Глория Му Вернуться по следам

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 24

– Не, мы так не договаривались, – обиженно сказал Геша, положив ложку на стол. – Ты чего накуксилась? Морда как могильная плита, я че пропустил?

– Ты ешь. – Я подтащила табуретку, села напротив Геши. – Ничего такого, просто разговор.

Геша пожал плечами, быстро уплел макароны и принялся за чай.

Я пошарила по полкам и поставила на стол надорванный пакет с твердокаменными пряниками.

– Ну?! Не томи. – Геша потянулся за пряником.

– Геша, скажи мне по-честному… – Я вздохнула, собираясь с духом. – Ты влюбился в Лилю?

Геша подавился пряником и закашлялся, разбрызгивая чай.

– Малáя, ты че, белены объелась?! Чаю с лютиками попила?!! Это че за на фиг вообще?!

– Нет, ты послушай, я серьезно. Лиля очень хорошая, и ты хороший, но если ты в нее влюбился, то, понимаешь… ну… Ты на ней не женись, хорошо?

Мне было так неловко, что я не могла поднять на Гешу глаза. Уши пылали.

После паузы Геша тупо спросил:

– Почему это?

– Потому что… Ну потому, что ты… У тебя… Ну ты бабник, Геша, извини. А бабникам нельзя ни на ком жениться, ни за что, от этого одно горе. Верь мне, я точно знаю…

Я шмыгнула носом и посмотрела на Гешу. Он тихо сидел с надгрызенным пряником в руке, на столе у кружки стыла лужица чаю.

– Так, – наконец сказал он. – Так. Ну-ка, дай подумать… Мамку я твою видел. И деда видел. Папку вот че-то не приметил… Развелись?

Я кивнула. Потом помотала головой. Потом снова кивнула.

– Это че такое – да-да-нет-да?

– Они не разводились. Сначала мама от него ушла… Мы с мамой… А потом он умер.

– Так. – Геша положил пряник, выбрался из-за стола, сел на корточки рядом с табуреткой и взял меня за руки: – Ты, это… не реви…

– Я не реву. – Я и не плакала.

– Ну и… и молодец, что не ревешь. Малáя… Глоша, ты, это… ты зря не того… не беспокойся. А то я сам не знаю? Кто я и кто Лиля? У меня всего образования три класса и два коридора, а у нее родоки – начальство вон какое, и вообще… Она ж золотая голова, такая девка, ну сама подумай, она ж на меня и не взглянет…

– Другие же смотрят, – сказала я.

– Э, так то ж другие… Лиля не такая, она серьезная… Так и она сама знает, чего я стóю. Вон бабы табуном текут, я ж и не скрываю… А ее б я ни в жизнь обманывать не стал, точно тебе говорю!

– А, это ты сейчас… А потом не сдержишься. Папа говорил – это натура такая…

Геша рассмеялся, встал и потянул меня за руку:

– Пошли уже, чучело, на остановку тебя отведу.

– Не-а, я пешком.

– И не думай, среди ночи по парку шастать! Пошли, сказал.

Я остановилась, глядя на него снизу вверх, и спросила:

– Геш, так ты точно не будешь на ней жениться? Обещаешь?

– Обещаю, – серьезно кивнул Геша. – Да она и сама за меня не пойдет, так что не ссы, малáя, все в поряде будет.

А зимние соревнования прошли хорошо. Мы удачно выступили и в произвольной программе, и в конкуре, младших детей сразу расхватали, как горячие пончики, остались всего четыре человека – те, что сами хотели, и мы пятеро, старшая группа.

Всякие важные шишки снова поздравляли Лилю, хотя тренером старшей группы официально была объявлена Ира. Я видела, как она стояла чуть в стороне с серым, неподвижным, словно бетонный блок, лицом.

Лиля же выслушивала очередное поздравление и вымученно улыбалась – каждый раз после всяких приятных слов ее непременно мягко журили за то, что она занимается несерьезными вещами: «Ну, милая, здесь вам не цирковое училище, хотя, бесспорно, ваша самодеятельность впечатляет».

Она устала, подумала я, совсем устала. Два года с ними бьется и два года слышит одно и то же. Болото, не выйти.

Я подошла к Лиле и взяла ее за руку. Так мы и ходили, за ручку, среди всех этих дядек и тетек. Может быть, ей было легче, а может быть, она просто не хотела меня обижать, не знаю.

После всего, дома, то есть на конюшне, Ира закатила ужасающий скандал – нас называла неблагодарными, а Лилю – интриганкой. Нашу группу она вести отказалась, мы подло обрадовались, близнецы устроили пердящий салют в честь этого события, гнусно кривлялись и плясали у Иры за спиной, как актер Константин Райкин в фильме про Труффальдино.

Лиля не стала пока набирать новую группу, занималась с нами девятью, а Ира попыталась было, но мало кто шел – зима.

Потом снег отступил. Зоська, вздергивая голову, вкусно вдыхала весенний будоражащий воздух, а я подолгу ее вычесывала – чтоб зимняя шерсть поскорее сошла. Жеребцы и воробьи, вереща, дрались по любому поводу, и все другие дети, кроме меня, здорово выросли.

Юлька смотрелась настоящей взрослой девушкой, а близнецы, наоборот, щенками – они сильно вытянулись, но стали от этого какими-то неловкими.

Я же осталась как была – худой, мелкой и жилистой, только руки окрепли еще больше. Я без труда стояла на спор на одной руке и никогда, ни при каких обстоятельствах не теряла равновесия.

– А и правда, в цирк тебя продать, что ли? – раздумчиво говорил Геша, глядя, как я легко пробегаю по узким балкам (мы латали крышу по весне).

Дела у нас шли не очень. Весной начался обычный лом новичков, народ валом валил, но все хотели только Лилю. Ира от этого бесилась, и у нас не проходило дня без скандалов и ругани. Если даже ей удавалось набрать группу, то она так грубо и глупо вела себя на плацу, что через неделю дети начинали ябедничать родителям и проситься – к Лиле, ага.

– Почему она не уйдет отсюда? – спрашивала я у Геши, зажмурившись от доносящегося с плаца Ириного визга.

– Так ей некуда, должно быть. – Геша опирался о черенок грабель и смотрел в наглое, синее, весеннее небо. – Знаешь, малáя, у нас тут не особо козы́рное место… Раз уж она сюда сама нанялась, значит, больше нигде ее и не ждут…

– А Лиля тогда как же?

– Ну, у Лили тут свое дело… Это ж понимать надо. – Геша щелкал меня по носу, и мы продолжали убирать двор.

А потом к нам на двор въехал немолодой, но все еще солидный серый «Оппель», из него выбрался мужчина с неприятным, надменным лицом в сером же с искрой костюме, галстуке в тон и нежно-розовой рубашке.

Ступая неуверенно, как девушка, в первый раз надевшая туфли на каблуке, брезгливо зажимая нос шелковым платком, он подошел к нам и спросил Лилю. Геша указал ему на плац и смотрел вслед, приставив ладонь ко лбу.

– Пойду-ка я посмотрю, че там, – пробормотала я.

– Стой, они сюда идут.

Лиля шла за этим, в костюме, торопясь, смешно подскакивая и смешно вздернув брови, но мы с Гешей не стали смеяться – по Лилиному лицу безостановочно текли слезы.

Она подошла к нам, вдохнула побольше воздуха, чтобы голос не дрожал, и сказала:

– Мой папа… умер… В Германии… – Лиля всхлипнула. – Мне надо ехать… – Потом она обняла нас с Гешей, села в машину, и ее увезли от нас.

Мы смотрели вслед серому «Оппелю», пока он не скрылся за поворотом.

– Эх, беда-то какая, – жалостливо сморщил лицо Геша. – И не старый же он мужик был вроде?.. Малáя… Малáя, ты куда?

Я бросила грабли прямо посреди двора и пошла в конюшню. Открыла денник и позвала Зоську:

– Зосичка, пойдем погуляем, рыбочка моя, а? Пойдешь?

Зоська охотно вышла, сунула мне морду в руки, обнюхала лицо и коротко заржала.

Я запрыгнула ей на спину прямо там, в конюшне, и толкнула пятками в бока.

– Малáя!.. Да что ж это такое! Я тебе, зараза, всю жопу отобью! А ну не балуй! – Это Зоська попыталась укусить Гешу, сунувшегося было ко мне.

Все дети верят в чудеса, даже самые здравомыслящие. Я, например, тайно верила в то, что лошади умеют читать мысли. А откуда бы Зоська, скажите, узнала, что мне нехорошо, что не надо никого ко мне подпускать, а надо увезти меня далеко-далеко в лес и там долго бегать, чтобы развеять-растрепать тоску? А? То-то же.

Зоська все больше злилась и шла крýгом, не давая Геше подойти. Тогда он встал на месте и только поворачивался вслед лошади.

– Малáя, ну ты чего? Прям лица на тебе нет… Ну вернется же она. Съездит, надо ж матери там помочь, да похороны, да все… и приедет назад…

– Нет, Геша, – сказала я, горяча лошадь все больше, – она не вернется, вот увидишь. Никто не возвращается.

Я почувствовала, что Зоська готова, крикнула «Па-а-аберегись!», свистнула, и лошадь, ответив мне залихватским «Гмгмгиииииииии!», мощно оттолкнувшись задними ногами, сорвалась с места и вылетела за ворота как пушечное ядро.

Зоська мчалась по широкой грунтовой дороге, я почти лежала у нее на шее, прикрыв глаза и крепко держась за гриву – повод к недоуздку я не пристегнула и не знала, куда девать руки.

Я не тревожилась за лошадь – мы объездили весь парк вдоль и поперек, Зоська хорошо знала местность.

Обычно, если я ее не неволила, она выбирала узенькие тропки, где можно всласть попрыгать через ручьи и поваленные деревья, но сегодня ее тянуло на волю, туда, где просторно, она вынесла меня к реке и птицей летела над плотным, влажным песком.

Ее мягкая грива, развеваясь, гладила меня по лицу, на галопе я чувствовала себя как младенец, которого укачивают в колыбели, и, уткнувшись в лошадиную шею, зажмурившись, словно слышала голос своей няни, которая давным-давно рассказывала мне сказки и пела детские песенки: «Несет меня лиса-а-а… за дальние леса-а-а… за гору высо-о-окую … за реку широ-о-окую… Друг мой, где ты, отвечай?.. Друг сердечный, выручай!.. Несет меня лиса-а-а-а…»

Нет, никто не пел мне больше песен, только ветер свистел в ушах.

Зоська свернула от берега в лес, на давно знакомую нам дорогу, вдоль которой росли высокие дикие яблони.

Почувствовав, что у лошади вспотела шея, я опомнилась и пустила Зоську шагом. Тут же сама над собой посмеялась – ну надо же, Лиля-то небось и до аэропорта еще не доехала, а я уже скучаю, тоску гоняю. Но я была уверена: сегодня мы видели ее в последний раз.

Зоська еще раз свернула и, продравшись через кусты, опутанные вьюнком, вышла на поляну, покрытую спелой весенней травой.

Я соскользнула с лошади, хлопнула ее по крупу, отпуская пастись, а сама улеглась прямо на землю, закинув руки за голову.

Небо текло надо мной, как вода, высокая трава колебалась под ленивым ветром, словно водоросли, а тени облаков проплывали неведомыми и невидимыми рыбами. Я лежала как утопленница на дне этой небесной реки – спокойно, бездумно, слушая ветер. Печаль уходила.

Глава 16

Никто больше не волновался особенно по поводу Лилиного отъезда, только Ира не могла скрыть свою глупую радость.

– И не надейтесь, что я буду с вами заниматься! – сказала она Пашке, а тот только фыркнул в ответ:

– Подумаешь, очень надо, вот вернется Лиля…

Об этом все говорили: «Вот вернется Лиля, и тогда мы…»

Но Лиля не вернулась ни через месяц, ни через два. Наступило лето, начались каникулы. Обычно в это время мы уезжали на сборы на две недели, но Ира не сделала заявку, и мы остались в городе.

Дыхание городского звенящего зноя проникало в наши парковые дебри, жухла трава, сохла земля, народу на конюшне становилось все меньше, люди словно исчезали, растворялись в жарком мареве.

Малышня потихоньку разбегалась – кто-то уехал с родителями, кто-то в спортивные лагеря с другими школами. У нас стало пусто, от младшей группы почти никого не осталось. Да и от нашей – ушла Алина, ушли близнецы (эти, правда, вернулись через полтора месяца – им, бандитам, тесно показалось в жестких рамках ДЮСШ, да и любимую их вольтижировку там никто не преподавал), зато стал процветать прокат.

Прокат лошадей в парке был вроде как нашей прямой обязанностью, но раньше мы от него отбрыкивались как могли. Ну, сами подумайте – кто отдаст свою родную лошадь какому-то подвыпившему дядечке, чтобы он своими неумелыми ручонками терзал ей рот и своей неумелой задницей отбивал ей холку?

Конечно же мы все дружно ненавидели этих любителей покататься. Одно дело – детишки, которых учит тренер, для них и держали всю нашу старую гвардию, лошадей-ветеранов, которым только и можно было, что неспешно протрюхать рысью или пройтись прогулочным шагом. Совсем другое дело – вся эта пестрая компания покатушечников. Вот скажите, почему люди не лезут кататься на мотоцикле, если не умеют им управлять, а на лошадь так каждый второй?

А Ире настало счастье. Случайные люди слушали ее раскрыв рот, а если кто и пытался поспорить, то она всегда могла его победить – она же была специалист и мастер спорта, а как же.

Ире понравилось быть инструктором в прокате, она стала бегать в дирекцию парка и жаловаться, что мы не выполняем план.

Раньше мы давали под это дело не больше пяти лошадей, Ира же стала настаивать, чтобы давали всех – а было у нас восемнадцать голов.

Именно поэтому мы с Юлькой и сидели как приклеенные на конюшне – стерегли своих. Геша, матерясь, писал бесконечные заявки администрации – что, мол, в конюшне имеются спортивные кони (список прилагается), которых в прокат никак нельзя, а Ира писала кляузы на Гешу – про то, что он вор и превышает полномочия.

Гешу, конечно, никто не уволил, директор парка лично переманил его когда-то из другой конюшни, посулив, что «здесь он будет хозяин и сам себе голова», но склока выросла нешуточная.

Ира расцвела как роза, она теперь все время была при деле – то боролась за правду, то проповедовала среди неофитов. У нас снова стало людно – только теперь по двору сновали не детишки, а какие-то странные люди, считающие себя лошадниками и собачниками. Они сидели и рассказывали друг другу героические истории из своей жизни, а Ира была заводилой и звездой компании, эдакой мадам Рекамье в сапогах для верховой езды.

Геша стал разговаривать исключительно матом и канцелярскими штампами.

– Почему посторонние на территории, ебаныврот? – орал он.

– Это не посторонние, это мои гости, – самодовольно отвечала Ира.

– Жопу бы лучше подняла да пошла детишек поучила, тунеядка!

– Не указывай мне! Ты никто! Никто! Ты не имеешь права!

А Лиля все не возвращалась, и мы совсем не знали, что нам делать. Наш новенький плац, казалось, ветшал на глазах, и сами мы от безделья и постоянной ругани словно покрывались едкой плесенью вечного недовольства.

Первым дельное предложение внес Пашка. Они с Денисом сбежали из спортивной школы обратно к нам и, пронаблюдав неделю за тем, как наш блистающий корвет потихоньку превращается в «Летучий Голландец» – ветхий, склизкий корабль мертвых, – решили спасаться.

– Будем сами заниматься, – постановил Пашка, и Денис кивнул. – Не то Лиля приедет, а мы все забыли. Будем повторять то, что знаем. Гешу вон попросим помочь. Вы как, за?

– Хорошее дело, – одобрила я, а Юлька сказала:

– Геша не сможет. Ему теперь некогда, он почти все один делает, конюхи совсем от рук отбились.

Юлька стала совсем другой, суровой, научилась грубить. Бородатые мужчины в зеленых брезентовых куртках, те, что были Ириными гостями, все время липли к красивой девушке, не давали ей проходу. Если Юлька возмущалась – над ней противно смеялась вся компания.

Сначала Геша отваживал их черенком от лопаты, но потом Юлька и сама овладела этим инструментом. Ей приходилось держать оборону не только от кавалеров, но и от Иры, которая ненавидела ее до такой степени, что скормила бы отравленное яблоко, если бы знала, где его взять, так что Юльке приходилось нелегко, она держалась только из-за Тактика. «Я его не брошу. Хватит с него, один раз его уже предали, и я второй не буду, нет уж. Он мне поверил, понимаешь, как же я теперь уйду и оставлю его на растерзание этим гадам? Нет, не дождутся».

– Ничего, – отмахнулся Пашка, – Геша нам будет помогать, а мы – ему. Надо что-то делать со всей этой фигней, а то совсем загнемся.

На том и порешили.

– Так я ж не волоку ничего в этих ваших фокусах, – сказал нам Геша, – фигли толку с меня?

– Будет толк, – успокоил его Пашка. – Монблашу на корде погоняешь, да просто рядом постоишь. Нельзя нам без взрослых, понимаешь? Эта крыса кому-нибудь стукнет, и все запретят. Техника безопасности, и все такое…

– А, ты вон о чем, а я и не допер сразу… Молодец ты, Паня, соображаешь!

Мы снова стали тренироваться – под Ирины вопли «Я запрещаю!», разумеется.

– На каком основании? – строго спросил ее Пашка.

– Я тренер, я здесь старшая!

– Ты не тренер, ты – балаболка, – ответил на это Пашка, а Денис кивнул.

Мы теперь по очереди проводили тренировки, но это было совсем не то, что с Лилей. Каждый из нас думал про себя, что все это бесполезно, и мы чувствовали себя неуверенно. Но лошади обрадовались работе, да и Геша увлекся нашими трюками.

Он был очень смелым и ездил здорово, хотя это была «дикая езда», как у меня поначалу.

– Ну-ку, ну-ка, покажи, Паня, как ты это делаешь, – азартно пытал Геша, а потом пробовал сам повторить.

– Не надо, Гешенька, ты же старый, у тебя не выйдет! – просила Юлька, но Геша только смеялся в ответ.

Геша повеселел и на крыле того же азарта уволил одного из конюхов, Макса.

Вот так, без всяких предупреждений. Пришел как-то раз на конюшню и привел с собой немолодую, похожую на большую теплую подушку женщину и объявил:

– Знакомьтесь, это Марина, новый конюх.

– У нас нет вакансий, – лениво сказала Ира.

– Теперь есть, Терехова я уволил.

Терехов натурально взвился, стал скандировать любимую считалочку всех советских людей – «Ты не имеешь права!» – а Геша сказал, что имеет право, и Терехова имел, и маму его, что дирекция в курсе – и до свидания.

– Да за что меня? Чем я хуже других? – заныл тогда Терехов.

– Считай, короткую спичку вытащил, – цинично ответил Геша и, недобро сузив свои и без того татарские глазки, сказал двум оставшимся конюхам: – Смотрите у меня, товарищи дорогие, а то я ведь еще бабов найму. Бабы – они работать будут, а не слюни пускать на чужой подол, как некоторые.

Ничего особенно не изменилось, хотя Джоник, один из конюхов, усовестился. На него было жалко смотреть – Ира ему очень нравилась, но и совесть грызла.

Ира же следила за ним как коршун, и стоило Джонику взяться за дело, начинала капризничать: «Джо, принеси мне сигареты… Джо, принеси мне семечек… Джо, принеси мне воды… Джо, посиди со мной…»

Мы его не трогали, взрослый дядька – пусть сам решает.

Летом в школу ходить не надо, так что мы все работали за конюхов, да Марина еще оказалась умелой и ласковой нянькой нашим лошадкам, и дело пошло.

Смены мы тоже водили сами, по двое – близнецы и мы с Юлькой. Пока одни седлали лошадей, другие проводили быстрый инструктаж: «Вот смотрите, повод – тормоз, шенкель – газ, нельзя давать обе команды сразу, запомнили? А то сцепление сгорит…»

Было тоскливо иногда, но я, как и Юлька, оставалась из-за лошади, а остальные верили, что Лиля вернется рано или поздно.

Все переменилось в один день.

Геша уехал за фуражом, близнецы тренировались на плацу, а мы с Юлькой, отработав, собирали очередную смену.

Я зашла почистить-поседлать Адика и сразу поняла: с жеребцом что-то не так. Адик стоял, опустив голову и прикрыв глаза, на меня даже ухом не повел.

– Адька, ты чего? – Я осмотрела коня, но не смогла разобраться, что именно у него болит.

Брюхо вроде не разнесло, ноги не отекли, только мышцы вялые и весь какой-то холодный, ну, не такой, как обычно.

Геши не было, так что я скрепя сердце пошла к Ире:

– Адика нельзя в смену пускать, он заболел.

– А что с ним? – Ира даже не дернулась встать, чтобы пойти и осмотреть лошадь.

– Я не знаю, вялый какой-то и почти не ел… Надо доктора вызвать или Гешу дождаться…

– Посмотрите на нее, – обратилась Ира к своей свите нарочито усталым голосом, – посмотрите на эту сладкую идиотку. Лошадка заболела! У лошадки голова болит! Лошадка в обморок упадет! – Ирин голос привычно окреп до ора. – Я сказала – пойдет в смену! Пошла и подседлала бегом! Дура конченая!

– Но…

– Я. Сказала. Пойдет. В смену.

– Ира, ну нельзя пускать больную лошадь да еще под никаким наездником! Надо…

– Пошла вон отсюда. Не хочешь – без тебя обойдемся. Джоник, поседлай.

– Ира, а может, ну его? Может, Гешу подождем? – заискивающе спросил Джо.

– Я сказала…

– Ладно, не ори, я выведу. – Я поняла, что Адик пойдет в смену в любом случае, раз уж Ире вожжа попала под хвост, и решила хотя бы смягчить ситуацию.

Но для начала я пошла к Геше в кабинет и позвонила Владимиру Викторовичу, нашему ветеринару.

– Дак что с ним, я не понял?

– Я не знаю, но он еле стоит и весь холодный. Геши нет, а тренер отправляет его в смену…

– Ни в коем случае, это же у него шумы в сердце были? Маленький такой, гнедой, в носочках, да?

– Да, точно он. Только тренер не станет слушать…

– Так дай я с ней поговорю!

– Ира и вас слушать не станет, нахамит, и все… Вы просто приезжайте, ладно? А я его пока пешком тихонечко погуляю.

– Ах да… Ира… Я и забыл… Ну ты там поосторожнее с ним, шажочком. Я приеду, как только смогу.

Адик шел, покачиваясь и тяжко вздыхая, как бычок из детской считалочки. Я решила сама на нем поехать и оставила Зоську в деннике.

– Опять твои штучки? – все не унималась Ира. – Отдай Адика… Девочка, как тебя зовут?.. Отдай Адика Свете. Сама поедешь на Зоське, как обычно.

– Зоська устала после работы, – сказала я холодно. Я начинала злиться.

– Я сказала…

Я молча запрыгнула в седло и отвела Адика подальше от Иры. На ор подтянулись близнецы.

Blog

Глория Му Вернуться по следам