Квасник: Разбежались чади Татищева, аж и не бывало
| Вид материала | Документы |
- А. М. Сафронова книги по истории россии в библиотеке в. Н. Татищева в екатеринбурге, 437.74kb.
- В. Н. Татищева, 1997,, 1272.87kb.
- Что, бывало, дружил меня с нею, 301.64kb.
- Я заблудился в Париже. Просто взял и заблудился, 208.1kb.
- Смирнова Издательство «Художественная литература», 1585.46kb.
- Преподобный Варсонофий Оптинский, 3458.68kb.
- Об этой книге, ее авторе и тех временах, 3880.65kb.
- Василия Никитича Татищева. Эпиграф урок, 45.84kb.
- Запоздалое озарение академика Чазова, 476.95kb.
- Совершенствование стратегии интеграции промышленных комплексов (на примере предприятий, 376.92kb.
МОНАХИ
Пьеса в семи картинах
Действующие лица:
ИВАН
ФИЛОФЕЙ КВАСОВ (КВАСНИК)
ВАСИЛИЙ ЯРЫГА (ВАСЮШКА)
НИКИТА МЕНЬШИК
ИГНАТИЙ ВЫРОДКОВ (ЩУКА) присные царя
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ (ОГЛОБЛЯ)
ЛАЗАРЬ СУРЯНИН
КОЗЬМА ВИСЛОЙ
ОСИФ ШЕПЕЛЕВ
ЕЖИХА
ГАФЬЯ
АННА КОЛТОВСКАЯ
ЕВДОКИЯ ЛЫЧКА
ЮРИЙ (ГЕОРГИЙ) ТАТИЩЕВ
ЛЕОНТИЙ ШУНЕЖСКИЙ
МАТФЕЙ ЛЫЧКА
ДАНИИЛ РОМАНОВ бояре
БОГДАН ТЫРТОВ МЕНЬШОЙ
ФЕДОР ГОЛИЦА
ТРОЕКУРОВ
ВАСИЛЬКА НЕСВИЦКИЙ
1
Иван, Васюшка, Квасник, Мисюра Неупокоев, Выродков, Юрий Татищев, Лазарь Сурянин
КВАСНИК: Разбежались чади Татищева, аж и не бывало.
ВАСЮШКА: Разбежались и княжич ускакал... Филофей! Ускакал княжич. Коня за хвост взял и ускакал, я сам видел.
КВАСНИК: Далеко не уйдет...
ВАСЮШКА: А если в Литву? В Литве не достанем. Царь взыщет. Государь наказывал, чтобы никто не ушел, пуще всего наказывал о княжиче.
КВАСНИК: Гляди, Васюк... Дворецкий меня саблей уязвил. Кафтан порезал, собака. Я себе кафтан заберу.
ВАСЮШКА: И не думай, государь не велел товар на себя брать, — все в казну.
КВАСНИК: Я моргнуть не успел, как он меня полоснул, мало руку не усекнул.
ВАСЮШКА: За княжича взыщет государь. Ох, лют в гневе царь Иван Васильевич. А княгиня — ты видел? — детям глаза прикрыла...
КВАСНИК: Видел. Щука не пощадил — забил детей прежде боярыни, а потом и боярыню.
ВАСЮШКА: Скоро кончилось, Филофей. Я думал, до обедов не управимся...
КВАСНИК: Чтобы два полка да не управились...
(Выродков и Мисюра Неупокоев втаскивают связанного князя Юрия Татищева. Рубаха на князе разодрана. После первых пыток Татищев тяжело дышит.)
КВАСНИК (Татищеву): Ну что, окаянный, позва тя советник твой на дно адово?
ВЫРОДКОВ (Васюшке): Ярыга, меду кислого нет нигде? Эй, кто-нибудь там, найди морсу или квасу принеси!
ВАСЮШКА (Выродкову): Умойся, Щука, или утрись. Какой-то ты, брат, неохайный. Другие не меньше людей побили, а ни кровинки ни на ком, а ты извалялся в ней, прости Господи.
ВЫРОДКОВ: Ты меня с ними не равняй — дрочоны боярские, на дали бьются, а я у татар жил, кровью не брезгаю.
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ (Выродкову, сердито): Биться бейся, а и Бога не забывай.
ВЫРОДКОВ (Татищеву): Князь Юрий Борисович, предел твой настал, не противься государю, говори, куда казну упрятал? Открой, князь: легко умрешь.
ТАТИЩЕВ (поднимая голову): Се ты, злодей? Вор!
ВЫРОДКОВ: Узнал? (Кваснику.) Узнал князь. Два лета меня на цепи держал, как собаку, мало голодом не уморил. (Татищеву.) Я на тебя зла не держу. Отдай казну, Юрий Борисович.
ТАТИЩЕВ: Господи, исполнися время века моего, страшный престол готовится мне...
ВАСЮШКА: Не опаляй царя, княже: зло умрешь, а домы твои расхищены будут.
ТАТИЩЕВ: Суд Бога моего ждет меня.
ВАСЮШКА: Скажи, князь, где ты казну впрятал — Бог даст, царь сыну твоему отчину вернет. О сыне подумай, безумный.
ТАТИЩЕВ: На путь иду долгий, по нему же николи не ходих, и в страну чюжю, идеже никто не знает мя.
ВАСЮШКА (отводя Выродкова в сторону): Щука, престол страшный и нам готовится — молодого князя не взяли, ни казны, ни грамот не сыщем. Мы первые от государя мертвецы будем.
ВЫРОДКОВ (меряя взглядом Татищева): Завяжи ему рот, у меня не устоит.
(Укладывают Татищева на спину, Васюшка и Квасник завязывают ему платком рот, Выродков с ножом склоняется к Татищеву. Князю не дают дернуться. Срывают платок.)
ВЫРОДКОВ: Ну, не мало тебе?
ТАТИЩЕВ (задыхаясь от боли): Руку! Руку отпустите — да крестом знаменую ся. Тяжко мне, Господи! Боюсь я, грешник, суда Твоего!
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ (склоняясь к Татищеву): Князь Юрий Борисович, Господа ради прости, грех на нас: государю великому служим, ему крест целовали. Уступи казну. Не уступишь — пресечется род твой и дом рухнет, одумайся, князь. Не гневи владыку своего.
ТАТИЩЕВ: Аз паче себе о вас скорблю, мужие неразумные, от вас обрету...
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ: Отойдите от него, он не скажет.
ВАСЮШКА: А ты хитер, Оглобля! На рожон захотел? Так садись, а нас не зови!
(Входит Иван, за ним следует оружничий Никита Меньшик.
На Иване — расшитый золотом кафтан с воротником-козырем, сафьяновые сапоги, золотая цепь с крестом. Голова покрыта бархатной тафьей, — шлем царя несет Никита Меньшик. Вместо посоха Иван опирается на саблю.
Коротко глянув на Васюшку, Иван подходит к столу, на котором навалены кубки, книги, парча, драгоценные камни, «горлатная» шапка Татищева.
Концом сабли трогает шапку.)
ИВАН (Мисюре Неупокоеву): Оглобля.
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ: Слушаю к тебе, государю.
ИВАН: Города толком не взяв, вои по истопкам растеклись с девиц серези рвать. Собери.
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ: Исполню, государь.
ИВАН: Филофей Квасов, где князь Григорий?
КВАСНИК: Ниту.
ИВАН: «Ниту»!
ВАСЮШКА: Ищем, государь...
ИВАН: Найди ветра в поле. (Смотрит на Татищева.) Поднимите его.
(Васюшка и Квасник ставят Татищева на колени. Князь не может стоять. Привязывают Татищева к крюкам пристенных столбов.)
ИВАН: Оставьте меня с ним. (Присные быстро уходят. Иван — Кваснику.) Филофей, ищи грамоты. (В гневе, резко.) Борзее, душе нечистый! (Татищеву, торжественно.) Князь Георгий Борисович, пестун мой, отверзи очи — се аз, государь твой, коему ты крест целовал. Не гневи мя, княже, ради Господа, иже свидетель моему терпению. Пока не возгорелась ярость моя, поведай: кто из бояр наших королеви Жигимонту присягал, оприч тебя самого? Хабаров Василей? Боярин Голица? Князь Лычка? Шунежский? Несвицкий?
ТАТИЩЕВ (с горьким сожалением): О темный преступник, совесть прокаженну имущий, кая в тебе сокрывается лжа злобесна!
ИВАН: Кто, князь?
ТАТИЩЕВ: Знаю: бес ты, идеши прельщати многих. И сказую ти, Каин: узриши мя во дни Страшнаго суда...
ИВАН (сдержанно): Ты меня пестовал, князь, тебе было от родителя моего напутствие: «Пролей кровь свою и тело на раздробление дай за сына моего Ивана». Ты крест целовал великому князю Василию, что ни пяди не отступишь от меня, сына его. И ты же писал старцам печерским, что я растлен разумом, яко ж ни в языцех имянуемо. Бога ставлю судителем межу тобою и мною: вы ли растлены, князи Стародубские, Ростовские, Северские, или я? Что моя вина пред вами? Что я хотел вами владеть, а вы не хотели под моею властью быть и я за то на вас опалился? Или вы растленны, что не токмо не похотесте повинны мне быть и послушны, но и всю власть с меня снять? Вы мнесте под ногами быти у вас всю русскую землю, но вся мудрость ваша ни во что же бысть Божиим изволением. Збыться на вас реченное: «И еже имея мнится, взято будет от него». Сия в себе разсмотри и сам себе разтвори сия вся. Только б есте на меня с бояром не стали, ино б того ничего не было: все то учинилося от вашего самовольства. Аз восхищеньем ли, или ратью, или кровью сел на государство, княже? Народился есми Божиим изволением на царство, и не мню того, как меня батюшка пожаловал-благословил государством, да и возрос на государстве. Почто, о княже, аще мнишися благочестие имети, царю вотчинному израдил, почто единородную душу отвергл ты? Что даси измену на ней в день Страшного суда?
ТАТИЩЕВ: Сказую ти, Каин: по грехом нашим се учиняется. Брат мой блаженной памяти Ондрей Татищев многажды преже рех ми: «Падет секирой на наши головы семя боярина Овчины-Телепнева...» Аж так ся и было.
ИВАН (вздрагивает, вне себя от ярости): Лжешь, от блуда зачатый! Лжешь, ехидна! Я — сын великого князя Василия Ивановича!
ТАТИЩЕВ: Не достоит мужем рыцерским отрыгати глаголы нечистые и кусательные...
ИВАН: Собака ты, паче кала смердяй!
ТАТИЩЕВ: Отиди от мене, Ирод, во огнь вечный, тамо буди мучен до скончания века, яко не слушаешь заповедей Пророка, такожде не услышишь гласа Его. Пресвятая Богородица, владычица наша, молися Сыну Своему, рождьшемуся из Тебе спасения ради нашего, возжежи, Госпоже, о нас к Нему пречистыи свои руце и не презри нас, верою испроси нам помощь...
ИВАН: Кто опричь тебя, собака, так говорит? Кто из бояр наших нам изменяют?
ТАТИЩЕВ: Божиим строением все сбысться, Ты бо еси Бог наш и мы грешны рабы Твои и на Тебе надеем и от Тебе милости просим...
ИВАН: Кто говорит о мне, что я от боярина Овчины-Телепнева рождьшийся?
ТАТИЩЕВ (с горечью): Бог есть свидетель на мою душу, иже не чую ся пред тобою винна ни в чесом же. О людие, сотворите милость со мною Бога ради, обертите мене лубком да погребите под прагом церковных дверей — достоин бо всегда ногами попиратися...
ИВАН: Предастся тело твое тлению на дне реки, аще не покажешь на шепотников.
ТАТИЩЕВ: О, человече неразумный, что всуе глаголяеши, а не можешь ти ничто.
ИВАН: Могу, княже!
ТАТИЩЕВ: Не мни, царю, ни помышляй нас суемудренными мысльми, аки уже погибших и избьенных от тебе, и заточенных, и прогнанных без правды. Не радуйся о сем, аки одолением тощим хваляся: разсеченныя от тебе, у Престола Господня стояще, отомщения на тя просят!
ИВАН: Тако ли убо честь подобная воздаяти от Бога данному владыце, яко же бесовским обычаем яд изрыгаеши? Что же, собака, болезнуеши, совершив такую злобу? В инех землях, сам веси ты, елико содевается злым злая, там не по-здешнему: казнят да тем утверждаются.
ТАТИЩЕВ: Казни до костей, а не узришь ты слез моих. И еще сказую ти, Каин: не мни мене молчаша, буду безпрестанно со слезами вопияти на тя пребезначальной Троице, в Нея же верую, и призываю в помощь херувимскаго Владыки Матерь, надежу нашу и заступницу! Пождем мало, царю мнишися, понеже верую, иже близ, на самом праге преддверия надежды нашея Господа Бога Исуса Христа пришествие...
ИВАН (приближаясь к Татищеву): Князь Георгий! Именем Пророка тебя молю: кто?!
ТАТИЩЕВ (в воодушевлении): Прими мя, гробе, аки мати сына. Гроб ми есть дом превечный, а червие гости прелюбовнии. Воздохни и прослезися душе моя и моли Бога, да избавит мя реки огненныя. О горе, о люте мне! Век мой скончевается, душа нудитца изыти от тела и не вем, камо хощет изыти, боюся, грешник, — возхитит князь лютый! Ущедри мя, молю Тя, Владыко!
(Входит Квасник, приближается к Татищеву, на ходу вынимая из ножен саблю.)
ТАТИЩЕВ (в ужасе глядя на поднимающийся к нему кончик сабли): Господи Боже, прости — провинил пред Тобою! Готов я — суди мене в правду...
(Квасник приставляет к груди Татищева саблю... Иван долго смотрит на повисшего на веревках Татищева. )
ИВАН: Почил в Господе Татищев, князь Стародубский, кормленщик мой. Предав душу в руце Божии. (Хочет осенить себя широким крестным знамением.)
(Васюшка за ухо тащит упирающегося и орущего Лазаря — отрока в рваной холстяной рубахе, в одном башмаке, без шапки.)
ЛАЗАРЬ (жалобно): Ухо, дядя, ухо отпусти. О Господи, за что мне сие? Чем прогневил Тя, Господи? Помози ми, Владычица.
ИВАН: Что имя ти, кознодей?
ВАСЮШКА: Отвечай, каплух!
ЛАЗАРЬ: Имя ми есть Лазарь, по реклому Сурянин, трудихся княжати Юрию Борисовичу... (Заметив Татищева, стоит, как околдованный, машинально крестится.) Господи, Пречистая Дева, помилуй мя...
КВАСНИК: Кто ты? Отрок болярский? Не лги вящим, злотворник!
ЛАЗАРЬ: Ась? Не отрок, господине мой... (Смотрит то на Татищева, то на Васюшку, ищет себе такого места, где б его не достала оплеуха. Торопливо.) От рождения меча не брал, ни ножа, ни секиры, понеже человек есми не храбр. Чтецом трудихся княжати Юрию Борисовичу...
(Квасник и Васюшка многозначительно переглядываются. Иван, понимая, что отрока хотят убить, кладет руку Кваснику на локоть.)
ИВАН: Коей еси ты веры, душе нечистый?
ЛАЗАРЬ (торжественно, торопливо): Аз есми веры рускои, верую во единого Бога, Отца и Сына и святаго Духа, а урожением града Керети...
ИВАН: Долго время служишь?
ЛАЗАРЬ (с усилием переглотнув): Три седьмицы токмо. Яви на мне безмерную милость, христолюбивый государь, ты бо промысленник наш и печальщик, свет солнца яснее, Христовы церкви учитель, тобою избавляемся от бед и злых напастеи...
КВАСНИК (презрительно): Не тряси гузном, шишига, стой смирно пред государем.
ЛАЗАРЬ (кивая головой): Едину седьмицу из трех в порубе седях, понеже Юрий Борисович возъярився на мя напрасно, повеле сотнику выдрать и в поруб вметать на долг час мя, сироту-бедника. (Кваснику.) Трепещу же, господине мой, понеже аз велиим страхом и ужасом одержим, таже всю седьмицу ничтоже вкусих пищи, разве воды мало медом услажены. И теплю напасти мира сего по Божию смотрению.
ИВАН (меряя Лазаря взглядом): Иди скоро за монастырь, увидишь на горе шатер...
ЛАЗАРЬ (с готовностью): Исполню, государь.
ИВАН: Возьми книги в шатре: яко сберутся братие к вечерни, молитву Исусову сотворишь.
ЛАЗАРЬ: Исполню, государь...
КВАСНИК (брезгливо морщась): До вечерни в бане умойся, паче кала смердяй.
ИВАН (Васюшке): Ярыга, дай одежду красну сему отрочати.
ЛАЗАРЬ (воодушевляясь): Спаси Бог, премилостивый государь. Речено: явите милость ко всем страждущим да великую мзду от Господа обрящете...
ИВАН (хватает Лазаря за волосы и отчаянно дерет): «Честный отче», блудяга: бо по множеству беззаконий Божий гнев на меня распростерся, изгнан есмь от бояр, самовольства их ради, от своего достояния и скитаюся по странам, а может, Бог когда и оставит! И аз умерл есмь мирови сему тленному! Отнуду нарицаюся отчем, молодцы же тебе — братие: брате Филофей, брате Василей, брате Мисюр. (Васюшке.) Ярыга, до бани казни плетьми его!
ЛАЗАРЬ (бормочет): Честный отче, братие, честный отче, братие, честный отче. Господи, что се будет? Исусе Христе Боже наш помилуй нас. Аз устрашися вельми, душа ужасеся, уды мои вострепеташа вси, оцепенеша кости мои...
КВАСНИК: Бежи, доколе не поткнул тя мечем!
ЛАЗАРЬ: В мегновении ока, господине мой!
(Лазарь убегает. Сталкивается с Мисюрой Неупокоевым. Отскочив назад, мгновенье снизу смотрит на Мисюру. Ловко увертывается от оплеухи и убегает вон.)
ИВАН: Младый отрок, и разумом смыслен.
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ (Ивану): Что болярским людем, отче, внеже стицахомся на двор?
ИВАН (равнодушно): Много?
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ: Яко зыби на море, — снидеся вся волость ко граду, сущии в граде служки — повара, хлебники, возмущахуся от страха...
ИВАН: Како кто не убоится сицовых полков? А князем Стародубским да воеводам да подворским их шибеницы утвержены на сто поприщ до самые Пскова. Иных подворских да хотящих мне работать перебери, а служить им царю два лета без выхода, на корме, что сами подберут в отчинах. Иных служек на Москву сведи, а иных на окуп дай.
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ: Преблаженный, погрести князя Юрия, как он просил, под порогом церкви?
ИВАН (не раздумывая): Отдай кату на раздробление, как присягал князь Георгий моему родителю не отступать от меня ни зги и тело отдать на раздробление за меня. (Бросает взгляд на присных. Те, мигом подхватив Ивана под руки, помогают стать на колени. Высоко задрав голову, крестится.) Господи, Боже всемощны, царю небесны, непобедимыи во бранех Христе, спаси мя, грешника, помилуи нас пречистыя Матере мольбами, и не остави нас быти в скорбех и в печалех наших до конца. Поели нам крепкую твою руку свыше и помилуй нас убогих, и даи же нам помощь и силу на всегдашняя враги наша, посрами их, обидящих нас, и низложи шатания их, воздажь же им по делом их и по лукавству начинания их. (Присные помогают Ивана подняться с колен. Мисюре Неупокоеву, подумав.) Голову князя Георгия Борисовича утверди на ницем рожне на Поганой луже, абы ведали боляры, яко убены будут от меня, кто противу мене стал и брался бы со мною.
(Присные раздевают Ивана до шелковой, вышитой золотом рубахи. Васюшка открывает походный короб, бережно достает аналав и подает Мисюре Неупокоеву, Мисюра — Ивану. На голову, поверх тафьи, Иван надевает куколь. Мисюра Неупокоев подает Ивану игуменский посох — знак законного управления братией.
Выродков и Никита Меньшик снимают Татищева и, уложив на портьме, выносят.
Васюшка ставит у ног царя лапти. Иван попеременно смотрит на лапти, на свои сафьяновые сапоги, на Мисюру Неупокоева.)
ИВАН: Господи, что се?
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ (удивленно): Лыченицы, преблаженный, как ты велел: что простым людям, то и тебе, святителю, одежу и пищу равну...
ИВАН: Тьфу, неудобь носимая! Принеси мне чиры.
МИСЮРА НЕУПОКОЕВ: Исполню.
(Мисюра Неупокоев, перекрестившись, подает Ивану плетку. Иван долго смотрит на плетку, потом, собравшись с духом, без желания шлепает себя по спине.)
ИВАН: О мое окаянство. И лишение. И лукавство. Каково оправдание взыщу, егда приидет Господь мой судити, идеже не будет лицеприятия на суде оном, но кождому правость сердечная и лукавство изъявляемо будет? «Тогда, — рече Соломон, — станут праведныи пред лицеи мучащих»! Аз, окаянный, грехов наполнен, како не убоюся ангел Божиих, коли придут немилостивно разлучити душа моя от плоти? Разумевай же, Иванец злочестивый, от каковы высоты и в какову пропасть душей и телом сгнел еси! Ох мне скверному, горе мне окаянному. Кому учити, и чему наказати, и чем просветити, аще аз окаянный, яко неискусный кормник, боюся в мори мира сего великия волн, уж жо быти мене казнену до влас от Бога. По наученному от Тебе словеси, Господи, глаголю Ти молебно со усердием: «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли!»
2
Иван, Васюшка, Квасник
ВАСЮШКА: Великия беды тебе, честный отче: боярин Василей Хабаров...
ИВАН: Не шути с боляры, доброхот. Знать бы тебе, Васюк Ярыга: Хабаров да Шереметев да Голица да Лычка — единоплеменные князи, влекомые от роду великого Володимера. Моя же любовь ко всем равна есть: какова до князя, такова и до нища, и до батожника, и до святителя, и до простых людей.
КВАСНИК: Многа лет буди, самодержце славны, со всем царствием твоим, а мы есмя раби твои, не противимся тебе, отче, ни в чем не отнимаемся.
ВАСЮШКА: Ано много слышахом от людей, иная же видехом очима своима: великия обиды тебе от бояр да многия измены. Поведа нам окольничей Немира Тутышев, яко боярин Шереметев князя Василия Хабарова подущал: (выхватив из рукава лист, читает) «Государь тела ради душу погубил и славы ради мимотекущая нелепотную славу приобрел, и не на боляры возъярився Иван Васильевич, но на Бога востал».
ИВАН (равнодушно): Како же было княжати Хабарова отвещание Шереметеву?
ВАСЮШКА: Хабаров же рече Шереметеву: (читает) «Слова твои, о княже, есть правда с Богом сочетана. Государь верников избирает ни от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичей или от простого всенародства, а то ненавидячи творит вельмож своих».
ИВАН (притворно смеется): По правде глаголет Хабаров: ненавидячи вельмож своих творю. То боляры своим обычаем утвердили изменников любить, а я израдец казню. Собак везде казнят.
ВАСЮШКА: Шереметев же Хабарову: «Доселе князи великородные не истязуемы были ни от кого, но вольны были холопей своих жаловать и казнить, а не судилися с ними перед государем».
ИВАН (утвердительно кивая головой): И того князи глаголют не ложно: вольны были и не судились и государились в уделах своих. (Меняя тему.) От многа же мало напомню им. Како исчести страдания, яже в юности пострадах? Казну отца моего бесчисленную боляры себе восхитиша, будто их родительское стяжание, а всем ведомо: у пестунов-бояр шуба была мухояр зелен на куницах, да и те ветхи. Колико доброхотных отца моего и воевод избиша, и хотесте меня из детьми извести! И что многа глаголю? Аще сия вся по единому начну изчитати, не довлеет ми все время живота моего, но сия вся совокупив, вкратце реку: горе царю тому, им же владеют работные его! Не тщися напрасно, Ярыга Василей, аз вижу в сердце вашем: на домы княжати Хабарова, стяжания движимые и недвижимые, сабли поострили вы, понеже слободские жонки вас без сребра и монист в хребет толкают. (Насмешливо.) И то несть дивно ми: кая баба разумна без урока восхощет таковаго ефопскаго лица видети? Чему молчиши, выжлец?
ВАСЮШКА (неуверенно): Аз не смею ничтоже рещи: государю своему впрек не глаголю.
ИВАН: Спасибо Бог, Васюшка, в злое время буде ти досажение и болезнь души, и аз ти помогу.
ВАСЮШКА: Я — пренизший раб твой, отче.
ИВАН: Пренизший, ты сам помни.
ВАСЮШКА: Аз, смиреннейший сын твой, многими и безщисленными грехи обтяхчен, ано благочестие мое соблюдаю, Бог весть, и ради крестного целования тебе не отвержеся, и похваляю и всячески за тя умрети тшуся.
ИВАН: Бог весть, и я ведаю — не отвержеся, и честь тебе воздаю должную, а тебе во спасение.
ВАСЮШКА: Али ты не ведаешь, превеликий, кто есть я? Аз око твое и меч остр: аще не вижу цареотступников, то и поткни око и раздроби мя.
ИВАН: И поткну и оставлю без погребения, аще желованию моему израдишь.
КВАСНИК: Нас камением подобает побити, аще солжем государю своему, лжа убо от неприязни есть.
ВАСЮШКА: Поставь, преблаженный, с собою и суди в правду: мы богатества не збираем, ни краснаго портища, земныя славы не ищем...
КВАСНИК: От Бога даны ти, государь, на видимыя враги твоя, их же немало поморили.
ВАСЮШКА: Злата, бисера не надобно нам — молим Бога за твое здоровье и за твои царевичи да хощем, у тебя стоячи за кушаньем, шутить.
ИВАН