Квасник: Разбежались чади Татищева, аж и не бывало
| Вид материала | Документы |
| Васюшка, квасник Иван склоняется к Лазарю и, глядя в глаза ему, что-то многозначительно шепчет.) Васюшка, квасник, выродков, мисюра неупокоев и пожилые бояре |
- А. М. Сафронова книги по истории россии в библиотеке в. Н. Татищева в екатеринбурге, 437.74kb.
- В. Н. Татищева, 1997,, 1272.87kb.
- Что, бывало, дружил меня с нею, 301.64kb.
- Я заблудился в Париже. Просто взял и заблудился, 208.1kb.
- Смирнова Издательство «Художественная литература», 1585.46kb.
- Преподобный Варсонофий Оптинский, 3458.68kb.
- Об этой книге, ее авторе и тех временах, 3880.65kb.
- Василия Никитича Татищева. Эпиграф урок, 45.84kb.
- Запоздалое озарение академика Чазова, 476.95kb.
- Совершенствование стратегии интеграции промышленных комплексов (на примере предприятий, 376.92kb.
ВАСЮШКА: Той же окольничей поведа нам: Шереметев Хабарову извечал, подобно собаке лая (читая по грамоте): «Вельможам что бед от великого князя, того не исписать».
КВАСНИК: Царь де сильных во Израили различными смертьми расторгл, святую кровь их в церквах Божиих пролиял, невинными кровьми праги церковные обагрил, на доброхотных, душу за тя, государя великого, полагающих, неслыханные от века муки и смерти и гонения умыслил, тщася со усердием свет во тьму прелагать и сладкое горько прозывать.
ВАСЮШКА: Хабаров же Шереметеву глаголах, что дядя твой, князь Ондрей Старицкий своим войском тебя, великого государя, к смирению принужить мог, а не принужил...
КВАСНИК: Тебе доверился. А ты, преблаженный, дядю своего, князя Старицкого, посадил в заточенье и после уморил железной тягостью.
ВАСЮШКА: Шереметев же рече ко Хабарову: «Отцы наши нарочитым великим князям, стольникам царей казанских...»
ИВАН (мрачно): Казанских?
КВАСНИК: Казанских, блаженный.
ВАСЮШКА: «Стольникам царей казанских со тщанием служили и за то ласкаемы были царями казанскими и (раздельно, отчетливо) в отчинах своих вольно государились».
ИВАН: Государились?
КВАСНИК: Государились, превеликий.
ИВАН (тяжело дыша): О, северские Ерославичи — Хабаровы, Шереметвы и прочие единые крови! мало вас заглажено и потреблено! Мало!
КВАСНИК: Мало, отче.
ВАСЮШКА: А Иван де хупавый святой устав преступил, привременные славы ради и сладости мира сего, а се свое благочестие душевное со христианскою верою и законом попрал, на бояр опалился.
КВАСНИК: И не токмо на бояр опалился, но государь де святых старцев горячим вином облиял и бороды свечою зажигал им.
ИВАН: Что же Шереметев молчит, что сами они на царский род ополчились, хотя убить меня?
ВАСЮШКА (льстиво): Воспроси бо, милостивый государь.
КВАСНИК: А буде воля твоя — мы спросим.
ИВАН: А что сами жгли, что носились на конях и топтали гражан — простых мужей и жен? Что Василий Хабаров, потаковник, меня, подлетка, наущал бессловесных тварей, собак да кошек, сталкивать с высоких стремнин? Забыл то все Хабаров? (Ходит.) Юну мы сущу шестнадесяти лет живота нашего упражнялись со Хабаровым и со Ондреем Курбским в ловитвах против Шараева острова. К нощи бехом в Кириллов монастырь. Чернцы со мной, великим государем, не чинились, и аз в Кириллов от пеступов ходил. В обители чернцы трапезу кончили, а подкеларник, старчик сед брадою, мне, великому князю, в трапезе отказал, говоря: «Тебя, государь, боюсь, а Бога паче государя боюсь». Абие внезапу Хабаров опалился на старчика: «Неси, собака!» — рече и — в хребет толкал, бороду рвал на нем, а, подумав — мало, поринул под нозе свои и нача бить его. Аз не обретох покоя всю нощь, но без сна пребывах, множицею к келии старца приходжах и не смеях внити, понеже слышах его не спяща, но руце воздев на небо молящася о прощении греха мне. В час утрени подкеларник с миром в Бозе почил, душа ко Господу отиде, идеже вси святии. (После тяжелого молчания, приходя в волнение.) Не во мнозех днех явися подкеларник мне во сни, яко Гедеон на цареи Мадиамских, яко кроткий Давид на Галиада. Перстом мне грозя, тем же перстом слезу утирая... (Вверх, подняв руку.) Оставь меня, старец. Оставь! Со смирением напоминаю тебе: аще бо и паче песка морскаго беззакония моя, но надеюся на милость благоутробия Божия: может пучиною милости своея потопити грехи моя. Не отчеваюся Создателева милосердия, во еже спасену быти ми, яко же рече во Святом своем Евангелии, яко радуется о едином грешнице кающемся, нежели о девятидесят и девяти праведник. Не терзай мою душу, подкеларник! Яко же ныне грешника мя суща, и блудника, и мучителя, помилова и Животворящим Своим Крестом враги моя низложи. Спроси! Спроси у Него и уведаешь! Уведаешь, сколько горя мне было от них, сколько бед! Не я растлен — они, что не хотели служить мне! Не я кровь пролиял — они пролияли!..
ВАСЮШКА, КВАСНИК (шепотом): Государь...
ИВАН: Чу, Васюшка, молчи, докамест чернец сниде. (Показывая в угол.) Вон он, руце воздев, рече ко мне: «Грех на тебе, братогрызец, убийца, совесть очисти прокаженну! Взимаешь бо ся благородием величества своего. Кичением, дмением превзимающих ся супостат душ наших запинает и в ад сводит. Сице и праотца Адама высокоумия ради из породы изгна!»
ВАСЮШКА (вглядываясь в угол): Где, блаженный?
КВАСНИК: Нет же никого.
ИВАН: Теперь нет — излезе подкеларник, сей избранниче Божий, аж не бывало. Станет в притвори, умилен душею, и слезит и претит ми. Ось и ныне прорекл ко мне: «Приклони уши свои, сынько Иванец, внуши словеса уст моих, да скажу ти: не верь наушнику Васюшке, зачинающему рать — Бог его погубит, не содеваи зла Василею Хабарову». (Садясь на столец.) А вы на Хабарова меня подущаете того ради, что Хабаров вас за пасмы таскал, а его псари Прокофий Бровцын да Вавила Услюмов платно на вас порвали и нагих гнали, что зайцев. (Смеется.) Ино было, Васюшка, к Хабарову не заезжати, а уже заехано — ино было не спати. Али вы чаяли, что таково ж у Хабарова в граде, как у меня стоячи за кушаньем, шутить? Вы мнили, кознодеи, царь не проведает, а царь вся ведает. У царя очей паче песка морского. (Васюшке.) Ну, поди, поди, пес верный, за радение милую. Поди и ты, Филофей. Лучше скажите, какого человека вы в соколятне скрываете от меня?
ВАСЮШКА (с сожалением): Не человека, отче...
ИВАН: Лжешь.
КВАСНИК: Юнак, сирота из Воронача, имянем Осиф.
ИВАН: Попович?
КВАСНИК: Сыновец поповский.
ВАСЮШКА: Племянник.
ИВАН: Призовите, сам исповедаю его.
ВАСЮШКА: Блаженный...
ИВАН (стуча посохом): Не спирайся со отцем духовным, а лучше исполни.
ВАСЮШКА (вздыхая): Аминь, отче, исполню.
(Васюшка и Квасник выходят.)
ИВАН (сам с собой, уверенно): Бог дает власть, ему ж хощет. Божиим изволением и прародителей и родителей своих благословением, яко же родихомся во царствии, тако и возрастахом и воцарихомся, свое взяхом, а не чюжое восхитихом. Рече бо апостол Павел: «Всяка душа владыкам предвладушим да повинуется: никакая же бо владычества, еже не от Бога, учинена суть: тем же противляяся власти, Божию повелению противится». Разумевай же, подкеларник, яко противляйся власти, Богу противится, и аще кто Богу противится, сии отступник именуется, еже убо горчайшее согрешение. А кто царя правовернаго оклеветует, не того оклеветует, но Духа Святаго, сиречь Исуса Христа, пребывающаго в нем, и грех неисцелимый на главу свою сам привлачит, яко рече Господь: «Аще кто хулит на Духа Святаго, не оставитися ему ни в сей век, ни в будущей».
3
Иван, Васюшка, Квасник, Осиф.
(Иван готовится встретить новое лицо, для этого ищет себе места — в углу под иконами, за столом, наконец садится на столец и склоняет голову, но, когда входят Васюшка, Филофей Квасник и — впереди Осиф, встает, пораженный красотой Осифа, и направляется к ним.):
ИВАН (Осифу): Кто еси, отрок благий, и откуду ты? Человек еси или ангел? Образ твой человечь есть, но красен вельми. Что ти имя, чадо?
(Осиф, узнав царя, на мгновенье застывает от страха. Ивану приятно сознание внушаемого им страха. Квасник и Васюшка переглядываются с пониманием: неожиданно нашлась для царя забава):
ОСИФ: Аз есмь Осиф, вдовий сын, государь. (Квасник толкает Осифа в спину, напоминая о чем-то. Осиф, спохватившись, поправляет себя:) Отче.
ИВАН (радостно): Осиф! Вдовий сын! И я сирота, и я сын вдовий, млада суща от пестунов сварим был, от дщерей и сынов их зело посмехаем. Колики напасти от бояр-кормленщиков приял, колики оскорбления, колики досады и укоризны! (С жалостью к себе.) Внегда изволися родительницы нашей Елене прейти от земнаго царьствия на царство небесное, нам же со братом Георгием, отстав родителей своих, ниоткуду промышления уповающе. И елико сотвориша кормленщики? Дворы и села, имения дядь наших восхитиша себе и водворишася в них! Казну матери себе разъяша! Нас питати начаша, яко убожайшую чадь. Якова же пострадах во одеянии и во алкавши. Во всем бо сем воли несть, но вся не по своей воли и не по времени юности. Како же исчести таковыя беднее страдания многая, я же в юности претерпех? Многажды мало ядох не по своей воле. От бояр-пестунов скудно хлеб приемля, слезами измоченный, аз вопиял пребезначальной Троице на утеснителей наших... Что ти прозвище, чадо Осиф?
ОСИФ (смотрит на Ивана во все глаза): По реклому Шепелев, Ионы Шепелева, губного старосты сын... отче.
ИВАН (с кротким сочувствием): Почил в Господе родитель твой Иона Шепелев?
ОСИФ: Почил, государь... (Квасник наступает Осифу на ногу.) Отче. Лета седмь тысящь шестьдесят пятого ручным усечением живота лихован, с ним сорок гражан — чашник Алферий Баскаков с женой и детьми, рыболов Иван Ус с сынами Дмитреем и Борисом, подьячие Никита Большой и Тихон Люшина, седельник Иван Недачин с дочери Анва и Окулина...
ИВАН (сладенько, как с младенцем): Господи Боже, призрел Ты на мое смирение, внял рыдания моего слезы. Яко аз был полонеником скаредных, им же Господь мой Исус Христос судитель, так и ты, агнец, от злых испил полную чашу. Сяди ту, сыну мой. Сяди, не боися, вместе поплачем. (Берет Осифа за руки и сажает.) Сам от растленных великую нужу терплю. По воле Бога, прежде времен бывшего и ныне сущего, назначен был к царству, на царском столе и вырос, бояре же ласкосердные подхибом скифетр праотцев наших похитили, сами окормлять хотели нашу державу, меня же, сироту, извести. Ано речено в притчах бысть: «Чего ж не можете яти, того не покушайся имати». Аще кто искусный кормник, волнующееся моря видя, дерзает на шествие — похвала ему есть. Не искусен же да погибнет. Спаси Бог, сыне Осиф.
ОСИФ: За что благодаришь недостойного, государь?
ИВАН (оглядываясь на Квасника и Васюшку, твердо не внушивших Осифу правильного обращения к Ивану, с ласковым укором): Не государь, сыне мой любезны, — старчик лишеный, ныне черного сошника нижче, умом ничтожным пожелал объять хитрость мира сего, да ось подвизаюсь на невидимого врага козни, раздирая их, яко паучину, и стадо словесное, данное ми, пасу и научаю закону Божию со благодарением, яко бо слуга и молебник небесного царя суть. Повеждь ми, драгое мое чадо: жалеешь ты о мне, бедном?
ОСИФ: Жалею, отче, и плачу о тебе. Ино пророк Давид показа, к кому прибегати: «Бог нам прибежище и сила, помощник в скорбех, обретших ны зело».
ИВАН (притворно всхлипывая): И я плачу и жалею — о всех нужных и больных, вдов немощных, и сирот, и девиц, и старцев и стариц, и жен и человеков... от бояр убиенных, отнуду со благодарением терплю Бога ради и поношение, и укоризну, аще по делом поносят и укоряют. Тщу ся со усердием люди на истину и на свет наставити, да познают единого Бога от Бога данного им государя. Чад своих (кивает на Квасника и Васюшку) научаю страху Божию и всякои добродетели, сам тая же творю. Вкупе от Бога милость обряшу. Писано бо: «Добро сотворивши, жизнь вечную наследят в царствии небеснем». (Хитро.) Кто отца твоего извел, Иону Шепелева?
ОСИФ: Ты, государь.
ИВАН (меняясь в лице): До сего дня беси терзали мя, убогого, днесь голубь кроткий явися на крыльце, грехами угрязненном, и разгна беси, яко дым. Еще побеседуй с нами, драгое мое чадо. Молитве Христа распятого подобны слова твои, сыне мой возлюбленный!
ОСИФ (растерянно смотрит на Квасника и Васюшку, те взглядами подбадривают его): Ты выгубил, государь, праведных отца и мати моих. Твои вои на реке язык урезали чашнику Алферию Баскакову, каким чашник Алферий тебя, государя, поносил. Старцу Илинарху сотник Михаил Палицын кисти усек, абы не знаменовал казнимых светом честнаго креста. Мнози на реке отделаны — всех людей шестьдесят душ, сыны и дочери их. Меня дядя выкормил, сестра же почила в Господе. Ныне рассеченные от тебя отмщения на тебя просят.
ИВАН (в ужасе хватает лицо Осифа и смотрит ему в глаза): А ты, Осиф Шепелев, ты просишь отмщения на меня?
ОСИФ: Не прошу, отче, понеже рече апостол Павел: «Всякая душа да повинуется владыке своему, а кто противится власти государя своего, той противится воле Бога».
ИВАН: Коль сладка гортани моему словеса твоя, паче меда устом моим. Бог нам прибежище, чадо, и сего ради не убоимся, внегда смущается земля: которые остаются сиротами, и Бог промышляет и питает их. И нами пещися имать Той же. (Кваснику и Васюшке, другим голосом): Истинно говорю вам, кощуны лядые: захлебнетесь в злобесном яде, аще не уподобитесь сему отрочати. Что вельможи мне простить не могут? Что моя пред ними исперва вина? Кого чим оскорбих? Не прегордые ли царства разорил и подручны им во всем сотворил, у тех царей прежде в работе были праотцы их? Не претвердые ли грады ерманские тщанием разума моего им даны быша? Велие благодарение воздали ми за вся моя благая — мечи и сечива в руце приемля, у постели хоронятся, смерти хотя ми и мои царевичи. И за что? За то, что родился на великокняжеском столе, за то что шапку владетеля Руси от родителей моих законным правом принял, не чюжее исхитил. (Смотрит на Квасника и Васюшку, понимая, что те ждут приказания начать разгром боярских домов. Смотрит Осифу в глаза.) Не я отступник — они отступники! Аз — раб Божий и чадом его служитель, кротче младенца, на зло их побеждающей любовью отвещаю. (Васюшке и Кваснику.) Голубя сего на престол поставлю. Им, голубем кротким, души врагов к покоянию приведу, грехи их на вые моей нося и вземши от преявственнейших скверны, яко чиста, пред неичистейшим царем Христом, Богом моим, исчистя покоянием, поставлю. Умилится их разум и сердце просветится на разумление заповедей Пророка, и свет воссияет в царстве рожьших мя Елены и Василия. Умолкнет в земле плачь невинных младенцев, проклят бо Богом окаянный Ирод, аже мученическими кровьми руки обагрил. А вы мнили, аз на Василия Хабарова опалюсь, и вы казну на собя возьмете. Не буди по вашему. Подите призовите их: Хабарова, Лычку, Голицу, Шунежского, Тыртова, Несвицкого — всех! Возвестите им: Иоанн Васильевич, великий князь Владимирский, Смоленский, царь Казанский и Северной страны повелитель, венец владыки семихолмного Царьграда с себя слагает.
ОСИФ (про себя): Молю вас, возлюбленные мои родителие: Господа ради и его Пречистыя Богородицы и для ради святых, подайте ми скорую свою помощь, дабы избавил Бог от искушения люта.
(Квасник и Васюшка переглядываются. Они устали от причуд Ивана.)
4
Иван, Осиф, Лазарь, Васюшка, Квасник, Выродков, Мисюра Неупокоев, Никита Меньшик, Шунежский, Лычка, Голица, Романов, Богдан Тыртов Меньшой, Троекуров, Несвицкий
(Иван, за ним следуют присные — Квасник, Васюшка, Выродков, Мисюра Неупокоев, Никита Меньшик. Осиф впереди всех, Иван поддерживает Осифа под правый локоть.
Проходя мимо бояр, присные — кто насмешливо, а кто дерзко — оглядывают их. Пожилые бояре стоят, понизив взгляд, молодые князья смотрят на царя смело. Всем известен повод, собравший их здесь. Старые бояре не верят, что Иван действительно желает отойти от дел, молодые готовы оказать царю сопротивление.
Подойдя к престолу, Иван оглядывается на бояр. Затем, вдруг сгорбившись, вжав голову в плечи, нежно подталкивает Осифа к престолу и долго кланяется ему. Кладет посох и садится между Осифом и Лазарем.
Иван склоняется к Лазарю и, глядя в глаза ему, что-то многозначительно шепчет.)
ИВАН (Лазарю): Пиши: «Бог наш Троица, иже прежде век Сый, ныне есть, Отец и Сын и Святый Дух, ниже начала имать, ниже конца, о Нем же живем и движемся есмы, и им же царие царьствуют и сильнии пишут правду, милостью своей позволил держать скифетр Российского царства нам, смиренному и недостойному рабу Ивану Васильевичу, царю и великому князю Русии — Владимирской, Черниговской, Новгородской, Тверской, Югорской и прочих отчин и отчинок единовладельцу. От Его всемогущей десницы пишем мы, царь и государь, лета седмь тысящь семьдесят третьего...» (Советуется с Лазарем. Заглядывает в грамоту.) «Пишем всем обывателям нашей земли — священноначальникам, боярам, войску, торговым и лавочным людям. Мы, царь и великий государь, скифетродержатель Российского царства...» (Внимательно оглядывает бояр.) «...От объядения и пияньства, от пустошных бесед и смехотворения, от татьбы и от блуда и лжи и клеветы и всякого неправеднаго собрания и всякого лукавства в обитель к источнику присноживотнаго пития удаляемся. Царство же наше, отчины наши, данные нам родителем нашим, праведному Осифу, дворянина Ионы Шепелева сыну, жалуем». (Снова пристально всматривается в лица бояр.) Зане мы, смиреноубогий князь Иванец Московский, Осифа Шепелева золотой шапкой — венцом крестоносных князей русских — с радостию и благоговением венчаем».
(Квасник на подушке подносит Ивану венец, сам с зловещей усмешкой смотрит на конюшего боярина Леонтия Шунежского и сидящего рядом Матфея Лычку.)
ВАСЮШКА (Игнатию Выродкову): Радуйся, Щука, царь тебя от службы отлучает. К князям великородным в угоду пойдешь, возгри княжатам утирать, либо — в чернцы, хлебы петчи, в хорах петь.
ВЫРОДКОВ: Лучше у татар навозником, чем у боярского стола в меду и довольстве.
НИКИТА МЕНЬШИК: В Поле подамся, на Миюс, княжьи товары стрещи. Айда и ты со мной, Ярыга Васюк.
ВАСЮШКА: Не пойду с вами, с государем останусь, царю посаженому работать буду. Может, государь не прогонит.
(Иван берет шапку, сурово оглядывается на бояр. Бояре вынуждены встать.
Иван возлагает венец на Осифа.)
ИВАН: Венчаю тебя, праведный Осиф, на царствие. Во имя Отца и Сына и Святаго духа.
ВАСЮШКА, КВАСНИК, ВЫРОДКОВ, МИСЮРА НЕУПОКОЕВ И ПОЖИЛЫЕ БОЯРЕ (крестясь): Аминь.
(Квасник бессмысленно разглядывает подушку — куда ее? Шелковый платок, которым подушка была покрыта, сует за пазуху, подушку подает Матфею Лычке.)
КВАСНИК (Матфею Лычке): С подаром к тебе, Матфей Данилович, прими, ради Христа, поклонение и приношение от меня, недостойного.
ЛЫЧКА (с лютой ненавистью): Отиди скоро от мене, ехиднино племя!
(Выродков зло смеется над Квасником.)
КВАСНИК: За что мне поношенье, князь? Я к тебе с честью.
ЛЫЧКА: Тебе, вору, честь по разбору, охальный!
КВАСНИК (боярам): Пропала моя голова — теперь ваша воля: владыка мой государство оставил. Небось, отделаете меня, сиромаху.
ИВАН (увенчанному Осифу, торжественно): Возьми иго мое на себе и научися от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящешь покой душам нашим. Владей уделом в Бозе почивающих князей Владимера, просветившего русскую землю Святым Крещением, храброго государя Александра, иже над безбожными емцы победу показавшаго, государя Дмитрея, иже над агаряны победу показавшаго. Буди борз к милости, тепл на заступление — вопреки владыке Грозному царем Кротким наречешься! Сирых, вдовиц, хрестьян борони от утеснения, старцам внимай, ибо речено: «Поразисте пастыря — разыдутся овца». Уповай на Вседержителя, Он бо Бог есть заступник и мздовоздатель нам. (Жалостно.) Меня, неключимого старчика, раба непотребного, покрой милостию своею от насилия мрачных бояр. Не презри, государь, моего убогого прошения. Аще кто почитает сирот убогих, во мнозе изобильстве бывает, кто отвращает от них уши свои — во мнозей скудости. Буди веры наставник, на Божиих врагов боритель. Уподобься царю Костянтину, тою же царскою багряницею обложен есть, и поклонятся тебе все цари земстии и вси языци поработают тебе. Будет станется надо мною воля Божия, и меня не станет, то не дай бояром царевичей моих извести никоторыми обычаи, побежи с ними в чюжую землю, где Бог наставит. (Громким шепотом, чтобы все слышали.) И если хощеши, отрок, самодержцем быть, не держи ни советника, ни воеводу ни единаго мудрейшего собя. (Боярам, полуобернувшись к ним и указывая на Осифа.) Оставляю вас пастырю доброму паче себе пещися вами и в напастех помогати вам. Имейте, о мужие, любовь межу собою и мир, живите вкупе, и Бог мира да будет с вами. Аще найдет на вас уныние и скорбь или кая тестота, или о мне грешном в кое время воспомянете, не сетуйте — вместо себя оставляю вам агнца, голубя кротчего, зело бо хощет Бог вся правдопреступления им, Осифом Кротким, исправить. (Осифу.) Скажи, государь, от кого боголюбивый родитель твой Иона Шепелев живота лихован?
ОСИФ: От тебя, безумный.
ИВАН: Скажи, государь: кто пред тобой?
ОСИФ: Ирод, крови невинной пролитель.
ИВАН (с победным выражением оглядывая бояр): С царем Кротким, князи, возлюбите истину, повинушесь праведному государю, его уставам и велениям. За меня грешнаго Бога молите, да не пецытеся о том, яко кости моя на чюжей стране положени будут. Аз, учениче Христов, в пустыне утешусь от скорбей, за души ваши на врага невидимаго в молитвенном борении. Гробы праведников оксамиты одену, а не оставит Приснодева слез моих без призрения. На том крест целую... (Прервав себя, быстро подходит к Кваснику.) Почто князя пресловущего кусаеши, змий?
КВАСНИК: Отче...
ИВАН (стукнув посохом): Молчи, потворник!
КВАСНИК (вполне понимая смысл представления, опускает взгляд): Прости, Христа ради...
ИВАН: Не зри кроме, кощей! (Решительно хватает лицо Квасника и заставляет смотреть себе в глаза.) В ратном деле яви буесть немерну, не в палатах. (Лычке.) И ты, князь Матфей Данилович, горечь зельную мне в сердце изливаешь. Али не внял ты слов псаломских: «Не суди, Господи, обидящая мя, гонящая мя, стани в помощь мою?»
ЛЫЧКА: Внял и Божественному Писанию изучен и живу по нему.
ИВАН: Не дмися гордостию, Матфей Данилович, боярин Лычка, прими со слезами на перси гонителя своего. Вспомни слово евангельское: «Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас, биющему тя в ланиту обрати ему и другую, взимающего ти ризу не возбрани».