закрепление, свою фиксацию, свое материальное выраже­ние в слове или группе слов. Пока нет этих слов, пока они не найдены, нет и понятия.