Тамара Александровна Ворошилова, ответственный секретарь пресс-клуба "01" Главного управления пожарной охраны, сказала, что с интересом относится к моим полярным книга

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23

ШТУРМ ВЫСОТКИ -- ЛЮДИ И СУДЬБЫ

(Рассказывает Ольга) 1. ВЖИВАЮСЬ В ОБСТАНОВКУ

После пожара высотку отремонтировали, по возможности убрали всякое

синтетическое барахло и, что больше всего ободрило ее обитателей, устроили

над техническим этажом превосходную смотровую площадку, она же и вертолетная

-- на всякий, как говорится, пожарный случай. Чепурин рассказывал, что на

Западе и у нас начинают испытывать новые типы вертолетов, приспособленных, в

частности, для спасательных работ в высотных зданиях.

В высотке я бываю чуть ли не каждый день: прихожу ругаться с

работниками технических служб, навещаю знакомых в гостинице и при случаи

забегаю в ресторан на чашечку кофе -- там его готовят лучше, чем в наших

буфетах.

Но прежде чем начать рассказ о штурме высотки, я решила осмотреть ее

снаружи -- побывать на поле боя. На крышу кинотеатра мы -- Вася, Дима, Коля

Клевцов и я -- прошли по внутренней лестнице через застекленный люк. Здесь

было холодно, поддувал ветер со снегом, слепило глаза. Я поплотнев запахнула

шубку и подняла воротник.

-- Вживайся в обстановку, -- бодро сказал Дима, -- погодка примерно

такая же, как в тот вечер. Только одета, пожалуй, ты была полегче.

-- Вася закутал нас с Бубликом в свою куртку, -- сказала я. -- А сверху

Леша свою накинул.

-- Рыцари, -- с уважением произнес Клевцов, задирая голову и глядя на

верхние этажи.-- Погодка похожая, только тогда у нас была одно преимуществе:

темнота.

-- Преимущество? -- удивилась я.

Клевцов засмеялся.

-- Еще какое! Вот гляжу на 19-й, где кухня, и даже мурашки по коже:

неужели это я туда залез? Помню, вишу где-то на 16-м или 17-м и думаю:

хорошо, что темно и высоты не видно, поджилки не так трясутся.

-- Кокетничаешь, Коля, -- упрекнула я. -- Ты -- и боишься высоты?

-- Насчет поджилок Коля, конечно, загнул, -- сказал Вася, -- страх к

нашему брату приходит после, а не во время пожара. Это потом содрогаешься,

что работал на такой верхотуре, в таком дыму. К высоте, особенно если лезешь

по штурмовой лестнице без страховки, относишься с уважением.

-- Я забыла, что без страховки.

-- Страховаться там было некогда, -- сказал Клевцов. -- Каждая секунда

была на счету, только и делали, что нарушали. Но штурмовка -- она

совестливая, безотказная, не автолестница, которая может закапризничать.

-- Ты-то знаешь, что штурмовка надежная, а знает ли об этом штурмовка?

-- сострил Дама. -- Она ведь неграмотная, даже свей технический паспорт

читать не умеет. Коля, твоя штурмовка не рассказывала, какие чувства она

испытывала, когда в нее врезалось оконное стекло?

-- Коля, это на каком этаже? -- спросила я.

-- На 16-м.

-- А ваши чувства, товарищ капитан? -- продолжай шутить Дима. --

Писателю очень важно знать, какие страницы жизни промелькнули в этот момент

в вашем сознании. Детство, отрочество, первая любовь?

-- Совершеняе отчетливо помню, -- в тон ответил Клевцов, -- была

единствеввая мысль: до чего же хорошо, что в тот момент никого на ступеньках

не оказалась. Могло бы разрезать, как бритвой, а уж сбить -- наверняка.

-- Пока Леша не принес штурмовку, давайте вводить Олю в курс дела, --

предложил Вася. -- Значит, площадь крыши примерно пятьдесят на сорок,

покрытие, -- Вася ковырнул снег сапогом, -- бетонное... Коля, интересно,

когда вы топали по крыше, как стадо слонов, зрители в кинозале не свистели?

-- Что ты, они же "Золотую лихорадку" смотрели, -- ответил Клевцов. --

Лично мне, когда я Чаплина смотрю, хоть из пушки стреляй. Мы-то им вряд ли

мешали, а вот они нам... Когда снизу взрывы хохота доносились, мы

воспринимали это как кощунство. Что ваш топот! стекла, рамы, матрасы,

чемоданы сверху летели, врезались в крышу, как бомбы, разве что без взрыва.

Помню, апельсины по всей крыше рассыпались... Но если с самого начала, то

тридцатиметровку полковник велел подать сюда, на этот край. По ней мы и

поднялись.

-- Сколько вас было? -- спросила я.

-- Кроме Юры Кожухова, Володьки-Уленшпигеля и меня, полковник взял два

отделения газодымозащитииков. И штурмовок Слава подбросил штук двадцать

пять... Да, еще такое наблюдение, может, тебе пригодится, я ведь до сих пор

работал с фасада, а теперь, когда оказался во дворе, то увидел, что ситуация

здесь нисколько не лучше. Вон там, -- Клевцов махнул рукой на правое крыло

главного здания, -- спасали с двух автолестниц, а на этом крыле -- с одной.

Еще такая деталь: оттуда, с девятого этажа, свисала спасательная веревка,

какой-то растяпа бросил казенное имущество на произвол...

-- Не какой-то, а майор Нестеров, -- строго поправил Дима, -- это когда

драпал с Лешей из литобъединения... А вот он и сам, легок на помине. Где

пропадал?

-- Мороженое с вареньем в буфете, -- честно признался Леша. -- Ольга

Николаевна, хотите, я вам сюда принесу?

-- Бр-р, только мороженого мне здесь и не хватает!

-- Ладно, потом, -- обнадежил Леша, -- буфетчица знакомая, я вам без

очереди возьму.

Клевцов сосредоточенно смотрел наверх.

-- Полковник больше всего опасался, что огонь распространится до

верхних этажей, -- припомнил он. -- Ну, как в Сеуле -- факелом... Словом,

боялся опоздать. Когда мы сюда поднялись, огонь выбивался из многих окон,

хотя и не на всех этажах, и в отблесках было видно, что на лоджиях скопилось

порядком людей. А вот сюда, прямо где мы стоим, один с пятой лоджии на

связанных простынях спустился, а за ним другой на этих же простынях, только

не повезло ему -- оборвался. Полковник ему кричал: "Стой, где стоишь!", а он

не послушался. А может, и не слышал...

Это я уже знала: удачно спустился Соломатин, электромонтер, а разбился

Филимонов, слесарь.

-- Скорее всего не слышал, -- продолжал Клевцов. -- В первую минуту я

даже артиллеристам позавидовал, у которых наушники. Был сплошной гул, но это

еще ничего, а вот когда из гула вдруг вырывался чей-то пронзительный крик,

очень на нервы действовало. Из окон кричали, из лоджий. Одно хорошо --

раздумывать некогда, полковник сразу поставил задачу... -- Клевцов взял у

Леши штурмовку, ласково ее погладил. -- Две стальных тетивы, тринадцать

деревянных ступенек да стальной зубастый крюк -- вот и вся автоматика.

Палочка-выручалочка! Длина четыре метра, вес десять килограммов -- пушинка,

а двоих на себе запросто держит, двести килограммов. Ребята, вы тряхнете

стариной или мне урок проводить?

В нескольких шагах от нас высилась бетонная громада высотки. С самого

верха, из ресторана, доносилась музыка, откуда-то слышался женский смех,

веселые голоса; даже не верилось, что шесть лет назад здесь был ад. Я

вспоминала свое, вживалась в обстановку, и меня охватывало волнение. Да и

все вдруг посерьезнели, даже Дима.

Клевцов взял штурмовку и подошел к высотке.

-- Начинал я, за мной поднимались Юра Кожухов и Володька. На первых

четырех лоджиях никого не оказалось, забрасываю штурмовку на пятую -- это

считая от крыши кинотеатра, а от земли двенадцатый этаж высотки... Значит,

забрасываю -- и слышу детские голоса. Дети!

2. СЕРЕЖА КУДРЯВЦЕВ И ТЕТЯ ШУРА

Удивительно переплетаются человеческие судьбы! Жили-были на свете два

человека, самые обычные и простые, попроси их рассказать о своей жизни --

пяти минут хватит. И вдруг волею случая дороги этих людей пересеклись, и

возникло такое, чего простым и обычным никак не назовешь. Как два

неприметных, заурядных с виду камня: лежат себе годами, и внимания на них

никто не обращает, а возьмешь, ударишь один о другой -- искры!

Ну, понятно, тысячу раз в романах было, в пьесах и поэмах, когда

встречаются юные или даже не очень юные Ромео и Джульетта: ток из рук,

любовь с первого или второго взгляда и все последующее. Тут уже не просто

искры, а пламя бывает, всепоглощающий огонь! Но наша история развивалась

совсем по-иному, да и не могла иначе, потому что Сереже Кудрявцеву было

тогда чуть за двадцать, полгода как из армии пришел, а тете Шуре шестьдесят

с хвостиком; и то, что эти одинокие души потянулись друг к другу, в

романтические схемы никак не укладывается.

Началось с того, что весенним вечером вез таксист пассажиров, мужа и

жену, которые куда-то сильно опаздывали, всю дорогу переругивались и

подгоняли водителя, намекая на чаевые. И тут, проезжая пустынным переулком,

водитель увидел, что с тротуара пытается встать пожилая женщина. "Гони! --

протестовали пассажиры.-- Пьяная, наверное!" Но водитель уже остановил

машину, вышел, помог женщине встать и довел ее до крыльца. "Что с тобой,

мамаша? -- Оступилась, сыночек, езжай, спасибо тебе, дождусь кого-нибудь. --

А далеко тебе? -- Далеко, из гостей я, ты езжай, видишь, волнуются..."

Может, водитель так бы и поступил, если бы не увидел, что лицо женщины

исказилось от боли. Ничего не говоря, подхватил ее на руки, понес в машину и

стал осторожно устраивать на переднее сиденье. Пассажирам бы выразить свое

сочувствие или, на худой конец, смолчать, а они подняли крик; "Не имеешь

права! Опаздываем! На подсадку берешь без разрешения! За длинным рублем

гоняешься!"

-- Ну, и сволочи, думаю, -- рассказывал мне Сережа, -- и носит ведь

земля таких. А ну, ору, вылезайте из машины, пока не вышвырнул! -- И,

улыбаясь, закончил: -- Пошумели, но вылезли, портрет-то у меня

разбойничий...

А для незнакомого с ним человека Сережа и в самом деле выглядит

страшновато: нос у него перебит, еще с детства.

Привез Сережа тетю Шуру в домик на окраине, помог войти и собрался было

уходить, но она уговорила его поставить чай и угоститься на дорогу

пирожками. За чаем разговорились, и каждый рассказал за пять минут о своей

жизни: тетя Шура о погибшем на войне муже и тогда еще, в войну, умершей от

скарлатины дочке, Сережа -- о безрадостном сиротском детстве, о шоферской

службе в армии и общежитии, где сейчас живет. Уехал, ночью работы было мало,

а под утро спохватился, что не подумал врача к тете Шуре вызвать, оставил

одну в доме, беспомощную. Адреса он не записал, но цепкая шоферская память

привела его к этому дому: позвонил в поликлинику, вызвал врача, поставил

чай, накормил...

-- И она меня не отпускает, и сам я чурвствую, что уходить не хочу, --

рассказывал Сережа, -- Матери-то я не помню...

Ушел, потом снова проведать пришел, снова и снова, а потом перевез из

общежития свой чемоданчик и живет в том домике по сей день, скоро уже семь

лет. Так обрела тетя Шура любящего сына, а он -- мать. Когда я у них бываю,

то отдыхаю душой: нужно видеть, как они заботятся друг о друге, смотрят друг

на друга -- будто снова боятся затеряться в этом огромном мире. Видела я

любящих сыновей, но такого, как Сережа, -- никогда.

А пассажиры, которых он высадил из машины, оказались людьми

злопамятными. Через сутки Сережу вызвал директор таксопарка.

-- Брал на подсадку женщину без разрешения пассажиров?

-- Брал. Она...

-- Пассажиров высадил?

-- Да. Они...

-- Крыл их, грозился силу применить?

-- Да, потому что...

-- Зайдешь после смены, распишешься за строгач. На первый раз лишаю

премии, а в следующий...

-- А я ему говорю, что не распишусь, если не выслушаете, -- рассказывал

Сережа. -- Ладно, махнул, давай, только по-быстрому. Ну, выслушал, подумал,

вызвал секретаршу: "Приказ насчет Кудрявцева напечатала? Порви и брось в

корзину". И мне: "Работай, Серега, я этим склочникам сообщу, что меры

приняты. Но имей в виду: в следующий раз..." Справедливый человек, правда?

Ни директор, ни Сережа и думать не думали, что "следующий раз" наступит

очень скоро!

Когда они стали жить под одной крышей, Сережа начал уговаривать тетю

Шуру уходить со службы, а она иикак не решалась. Вот женится Сережа,

появится внучек -- другое дело, тогда и дня на работе не останется. А на то,

что внучеж рано или поздно появится, она очень надеялась: Настя, горничная с

15-го этажа, с которой она познакомила Сережу, все чаще поглядывала на нее с

тревожным любопытством будущей невестки.

В ту пору я и познакомилась с ними; по договору с таксопарком Сережа

был на неделю прикреплен к музею, разъезжал со мной и перевозил экспонаты;

слово за слово, мы разговорились, и он рассказал мне всю эту историю. Я не

раз забегала к тете Шуре на 12-й этаж, где она работала в бельевой,

радовалась ее спокойному счастью, с появлением Насти напрашивалась на

свадьбу -- и от всей души желала удачи этим славным людям.

Несмотря на свой "разбойничий портрет", Сережа был тихим и уступчивым

парнем -- тот случай, когда форма и содержание абсолютно не совпадали: не

пил и не загуливал, ни с кем не ссорился, был неизменно приветлив и

безотказно работал за сменщика, если тот брал больничный. Меня всегда

смешило, что, улыбаясь, он прикрывал лицо ладонью -- стеснялся. Такими

безотказными трудягами начальство всегда очень дорожит, и поэтому директор

парка был ошеломлен, когда на Кудрявцева снова пришла жалоба, даже не

жалоба, а вопль души выброшенных из машины пассажиров!

-- Да ты же настоящий хулиган! -- возмущался директор, обнимая и

поздравляя Сережу. -- Я же должен тебя гнать в шею с волчьим билетом!

И снова -- из-за тети Шуры!

Вез он на вокзал к поезду двух пассажиров и вдруг увидел, что из окон

Дворца искусств повалил дым. Первая мысль: половина седьмого, тетя Шура

кончает в шесть и ушла домой. И тут же вторая: а вдруг не ушла? А вдруг ее

снова попросили посидеть с детьми, как это было вчера и позавчера? И Настина

смена сегодня!

Я оговорилась: пассажиров он из машины не высадил, они наотрез

отказались. Он просто вытащил ключи, крикнул на прощанье: "Черт с вами,

сидите!" -- и бросился к центральному входу Дворца, куда уже подъезжали

пожарные. Подбежал к лифтам, из которых валом валили возбужденные люди,

вскочил в освободившийся, нажал на кнопку -- не идет! Вбежал в другой -- не

идет!

-- Куда прешь? -- набросился на него лифтер. -- Пожар, не ходют больше

лифты, заблокированы!

И тогда Сережа, не раздумывая, по центральной лестнице побежал наверх,

навстречу самому необыкновенному приключению в своей жизни.

Опоздай он хотя бы на полминуты -- и эта история не имела бы

продолжения, потому что на пятом этаже огонь врывался в лифтовой холл и на

лестницу. Но Сережа не опоздал, успел проскочить и, подгоняемый тревогой и

дымом, поднялся на седьмой этаж, где увидел открытый лифт. Надеясь на чудо,

нажал кнопку -- пошел!

-- А дверь в бельевую была закрыта, -- рассказывал Сережа, -- даже от

сердца отлегло, ушла, наверное, домой... А если не ушла и на 14-м с Настей?

С 14-го гостиница там начинается, только бельевая на 12-м. Прибежал -- здесь

они! И ко мне -- тетя Шура, две девочкиблизнятки и мальчик, лет шести-семи

дети, не больше. С меня пот ручьем, сердце выпрыгивает, но ведь повезло-то

как -- успел! Ну хорошо, успел, а что делать? Попробовал вызвать лифт -- не

получилось. А дыма все больше, нет, думаю, здесь оставаться нельзя. А куда

идти? Дежурная по этажу в 01 звонит, Настя и Таня, ее подружка, бегают и

жильцам в двери стучат, окпа раскрывают от дыма. Я -- мальчика на руки, тете

Шуре и Насте говорю, берите девочек -- и айда на выход! А Настя -- мне

нельзя, говорит, тут, может быть, еще жильцы остались, я потом. Да куда ж

ты, говорю, потом, если пожар сюда идет? Нет, говорит, я потом, вы же знаете

Настю, она гордая, пуще огня боится, что за дело упрекнут. Ну, мы с детьми

пошли вниз, а дыма все больше, дети кашляют и плачут, а тетя Шура за сердце

хватается: "Не дойдем, -- говорит, -- воздуха не хватит". Дело, думаю,

плохо, не привести бы их в самый пожар. Взял у тети Щуры ключ, открыл

бельевую и завел их туда...

Жизнь артиста! Детей привезли с собой на гастроли родители, певица и ее

муж аккомпаниатор -- не на кого оставить. Дима рассказывал, что певица,

молодая и очень красивая женщина, прорвалась через все кордоны и упала перед

генералом Ермаковым на колени: "Спасите моих детей!" Но случилось это

получасом позже, когда слух о пожаре облетел весь город.

Вот что сделал Сережа.

Разведав и оценив обстановку, он пришел к выводу, что в бельевой

оставаться нельзя: дым туда пробивался через какие-то невидимые щели, иной

раз даже с искрами; поэтому, прихватив с собой охапку одеял, он вывел тетю

Шуру и детей на лоджию, укрыл их, велел никуда не уходить и бросился за

Настей. В это время во Дворце вырубили свет, дыма становилось все больше и

Сереже пришла счастливая мысль заскочить сначала в бельевую, намочить под

краном полотенце и обмотать им голову. Сделав это, он стал подниматься по

внутренней лестнице и между 13-м к 14-м этажами натолкнулся на Настю.

"Шаталась, как пьяная, -- вспоминал Сережа, -- уже падала, когда я ее

подхватил, очень дыма наглоталась. Взвалил на себя, принес на лоджию, а

Настя уже без памяти, тетя Шура искусственное дыхание ей сделала -- она,

ведь всю войну медсестрой прошла. Настю очень тошнило, но ничего, ожила".

Сережа еще покидал лоджию два раза.

-- В первый раз -- это потому, что увидел, как из главного здания люди

на шторах спускаются, -- продолжал он. -- А под нами -- крыша кинотеатра,

может, и нам попробовать? В бельевой-то -- простыни, пододеяльники стопками

на стеллажах лежат, чего их жалеть. Те-. тя Шура сначала не пускала, через

стеклянную дверь было видно, что в коридоре уже ковровая дорожка занялась,

но я ей доказал, что если огонь до нас дойдет, будет еще хуже. До бельевой

недалеко, метров пятнадцать, проскакал их козлом, а в бельевой угол уже

горит, нет, думаю, здорово, что мы здесь не остались. Схватил под мышки по

охапке простыней -- и бегом обратно, а по дороге услышал в одной из комнат

какой-то стук. Принес простыни на лоджию, говорю тете Шуре, что тем кто-то

есть, а она: "Батюшки, да это ведь в дежурке монтер и слесарь, Соломатин и

Филимонов"! Тогда-то я во второй раз побежал -- за ними. Стучусь,

подпрыгиваю, потому что огонь за штаны хватает, кричу им: "Выходите на

лоджию!", а они меня подальше посылают -- дверь, оказывается, конопатят,

отсюда и стук. Я их тоже хотел послать, но все-таки уговорил, послушались,

открыли дверь и побежали за мной на лоджию. И хорошо сделали, потому что

коридор через несколько минут весь охватило, и бельевая сгорела, и их

дежурка. А Настя от свежего воздуха уже совсем очухалась и стала причитать,

что уходила она вместе с Таней, где теперь она, может, задохнулась в дыму? Я

бы с удовольствием побежал за Таней, но было поздно, в коридоре огонь и дым,

не пройти. Настя плакала, винила себя, но тут мы услышали, что наверху

кто-то кричит, я перегнулся через перила и увидел, что это дежурная с 14-го

на лоджии. Я ее спросил, как у них там дела и где Таня, и она сказала, что

собрала кого смогла на лоджии, Таня тоже здесь, только сильно отравленная и

волосы подпалила... Ну, что еще рассказывать? Детей было очень жалко, ужас у

них был в глазах, еще жить, можно сказать, только начали, а тут такое. Тетя

Шура их отвлекала как могла, сказки рассказывала, но ей самой тоже было

плохо, за сердце держалась. Вот Настя -- молодец! Как очухалась, сразу

начала командовать: "Эй, мужики, эа работу, связывайте простыни, да так,

чтоб узлы были, как у моряков!" Да, тут мы увидели, что лестницу к крыше

кинотеатра ставят, и очень обрадовались, но все равно Настя нас подгоняла,

потому что рядом, из окна, что выходит на вторую половину лоджии, валил дым,

а тут еще снизу дымом хлестануло, да еще крики отовсюду подгоняют. Связали

мы простыни крепко-накрепко и я, как самый молодой, взялся спуститься

первым, чтобы проверить, а уж потом детей по очереди спускать. Но Соломатин

Blog

ШТУРМ ВЫСОТКИ -- ЛЮДИ И СУДЬБЫ