Глория Му Вернуться по следам

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 24

«Нет никого упрямее трусливой собаки», – подумала я и подошла поздороваться.

Ира, подняв на меня тяжелый взгляд, разразилась истерическим криком:

– Что она здесь делает? Что здесь делает эта сука?! Пошла вон отсюда, чтобы ноги твоей здесь не было!!! Лиля, ты ее не выгнала? Меня что, никто здесь не уважает?!!

– Ира, Ира, успокойся. – Лиля потянула ее за руку и усадила рядом с собой. – Ну что ты кричишь на девочку, она же не нарочно! Она маленькая, просто не справилась вчера с лошадью, вот и все…

Это я не справилась с лошадью? Я?! Я очень кстати онемела от возмущения, поэтому успела заметить Лилин веселый взгляд и промолчала.

– А… Ну да… – Ира остыла так же быстро, как вспыхнула, улыбка ее лучилась самодовольством. – Я всегда говорила, что Глория не умеет обращаться с животными… И вот к чему привело это ее мерзкое сюсюканье. – Она скривила губы и противно запищала: «Ой-ой-ой, протрите ей седельце кружевным платочком… Ой-ой-ой, лошадке больно…» Лошадь – опасная скотина, ее надо держать в строгости, вот она вчера себя и показала. А таким мягкотелым слюнтяйкам, как ты, не место в спорте! Или ты научишься брать верх над лошадью, или…

Ирины пойнтеры совсем распоясались, пока хозяйка отвлеклась, напрыгивали на Зоську и лаяли. Та рокотала горлом, поджимала ноги, но играючи – она совсем не боялась собак.

Однако Ира, заметив это, схватила плеть, стала осыпать собак ударами и орать:

– Сидеть! Сидеть! Фу! Сидеть!

Собаки, прижав уши, испуганно косились на нее, прикасались на минуту задницами к земле, но тут же вскакивали и снова начинали лаять.

– Сидеть, я сказала! – Ира пнула одного из псов, и тот с визгом откатился в сторону, на остальных замахнулась плетью. Глаза ее превратились в щелочки, челюсти были стиснуты, и даже уши прижаты от злости.

И тут искрящийся, холодный, как лед, бес веселого гнева толкнул меня под локоть, и я негромко проговорила:

– Разве ты не знаешь, что не стоит подавать животному команду более двух раз, а лучше добиваться послушания с первого раза?.. Вот так: сидеть, Зося!

Зоська, кряхтя и фыркая, медленно подогнула задние ноги и грузно опустилась на круп. Собаки шарахнулись в стороны, Зося же села чуть набок, растопырившись и вывалив брюхо, как щенная сука в жару, вытянула шею, задрала верхнюю губу, обнажив огромные зубы, и длинно, издевательски заржала – она всегда так делала, выполняя этот трюк, то ли оттого, что усилия ее увенчались успехом, то ли оттого, что люди обычно смеялись, глядя на сидящую лошадь, а лошади, как и кошки, склонны к подражанию. Но в этот раз лыко было в строку.

Все рассмеялись, как всегда, захлопали, только Ира застыла, выронив плеть и открыв рот.

Из конюшни вышел Геша и разрядил обстановку:

– О! Обратно цирк! А работать кто будет? Ну-ка, пошли!

Конюхи, ворча, встали и поплелись к конюшне, а Геша взялся за меня.

– Потянет связки кобыла – шкуру с тебя спущу! – пригрозил он, отвесив мне очередной подзатыльник.

Я стала поднимать лошадь. Лиля увлекла куда-то Иру, а та послушно шла за ней и все оглядывалась на нас с Зоськой – как пятилетняя девочка, которую уводят от слона.

Бесенок гнева отлетел, и я пожалела о том, что сделала. Не стоило наносить удар по самолюбию Иры, да и о своем самолюбии я подумала с неприязнью. Вот ведь я и не знала, что горжусь, как дурочка, своим умением ладить со зверями, а стоило Ире меня задеть, и – нате вам! – я стала доказывать, какой я молодец, не стерпела. И Лиле игру испортила, ведь она наверняка что-то задумала… Эх…

Но я недооценивала Лилю.

В тот день у нашей группы не было тренировки, и Лиля занималась с малышами. Хлопоча во дворе и в конюшне, я мельком видела, как она что-то говорила Ире, а та, вопреки своему обыкновению, не кричала, не спорила, а молча слушала.

Они разговаривали долго и вместе уехали после занятий, хотя обычно Ира любила сидеть на конюшне до вечера, флиртуя и болтая с конюхами, чем ужасно злила Гешу – у нас не было заведено бездельничать.

На следующий день на тренировке Ира никого не обидела, не обозвала лентяем и придурком, была тихая, строгая и значительная, я бы сказала, как монахиня или христианская святая, если бы видела вживую хоть одну.

Мы все переглядывались и хихикали, не понимая, в чем дело.

– Ее что, инопланетяне подменили? – шепотом спросил Пашка, и все рассмеялись.

– Отшагайте лошадей и возвращайтесь, – распорядилась Ира, после того как мы закончили тренировку. – У нас будут теперь теоретические занятия.

Когда мы пришли, Ира рассадила нас по лавкам вокруг стола, на котором лежала большая картонная папка. В папке были фотографии всадников (по большей части – самой Иры) и рисунки со схемами положения всадника во время прыжка. Довольно хорошие. Оказалось, что Ира, до того как поступить в институт физкультуры, училась в архитектурном и сегодня всю ночь рисовала, чтобы подготовить занятие.

Мы уважительно притихли, а она вдохновенным голосом стала рассказывать нам о истории конкура, о Каприлли и Филлисе, говорила, что теперь мы будем ходить не только на соревнования, но и на тренировки мастеров, чтобы учиться. Конечно, она не удержалась и сказала, что главное – правильная посадка, а мы все сидим как попало, но она будет самоотверженно учить нас и исправит, что сможет.

Никто из нас не рассмеялся и не произнес ни слова. Алина была молчаливой, Юлька – слишком вежливой, а близнецы и я – достаточно циничными, чтобы хватило ума не говорить взрослому то, что он не хочет слышать.

Лиля учила нас хорошо. То есть она тоже много рассказывала, мы любили ее слушать, но учила так, как это принято у гимнастов, «руками» – прижимала коленки к лошади, распрямляла спины, ставила локти, чтобы мы почувствовали правильное положение тела и потом могли сами контролировать себя.

Она говорила, что мы должны слушать свое тело – не всегда стильная езда бывает результативной, а мы все были детьми, слишком маленькими и легкими для конкура, и мало чем могли помочь своим четвероногим товарищам в смысле баланса, могли только не мешать.

Нас всех учил прыгать Тактик, самый опытный конкурный конь на конюшне. Благодаря Юлькиной неусыпной заботе он выправился, и у нас была возможность работать с ним без узды, на кордео или держась за гриву – чтобы почувствовать, как лошадь вытягивает шею на прыжке, и не сбивать ее неумелым управлением.

– Тактика не надо учить, он профессор, сами у него учитесь, – смеялась Лиля.

Лиля научила нас учиться у кого угодно, благодарно склевывать крошки знаний из любых рук, поэтому мы молча и внимательно стали слушать Иру – ведь не зря же она мастер спорта, пусть это и было предметом насмешек у нас, но мы смеялись не над ее мастерством, а над тем, как она говорит об этом.

Следующая тренировка прошла так же спокойно, Ира много прыгала сама, объясняя нам все тонкости, и только изредка, когда кто-то из нас делал все слишком хорошо, в ее взгляде мелькало прежнее недовольство.

– Как же она изменилась, – сказала мне Юлька в раздевалке. – Правда, здорово?

– Никак не изменилась, – я пожала плечами, – просто играет другую роль.

– Ты иногда говоришь странные вещи, Глория, – заметила Юлька с осуждением. – Нельзя так.

– Точно, – кивнула я, и Юлька успокоилась. Но я-то согласилась с тем, что нельзя столько болтать, лучше оставить свое мнение при себе.

На самом деле я думала, что Ириного увлечения новым образом надолго не хватит и скоро она станет прежней. Я не сомневалась, что суть не изменилась, чемпионы не умеют учить, у них это называется «растить конкурентов», ну и какой чемпион в здравом уме станет это делать?

И еще меня снедало любопытство – что же, что Лиля ей сказала?

И я решила просто спросить. Лиля ответила вопросом на вопрос:

– А ты как думаешь?

– Я не знаю…

– Я сказала, что сама училась у разных тренеров понемногу и поэтому не могу дать вам должной теоретической подготовки. Что без ее знаний и опыта нам не обойтись. Что только она сможет вывести вас из тьмы невежества. – Лиля лукаво улыбалась. – Что вы всего лишь неразумные дети, неразумные и не очень способные, так что ей придется быть терпеливой с вами, ослятами, но я уверена, она справится с этой благородной миссией, ей и не такие трудности по плечу…

Мне не особенно понравилось то, что я услышала, и, поразмыслив, я снова спросила:

– Лиль, а… разве можно хвалить человека, если не за что? Или ты ее обманула? – Признаться, ни один из вариантов мне не нравился. Я считала, что хвалить надо за дело, а обманывать нехорошо. Нет, сама-то я легко врала – в критических обстоятельствах, если ленилась с кем-то долго объясняться или если не уважала и ни в грош не ставила собеседника, но себя я и не считала хорошим человеком, а Лиля – совсем другое дело…

– А что бы ты сделала? – с интересом спросила Лиля, а я, не задумываясь на этот раз, ответила:

– Выгнала бы к чертовой матери… Ой, извини, Лиль… Выгнала бы, слишком много возни и никакого толку…

– Ну да, Ира тоже хотела тебя выгнать. Молодцы вы, решительные девушки.

Я смутилась.

– Руганью от человека ничего не добьешься, – сказала Лиля, – только разозлишь. Ты ведь не бьешь лошадей, правда, Глория?

– Ну, да… Но наша русичка в школе ужасно ругается, ее все до смерти боятся и делают домашние задания как миленькие…

– А если вашу русичку хватит удар или она уйдет в другую школу, вы что же, по-прежнему будете делать домашние задания как миленькие?

– Нет, – ответила я, – я терпеть не могу русскую литературу. Мы все терпеть ее не можем. – Тут я поняла, о чем говорила Лиля, и от удивления даже приоткрыла рот.

Лиля кивнула:

– Вот видишь. На самом деле и люди, и животные добровольно делают только то, что хотят. А то, что не хотят, они делают от страха или за какую-нибудь награду.

– Как лошади? За сахар и яблоки?

– И за доброе слово, и за ласку. Но, знаешь, если перестать запугивать или хвалить, и лошадь, и человек перестанут делать то, что хочешь ты, и вернутся к тому, что хотят они сами.

– Поэтому надо выбирать занятия по способностям, да? И тогда им не надоест. Я же говорила!

Лиля кивнула и улыбнулась мне. Она была очень терпеливой.

Мы уселись на ограду плаца и стали наблюдать, как Ира гоняет Юльку на Тактике. Юльку она невзлюбила еще больше, чем меня, – слишком уж та была хороша, – и сейчас говорила ей гадости, якобы замечания тренера, но Тактика не трогала, ни боже мой.

– Все-таки хорошо, что она перестала распускать руки, – сказала я. – Тактик бы ее просто затоптал… Лиль, а ты думаешь, если Иру хвалить, то она станет хорошей?

– Солнышко, а бывают плохие лошади?

– Нет, бывают лошади, которые не подходят нам по характеру. Вот я не люблю Напалма, а Пашка с ним сработался. Или дурноезжие лошади – это чаще всего умные кони и с сильной волей, но их обижали, или неправильно кормят, или еще чего-нибудь… Ну что-то есть, что их беспокоит, как камешек в подкове, вот они и защищаются так. – Говорить о лошадях мне было гораздо проще, чем о людях, и я распелась: – Тот же Тактик или Зоська… – Тут я невольно вспомнила Зоськиного названого братца, Адидаса.

Они были с одного завода, заездили их года в полтора и сразу продали. Зоська с Адиком пошли по рукам – школы, прокаты, где они, как видно, хлебнули лиха.

Когда они попали к нам в конюшню, Зоська была злой, как крыса, а вот Адик, тихий и покорный, был как погасший огонек.

Они были похожи мастью, золотисто-гнедые, с белыми носочками, только у Зоськи еще звездочка во лбу. Оба так и не выросли как следует от того, что их перегружали работой по малолетству, но Зоська была стройной и долгоногой, а Адик – коренастым, как медвежонок, невысокликом.

У Геши в руках Адька перестал болеть, сделался упитанным и пушистым, но так и не повеселел. Он понуро шел, куда вели, и делал, что велели. Он не любил, когда его гладили, и другие жеребцы – даже интеллигентный Тактик – так и норовили накинуть ему задними или куснуть, «добить», по выражению Геши.

Адик чувствовал себя хорошо, только забившись в угол денника, поближе к Зоське, которая чесала ему холку, просунув морду сквозь решетку (они стояли рядом).

Он был послушным, Лиля легко обучила его брать препятствия, но Адьке не хватало куражу, и как мы его ни обхаживали, он так и остался самым грустным коньком на конюшне.

Я встряхнула головой и подумала: уж лучше быть злой, как Зося, чем так вот, как бедный, забитый Адидас.

– Нет, плохих лошадей не бывает, это точно… Если лошадь делает гадости, значит, у нее есть на то резоны, – сказала я.

– И люди так же, – заметила Лиля, – просто их резоны бывает труднее понять..

– Ну, не знаю… – Я почесала нос. – Знаю точно только одно: на этих соревнованиях мы пролетим…

В какой-то мере это беспокоило всех – и близнецов, и Юльку, и Алину.

Мы были слишком малы для того, чтобы тренироваться самостоятельно. Слишком низкий класс, и все это понимали, а Ира больше задавалась, чем учила нас, так что мы боялись опозориться на зимнем конкуре.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказала Лиля. – Вот вам бы с Юлей следовало поездить пока на других лошадях. – Уловив мой невольный протест, она объяснила: – Вы теряете навык, Юльку катает Тактик, да и ты слишком доверяешься Зоське на препятствиях, совсем сама думать перестала. Надо устроить пересменку на пару месяцев, встряхнуться, это всем пойдет на пользу.

– Ира не разрешит.

– Разрешит. – Лиля поймала мой унылый взгляд и добавила: – Не так-то легко найти другого тренера, солнышко, к нам, понимаешь ли, никто не идет… Геша (а Геша всех знает), вроде бы отыскал какого-то дядьку, говорят, он редкий мастер, да и вольтижер отличный, но он где-то за границей до марта… Кроме того, по слухам, он тоже не сахар… Наездник прекрасный, а человек скверный, высокомерный и скандальный. – Лиля вздохнула и задумалась, я же, представив кого-то еще гаже, чем Ира, сморщила нос и решила, что на сегодня с меня хватит паршивых новостей.

– Пойду, а то Геша заругается, что я бездельничаю.

И я припустилась к Геше – вот уж с кем было легко и понятно, и не надо ни о чем договариваться, а Лиля подошла к Ире.

Через короткое время в конюшню влетела Юлька и, давясь слезами, сказала, что у нее отнимают Тактика.

Геша сунул Юльке яблоко и велел для начала подобрать сопли, а то у коней мокрец будет, я же сказала, что плакать не надо, это не взаправду, а военная хитрость, и пересказала наш с Лилей разговор.

Юлька чуть успокоилась, всхлипывая, быстро сгрызла яблоко, и я скормила ей еще мытую морковку, холодный пирожок с рисом и горсть сухариков из ржаного хлеба – все, что нашлось в карманах. Я свято верила в благотворное влияние приема пищи на психику.

– Пусть Тактик опять всех поучит, – сказала я, пока Юлька хрустела сухарями, – а то Лиля говорит, что мы класс теряем.

– Да уж, пусть хоть Тактик… От Иры толку мало, – сварливо заметила Юлька. – А у тебя больше нет сухариков?

– Только сено осталось. – Я сунула ей под нос несколько сухих травинок, и мы обе рассмеялись.

Глава 14

Через несколько дней мы все, обменявшись лошадьми, вполуха слушали Иру, шушукались, давая указания, глядя друг на друга ревниво и недобро.

Пашка, стоявший рядом, тихо бубнил, скосив в мою сторону рот:

– И не лезь к Напалму со своими штучками, понятно тебе? Из Зоськи вон собаку какую-то сделала, а мне собака не нужна, мне конь нужен. Понятно?

– Да понятно, чего пристал? – Я говорила так же тихо, практически не разжимая губ. – Но ты тоже, знаешь… Хлыстик свой можешь сразу себе в задницу засунуть… Только тронь Зоську, она тебя просто разорвет… И повод не дергай…

– Да я дите, что ли, поводом грубить? – оскорбился Пашка. – А то я твою собаку норовистую не знаю? Буду нежным, как пух… Винни-Пух. – И мальчишка захрюкал, стараясь сдержать смех.

– Кабан Пятак, – немедленно прокомментировала я, и Пашка, не сдержавшись, заржал в голос.

– Кузнецов! Выйди из строя! – тут же заорала Ира.

Пашка с Денисом переглянулись и синхронно сделали шаг вперед. С безбровых, бесцветных, совершенно одинаковых лиц на Иру уставились две пары ничего не выражающих светлых глаз. Близнецы умели выглядеть жутенько, если хотели, было в них что-то паучье.

– А ты чего вылез? – напустилась Ира на Дениса.

– Вы сказали «Кузнецов», – невыразительным голосом ответил тот, глядя ей в переносицу. – Я – Кузнецов.

– Как же вы мне надоели, – с горечью сказала Ира. – Придурки… тупые ничтожества… и еще не слушают… Это же позор, позор! Вы ничего не умеете, и нам придется начинать все заново… Будете ездить как начинашки на разных лошадях… Ничтожества, тупые, тупые, упрямые ничтожества…

– Хватит, Ира, не надо так с детьми. – В первый раз я видела, чтобы Лиля говорила без улыбки. – Начинайте разминку, вы, Кузнецовы. – Тут она все же улыбнулась нам всем, послушно взметнувшимся в седла, и отвела Иру в сторону.

«Почему я должна с ними нянькаться?» – последнее, что я услышала перед тем, как вывести Напалма на круг.

Я с сожалением подумала, что Лилина теория терпит крах, что Ира, может быть, и не плохой человек, но ведет-то она себя как плохой, и в чем тогда разница?

Я много читала Шекспира (его очень любил мой папа) и думала, что все знаю о злодеях.

Нет, Лиля зря надеется, что с Ирой можно сладить, ничего такого не будет. Я читала пьесу «Тит Андроник», и вот там был один злодей, Аарон, и даже когда его зарыли в землю, он держался храбро и не отступился от своих злодейских мыслей (чем вызвал, признаться, невольное уважение), и ничего нельзя было с ним поделать.

Вот и с Ирой ничего нельзя поделать, ни добром, ни хитростью, потому что она хочет только одного – быть лучше всех… Нет, не так, она хочет, чтобы все остальные были хуже, чем она, и чтобы все ей, Ире, подчинялись… Как глупая, жадная старуха из «Золотой рыбки».

В Ирином мире всем остальным людям была отведена роль зрителей, с восторгом глядящих на нее, Иру, и если кто-то пытался покинуть зрительские трибуны и заняться своим делом, Ира злилась.

Мне это было не по душе, совсем не по душе. Если свинья ведет себя по-человечески, ну в цирке например, все находят это забавным, но нет ничего забавного в том, что человек ведет себя по-свински.

Лиля – очень добрая, а я – нет, я злая, как Зоська, и, черти бы уже съели эту Иру, я не хочу больше иметь с ней никаких дел и находить общий язык, вот так и скажу Лиле…

Я задумалась и совершенно напрасно, ведь я ехала не на Зоське, которая меня и сонную не уронила бы, нет, подо мной шел Напалм, и у него не было никаких причин меня беречь.

Наш плац вплотную примыкал к крытому манежу, с одной стороны ограждение замыкала бетонная стена. Вот в эту стену Напалм, замысливший коварство, пока я ловила ворон, и шарахнулся боком со всей дури.

Благодаря неизвестным, но милостивым богам, я успела в последний момент убрать ногу. Напалм не оставил попыток избавиться от меня. Почуяв, что я потеряла стремя, он радостно заскакал козлом по плацу.

Я бросила и второе и пару минут салютовала жопой всей группе при каждом Напалмовом прыжке.

Протанцевав тур безумного вальса (раз-два-три-прыг! Раз-два-три-прыг!) по плацу, с болтающимися стременами и беспросветно укрепившейся почти на холке мной, Напалм встал на свечку.

– Ай молодец! Ай умница! Танцуй, танцуй, мальчик. – Я не останавливала его, напротив, вздергивала на свечку снова и снова, хотя удержаться без стремян было трудно.

Напалм, опешив от незаслуженной, на его взгляд, похвалы, встал как вкопанный, тревожно поводя ушами.

«Что это? Это за что «молодец», я не понял? Нет уж, лучше я пешком пока постою», – именно так он мог бы думать, если бы знал столько слов.

– Ну я же тебя просил! – Пашка подъехал к нам на Зоське, которая шла под ним разнузданно, как пьяный матрос, что ищет драки. – Без этих твоих штучек!

Зоська попыталась укусить Напалма – так, из ревности, Пашка грубо ее осадил, она извернулась и куснула Пашку за кончик сапога.

– Зараза!!! – взвыл Пашка и выдернул ногу из стремени, вследствие чего мы имели удовольствие наблюдать тот же танец, только на этот раз дамы приглашали кавалеров.

Пашку тоже было хренушки из седла вытряхнуть, так что, понаблюдав некоторое время из вежливости, как моя девочка смотрит искоса, низко голову наклоня, и при этом шарашит задними, я свистнула, подзывая лошадь.

Зоська как ни в чем не бывало прибежала ко мне своей утиной, вперевалочку, рысью, и я, смеясь, спросила у Пашки:

– Ну что, квиты?

– Ой-ой-ой, – ответил он, потирая зад, – самые что ни на есть вредные у нас лошадки, да?

– Эх… Да. – Я погладила Зоську по храпу и сказала: – Работать! Давай работать, детка, не дуйся…

И Пашка отвел ее, пока они не подрались с Напалмом.

Лошади у нас действительно были самыми вредными из всех, не в пример воспитанному Тактику, которого каждый раз теперь провожали с плаца аплодисментами (это Лиля завела такую традицию – для лучших лошадей и наездников, отличившихся на тренировке).

Зоська спокойно шла под Денисом и Алькой, которые и сами были спокойными, бессовестно таскала Юльку, которая ее боялась, и дурила под хулиганом Пашкой.

А Напалм… Ну, у него была домашняя кличка Гастрит из-за неладов с желудком, как у всех прикусочных лошадей, и от этого уровень мизантропина в крови был повышенный.

Кроме того, Напалм был жеребец и, как жеребец и мизантроп, любил иногда устроить всаднику холокост – просто, чтобы тот не зазнавался.

Blog

Глория Му Вернуться по следам